***
Эндрю возвращается в Башню только к вечеру, и он выглядит привычно спокойным. К этому моменту все Лисы уже так пьяны, что Рене и Нил даже не пытаются беречь их неспособные удержаться в вертикальном положении тела от травмирований. Они организовали настоящую вечеринку на цокольном этаже, и Нил не представляет, кому принадлежит идея повесить огромную растяжку со словом «Отсосите» на половину стены, но множество воздушных шариков, разбросанных по полу, говорят о том, что легкие Лисов изрядно потрудились. Дэн позаботилась о том, чтобы на столах было достаточно еды, и Нилу становится смешно, когда он представляет, как она готовила все эти праздничные тарталетки, канапе и бутерброды, хотя он уверен, что видел точно такие же в разделе готовой еды в ближайшем супермаркете. Но эти блюда не похожи на обычную пиццу, бургеры и чипсы, и Нил думает о том, что Уайлдс пыталась выделить сегодняшний день как нечто особенное, раскладывая фуршетные закуски по нелепым тарелочкам с детскими изображениями мультяшных лисиц. Они не готовились так же, когда отмечали победу над Воронами, потому что тогда им хотелось напиться сразу же после игры — и потому что о смерти Рико все узнали еще до того, как сели в автобус, и в тот день их празднование было наполнено мрачным торжеством. Но сегодня — у Лисов был целый день, проведенный в томительном ожидании, и, судя по всему, никто из них не пошел на тренировку, хотя Ваймак наверняка дал Даниэль соответствующие указания. Судя по всему, ни у кого из них не возникло ни одного сомнения в том, что Аарона оправдают — и это греет почти так же, как глоток водки, который Нил позволил себе, чтобы продезинфицировать язык, когда Дэн и Рене привели их на праздник. Мэтт, кажется, ездил с ними в магазин несколько раз, потому что алкоголя на самом деле столько, что им можно наполнить бассейн, и бутылки стоят неровными рядами вдоль всех стен, и повсюду валяются смятые банки и стаканчики (Рене периодически проходится по помещению, собирая мусор в пакеты, и Нил вяло ей помогает, руководствуясь тем, что им не нужно, чтобы кто-нибудь споткнулся и что-то себе сломал). Джостен сомневается, что они выпьют это хотя бы за три таких вечера, даже если не будут сбавлять заданный темп. Элисон нанесла себе на лицо боевой раскрас — в прямом смысле, потому что кончик ее носа окрашен черным, а на щеках нарисовано что-то, выглядящее как усы. Кто-то принес портативный диско-шар, и по стенам теперь переливаются разноцветные блики, а из переносной колонки орет оглушительная музыка. Здесь присутствуют даже новички, которым практически ничего не известно о том, по какому поводу праздник, кроме того, что очередной из Лисов в очередной раз избежал тюрьмы. Джек просто рад возможности напиться, он сидит в дальней части помещения на одной из длинных скамей, и Шина облокачивается о его ноги, хотя они оба не выглядят слишком счастливыми от такого взаимодействия. Лиз и Эллиот разносят танцпол вместе с Ники, Дэн и Элисон, и они практически выплясывают хоровод вокруг Хэммика, который счастливо смеется, позволяя им уносить из его головы все тяжелые мысли. Когда Рейнольдс увидела, каким разбитым Ники вернулся со слушания, она буквально заставила его перерыть весь свой гардероб, пока не нашла там что-то достаточно праздничное и абсолютно не похожее на костюм, поэтому сейчас он одет в узкие светлые джинсы и элегантную рубашку с ненавязчивым гавайским принтом, расстегнутую до середины груди, а на его лице столько глиттера, что он ослепительно сверкает каждый раз, когда оказывается в лучах прожектора. Лиз готовится стать заменой Дэн в качестве игрока, а Эллиот — Элисон, поэтому неудивительно, что они стараются держаться рядом, чтобы перенять весь возможный опыт, хотя Нил не уверен, что в данный момент они получают правильные уроки. Но им весело — и он рад, что постепенно ребята вливаются в команду, хотя повод для этого, несомненно, шокирующий. Квентин одиноко сидит в одном из кресел-мешков, украденных из комнаты Мэтта, но это соответствует его темпераменту и осознанному страху перед скоплениями людей (что удивительно — с учетом того, сколько людей обычно собирается на поле), и новый вратарь выглядит вполне довольным своей позицией, поэтому никто не пытается его трогать. Эми держится рядом с Нилом и Рене как с наиболее безопасными кандидатами на практически трезвое веселье (отношения с Кевином у нее более чем напряженные из-за его непрекращающихся оскорблений на поле, поэтому она не подходит к ним с Мэттом, а танцевать ей не нравится). Аарон и Кейтлин занимают кресло-мешок (этот уже вынесен из комнаты Нила) в другом углу, но их никто не трогает, потому что они выглядят чертовски поглощенными друг другом. На Кейтлин — короткая плиссированная юбка, и рука Аарона скользит по ее подтянутым бедрам, пока она перебирает ему волосы и что-то шепчет на ухо. Остальные Лисички еще не вернулись с каникул, потому что обычно они приезжают в начале августа, чтобы начать гимнастическую подготовку немного заранее — не настолько, как это требуется самим Лисам. Тот факт, что девушка приехала практически на месяц раньше ради того, чтобы проводить время с Аароном и оказывать ему необходимую поддержку, достаточно мил, и Нил думает о том, размышлял ли об этом Эндрю. Тот все еще игнорирует любое присутствие Кейтлин и не разговаривает с ней напрямую — но, по крайней мере, он уже не смотрит на нее так, как будто готов свернуть ей шею в любую секунду. Никто не говорит о слушании и о том, что там было. Всем достаточно того факта, что Аарона оправдали, и они на самом деле это празднуют, поднимая тосты один за другим и стараясь наполнить атмосферу весельем, чтобы полностью искоренить гнетущее напряжение, в котором они провели весь день. Эндрю входит в помещение незаметно, но Нил чувствует его присутствие кожей. Он оборачивается и ловит его взгляд, ощущая, как время привычно замирает, и изучает все доступные ему микро-выражения. Рене отводит Эми в сторону, и Нил вопросительно изгибает бровь, уточняя, требуется ли Миньярду его присутствие. Тот быстро осматривает зал, находит взглядом Аарона, немного щурясь при виде того, как беззастенчиво его брат обнимает свою девушку, потом проверяет Ники и Кевина — по привычке, въевшейся в его распорядок за прошедший год. Возможно, ему требуется убедиться, что все в порядке, и когда это происходит, он хватает с ближайшего стола початую бутылку виски и показывает вытянутым пальцем наверх. Нил кивает и движется за ним следом, когда Эндрю выходит из комнаты. Они поднимаются по лестнице в тишине, хотя в ушах Нила все еще звучат басы и вопли Ники, пытающегося подпевать заплетающимся языком, но постепенно звук их шагов заглушает все это. Эндрю толкает дверь, и они оказываются на свежем воздухе, что ощущается особенно остро после сдавленного кислорода на цокольном этаже, пропахшего спиртом, потом и табаком. Миньярд сует бутылку в руки Нила и достает сигареты, прикуривая для них обоих, и они медленно занимают свои места, облокачиваясь спинами на парапет и одинаково вытягивая ноги. Нил позволяет его сигарете повиснуть в пальцах, наблюдая за завихрениями струйки дыма, и именно в этот момент он окончательно верит, что долгий месяц подготовки к заседанию, наполненный нервным напряжением и бессонными ночами, наконец, закончился. Он легко улыбается и смотрит на Эндрю. Тот перегибается через него, чтобы добраться до бутылки виски, и на несколько секунд Нил ощущает давление его тела — и это чертовски приятно. Эндрю открывает виски и делает несколько больших глотков, а затем передает бутылку в руки Джостена — и он повторяет за ним, пока Эндрю следит, как прыгает его кадык. Алкоголь разливается по языку острыми и горькими покалываниями и обжигает горло, но Нил уже достаточно привык к его вкусу, чтобы не морщиться. Он не возражает против некоторого опьянения, потому что Эндрю рядом с ним — и им обоим требуется оставить позади то, что происходило в зале суда. — Так что тебе нужно? — уточняет Нил, зная, что Миньярд помнит о своем «потом» и о том, что Нил тоже об этом не забывал. Он смотрит на Эндрю, и тот пронзает его тягучим и горячим взглядом. Выражение его лица не меняется, и ни один мускул на лице не шевелится. Эндрю делает свою затяжку и просто продолжает смотреть на Нила — и тот уверен, что может прочитать в его глазах короткое «ты», хотя Эндрю вряд ли когда-то такое скажет. Вероятно, это его глупая фантазия, потому что Нилу просто хочется в это верить, но он все равно улыбается. Он не спрашивает, как Эндрю себя чувствует, потому что может читать это в движениях его тела. Не спрашивает, как они провели время с Би и, тем более, о чем говорили — это не его дело. Ему достаточно того, что сейчас Эндрю здесь — вернулся, в сознании, не утянутый водоворотом воспоминаний и эмоций. Вероятно, плохой день еще наступит, когда Эндрю расслабится, когда переосмыслит произошедшее, когда разложит беседу с Кэсс по полочкам. Нил готов к этому. Он знает, что они справятся. Но сейчас Эндрю здесь — и Нил счастлив, что блядский день заканчивается таким образом. Ему, наконец, спокойно. Он тянется к сигарете Эндрю, потому что его собственная гаснет, так как он забыл затянуться, слишком сосредоточенный на взгляде Миньярда и своих размышлениях. Тот безразлично отводит руку в сторону, не давая Нилу добраться до зажатой в пальцах сигареты, и Джостену приходится замереть, потому что он не может перегнуться через тело Эндрю, который легко отстраняет его свободной рукой. Нил поджимает губы, признавая поражение, и глубоко вдыхает воздух, чтобы поймать дым, извивающийся на расстоянии вытянутой руки. Он смотрит на бледную кисть Эндрю, которая его оттолкнула, и его взгляд цепляется за мелкие царапины и синяки, за огрубевшую кожу крупных костяшек, застарелые небольшие шрамы, которые нельзя разглядеть, если не стремиться сделать это нарочно. Неожиданно ему хочется изучить руку Эндрю, и он тихо спрашивает: — Можно? — указывая глазами на его кисть. Эндрю едва заметно пожимает плечами и поднимает к нему ладонь. Нил осторожно касается его кожи, мягко переворачивая кисть тыльной к себе стороной, и разглядывает следы повреждений, оставленные многочисленными спаррингами с Рене, драками с обидчиками, следами борьбы за жизнь, о которых никому не должно быть известно. Рука Эндрю — сильная и уверенная, и Нил старается не акцентировать внимание на своих касаниях, когда аккуратно поддерживает его ладонь с внутренней стороны, чтобы иметь возможность внимательно разглядеть каждую черточку в тусклом освещении. Он думает о том, как что-то настолько сильное может быть таким хрупким, потому что на тонкой коже видны все неровности. Он думает о том, что это не столько о руке, сколько об Эндрю, которому пришлось сегодня