Невольный свидетель

Мила яростно жала на светящуюся желтым кнопку нижнего этажа. Лифт от этого быстрее не ехал, но и не ломался, поэтому Филя замечаний ей не делал. Понимал, как она торопится: такое счастье прямо в субботу с утра. Некоторым определённо повезло больше, чем некоторым другим. Филя помог ей с тяжелой входной дверью. Мила выпорхнула и побежала, подпрыгивая, в сторону киоска. Филя вздохнул, жалея, что не успел достать свою заначку: не хотел злить отца, не смел отойти даже на минуту. На душе было гадко. Мила и без нотаций подуспокоилась, взяла его за руку, повисла, дернула его в сторону, потом пошла нормально. На душе было премерзко. Филя думал, как хоть немного улучшить ситуацию. Придумал на подходе к киоску. – Жалко, что Марата с нами не отпустили, – начал он. – Да-а-а, – согласилась Мила. – Теперь он без сладкого останется, – заметил Филя. Мила нахмурилась, но ничего не ответила. – Чего-то у него не задалось у нас, – продолжил Филя, ободренный отсутствием сопротивления. И набрал воздуху в легкие: – Вчера еще неудачно упал на лестнице, поскользнулся, ударился вот. – Он поэтому такой хмурый? – поинтересовалась сестренка. Филя подумал и кивнул. – Больно ему. Будет больно, правда. Но точно. Хоть в этом не соврал. Ведь не скажешь же сестренке… – Бедненький, – вздохнула Мила. – Знаешь, что я думаю? – сделал заход Филя. – Надо бы ему тоже чего-нибудь купить. На три мороженых у нас не хватит, да и тает оно быстро, до дома не успеем. Давай лучше возьмем несколько батончиков и угостим Марата тоже. – А я моро-о-оженое хотела, – огорчилась Мила, явно нервничая, что отберут. – Ну мороженое так мороженое, на это и договаривались, – вздохнул Филя. Нечестно отыгрываться на младшей сестре из-за того, что отец несправедливо прикопался к брату. Если бы не боялся отца, купил бы Марату вместо того, чтобы брать себе, на поровну не хватало. – Ты какое хочешь? Мила сосредоточенно осмотрела выцветший постер на окне киоска. – С радугой… и в стаканчике… и зеленое… и с Эльзой. – Не торопись, выбирай, – кивнул Филя, раздумывая, что будет, если они вернутся домой, а папа еще не до конца разобрался с Маратом. – А у нас на наклейку хватит, если мы батончики возьмем? – неожиданно спросила Мила, рассматривая выпуклую радужную русалку. Филя быстро посчитал в голове. – Должно. – Давай как ты предлагал, – сказала Мила, с опытом искушенного потребителя безошибочно определяя значение надписи «При покупке трех — четвертый в подарок», – а то папа без ничего будет. Филя выдохнул, не веря в свою удачу. * По дороге домой Филя задумался, не предоставится ли и ему шанс отведать ремня за такой бунт на корабле, раз папа уже с утречка размялся. Мысль позорно пугала. До выдержки старшего брата ему было далеко. – Давай скажем, что это ты придумала, – предложил он. – Марат с тобой утром играл, ему будет приятно, что ты про него подумала. Поймет, что тебе с ним весело было. – Ой, но я ж забуду, – встревожилась сестра. – Давай лучше правду скажем? Что это мы с тобой вместе придумали? – Ну давай, – облегченно согласился Филя. * Когда они вернулась, папа уже доразбирался с Маратом. Они были на кухне. Закипал чайник, отец стоял рядом и ждал, когда можно будет залить заварку. Марат сидел у стола и выглядел пришибленным и помятым. – Сюрпри-и-из! – крикнула Мила и дополнила это объявление громким визгом, чтобы показать всю степень восхищения. Подбежала к Марату, положила батончик перед ним на стол, кинулась к отцу, протянула к нему руки – «на ручки», и тот ее поднял. Его тоже тут же наградили батончиком. – Это что за… – удивился папа, сообразил. – А почему не мороженое? – А оно тает. И там русалка. А на три не хватило, – бодро объяснила Мила. Это объяснение не очень помогло. – Семья, – пояснил Филя как можно нейтральнее. – Заботится. Это объяснение тоже не все прояснило. – Папа, вот ты же всегда говоришь, что если одному ребенку дали, тогда и другому тоже надо дать. А у нас теперь снова три ребенка, – мечтательно пропела Мила, откидываясь назад и повисая вниз головой. – Золотые дети, – хмыкнул Марат. Не удержался. – Не то что некоторые… – Ой, Марат, а знаешь! – сказала Мила, оборачиваясь к старшему брату прежде, чем отец успел укорить Марата за колкость. – В садике есть девочка, ее зовут Злата! Красиво, да? Это не как злая, как я сначала думала, а как золото. Тоже золотой ребенок. Пап, а почему меня не назвали Златой, а? Марат криво улыбнулся, сверкнул глазами на отца, ожидая приказа поблагодарить, и, опережая его, сам кивнул Филе: – Ну че, типа спасибо… Филя покраснел и отвел глаза. – У нас здесь семья, – тихо сказал он. И тут же разозлился на себя за невольно получившуюся белопальтовость. Как вообще сказать, что Марат их, насквозь их, что у него не ни одной семьи, а сразу две, что Филя, если бы мог, его защитил бы? Слова про семью теперь обесценены. Правда вытекла из них вместе с нравоучениями, оставив пустую пластиковую оболочку вместо живого тепла. Семья для Марата теперь – это ответственность, которую навешивают по выходным, это нотации, это то, за что бьют с самого утра, выгнав других. Этой ночью Филю снова разбудили звуки из кровати напротив. Но это были не те звуки, другие. Марат давился низкими, горловыми рыданиями.