Молния

      Игорь понимал, что Петя хочет ему в чём-то признаться. Он думал, что Хазин снова вернулся к наркотикам или нечаянно сбил кого-то на своей тачке. Всякое же бывает... Но Игорь никак не ожидал услышать того, что скажет ему Петя. Хазин сам не верил, что может заплакать перед кем-то. Но когда он признавался в своём грязном во всех смыслах преступлении, он плакал. Просто лил слёзы, из-за чего голос срывался. Он был на грани истерики, ему было очень стыдно за эту ситуацию в целом, а говорить это лично Игорю было ещё более стыдно, грязно и тяжело. Петя прекрасно понимал, что их отношениям наступил конец. Тут даже без вариантов. Но ещё он боялся, что Игорь, который раза в два крупнее его самого, накинется на него и начнёт избивать. И это как минимум ещё... Пожалуй, это даже не такая серьёзная плата за то, что Петя натворил. И каково же было удивление Пети, когда Гром на него не кинулся избивать до самой смерти. Только реакция его была ещё куда хуже и страшнее. Игорь сидел за столом Пети и лишь сжал пальцы в кулаки так сильно, что Пете стало страшно только от этого. Игорь просто сидел так и молчал, прожигая стол таким взглядом ненависти, что тот вот-вот явно мог расплавиться. Когда кто-то вдруг постучал в дверь, Игорь лишь запустил большой и тяжёлой папкой прямо в дверь, из-за чего десятки документов разлетелись по кабинету, словно осенние листья. По звуку человек за дверью понял, что лучше не тревожить никого, и убежал.       — Игорь... Скажи хоть что-нибудь, пожалуйста, — едва произнёс Петя дрожащим срывающимся голосом. Ему было страшно от такого гробового молчания.       — А что я должен по-твоему говорить? — Игорь наконец-то подал голос и посмотрел на Петю так, что у того сердце в пятки ушло. — Ты изменил мне, Петь. Ещё и с кем!       — Игорь, клянусь, я не знал тогда сколько ей лет и что это твоя дочь... Если бы я знал, я бы никогда её пальцем даже трогать не стал.       — Тогда бы тронул кого-то ещё, сути это не меняет. Петь, ты пойми, не так важно с кем ты мне изменил. Самое главное, что ты изменил. А потом даже не нашёл в себе мужества признаться в этом.       — Мне правда очень стыдно... И я полный мудак. Но у меня вообще нет никаких шансов заслужить твоё прощение? Может, попробуем начать всё сначала? — Петя прямо с какой-то надеждой посмотрел на Игоря. Всё-таки тот его любил, и Петя надеялся, что Гром его простит. Но это всё-таки была не просто измена, такое явно не прощается.       — Даже не надейся. Я бы мог взять Нину и вместе с ней заявить на тебя. Сам, думаю, понимаешь по какой статье. Но делать я этого не буду чисто из уважение к тому, что между нами было. Я бы мог тебе и весь кислород в органах перекрыть, да не хочется так рано тебе карьеру портить. Из нашего участка тебе придётся уволиться. Да и в Питере я бы не советовал тебе оставаться. Езжай-ка ты, Петенька, обратно в Москву. Твой отец, думаю, пристроит тебя и на должность повыше. А между нами всё конечно.       — Игорь... Пожалуйста...       — Я всё сказал. Завтра пойдёшь к Прокопенко писать рапорт на увольнение, — серьёзно и строго произнёс Игорь. Он встал со своего места и подошёл к Пете, который сидел в углу, как какой-то побитый несчастный котёнок. Гром положил ему руку на плечо и посмотрел сверху уже не таким тяжёлым взглядом. — Я был о тебе лучшего мнения, правда. Но теперь прощай, удачи в Москве.       Игорь ушёл, хлопнув дверью. У Пети снова началась истерика, и он медленно скатился на пол со своего места. Он обхватил колени руками и начал плакать, как маленький ребёнок. Даже при самых страшных наркотрипах он не был в таких состояниях. Стало страшно. Свет они с Игорем не включали, горела лишь лампа на столе. Петя вот так и сидел почти в полной темноте, захлёбываясь слезами. Он никогда раньше не плакал, даже в самом детстве... А тут вдруг прорвало будто бы за всю жизнь разом. Только жизнь эта теперь закончилась. Возвращаться в Москву Петя не планировал. Но и оставаться в Питере он не мог. Нужно было что-то решать. Но пока Петя даже не мог об этом думать. Он получил самое страшное наказание за своё самое страшное преступление. И ему нужно было как-то с этим жить дальше.