перешагнуть через собственных демонов, оставаясь при этом уверенным и непоколебимым, таким же мощным, как гравитация. Он думает о том, как Миньярд сумел пережить все, что предлагала ему система, и как она пыталась его пережевать, и как он снова и снова не позволял этому произойти, оставляя шрамы на предплечьях и цепляясь за контроль, который был ему доступен. Нил думает о том, как что-то хрупкое может быть настолько сильным — и о том, что, если он перевернет их руки, сможет увидеть повреждения, которые Лола оставила на его собственной коже, искаженные шрамы, которые всегда будут выделяться больше, чем он того хочет. Следы борьбы за его личное выживание, оставленные по всему его телу. Метки, извещающие весь мир о его собственной слабости и силе. Нил думает о горе и раздорах, которые привели их к этому моменту, и обо всем, что закаляло их вместе и по отдельности. Он думает о том, какая нежная кожа Эндрю над пястными костями и какая грубая она на пальцах. И еще он думает о том, как легко Миньярд позволяет ему касаться его руки после всего, что произошло сегодня — и за всю его жизнь, — и о том, что ему нравится надежность этих касаний. Ему нравится представлять, что, каким бы сложным ни был день, неделя, месяц, год, — они всегда смогут вернуться к этому моменту, где их ладони лежат друг на друге. И ему нравится думать об этом «всегда» — робко, осторожно, практически неощутимо, потому что надеяться опасно, и Нил не привык планировать свою жизнь так далеко, чтобы в ней было какое-то «всегда», промелькнувшее сейчас между его пальцев. — Это рука, — сообщает Эндрю, когда ему кажется, что Нил пялится на его кисть слишком долго. Это не вопрос, но в его голосе не слышно саркастичных или насмешливых ноток, потому что Нил, вероятно, думает слишком громко. — Это твоя рука, — говорит Джостен, не утруждая себя объяснениями. Он поднимает взгляд на Эндрю, и, кажется, тот понимает все, что он имеет в виду. Его ладонь опускается ниже, плотно прижимаясь к ладони Нила — и это не случайное касание. Нил сжимает пальцы, обхватывая кисть Эндрю поперек: не сильно, но достаточно ощутимо для того, чтобы оставить бледные следы под подушечками, и ему хочется держать его за руку так долго, пока их запястья не занемеют, потому что это — гарант стабильности и неоспоримого будущего. — Сто тридцать процентов, — цедит Эндрю сквозь зубы и подается вперед. — Да или нет? — Да, — улыбается Нил — и «потом» наступает, когда губы Эндрю сталкиваются с его губами, наполняя рты общим вкусом виски и сигарет. ✮⋆˙✮⋆˙✮⋆˙Часть 13 (2) — Обжалованию не подлежит (в)
17 декабря 2023 г. в 14:11
Примечания:
аларм триггер ворнинг воспоминание (2) — продолжение предыдущего
✮⋆˙✮⋆˙✮⋆˙
Нил на несколько минут отвлекается на предъявляемые обвинения и на чушь, которую несет прокурор, перечисляя достоинства американского героя и патриота и скорбя об ужасной трагедии в связи с его утратой. Он демонстрирует слайд-шоу с фотографиями Дрейка в парадной форме, на которых тот широко и счастливо улыбается, и привлекает внимание к трагично сдерживающей слезы Кэсс — и присяжные внимательно его слушают, изучая реакции Спиров и Аарона, сжавшегося на своем месте рядом с Уотерхаусом. Нилу, вообще-то, хочется разрастись до невероятных размеров, чтобы укрыть их всех, потому что вокруг него его семья, и он не может видеть их боль. Он сильно сжимает кулаки, оставляя на ладонях аккуратные полумесяцы следов ногтей.
Затем настает очередь адвоката, и Уотерхаус начинает рассказывать о ловушке, обмане, бутылке. О том, как ничего не подозревающего Эндрю заманили наверх, и его друзья были вынуждены его защищать, и Нил глубоко вдыхает, не позволяя губам расползтись в отцовской усмешке, потому что эта правда звучит так отвратительно, что его тело автоматически реагирует соответственно. Он на самом деле старается себя контролировать, потому что теперь присяжные смотрят в их сторону, пожирая, точно пираньи, любопытными взглядами близнецов. Это ощущается так мерзко.
Эндрю смотрит перед собой, сосредоточив внимание на затылке брата, и он находится где угодно, кроме этого зала. Его бесстрастное лицо ничего не выражает, и наверняка Аарон выглядит так же, потому что все это слишком тяжело, чтобы позволить ему отражаться в выражении. Нил старается повторить за ними.
После вступительных речей начинается сам процесс. Прокурор приглашает выступить Кэсс, которая выглядит чересчур несчастной, и она рассказывает о том, каким замечательным был Дрейк, мать его.
— Он служил родине, отдавал дань отечеству. Он так тепло относился ко всем приемным детям, которые у нас были! Так радовался, приезжая в отпуск, всегда стремился проводить с ними время. Он был замечательным братом.
Нилу хочется сжечь ее, потому что она сама не слышит своих слов. Все ее слова — иллюзия. Нил смотрит на женщину вместе с Эндрю, который дышит немного чаще обычного.
— Он не мог сделать этого, — всхлипывает она. — Его жестоко убили. Мой мальчик пал жертвой, он ни в чем не виноват.
Цирк чистой воды. Кэсс даже не поворачивается в их сторону, завершая выступление, и Нил не знает, потому ли это, что ей стыдно перед близнецами, потому что она все знала с самого начала, или ей противно на них смотреть.
Следом выступает Лютер, пересказывая свою версию событий, в которой они лишь хотели сделать шаг на пути к примирению семьи. «Семья» из его уст — громкое и пустое слово. Его не существует. Нил скрипит зубами, прожигая мужчину взглядом, а Ники усиленно отворачивается от отца и практически зажимает уши руками, потому что он был там, и все, что они говорят — это бредбредбред.
— Я надеялся, что мой сын вернется домой, — хрипло говорит Лютер, и Нил слышит, как Ники тихо скулит. — Никто не ждал, что наш вечер закончится таким образом.
Все парни, кроме Ники, сохраняют на своих лицах безучастность. Слова обвинения звучат сухо и топорно, и, хотя Нилу хочется вручить лезвия Эндрю, чтобы он мог защищаться, он может лишь испепелять взглядом свидетельскую трибуну. Вероятно, со стороны они выглядят как каменные статуи. Уотерхаус цепляется за желание Лютера возродить отношения с Ники, вырывая из него правду о репаративном церковном лагере, выставляя мужчину в неприглядном свете, и ловко интерпретирует свои вопросы как необходимость составить общую картину их взаимоотношений, чтобы ни одно слово не было удалено из протокола. Нил очень уважает его.
Когда эта часть заканчивается, Ники вызывают свидетелем со стороны защиты, чтобы из его уст выслушать, с чего все началось и насколько его показания совпадут с историей Лютера. Хэммик встает, оттягивая пиджак за лацканы, и аккуратно переступает через Эндрю и Нила. Джостен на секунду касается его локтя, мимолетно его сжимая, и Ники горько ему улыбается, прежде чем повернуться к залу лицом — и встретить взгляды родителей.
Ники наверняка тоже говорил с Уотерхаусом, потому что его речь звучит сдержанно и емко, без обычных отклонений и сбивчивых мыслей. Но еще его речь звучит эмоционально, и, какими бы выверенными ни были слова, присяжные слышат, как тяжело они ему даются. Ники рассказывает о звонке матери, о том, как обратился к Нилу за помощью, как они все решили ехать на ужин, как заехали в «Экситс» за клюшкой и как, наконец, оказались в его отчем доме. Его показания всеобъемлющи — и именно он освещает картину со стороны правды.
— Почему вы обратились за помощью именно к Нилу? Почему именно мистер Джостен должен был убедить мистера Миньярда в необходимости вечера? — сухо спрашивает его прокурор, и Ники отвечает тихим сдавленным голосом:
— Я знал, что Нил сможет уговорить Эндрю, потому что он к нему прислушивается. Я не должен был делать этого.
— Потому что вы знали, что произойдет убийство?
— Боже, нет! Потому что моего кузена изнасиловали в доме моих родителей!
Ники трясет, и он прижимает руки к губам, бросая короткий взгляд на скамью, где сидят Мария и Лютер, которые демонстративно от него отворачиваются. Уотерхаус протестует, и судья бьет молотком, призывая прокурора смягчить давление. Ники предлагают стакан воды, и тот жадно его выпивает, пока присяжные наблюдают за ним и изучают каменное лицо Эндрю. На лбу у Ники блестит испарина, и обвинение дожидается, пока он выдохнет, прежде чем продолжить:
— Возвращаясь к вашим словам о том, как мистер Джостен мог уговорит мистера Миньярда. Почему вы были уверены в том, что его просьба будет воспринята положительно?
Нил прикрывает глаза, чтобы не видеть несчастное выражение лица Ники. Он чувствует свою ответственность в том, как череда его решений привела Эндрю в жестокие объятия Дрейка. Он уже не раз думал о том, что именно он заставил Миньярда согласиться. Он знает, что Эндрю умеет разграничивать понятия «вины» и «ответственности» и не считает Нила виноватым, но они оба знают, что он причастен. И если бы не его язык, если бы не разрушительная склонность Эндрю потакать его просьбам — этого бы никогда не произошло. И Нил, возможно, немного винит себя, потому что сам он, хотя бы отчасти, верит в сожаления. Но это бесполезно сейчас. Он заталкивает эти чувства глубоко внутрь — достаточно, чтобы похоронить их на дне своего желудка.
— Не знаю. Эндрю до этого уже соглашался на некоторые просьбы Нила, типа поужинать с другой частью команды или постараться на тренировках. Я подумал, что это может сработать. Это имеет значение?
— Как вы поняли, что тем вечером безопасности мистера Миньярда что-то угрожало? — прокурор резко меняет тему, и Ники удивленно моргает, а затем пристыженно опускает голову.
— Никак. Я не думал, что что-то происходит, пока Нил не побежал за Эндрю.
Нил-Нил-Нил. Он чувствует, как присяжные смотрят на него. Его имя звучит подозрительно часто.
— Не задумывались ли вы о том, что мистер Джостен и мистер Миньярд заранее могли вступить в сговор?
Ники бледнеет так, что цветом лица теперь напоминает парик судьи. Он сглатывает, глубоко вдыхает и моргает часто-часто, пытаясь осознать смысл вопроса. Уотерхаус мгновенно поднимается и протестует, исключая вопрос как домысел, пока Ники бормочет «нет-нет-нет», и обвинение вынужденно вычеркивает последнюю часть из протокола. Они возвращаются к событиям злополучного вечера и просят Хэммика рассказать, как все завершилось. Тот качает головой, и ему определенно трудно сосредоточиться на нити повествования после такой оглушительной провокации, но в итоге он справляется и находит слова. Нил чувствует, как внутри него шевелится что-то яростное, зыбучее и красное, потому что это обвинение абсурдно. Он хочет сжечь здание суда вместе со всеми, кто в нем находится. Эндрю едва заметно толкает его в колено, и ему приходится приложить усилия, чтобы вернуть на лицо спокойное и нейтральное выражение, потому что то, что отражается на нем, на самом деле отвратительно.
Когда Ники заканчивает рассказывать о том, как он поднялся в комнату вслед за Кевином, его голос дрожит, и он с трудом сдерживает слезы, заново переживая тот день. Под конец его дыхание так сбивается, что он опускает голову и часто моргает, и судья его отпускает. Ники возвращается на место, игнорируя Лютера, который перегибается через сиденье и что-то сердито ему шипит, и Нил думает о том, чтобы что-то кинуть в мужчину. Он сдерживается, прижимая друг к другу запястья, ощущая тяжесть веса ножей. Он не может достать их здесь.
Вызывают Кевина, и он входит в зал с высоко поднятой головой, и в его осанке чувствуется та гордость, с которой он выступал против Рико на последней игре сезона. Нил наблюдает, как он идет по узкому коридору между скамейками, ни на кого не глядя, и занимает свое место так же, как диван на шоу у Кэти. Только в этот раз Кевин не обворожительно улыбается, а сжимает губы тонкой линией, и адвокат с прокурором приступают к перекрестному допросу.
Если от Ники они хотели просто получить общий взгляд на ситуацию со стороны защиты, в Кевина летят практически неприкрытые обвинения в том, что он помогал планировать убийство — и они вместе отправились за орудием по его инициативе. Дэй скрипит зубами, объясняя свои мотивы. Удивительно, как гладко он говорит об экси и Воронах. Присяжные его завороженно слушают, и Нил думает о том, что, вероятно, среди них есть настоящие фанаты.
— По вашим словам, клюшка приобреталась для Нила Джостена? — хмуро уточняет прокурор. Нил вскидывает руку к лицу, маскируя движение в поглаживание подбородка. На самом деле он прячет кривую улыбку, потому что чувствует на себе десятки взглядов, вонзающихся ему под кожу. Уотерхаус предупреждал его об этом. Это смешно. Нил выдыхает и сжимает челюсть. Его лицо, вероятно, выглядит как холст для всей грязи, которую обвинение месит, пытаясь сфабриковать его мотивацию, и он реагирует слишком эмоционально. Он старается скопировать выражение Эндрю.
Многолетний опыт общения с журналистами помогает Кевину пройти через это. Он лишь иногда хмурится, внешне оставаясь невозмутимым. Он отвечает на вопросы прокурора с хладнокровной скукой, всем своим видом демонстрируя, что в принципе не понимает причины этого собрания.
— Нил был нашим единственным новичком, отобранным по моей инициативе. Я видел в нем огромный потенциал — и до сих пор вижу. Моей единственной целью было развить его навыки нападающего. Я, честно говоря, не совсем понимаю, какого ответа вы хотите от меня добиться, — он высокомерно смотрит на прокурора, и Нил испытывает гордость. Ему нравится видеть этого Кевина — чемпиона страны, первого номера. Он отбивается от вопросов легко и непринужденно. Вероятно, он тоже беседовал с Уотерхаусом.
Прокурор меняет тактику.
— Почему вы вызвали полицию, мистер Дэй? Согласно нашим записям, именно вы набрали номер. Вы знали о том, что произошло преступление?
— Если под преступлением вы имеете в виду то, как Лютер Хэммик безжалостно заманил своего племянника в руки насильника — я ничего не знал об этом, пока не вошел в комнату, — чеканит Кевин бесстрастным голосом. — Я увидел кровь и раны Эндрю — и позвонил в службу спасения, чтобы оказать помощь другу. Я не вызывал полицию. Вероятно, они приехали, когда «девять-один-один» сообщили им об изнасиловании.
Присяжные синхронно ахают. Очевидно, слова звездного нападающего оказывают на них большее влияние, чем трагический шепот Ники. Кэсс при словах «насильник» и «изнасилование» сжимается, а Лютер бледнеет, но Нил не смотрит на них. Он улыбается Кевину, который впервые в жизни называет Эндрю другом. Миньярд рядом с ним выдыхает через сжатые зубы. Когда Кевина выпроваживают с трибуны, он недолго провожает его взглядом, и на лице Дэя нарисовано грубое торжество. Он знает, как его голос, внешность и способности действуют на окружающих.
Кевин покидает зал, коротко обернувшись в их сторону, и быстро салютует знакомым движением, показывая, что он все еще с ними — даже из-за закрытых дверей. Иронично, что они объединяются именно при таких обстоятельствах. Какая судьба ждала бы Лисов, если бы за их спинами не было столько боли и разрушения? Если бы им не приходилось выгрызать свое право на жизнь и свободу? Стали бы они командой?
Нил прерывает размышления, когда на трибуну вызывают Эндрю. Его тело рядом с ним каменеет, и Джостен поворачивается в его сторону. Миньярд смотрит в направлении Кэсс — и сейчас наступает тот момент, когда она больше не может его игнорировать. Ей придется выслушать его — и всю правду, которую он собирается вывалить. Би немного наклоняется вперед и тихо произносит ему в затылок:
— Говори со мной, Эндрю. Им необязательно слышать тебя.
Миньярд кивает и поднимается. Руки Нила дергаются от необходимости коснуться, когда тот встает, но он прижимает их к груди, сдерживая порыв. Эндрю смотрит на него несколько секунд, и Нил плавится под его взглядом. Затем Миньярд движется к месту, глядя строго перед собой, и занимает сиденье со скучающим и безразличным выражением лица. Кэсс промокает глаза, продолжая отворачиваться, как будто перед ней не ее приемный сын, а нечто чужеродное. Как будто не ему она обещала безопасность и любовь. Нил скрипит зубами, когда Би наклоняется в его сторону.
— Он справится с этим. Не забывай дышать.
Это не похоже на ее обычный терапевтический подход, поэтому Нил делает глубокий вдох. Он сжимает губы и устремляет взгляд на Эндрю — как и все присутствующие, кроме блядской Кэсс, на которую смотрит сам Миньярд.
Обвинение и защита приступают к допросу. Эндрю бесстрастно рассказывает о том, как Лютер затеял ссору, а затем предложил выпить в качестве перемирия и попросил забрать бутылку дорогого алкоголя по этому поводу из его спальни — и о том, как он поверил в его пустые слова и попал в ловушку. Он безжизненно говорит о том, как вошел в комнату, как он опешил, когда увидел Дрейка, и как не смог оказать сопротивление, потому что его тело перестало слушаться, и он оказался бессилен перед своим страхом. Он говорит о том, как бутылка прилетела ему в голову, и глаза залило спиртом и кровью. Он отворачивается от Кэсс и смотрит на Би, когда говорит о том, как мир потерял четкость и ясность, а он — одежду. Его интонации настолько пусты, что в них не хватает воздуха. Нил чувствует, как Ники трясется рядом с ним, беззвучно глотая слезы и стараясь не задохнуться, и ему самому хочется закричать, потому что именно сейчас Эндрю признается в том, что его разрушает: в слабости, беспомощности и отчаянии.
— Расскажи, почему ты замер, — мягко подталкивает Уотерхаус. — Ты знал, что Дрейк представляет для тебя угрозу?
— Да, — сухо отвечает Эндрю. — Он насиловал меня не в первый раз.
Кэсс скулит и трясет головой, отрицая правду, которая рушится на нее, как лавина, но Эндрю не поворачивается в ее сторону. Он смотрит на Бетси, и Нил чувствует, как его взгляд скользит по нему, устремляясь на Добсон, которая сидит за его спиной, сохраняя твердую осанку и стальной блеск глаз. Она не отрывается от Эндрю так же, как и он от нее, и, вероятно, Миньярд представляет вокруг себя стены ее кабинета и солнечные переливы в стеклянных статуэтках вместо высокого свода зала суда. Нил надеется, что его лицо отражает его мысли: «Ты можешь сделать это, ты можешь сделать это», — и Эндрю едва заметно дергает уголками губ, словно пытается сказать ему заткнуться.
— Я подвергался физическому, психологическому и сексуализированному насилию с его стороны весь год, что провел в семье Спир, — бесцветно продолжает Эндрю. Это та часть истории, которую они репетировали с Уотерхаусом. Ники судорожно выдыхает, и Би ласково сжимает его плечо, продолжая гипнотизировать Эндрю взглядом. Она здесь — и она оказывает поддержку всем, до кого может дотянуться. Поэтому Нил тоже вытягивает руку и сдавливает пальцами колено Ники, и ему жаль, что он не может усадить между ними Аарона, который тяжело дышит со своего места рядом с адвокатом.
— Если это продолжалось так долго, — уточняет прокурор, — почему вы никогда не обращались за помощью?
— Потому что я любил Кэсс и хотел остаться в ее семье. Потому что она обещала стать моей матерью — и я был готов перетерпеть это неудобство, если это гарантировало мне стабильную жизнь с ней.
— Вы утверждаете, что вас насиловали на протяжении года, и при этом называете это неудобством?
— А как бы вы это назвали? — Эндрю холодно смотрит на прокурора. — Недоразумением? Братской любовью?
Уотерхаус кашляет, и Нил видит, как дергается Лютер на последних словах. Хиггинс перед ним тоже дергается, и Нил хмуро следит за его движением. На лице офицера отражается смесь боли и неверия. Прокурор перебирает бумаги на столе, не находя подходящего ответа, потому что, если он озвучит, что это было преступление, он проиграет это дело мгновенно. Но и отрицать очевидного он не может. Поэтому мужчина уточняет:
— Почему вы никому об этом не рассказывали?
— Я рассказал об этом Лютеру, когда узнал, что у меня есть родной брат. Он мне не поверил. Я не увидел смысла говорить об этом кому-то еще. Мне было тринадцать, и мне понадобилась многолетняя терапия, чтобы я смог рассказать обо всем этом сейчас вам, — скучающе отзывается Эндрю, как будто все, что он говорит, не имеет значения. Как будто это все пыль. Он, игнорируя Кэсс, переводит пустой взгляд на сидящего рядом с Ричардом Хиггинса, челюсть которого сжата так плотно, что у него должны крошиться зубы, и Нил думает о том, что Хиггинс не просто свидетель, а еще и человек, который вел расследование в Окленде. Хиггинс, которому Эндрю ничего не рассказал, потому что знал, что ему не поверят, потому что они были дружны с Дрейком, потому что тот позволял чудовищному беззаконию твориться прямо под своим носом.
Джостен не дышит, пока присяжные потрясенно перешептываются. Ники хватает его кисть, все еще лежащую на его колене, и до боли сжимает пальцы Нила, вонзаясь ногтями в его ладонь, потому что все слова Эндрю — откровение, о котором не знал никто, кроме Бетси и самого Нила. Он позволяет Ники держаться за себя, посылая полный ненависти взгляд в сторону свидетельских скамей обвинения.
Уотерхаус делает ремарку, поясняя присяжным запутанную историю рождения близнецов и сумасбродства Тильды, про ее неоднозначное решение вернуть себе только одного ребенка и тяжелое детство сироты, сменившего больше десятка семей в попытке найти свой уголок. Прокурор скупо поджимает губы, наблюдая за влажными глазами некоторых присяжных.
— Так почему вы остались в этом доме, мистер Миньярд? — ядовито спрашивает он. — После того, как узнали, что у вас есть биологическая семья — почему вы не отправились к ней сразу же? Почему не познакомились с братом и не проявили никаких попыток сблизиться и узнать о возможности сбежать, если жизнь в доме Спир доставляла вам, как вы выразились, неудобство?
Эндрю долго смотрит на него, прежде чем заговорить. Мужчина немного сжимается под его ледяным и убийственным взглядом.
— Как я уже сказал, я хотел остаться с Кэсс, — тихо произносит Эндрю. Его голос звучит низко и опасно. — И я не мог познакомиться с Аароном, пока жил с ней, потому что Дрейк тоже его захотел, — его губы едва уловимо изгибаются в гримасе отвращения. — У него была маленькая неприятная фантазия о двух связанных близнецах в его постели. Вы хотите знать подробности?
В помещении повисает звенящая тишина, отражающаяся под высоким потолком. Аарон издает какой-то нечеловеческий звук со своего места, потому что Эндрю обрушивает на них очередное откровение, безжалостно вырванное из-под его кожи. Эндрю смотрит на него и выплевывает:
— Я не мог позволить этому произойти с моим братом.
Вероятно, это самое громкое признание с тех пор, как они начали ходить на совместную терапию. Нил слышит, как Би резко закрывает рот, стукнув зубами. Ники одной рукой зажимает свои губы, кусая изнутри пальцы, а второй пронзает запястье Нила — и Джостен рад, что его удерживают, потому что ему хочется встать и просто разнести все к чертям собачьим. Аарон немного сползает вниз на своем месте, кажется, именно сейчас осознавая всю серьезность обещаний Эндрю и того, что он всегда был готов сжечь мир ради него. Возможно, Аарон никогда полностью не простит брата за смерть Тильды, но от такого заявления невозможно отвернуться, и Нил думает, что их ждет множество разрушительных сессий с Бетси.
Адвокат коротко косится на подопечного и деликатно уточняет у прокурора, достаточно ли ему подробностей. Ему достаточно, и Уотерхаус просит повторно вызвать на трибуну Лютера для дополнительного допроса о словах Эндрю. Миньярд возвращается на свое место, игнорируя натянутую тугой струной Кэсс. Он на несколько секунд задерживается напротив Аарона и просто смотрит на него, взвешивая его реакцию и определяя, чего ему стоило его признание. Вероятно, он находит какой-то ответ, потому что быстро движется обратно к своему месту и, коротко покосившись на руку Нила, лежащую на колене Ники, садится, когда парни раздвигаются в стороны, чтобы пропустить его. Ники тут же начинает шептать сбивчивые извинения и повторять, что это его винавинавина, и что он должен был вернуться из Германии раньше, и что он должен был обо всем знать, и что ему так, так жаль, и он никогда не простит себе этого.
Эндрю хватает его за запястье и слегка встряхивает, ловит его подбородок свободной рукой, заставляя кузена посмотреть на себя, и тихо, но твердо произносит:
— Ты ни в чем не виноват, Ники. Ты сделал достаточно.
Ники судорожно выдыхает и обмякает. Бетси продолжает держать Хэммика за плечо, и он накрывает ее ладонь своей. Возможно, ему потребуется дополнительный прием у Добсон, чтобы переварить все, что он сегодня узнал в этом зале. Нил дышит через сжатые зубы. Он поворачивается к Эндрю и смотрит на него достаточно долго, чтобы получить ответный взгляд, пока Лютер жалко отбивается от вопросов Уотерхауса, бормоча несвязные оправдания. Джостен его не слушает. Он испытывает облегчение от того, что допрос Эндрю закончился.
— Тебе что-нибудь нужно? — тихо спрашивает он. Миньярд медленно моргает и отвечает:
— Потом.
Это звучит обнадеживающе. Нил кивает и возвращает внимание сначала на Аарона, который оборачивается в их сторону с потрясенным и опустошенным выражением лица, а затем на Хэммика-старшего, которого Уотерхаус разбирает на кусочки. Нападающий заставляет себя вернуть спокойное и нейтральное выражение, хотя ему хочется исполосовать мужчину на лоскутки.
Когда Лютер возвращается на свое место, Уотерхаус вызывает для дачи показаний Бетси, чтобы собрать с нее психологическую оценку о близнецах и выяснить ее профессиональное мнение. Выступление Би после показаний Эндрю логично и четко, и она охватывает лишь поверхностные оценочные суждения, не выворачивая наизнанку ни одну из тайн их сеансов. Наверняка у нее есть разрешение на каждое из произнесенных слов, полученное от обоих братьев, и Нил ее практически не слушает, больше сосредоточенный на дыхании Эндрю. Добсон холодно отбривает все вопросы обвинения касательно ее мнения насчет колонии для несовершеннолетних и наркотической зависимости Аарона, поддерживаемая Уотерхаусом, и их удаляют из протокола как не относящиеся к рассматриваемому делу.
После ее выступления вызывают Хиггинса. Мужчина потрясенно оборачивается на Эндрю, водит взглядом между Кэсс и Ричардом, и Нил не знает, насколько устойчиво тот сейчас стоит на ногах. Он занимает свое место и рассказывает о том, каким трудным подростком был Эндрю, и о своей программе по реабилитации малолетних преступников, и о колонии для несовершеннолетних — на этот раз его слова фиксируют, и прокурор сухо улыбается. Офицер рассказывает о том, как узнал о существовании Аарона, как пытался объединить семью, как Эндрю отталкивал близнеца. К его чести, в его словах звучат только факты, без всяких домыслов и обвинений. Когда-то он верил, что его подопечный заслуживает лучшей жизни. Когда-то он считал Дрейка своим другом.
— Офицер, расскажите нам о вашем расследовании, — просит Уотерхаус, и Хиггинс недовольно морщится. — С чего все началось и к чему все пришло?
— Социальный работник обнаружил синяки на одном из приемных детей семьи Спир во время стандартного визита. Расследование касалось жестокого обращения, но мы даже не предполагали… — он растерянно разводит руками.
— Что все обернется таким образом? — понимающе склоняет голову адвокат. — Поделитесь, куда вы продвинулись?
— Расследование все еще ведется, я не имею права разглашать детали дела.
— Хотя бы в общих чертах, мистер Хиггинс. Просветите нас о своих подозрениях.
Полицейский вздыхает и тяжело смотрит на Уотерхауса, а затем всверливается взглядом в Эндрю. Как будто обвиняет его, что тот ничего ему не сказал, никак не посодействовал. Как будто его слово могло что-то значить. Как будто ему на самом деле поверили бы.
— Социальная служба обратила внимание, что никто из подопечных не задерживался надолго в их доме, — цедит Хиггинс, и его челюсть скрипит, когда он выплевывает слова. — Нескольких синяков было достаточно, чтобы все встали на уши. Предполагали, что Ричард Спир избивает детей, но никто из них ни в чем не признался, и мы зашли в тупик. Дело встало на паузу.
— Что вы скажете насчет Дрейка? Какие подозрения выдвигались в его сторону?
Эндрю внимательно наблюдает за Хиггинсом, возможно, определяя про себя, изменилось бы что-то, если бы он рассказал ему о происходящем. Тот неуютно ежится, объясняя адвокату, что это была стандартная проверка, и органы опеки наседали на него, требуя результатов. Но Дрейк был на службе, и все его знали как исключительно заботливого сына, патриота и хорошего человека. Никто не думал, что он причастен к избиениям, а тем более — к изнасилованиям. Ни один ребенок не заговорил. И ответ, который ищет в нем Эндрю — «нет», потому что он был маленьким глупым мальчиком, и им всем потребовалось, чтобы их ткнули лицом в ужасную правду, чтобы они ее увидели. Хиггинс заканчивает свою речь, не глядя в сторону близнецов, пока Уотерхаус пытается вытянуть из него причины, по которым полиция не приложила никаких усилий, чтобы все тщательно проверить и выяснить правду.
После его допроса наступает очередь Нила. Он поднимает глаза и хмурится, потому что ему не хочется оставлять Эндрю. Он оборачивается к Би и кивает ей на свое место. Добсон понимает его без слов и, уточнив у Эндрю, не возражает ли он, садится, закрывая собой обзор на Кэсс (или Кэсс на Эндрю, потому что он больше не смотрит в ее сторону, возможно, получив ответ в виде ее болтающейся в отрицании туда-сюда головы — хотя та ни разу не поворачивается к нему, как и Ричард), когда Нил встает.
Он занимает сиденье за трибуной и принимает присягу. С этого места ему открывается полный обзор на весь зал, и теперь он может в достаточной мере видеть бледное и болезненно уставшее лицо Аарона, который выслушивает все, что здесь говорят, из первого ряда. По ощущениям, заседание длится уже несколько часов. Кэсс хмурится, впиваясь взглядом в Джостена как в последний шанс отстоять честь сына, и Нил криво ей улыбается отцовским оскалом, потому что это именно то, что ему хочется сделать. Уотрехаус кашляет и внимательно смотрит на него, и парень отворачивается от женщины, переключая внимание на Эндрю, который следит за каждым его движением. Би ободряюще ему улыбается, а Ники тяжело дышит, вытирая глаза, и Нил думает о том, что скоро все должно закончиться.
Он начинает свой рассказ, который заранее репетировал с адвокатом, освещая только основные события. Клюшка, ужин, Дрейк. Это за сегодня повторяется так много раз, что присяжные должны уже знать историю наизусть.
— Почему ты так остро отреагировал, когда услышал имя Дрейка? — уточняет Уотерхаус. — Почему ты сразу пошел искать Эндрю и взял с собой Аарона?
— Потому что я знал, что Дрейк представляет угрозу, — отзывается Нил, сохраняя бесстрастную интонацию. — Я не знал никаких подробностей, но я достаточно внимательно слушал Эндрю, когда он рассказывал мне о себе, чтобы сопоставить детали. Аарона я взял с собой просто потому, что он оказался первым, до кого я смог дотянуться, чтобы не идти в одиночку.
— Почему ты решил, что тебе не стоит идти в одиночку?
— Потому что Дрейк был морским пехотинцем? — изгибает бровь Нил. — Я знал, что он представляет угрозу, и еще я знал, что мой рост составляет сто шестьдесят сантиметров, а вес — пятьдесят пять килограммов. В моем прошлом у меня было не очень много возможностей набрать мышечную массу. Я нуждался в поддержке.
— Почему вы взяли с собой клюшку? Зачем принесли ее в дом? — прокурор сверлит его взглядом, и Нил пожимает плечами. Эти вопросы они уже проходили.
— Потому что это была очень дорогая клюшка, купленная мной только что для экси, в которое я мечтал играть с самого детства, — чеканит он. Не рассказывать о том, как Эндрю поддразнивал Ники, изображая желание разбить машину Лютера, — коллективное решение. Это ложь во благо, потому что правда обязательно даст обвинению еще одну глупую причину свалить все на неуравновешенность и нестабильность, и она слетает с языка Нила легко и непринужденно. — Я не хотел с ней расставаться. Почему я взял ее с собой, когда пошел за Эндрю, вы можете понять из моих предыдущих ответов.
— Мистер Джостен, — вздыхает прокурор. — Вы можете понять мою подозрительность? Вы сами затронули эту тему. На текущий момент известно, что ваше настоящее имя — Натаниэль Веснински…
— Мое настоящее имя, — Нил перебивает его, немного подавшись вперед, — Нил Абрам Джостен. У меня есть все документы и заявления, подписанные ФБР. Уверен, это вам так же известно.
Прокурор хмуро смотрит на него, и Нил цепляет кисти в замок, впиваясь ногтями в шрамы на костяшках, чтобы напомнить себе, кем он является. Он не Натаниэль, но он знает, что сейчас его будут убеждать в обратном. Это то, о чем его предупреждал Уотерхаус, и ему нужно держать себя в узде.
— Ваше предыдущее имя — Натаниэль Веснински, — исправляется мужчина, — а ваш отец был известен, как Балтиморский Мясник. Известно, что он скончался после вашей короткой встречи в марте этого года. Также известно, что Рико Морияма скончался незамедлительно после вашего крайнего матча с Воронами, и, полагаю, ни для кого не секрет, что именно вас связывала открытая вражда. Можете это как-то прокомментировать?
— Мой отец погиб в ходе перестрелки с ФБР при оказании сопротивления во время захвата. Рико покончил с собой, и нас объединял дух соперничества между двумя командами. Все это так же было в новостях. Вы проверяете мою память? Иначе я не понимаю, куда вы ведете. Если только вы не намекаете на то, что я их убил?
Уотерхаус согласно подскакивает, призывая судью отреагировать, и тот стучит молотком, требуя от обвинения более конкретных вопросов. Кэсс, жалкая дрянь, жадно подается вперед, изучая лицо Нила и его холодную реакцию. Она цепляется в его слова, как утопающий в спасательный круг, и смотрит в сторону прокурора.
— Я лишь интересуюсь, осознаете ли вы связь со всеми беспорядочными смертями, которые вас окружают? Ваш отец, мистер Морияма, мистер Спир. Здесь чувствуется некая причастность, вам не кажется?
— Ни капли, — холодно отзывается Нил. Он ждет прямого вопроса, уклоняясь от всех подначек, как учил Уотерхаус, который вновь протестует, и прокурор ядовито улыбается, наблюдая, как белеют запястья Нила, явственно выделяя следы увечий.
— Я сформулирую иначе. Вы заранее пронесли орудие убийства в дом, и ваша кровавая история дает основания полагать, что вы имели представление о том, как им воспользоваться. Вы целенаправленно взяли с собой Аарона Миньярда и сразу знали, куда идти и что делать. Вы с мистером Миньярдом обсуждали убийство Дрейка Спира перед тем, как вошли в ту комнату?
Нил втягивает щеки, чтобы не усмехнуться. О, это так смешно. Его переполняет ярость — горячая и кусачая. Он думает о том, как замечательно клюшка смотрелась бы вмятой в височную кость обвинителя.
— Вы полагаете, что я заранее объединился с Аароном и спланировал убийство здоровенного мужика, которого никогда до этого не видел, клюшкой для экси? — Нил начинает тихо, но с каждой секундой его голос набирает громкость. В нем клокочут гнев, страсть и желание возмездия. — Или, может, вы полагаете, что я заранее спланировал изнасилование Эндрю, чтобы… что? Удовлетворить свое желание в кровавой расправе? Но не должен ли я был в таком случае лично прикончить Дрейка?
Уотерхаус смотрит на него так, словно готов свернуть ему шею, и судья стучит молотком, призывая к порядку, когда Кэсс вскрикивает. Нил глубоко вдыхает, ощущая, как его шея идет красными пятнами. Вся выдержка, которую он сохранял, катится к чертям. Все ответы, которые они репетировали с Уотерхаусом, идут нахуй, если они смеют выдвигать такие предположения. Нил готов вырвать их языки и скормить их собакам.
— Можете ли вы ответить на ваши собственные вопросы? — ехидно уточняет обвинение.
Нил ловит взгляд Эндрю и размыкает руки, скользя ими дальше по предплечьям и вдавливая ладони в мягкую материю пиджака, чтобы ощутить на коже вес ножей. Он ловит взгляд Би, которая смотрит на него с суровым пониманием. Он медленно вдыхает и выдыхает через сжатые зубы. Он все еще находится в зале суда — и ему нужно следить за своим языком, потому что от этого зависит решение присяжных. Нил коротко косится в их сторону.
— Ничего из этого я не планировал и не замышлял, — медленно проговаривает он, — и я не вступал в сговор ни с Аароном, ни с Эндрю, ни с Кевином, ни с, тем более, Дрейком. У меня не было ни желания, ни мотива, и я не знал о том, что происходило в комнате, пока не оказался там. И вы никак не можете доказать обратного, потому что все ваши слова — это фарс, чтобы отвлечь внимание от настоящего преступления моим прошлым, которое законно, на уровне ФБР — которое, кстати, все еще ведет расследование, — признано мерой самообороны и не подлежит обсуждению.
Нил холодно пронзает мужчину взглядом, размыкая руки и аккуратно выкладывая их на гладкую горизонтальную поверхность трибуны. Он чувствует, как кровь в его венах медленно и неотвратимо вскипает. Он чувствует десятки взглядов, разъедающих кожу его лица.
— Не хочу показаться грубым, но посмею себе указать на то, что вы должны предъявить конкретные обвинения, подкрепленные фактами и уликами, коих у вас не имеется, а не сыпать предположениями, основанными на моем прошлом, которое не имеет к происходящему никакого отношения. Все ваши косвенные догадки абсолютно необоснованны, и если вы думаете, что я не понимаю, что вы пытаетесь сделать, вы ошибаетесь. Вам нечего мне предъявить, кроме того, что вы знаете данное мне при рождении имя и прозвище моего отца. И это, к слову, тоже никоим образом не относится к данному разбирательству, — он старается говорить вежливо и учтиво, разом выплевывая все ответы, которые вертятся в его голове, но он чувствует, как его диафрагма сжимается, и голос становится ниже, наполняясь угрожающими нотками. — Есть какая-то причина помимо той, что «Натаниэль Веснински» и «Балтиморский Мясник» звучат достаточно громко, чтобы заинтересовать присутствующих и переключить внимание с темы, которую мы рассматриваем? А именно: то, какие преступления совершал Дрейк Спир и почему Аарон был вынужден защищать брата. Почему вы игнорируете показания Эндрю и пытаетесь выставить все таким образом, будто все произошедшее было трагичным спектаклем, поставленным мной для удовлетворения моей, якобы, кровожадности?
Все молчат, ожидая завершения его собственных вопросов и обвинений, и Нил горько усмехается, неожиданно ощущая себя очень уставшим. Он сжимает зубы и выдыхает. Речь выплескивается из него леденящим потоком. Ох, он может столько всего сказать. Он жалеет, что его слова нематериальны — он бы давно перерезал всех в этом зале меткими бросками. Вонзил бы лезвия в черепушку каждого, кто вынуждает его говорить это. Он не может так поступить. Он ловит взгляд Эндрю, который неотрывно следит за ним, и облизывает пересохшие губы, снова перехватывая предплечья, чтобы ощутить кожей давление ножей под повязками. Уотерхаус напряженно следит за ним, но не пытается остановить, и Нил думает, что он на правильном пути.
Он еще не закончил. Он продолжает, пока его не прервали:
— Как мы успели выяснить, вы в курсе моего прошлого и должны понимать, что я настороженно отношусь к любым проявлениям угрозы. Именно по этой причине вы не можете обвинять меня в том, что я был слишком наблюдателен, что я слушал и помнил то, что говорил мне Эндрю, что я относился серьезно к его словам, когда он рассказывал, что Дрейк причинял ему вред, и что я поднялся в ту комнату с блядской клюшкой, взяв с собой Аарона, и передал ее ему в руки, пока вышибал дверь, потому что я, черт возьми, слышал, что там происходило что-то ужасное.
Судья стучит молотком, призывая к соблюдению порядка.
— Следите за своей речью, мистер Джостен, иначе я буду вынужден просить удалить это из протокола.
— Да, ваша честь. Извините, ваша честь, — Нил практически шипит, ядовито и колко. — Я лишь хочу сказать, что я действовал, исходя из инстинктов, привитых мне жизнью, в которой меня здесь пытаются обвинить в какой-то отчаянной попытке оправдать то, что не подлежит оправданию. И я до сих пор не услышал ничего, что позволяло бы вам это делать. Я не мог предсказать того, что произошло. Я этого не планировал. Я не договаривался об этом ни с одним из близнецов. Аарон поступил так, как поступил бы любой из нас. Единственное, в чем я виновен — это в том, что когда-то меня звали Натаниэль, но, честно говоря, это не было моим выбором, потому что я выбрал Нила. Я виновен в том, что я уговорил Эндрю на этот ужин и что не был достаточно быстр, чтобы не позволить ему подняться в сраную комнату, — ох, вот оно. Его определенно заносит. Уотерхаус невозмутимо поднимается со своего места, готовый заткнуть этот поток уже почти нефильтрованных мыслей еще на словах «уговорил Эндрю», — и Нил ускоряется: — В том, что не смог самостоятельно прикончить ублюдка, чтобы у вас был хоть какой-то повод плясать вокруг моего имени. Если вы считаете, что у вас есть доказательства, чтобы предъявить мне эти обвинения, назначьте отдельное слушание, а на этом вернитесь, блядь, к теме.
Уотерхаус кашляет и вставляет сразу же, как только Нил берет паузу, чтобы перевести дыхание:
— Спасибо за эту речь, Нил.
Нил кивает в ответ и закрывает рот. В целом, теперь он успел сказать все, что придумал его мозг, и его язык ощущается немного распухшим от такой долгой речи и того количества раз, что он произнес «Натаниэль». Он, определенно, наговорил больше чем все обвинение вместе взятое, но, по крайней мере, это звучало убедительно. Его имя должно быть забыто, как страшный сон: Уотерхаус торжественно просит либо предоставить улики, либо вычеркнуть из протокола все, что хоть как-то связано с прошлым Нила, деликатно игнорируя последнюю часть его спича, — и это можно считать маленькой победой. Кэсс может подавиться своим желанием повесить всех псов на Джостена, и он посылает ей еще одну ядовитую усмешку, прежде чем его выгоняют с трибуны.
Присяжные смотрят на него как будто с некоторой долей уважения, но Нил игнорирует их. Все почти закончилось. Он смотрит на то, как Би поднимается, уступая ему место рядом с Эндрю и снова перемещаясь на заднюю скамью, и он практически испытывает удовлетворение. На лице Аарона отражается замешательство и легкое удивление, когда Нил проходит мимо, как будто тот не ожидал, что Джостен будет его защищать, и Нил закатывает глаза. Аарон — один из Лисов, и он является частью его семьи, даже если им обоим это не нравится. Он пожимает ему плечами.
Он опускается на свое место, и Эндрю разглядывает его так, как будто прямо сейчас открывает новый химический элемент, и это может обернуться либо божественным даром, либо настоящим проклятием, как при изобретении ядерного оружия.
— Ты никогда не умел вовремя заткнуть свой рот, — говорит он, немного склонив голову в его сторону — достаточно тихо для того, чтобы эти слова оказались неразборчивым шумом для Ники и Бетси. Нил вяло улыбается. Возможно, он наговорил лишнего. Он узнает об этом, если ему придет персональная повестка.
— Тебе это нравится.
Эндрю отворачивается, и внимание Нила переключается на Ваймака, которого приглашают, чтобы дать оценку парням как членам его команды. Тренер, не слышавший ничего, что ранее здесь происходило, выглядит напряженным и хмурым. Он проходит мимо них, мазнув взглядом по заплаканному и потрясенному лицу Ники, и сжимает зубы, занимая свое место за трибуной. Обвинение опрашивает его о том, как он выбирает тех, кто присоединится к Лисам, почему его выбор пал на Миньярдов и Нила, как он оценивает их динамику в команде, согласен ли он с тем, что они импульсивные и неподдающиеся контролю, могут ли они, по его мнению, представлять угрозу обществу и способны ли они спланировать убийство (безусловно, ответ — «да», но это не то, что произносит мужчина). Ваймак отбивается почти так же умело, как Бетси. Возможно, она его готовила. Нил смотрит на тренера с гордостью и благодарностью, когда тот покидает зал.
Когда свидетели заканчиваются, на трибуну приглашают Аарона для дачи финальных показаний. Нил чувствует себя одинаково с ним измотанным, потому что, судя по выражению лица близнеца, тот жалеет, что в принципе явился на этот свет. Аарона уже не опрашивают о том, как проходил тот день и что привело ко всему, что случилось. Его не спрашивают, планировал ли он с Нилом преступление, и это — благословение. Обвинение сразу переходит к ужину и вопросу о том, знал ли Аарон о том, что происходит.
— Я ничего не знал, — тихо говорит тот, и его голос звучит невероятно затравленно. — Я не имел ни малейшего понятия ни о том, что Дрейк делает, ни о том, что он делал, — он смотрит на брата, и в его глазах явственно читается «мне очень жаль», хотя он не произносит этого вслух. Ники дергает руками, словно хочет обнять его, и прижимает кисти к груди, как будто вместо этого удерживая свое сердце на месте. — Я пошел за Нилом, потому что увидел, что он испугался. Я не задумывался о причинах. Я понял по его реакции, что Эндрю в беде, и просто пошел за ним. Он сунул клюшку мне в руки, чтобы выбить дверь, и затем… — он умолкает и опускает взгляд. Вероятно, он выслушал слишком много за все эти долгие часы судебного разбирательства, и ему слишком сложно собрать себя воедино. Он говорит спустя паузу: — Кровь. Там везде была кровь, и Эндрю лежал на кровати, весь израненный, и взрослый крупный мужчина нависал над его обнаженным телом, спустив брюки.
На несколько мгновений в зале воцаряется тишина, прерываемая лишь судорожными вздохами Ники, который не застал ничего из этого, но который, вероятно, представляет все в красках и подробностях. Нил наблюдает за присяжными, которые внимательно слушают тихий надломленный голос Аарона, и на их лицах расцветает сочувствие. Нил не уверен, что все из них верят в блядскую правду, но того, что он видит, ему достаточно. Он выдыхает, повторяя себе, что скоро все закончится, и Эндрю рядом с ним немного двигает ногой, едва ощутимо соприкасаясь с ним коленями. Возможно, он повторяет себе то же самое.
Обвинение предоставляет описание медицинского заключения о причинах смерти, фотографии орудия преступления, фотографии мертвого тела Дрейка. Уотерхаус, в свою очередь, демонстрирует медицинское заключение о травмах Эндрю, снятое в пункте неотложной помощи, куда того увезли на скорой, и фотографии его ушибов, порезов, гематом, отпечатков рук на теле, укусов и крови. Фотографии разрушений, оставленных в комнате: снесенная гардина, разбитая бутылка, порванная одежда, простыни, измаранные телесными жидкостями. Он читает отчет медиков скорой, в котором указаны явные признаки самообороны и зафиксированы все нанесенные увечья. Кэсс тихо всхлипывает, сжавшись в комок, и Нил видит, что она сдается. Их правда звучит убедительнее ее лжи, в которую она все еще отчаянно цепляется.
Адвокат говорит сухо и отрывисто, перечисляя задокументированные факты, и это звучит, как что-то отстраненное и не относящееся ни к кому из присутствующих — от этого почти можно отстраниться. Эндрю не смотрит в его сторону. Нилу хочется выть. Уотерхаус деликатно уточняет, почему Аарон счел допустимым применение силы.
— Я увидел моего брата, залитого кровью, — яростно выдыхает тот. — Бессильного, безоружного, изувеченного. Дрейк вдавливал его в постель, вжимая лицом в подушку, и он не мог сопротивляться. Что я, по-вашему, должен был сделать? Попросить этого ублюдка отойти? — он крепко сжимает кулаки, и Нил видит, как его костяшки белеют. — В моих руках была клюшка, и повсюду я видел следы борьбы. Я не думал о том, что делаю. Я увидел, что Эндрю причиняют боль, и я защитил его, — он скрипит зубами и вскидывает голову, посылая яростный взгляд Кэсс, а затем обращая его на присяжных. — Моего близнеца насиловали прямо у меня на глазах. Что я. Должен. Был. Сделать? — на последних словах его голос повышается.
Аарон умолкает и опускает голову. Его пальцы яростно сжимаются и разжимаются. Судья уточняет, есть ли у кого-то еще какие-то вопросы к обвиняемому, а затем отпускает его с трибуны, потому что вопросов нет. Аарон тяжело дышит, возвращаясь на свое место, и гулко сглатывает, не глядя на свидетельскую скамью.
Ники еще раз вызывают на трибуну, чтобы подтвердить некоторые моменты предыдущих показаний (идеальный выбор, потому что Хэммик выглядит надломленным за них всех вместе взятых, и он определенно трогает сердца присяжных, позволяя слезам течь по его щекам), но Нила больше не трогают, и он, на самом деле, рад этому. Никого из свидетелей обвинения тоже не опрашивают повторно, и Джостен думает, это потому, что они чувствуют, как присяжные склоняются в сторону Уотерхауса, — но Кэсс продолжает сидеть, всхлипывая и выставляя свой траур на всеобщее обозрение, как будто ее история заслуживает большего сострадания.
Нил представляет, как клюшка расшибает и ее височную долю.
Затем Уотерхаус выходит с финальным заключением, подводя итоги того, что и так всем должно быть ясно: это была необходимая самооборона, и даже обвинение в убийстве в состоянии аффекта нельзя считать допустимым, потому что Аарон защищал брата единственным доступным способом, выступая против двухметрового морского пехотинца, обученного бою, и его смерть наступила в результате несчастного случая, а не предумышленного преступления (он ловко вворачивает философский вопрос о том, что вообще в данной ситуации стоит рассматривать как преступление). Он напоминает не принимать во внимание удаленные из протокола показания и просит судить взвешенно и объективно, опираясь только на предоставленные доказательства и игнорируя косвенные предположения. Нил чувствует укол в свою сторону, но ему уже все равно.
После адвоката выступает обвинение, и Нил практически не слышит ничего из того, что несет прокурор. Все его слова рассыпаются в прах, потому что даже последнему идиоту очевидно, что Аарон ни в чем не виновен, и их стратегия рушится под суровыми взглядами присяжных. Нил торжествующе смотрит на Кэсс — и ему хочется закурить. Они сидят в этом зале уже четыре часа, если верить таймеру над тяжелой входной дверью, который он видел, когда давал показания. Судебное разбирательство тянется, изматывая все больше с каждой минутой.
В конце концов, судья объявляет перерыв и удаляется на совещание с присяжными. Ники, выплакавший все слезы, сначала смотрит на Эндрю, но тот не шевелится и не поворачивается в его строну. Этого, вероятно, достаточно для того, чтобы понять, что он не настроен на взаимодействие, — с учетом всего, что Ники знал о нем раньше и что услышал сегодня. Поэтому он срывается с места и подлетает к Аарону, сжимая его в объятиях. Тот — опустошенный — обмякает и не сопротивляется, позволяя кузену оказать поддержку, которая, вероятно, необходима им обоим. Затем двери зала открываются, впуская всех, кто ожидал снаружи, и Кейтлин несется к своему парню, заставляя охранников отшатываться в стороны. Она обрушивается на них с Ники вместе взятых, и ее глаза блестят от страха и невысказанных переживаний. Нил оборачивается, выглядывая Ваймака, Эбби и Кевина — те остаются снаружи, но Нил видит, как тренер кивает ему и презрительно смотрит в сторону трибун обвинения.
Эндрю резко поднимается, пиная кроссовку Нила, и тот встает следом. Миньярд информирует Бетси, что собирается покурить, — на случай вопроса к их отсутствию, — и они выходят из зала, обходя потеснившуюся троицу и оставляя позади ком из тел Ники, Аарона и Кейтлин. Эндрю целиком игнорирует всех и каждого, и Нил виновато разводит руками в ответ на поджатые губы Кевина. Они спускаются и выходят во внутренний двор строения, где оборудована специальная зона для курящих. Эндрю достает сигареты еще до того, как они оказываются на улице.
Нил ничего не говорит, принимая свою порцию никотина, потому что у него уже есть «потом» от Эндрю, и он просто прислоняется к стене рядом, наблюдая, как Миньярд выбрасывает сигарету за сигаретой, пока не находит ту, вкус которой кажется ему приемлемым.
Некоторое время они стоят в тишине, удовлетворяясь покоем после гнетущей атмосферы в судебном зале, а затем Нил боковым зрением замечает движение — и он реагирует прежде, чем успевает осознать, что происходит. Он встает между Эндрю и Кэсс, загораживая того собой от всего мира, и ему правда хочется стать необъятным.
— Не приближайся, — рычит он, лопатками ощущая, как Эндрю за его спиной застывает, сталкиваясь с той беспомощностью, из-за которой вообще оказался в такой ситуации. Нил практически слышит, как давно сгнившая мечта об идеальном доме и матери дребезжит, разбиваясь хрустальными осколками.
Перед ними стоит блядская Кэсс, замерев на пороге стеклянной двери, судорожно выдыхает, комкая ткань своего блядского траурного платья, и она выглядит невероятно удивленной своим собственным присутствием. Она смотрит на Нила, как будто это не она только что пыталась обвинить их с Аароном в предумышленном убийстве.
— Я просто хотела поговорить о своем сыне, — она обращается к нему, а не к Эндрю. Нил ненавидит ее.
Он скалится, позволяя отцовской улыбке расцвести в полную мощь, и Кэсс отшатывается от него, впервые встречаясь с лицом настоящего Веснински. Удивительно, как она не подготовилась к такому повороту событий, учитывая стратегию обвинения. Нил ядовито сплевывает ей под ноги, ощущая на языке мерзкий привкус ее лживых обещаний. В тот момент, когда ему кажется, что он достаточно готов для того, чтобы увести женщину отсюда силой, он чувствует аккуратное касание пальцев к своей спине, идущее перебором от лопаток до поясницы. В голове возникает глупая ассоциация о том, как Эндрю точно так же закрывал его в их первую с Рико встречу.
Миньярд опускает руку к краю его пиджака и аккуратно тянет, заставляя отступить. Нил подчиняется, хотя какой-то животный инстинкт призывает его защищатьзащищатьзащищать. Затем Эндрю встречается с Кэсс лицом к лицу. Она не смотрит на него.
Эндрю — ледник, погребенный в граните.
— Привет, — тихо говорит он, и выражение его лица остается неизменно безучастным, но Нил слышит в его интонациях смесь боли и напряжения — и ему совсем не нравится то, какие эмоции он испытывает по этому поводу. — Давно не виделись.
Кэсс не смотрит на него. Она не может его игнорировать. Она сама пришла сюда. Нил хочет снять с нее скальп. Он знает, как это делать. Он вспоминает все уроки, преподанные ему Лолой.
— Эндрю, — тихо выдыхает Кэсс, выглядя так, словно она потрясена, что он к ней обратился. Он обратился первым, а она отводит глаза, не осмеливаясь взглянуть на него напрямую. Ее зрачки бегают, перескакивая со стен на мусорку или скамейку, и она не находит в себе блядской силы встретить взгляд Миньярда хотя бы сейчас.
Нил цепляется за повязки Эндрю на своих предплечьях: не чтобы достать ножи, а чтобы успокоиться. Это не его сражение. Эндрю дергает уголками губ:
— Ты помнишь мое имя? Удивительно.
Она моргает, ее лицо искажается болезненной гримасой. Зачем она здесь? Она смотрит на Нила. Она игнорирует Эндрю. Ее рот открывается, и то, что она говорит — бессмысленно:
— Я хотела узнать, почему моего сына убили.
Нил чувствует себя так, словно он проваливается в бездну. Он не имеет права здесь находиться. Это не его битва. Почему Кэсс разговаривает с ним? Он смотрит на Эндрю. Эндрю смотрит на него в ответ, сохраняя на лице безразличное выражение, и Нил видит в его глазах, как тот медленно изнутри покрывается трещинами и рушится-рушится-рушится, рассыпаясь пеплом. Крик разрывает глотку. Эндрю больно. Эндрю так больно, как не было, когда Дрейк насиловал его, когда он разучился говорить «пожалуйста», когда высекал свою независимость тонкими разрезами плоти. Потому что вся та боль была ради блядской Кэсс — и сейчас блядская Кэсс не смотрит на него и не разговаривает с ним.
Нил рушится вслед за Эндрю. Сердце выстукивает кровавыми слезами, разрывая тело на части. Нил чувствует это физически. Господи. Зачем Кэсс, блядь, пришла? Нил не уверен, что стоит в его горле: ком слез, отраженных Эндрю, или инфернальная ненависть, такая горячая, что его кости трещат. Он поворачивается к женщине.
— Потому что твой сын был блядским насильником и педофилом, и он заслужил это. Ты это хотела услышать?
Кэсс вздрагивает и оцепенело качает головой, прижимая руки к груди. Ее брови сползаются к переносице, а взгляд наполняется отрицанием. Она снова смотрит на Нила. Он в ярости.
— Он не мог, — говорит она. — Это ты…
— Зачем ты со мной разговариваешь? — Нил рычит. Он смотрит на Эндрю, который безучастно сжимает в пальцах тлеющую сигарету, и он не понимает, что делать. Объяснить Кэсс, что Дрейк заслужил это? Они занимались этим последние пять часов. Почему она здесь? Просто — какого хера? Обвинить его еще раз? Добиться признания? Это, блядь, смешно. Так смешно, что вызывается из груди истеричным звуком. Гнев смешивается с растерянностью. Господи, им нужна Бетси.
Нил смотрит на Кэсс: ей нужно говорить не с ним.
— Если хочешь поговорить, то Эндрю, блядь, прямо перед тобой. Посмотри на него. Он тоже был твоим сыном, ты это помнишь? Если ты не можешь ничего сказать ему, я настоятельно рекомендую тебе свалить, пока я не раскроил твой собственный череп.
Его трясет. Кэсс тоже трясется. Она гневно раздувает ноздри и кривит губы, словно каждое слово Нила — доказательство его персональной вины. Она хочет, чтобы Нил взял вину за смерть Дрейка. Эндрю касается его предплечья. Нил медленно вдыхает и выдыхает. Не он должен говорить ей все это. Он поворачивается к Миньярду, и тот смотрит на Кэсс, которая смотрит на Нила. Безумие.
Эндрю открывает рот и отрывисто спрашивает:
— Ты не была в этом зале в последние несколько часов? — он звучит так, как будто задыхается. Нил хочет укутать его в объятия и унести прочь. — Не слушала медицинских заключений, не видела собранных улик? Разве ты не видела, в каком состоянии Аарон и Ники?
Он ничего не говорит о себе. Даже сейчас на первом месте стоит семья. Кэсс не является ее частью.
Кэсс прижимает руки к груди и оцепенело застывает. Она вообще слышит его? Она сходит с ума? Может, им стоит вызвать врача, пока их не обвинили в том, что они довели ее до кататонии? Эндрю выбрасывает сигарету и внимательно разглядывает, как женщина усиленно отворачивается. Он сам тлеет вместо сигареты.
— О, верно, ты ни на кого из нас не смотрела. Прямо как сейчас. Ни с кем не говорила. И, вероятно, действительно ничего не слушала, — с каждым словом его голос становится все безучастнее, а взгляд — площе. Он сам говорит с ней, хотя она даже не пытается отвечать.
Но она вздрагивает, и Нил понимает, что она слышит. Она находится в отрицании. Не верит ни единому слову, но она слышит. Эндрю смотрит на нее бесстрастно. Она опускает голову. Отступает, судорожно выдыхая, мечется взглядом по всему дворику. У нее истерика, вероятно. Нилу все равно. Она, блядь, не может даже посмотреть на Эндрю, не то что поговорить с ним. Возможно, она не может вынести мысли о боли, которую в нем увидит. Этой блядской боли, которую причинила ему сама. Возможно, она понимает каждое слово, произнесенное и сейчас, и ранее, но ее отрицание — это кусок дерьма. В какой-то степени Нил может представить, почему она это делает, почему хочет сохранить память о родном сыне чистой и незапятнанной. Но он не может простить ей этого. Не может простить того, как она выбирает мертвого насильника вместо Эндрю, которому обещала себя. Как отворачивается прямо сейчас, как молчит, как отказывается разговаривать, хотя сама, блядь, сюда явилась.
Зачем? Нил испытывает невероятное чувство растерянности, вышибающее почву из-под ног. Каждой клеточкой тела он ощущает то, как такая же растерянность растет в Эндрю. Растерянность, расцветающая на осознании.
Может быть, Кэсс делает это, чтобы Эндрю отпустил ее? Неосознанно демонстрирует ему, что никогда не была достойна быть его матерью, что недостойна сейчас его взгляда и слов. Тех стараний, которые он прикладывает, чтобы обратить на себя ее внимание. Кэсс — это просто кусок дерьма, и Нил ненавидит ее так сильно, несмотря на все что она когда-то сделала. Нил ненавидит ее именно за это.
Он надеется, что Эндрю видит ее настоящую. Что понимает, что Кэсс — не несбыточная мечта, которую он придумал, когда был ребенком. Что она его недостойна. Нил надеется, что Эндрю сможет отказаться от нее. Он так блядски надеется, что это не причинит ему еще больше боли. Эндрю нужно отпустить ее.
Эндрю просто смотрит на Кэсс, долго и пристально, и она сжимается под его взглядом, ощущая его на своем теле, но она не может повернуться к его лицу.
Кэсс позволяла Дрейку делать все, что он делал. Она бы отдала ему и Аарона — как и каждого ребенка, который попадал к ним в семью. Сколько из них стали жертвами? Кэсс хотела, чтобы Аарон сел в тюрьму за убийство ее сына — насильника и блядского педофила. Иронично, что сам Эндрю когда-то сделал почти то же самое, вместо Дрейка убив свою мечту. Он никогда даже не задумывался о своей боли, но теперь, возможно, пришло время расстаться с ней.
— Уходи, Кэсс, — тихо говорит Эндрю, и на его лице на мгновение проступает выражение треснувшего сердца. Им больше нечего сказать друг другу — и уже никогда не будет. Мечта о доме, семье, матери — канула в Лету. Кэсс больше не существует, легко и просто — в противовес ее тяжелому молчанию и бегающему взгляду. Эндрю вырывает ее из своей груди с корнем и сердцем — и это больно, но необходимо. Вероятно, количество пройденных сеансов с Бетси позволяют ему осознать это. Он произносит сухо и отстраненно: — Прощай.
Нил чертовски гордится им.
Кэсс смотрит себе под ноги еще несколько мгновений, а затем словно сжимается, признавая поражение, и тупо кивает. Она слышит его. Она не прощается. Ее молчание говорит все за нее. Она уходит, даже не посмотрев в этот раз на Нила, — и, возможно, задаваясь вопросом, зачем вообще приходила. Эндрю достает еще одну сигарету и сразу же выбрасывает ее. Нил ощущает его боль всем своим нутром, так же отчетливо, как видит в каждом движении Эндрю, в каждой смятой сигарете, каждом неровном вдохе. Эндрю кровоточит всем телом. Нил кровоточит тоже. Он кусает губу, обдирая тонкий слой потрескавшейся кожицы, и он не знает, что он может сделать и что произнести, чтобы как-то заглушить это.
— Мне позвать Би? — осторожно спрашивает. Эндрю едва заметно вздрагивает, как будто он настолько погрузился в себя, что успел забыть о его присутствии, и медленно качает головой, поднимая на Нила тяжелый взгляд. Несколько долгих, томительных секунд смотрит на него, и в его глазах плещется столько эмоций, что кажется, они вот-вот прорвутся из глаз слезами. Но Эндрю не плачет.
— Потом, — тихо повторяет он. Затем делает один осторожный шаг в направлении Нила, но замирает, не приближаясь, и неожиданно он кажется таким хрупким и неуверенным, что сердце сжимается. Нил тоже делает маленький шаг ему навстречу и останавливается, сохраняя между их телами минимально допустимую дистанцию.
— Эй, — он опускает голову, заглядывая в лицо Эндрю, и ловит его плоский и опустошенный взгляд. — Эндрю. Я здесь. Я остаюсь. Я никуда не денусь. Я с тобой, Эндрю. Я тебя вижу. Скажи, если тебе что-то нужно. Я здесь.
Он говорит все, что приходит в голову. Все, что должна была сказать Кэсс. Но Кэсс больше нет — а Нил рядом. Эндрю сверлит его взглядом, скользя им по линии челюсти, губам, подбородку, бровям. Он смотрит на его глупую оранжевую бандану, повязанную на шею, очерчивает взглядом его линию плеч. Бросает взор на покрытые уродливыми шрамами костяшки и изучает Нила так, как будто видит его впервые. Он смотрит на него целиком и полностью, впитывая все детали и каждый рубец на лице. В конце концов, он останавливается на его глазах, и они застывают, погружаясь друг в друга, на целую вечность, и Нил чувствует, как его сердце гулко бьется, отмеряя секунды. Он здесь. Эндрю видит его.
Затем Эндрю выдыхает сквозь сжатые зубы и просто кивает, словно допускает возможность поверить в его слова.
— Пойдем, — бросает он. — Пора покончить с этим.
И они медленно возвращаются в зал. Там уже собрались все, кто ранее ждал в коридоре, и скамейки позади свидетельских мест кажутся неожиданно заполненными. Кевин сидит между Эбби и Ваймаком, Кейтлин занимает место Эндрю рядом с Ники, склонившись в сторону Аарона и обхватив руками, переброшенными через защитное ограждение, его плечи. Ей не очень удобно тянуться к нему со своего места, потому что оно достаточно далеко, но ей нужно сидеть на скамье и не привлекать внимание, и она прилагает все возможные усилия, изогнувшись и прогнувшись в пояснице, как истинная гимнастка. Эндрю оглядывает их всех, отрывисто кивая тренеру, а потом опускается на второй ряд, где его дожидается Би, и Нил садится справа от него. Никто из них не смотрит на трибуны со стороны обвинения.
Присяжным не требуется много времени, чтобы вынести свой вердикт. Довольно скоро они возвращаются в помещение, рассаживаясь на своей скамье, а судья проходит за кафедру. Он стучит молотком, призывая к тишине и порядку, и его лицо выражает такую же усталость, которую ощущают все собравшиеся Лисы. Нил ощущает, как нервы разъедают его желудок, и обхватывает свои кисти, потирая их так, словно замерз, скользя гладкой кожей по неровным шрамам.
Судья зачитывает решение, и Нил чувствует, как колено Эндрю прижимается к его собственному: плотно, сильно, ощутимо. Миньярд признает его присутствие — а может быть, утешается им. Они слушают вердикт вместе, и Би довольно улыбается, когда речь представителя закона завершается. Аарон оправдан. Его действия признаны обороной в состоянии аффекта, и наказание в виде задержания и залога уже исполнено. Он может быть полностью свободен — и решение суда обжалованию не подлежит.
Кэсс отворачивается. Ее глаза уже сухие, и она не плачет, но ее щеки покрыты красными нервными пятнами. Ричард заботливо ее обнимает — и никто из них так и не поворачивается в сторону близнецов. Они покидают помещение так быстро, как только могут, и Лютер и Мария следуют за ними. Ни Эндрю, ни Ники не оборачиваются, чтобы проводить их даже взглядом.
Кейтлин издает победный вопль и вскакивает, перемахивая к Аарону через защитное ограждение. Она крепко его обнимает, зарываясь ему руками в волосы, и он утыкается ей в шею, обмякая в ее хватке, пока девушка разгневанно смотрит через его плечо в сторону обвинения, наблюдая за их удаляющимися спинами. Ники, в свою очередь, обмякает на своем месте, растекаясь лужей, и Би поддерживающе тормошит его волосы. Нил слышит, как за их спинами облегченно выдыхает Ваймак, а Эбби всхлипывает, и он оборачивается, чтобы послать всем радостную улыбку. Кевин улыбается ему в ответ — и это одна из его редких искренних улыбок, не предназначенных для камер и прессы.
Все, наконец, заканчивается. Они испытывают коллективное облегчение.
— Эндрю…
Блядство. Это не закончится никогда.
Нил резко оборачивается, увидев боковым зрением движение в проходе между скамьями, и поднимается прежде, чем Хиггинс оказывается в пределах досягаемости. Тот замирает возле Аарона, все еще оберегаемого Кейтлин, которая скалит зубы, словно львица, охраняющая свое дитя, и отступает, сжимая своего парня в руках, на несколько шагов. Офицер оглядывает их компанию, и Нил чувствует, как за его спиной встает Ваймак. Следом поднимаются Кевин, Ники, Эбби, Би — Нил слышит движение, видит боковым зрением, — и через несколько секунд они стоят уже все, словно приветствуют представителя королевской семьи, — но выражения их лиц, вероятно, говорят о том, что они готовы драться, ради Эндрю и за него. Он больше не один. Они все — рядом, все — видят его, все — готовы перегрызть за него глотки. Нил криво усмехается, изучая растерянный взгляд свиньи.
— Привет, Кабан, — доносится скучающий голос Эндрю. Он подается вперед, опираясь на скамью Ники, и глядит на Хиггинса в пространство между телами кузена и Нила. — Что-то ты зачастил в Южную Каролину.
— Я… я лишь хотел спросить, — мужчина хмурится и скрещивает руки на груди, принимая защитную позу, потому что при виде всех этих свирепых Лисов невозможно не испытать желания сбежать прочь. Нил испытывает раздражение. Неужели перекрестного допроса не было достаточно? — Почему? Почему ты не сказал мне, когда я приходил? Я ведь занимался этим. Я пришел к тебе с его именем.
Эндрю смотрит на него как на нечто, незаслуживающее внимания. Его глаза темнеют.
— Я уже отвечал на этот вопрос с трибуны. Не собираюсь ничего для тебя повторять.
Он тоже испытывает раздражение. Опустошение. Усталость. Хиггинс сглатывает и несколько раз моргает.
— Я бы поверил тебе.
— Не лги хотя бы себе, Кабан.
Эндрю откидывается обратно на своем месте, позволяя фигуре Нила заслонить собой полицейского, и Джостен делает короткий шаг в сторону, полностью перекрывая обзор. Он смотрит на Хиггинса с вызовом — и его руки чешутся разбить хотя бы его лицо, раз уж с Кэсс не вышло. Офицер хмурится, жует губу, пытаясь заглянуть в просвет между телами, но Ники в этот момент уже тоже движется, загораживая Эндрю, и на его лице отражается такая же потребность защищать, которую испытывает сам Нил. Офицер растерянно чешет лоб и опускает глаза. Он не может признать того, что Эндрю прав, не может произнести вслух, что так долго отрицал очевидное, что не поверил бы в его заявление. Он не смог разговорить ни одного ребенка из приемных детей Кэсс, он не добился их доверия, он провалился как следователь, когда его дело не сдвинулось ни на миллиметр с тех пор, как в нем зафигурировало имя Дрейка. Поэтому он вздыхает и отрывисто выплевывает ничего не значащие слова:
— Мне жаль, — и ему никто не отвечает, как будто его голос звенит в воздухе, как надоедливый визг насекомого. Нил криво выгибает губы, и Хиггинс, махнув рукой, уходит. Эндрю насрать на его лживую жалость. Джостен оборачивается, встречая взгляд Ваймака, затем смотрит на Кевина — и они ничего не говорят и даже не кивают друг другу, но все они понимают, как важно то, что они сейчас делают.
Они несколько секунд стоят, выдыхая, а затем начинают синхронно и стремительно двигаться, желая убраться из здания суда как можно быстрее и дальше, и Эндрю встает следом, шагая между Нилом и Бетси. Как только они оказываются на улице, Нил оглядывается — но он не видит никаких следов репортеров, и это выглядит как маленький подарок судьбы после всего, что они пережили. У них есть время передохнуть, прежде чем в их грязное белье снова полезут.
— Господи, слава богу, — шепчет Ники. — Я так рад, что все позади.
Эбби крепко его обнимает, и они оба всхлипывают, но в этот раз их слезы полны облегчения и освобождения. Эндрю окидывает их взглядом, а затем поворачивается к Аарону, который все еще находится в крепких и защитных объятиях Кейтлин.
Они обмениваются долгим взглядом, осторожным и в каком-то смысле новым, не таким тяжелым и гнетущим, как раньше. Через какое-то время они просто кивают друг другу, без лишних слов признавая, что между ними, возможно, на самом деле не все потеряно. Нил ловит выражение лица Бетси, на мгновение ощущая ее гордость за их отношения как свою собственную. Затем Би деликатно кашляет, привлекая внимание:
— Эндрю, как насчет молочных коктейлей? Составишь мне компанию?
Эндрю смотрит на нее, затем на Нила, и тот просто улыбается ему, принимая любое решение. Он в полной мере осознает важность их разговора с Би, особенно после того, как Миньярд попрощался с Кэсс. Эндрю это нужно, а у Нила все еще есть его «потом», что бы оно ни значило, даже если ему хочется сейчас оказаться наедине с Эндрю на крыше. Но его «хочется» — это не то, что требуется Эндрю в данный момент, и Нил медленно моргает — я буду здесь, — а затем переключает внимание на Ники, который к этому моменту уже пытается обниматься с Кевином — и тому определенно требуется содействие.
Эндрю кивает Би, и они прощаются со всей взволнованной компанией, направляясь в сторону машины Добсон. Нил нащупывает в кармане брелок от Мазерати, который лежит там с тех пор, как он привез их утром к зданию центрального суда Колумбии, и несколько секунд смотрит вслед удаляющимся фигурам, наблюдая, как Эндрю, склонив голову набок, слушает все, что Бетси ему говорит, а затем оттаскивает Ники от Кевина и позволяет ему обнять себя.
Ваймак откуда-то извлекает бутылку водки и передает ее по кругу — и все выпивают, кроме самого тренера и Нила, которым нужно отвезти Лисов обратно в Башню. Ники делает несколько по-настоящему огромных глотков и слегка расслабляется, хотя по его щекам все еще катятся неконтролируемые крупные капли слез, и Аарон повторяет за ним. Все пьют из горла, и ни у кого не возникает ни одного брезгливого комментария, когда они позволяют алкоголю впитаться в кровь, смывая осадочное ощущение грязи, оставшейся на коже после разбирательства.
Затем они расходятся по машинам, и на этот раз Ники тащит Аарона и Кейтлин в сторону Мазерати, а Кевин остается с отцом и Эбби, — и Аарон в кои-то веки не сопротивляется и не возражает против присутствия Нила и того, что он ведет, слишком опустошенный и взволнованный всем, что ему пришлось сегодня сказать и выслушать. Когда они занимают свои места (и Ники в кои-то веки устраивается на переднем пассажирском), Хэммик выворачивается к воркующей парочке и натянуто бодро восклицает, вытирая все еще мокрые глаза:
— Итак, теперь ты официально свободный человек! Ставлю сотку на то, что до полуночи в тебе уже будет столько алкоголя, что ты не сможешь передвигаться.
— Я могу тоже на это поставить? — вяло бормочет Аарон, и Кейтлин хихикает, нежно целуя его в щеку.
— Разумеется, — ухмыляется Ники.
— Разумеется, свободный, — добавляет Кейтлин мягко, — иначе и быть не могло, — она проводит руками по волосам Аарона, наполняя его тело прикосновениями и близостью, и Нил видит в зеркало заднего вида, как облегченно и свободно тот улыбается. Эта версия спокойного и умиротворенного близнеца кажется невероятной, но влияние, которое оказывает на него Кейтлин, неоспоримо. Нил хмыкает про себя и заводит мотор.
— И ты был так хорош, Нил, — добавляет Ники. Аарон косится в его сторону с легкой толикой признательности, что обескураживает еще больше, чем улыбка, и Нил надеется, что они скоро вернутся к знакомым и стабильным чувствам подозрения и пренебрежения. Он понятия не имеет, как дружить с Аароном. — Ты был изумителен, когда предъявлял обвинения, блядь, стороне обвинения.
Нил ухмыляется и выезжает с парковки.