Еще один шанс

      Что-то прилетело в голову, и Нил дернулся, повинуясь отдаче. Глухой бум подсказал, что на нем защитный шлем, и, значит, это что-то — мяч. Очевидно, для экси. Нил крепче сжал кулаки, ощущая в ладонях знакомую тяжесть клюшки — хотя, скорее, незнакомую, она была слишком легкой, — и коротко осмотрелся, растерянно нахмурив брови.       — Джостен, не спи! — проревел кто-то. Нил подскочил на месте, оглядываясь. Он определённо был на поле, он определенно играл и определенно только что упустил мяч после чьей-то подачи. Нил сжал зубы и прорычал нечто нечленораздельное, выискивая взглядом цель. Какой-то тип — и Нил совершенно не помнил, кто это — перехватил пас и теперь несся на дальнюю половину поля, маневрируя среди атакующих его игроков.       «Замечательно, — подумал Нил. — Я либо слетел с катушек, либо настолько пьян, что у меня амнезия. С кем мы, блядь, играем, и как я здесь оказался?». Все это пронеслось у него в голове, когда ноги сами собой понесли его по гладкому паркету стадиона к широкой спине противника. Первый инстинкт? Нил сжимал клюшку, Нил был на поле. Он не контролировал свою мышечную память.       Очередная странность, на которую он обратил внимание: он явно был не в лучшей форме. Он бежал медленнее, чем мог бы, пульс колотился в ушах бешеным набатом, дыхание сбивалось. Он рванул слишком резко, от чего что-то хрустнуло в его коленях, но Нил лишь крепче сжал клюшку и пригнулся, рефлекторно уходя в строну от чьего-то грубого толчка локтем. «К черту», — решил он. Вероятно, он обдолбался настолько, что теперь его жизнь превратилась в череду экси и пьяного угара, что, в общем-то, являлось тем, чего он добивался, заливая в себя алкоголь и что-то покрепче в попытках забыться. И вот он здесь — выгрызает мяч, ощущая, как мышцы гудят по всему телу так, словно это его первая тренировка за год, не помнит, где он и кто вообще сражается против него.       «Единственный, кто с тобой сражается, это ты сам», — сказала бы Би, и Нил определенно послал бы ее нахуй. И когда экси успело стать для него настолько бессмысленным?       Он не стал отвечать на этот вопрос, жестко вышибая клюшку вместе с мячом из рук игрока номер 13 и перехватывая отскочивший от пола снаряд. Как только мяч оказался в ракетке, Нил огляделся, пытаясь сообразить, в какие ворота бить (даже если игра стала для него лишь способом очистить голову, это не значило, что он разучился играть) — или, хотя бы, найти Кевина, но его окружали сплошь незнакомцы. Нил нахмурился. Вероятно, у него были провалы в памяти? Это лечилось? Или, что важнее — это стоило лечить? Многое в своей жизни он с удовольствием бы забыл.       — Ты что, блядь, творишь, Нил? — проревел парень, у которого Джостен только что увел пас: он согнулся пополам, баюкая на груди дрожащую от отдачи руку. Его клюшка улетела на несколько метров. — Бей чужих, не своих!       Нил покосился на него, иронично изогнув бровь и вглядываясь в перекошенное яростью лицо, когда на краю его сознания мелькнуло узнавание. Широкий нос, полные губы, высокие скулы. Шрам над правой бровью, копна жестких кудряшек, которые непослушно выбивались даже из-под шлема.       Это было… странно? Нил понял, кто перед ним.       — Майкл? — выдохнул он, в то же мгновение ощущая себя так, словно из него выдавили весь воздух. Впервые с тех пор, как его разбудил прилетевший в голову пас, Нил по-настоящему огляделся. Где носило блядского Кевина?!       Первое: вокруг Нила определенно не было никого из Лисов. Форма игроков вокруг и близко не напоминала цветами оранжевый и белый, и Джостен опустил взгляд на свои руки, изучая рукава и защитную экипировку. Он был одет в зеленое.       — Что это, сука, значит? — процедил Нил, яростно оглядывая трибуны. Если это тупая шутка, это вовсе не было смешно. Если это блядская попытка Лисов вывести его из равновесия, то кто это, мать его, придумал, и как они это организовали? Он не мог быть пьян настолько. Последнее, что Нил помнил — это падающую звезду и свое желание провалиться вслед за ней. Он сошел с ума? Как он здесь оказался?       Второе: он совершенно точно был одет в форму милпортской команды по экси, а Майкл, злобно движущийся в его сторону, совершенно не изменился с тех пор, как Нил видел его в последний раз. Стадион вокруг до боли походил на тот самый, где Нил впервые за восемь лет взял в руки клюшку заново.       Он сглотнул и рефлекторно увернулся от приближающегося к нему игрока, одетого в синее. Тот пронесся мимо, не удержав свое тело, ведомое инерцией, и впечатался в бортик с тошнотворным хрустом.       Нил мельком покосился на него и, оттолкнувшись пятками, двинулся к воротам, резонно предположив, что нужные — это те, на которых человек в желто-синем. Какие-то клетки мозга у него остались, если он был способен делать логические выводы? Что еще он мог проанализировать? Вряд ли он оказался на стадионе случайно — вместе со старым сокомандником. Что могло быть причиной? Первым и, кажется, вполне разумным выводом было: это сделали Лисы. Как, когда, почему? У Нила не было ответов. Он лишь мог предполагать, что от него добивались… чего-то. Шоковая терапия? Нет, он что, правда был настолько не в себе, что упустил, ну… сколько? Часов двадцать своей жизни, если его, блядь, транспортировали в Милпорт — и он не заметил? Нил скрежетнул зубами. Его тело гудело, переполненное адреналином, бутсы скрипели по паркету, в руках была клюшка, в сетке был мяч. Что он должен был с этим делать?       Что ж, если Лисы добивались от него игры, они должны были ее получить. Нил, остро пожав плечами, решил: он в щепки разнесет паркет, если потребуется, чтобы доходчиво донести до всех них — может, это придумала Элисон? — что он думает об этих странных попытках пробудить в нем… что? Воспоминания? Причину жить? Играть? Эти идиоты определенно пересмотрели дешевых мелодрам.       А он — определенно — был не в состоянии здраво мыслить, так что даже пытаться не стоило. Ему нужно было двигаться, если он не хотел, чтобы кто-то переломал его кости, впечатав тело в бортик.       Нил пронесся через поле, не отдавая пасов никому, кроме себя самого, рефлекторно считая шаги и выжимая из себя столько ярости, что, казалось, больше быть уже не могло. Но оно могло — столько, сколько им потребуется, прежде чем они отъебутся от него со своей заботой и нотациями. Нил не был уверен, на кого злился больше: на себя, за то, что даже не помнил, что произошло — или на Лисов, которые с ним это сделали. Потому что кто еще мог это сделать?       Он замахнулся с такой силой, что девушка, стоящая на воротах, испуганно взвизгнула и пригнулась вместо того, чтобы отбивать. Лампочки вспыхнули красным. Нил подавил желание выбросить клюшку и огляделся еще раз, узнавая все больше знакомых лиц. Они все были здесь: Мики, Стефани, Пол, Кетчер… Они просто стояли и пялились на него так, словно он только что совершил какое-то чудо, что было абсолютно бессмысленным. Нил не помнил всех имен, но кто-то достаточно потрудился, чтобы собрать здесь всю команду, с которой он когда-то начал свой путь.       Что-то в груди болезненно сжалось и запульсировало. Нил сглотнул, прогоняя ядовитую эмоцию и позволяя ей трансформироваться в гремучую смесь, бурлящую в венах. Он правда их всех ненавидел, но у него не было на это времени.       Девушка на воротах поднялась и неуверенно покосилась на Нила, прежде чем подобрать мяч и запустить его на середину поля. Нил позволил ей это сделать, переведя взгляд на табло, пока остальные, отмирая из своей непонятной реакции, засуетились перед ним, вступая в игру. Шел второй тайм, и его команда проигрывала со счетом 8:15, но Нил решил, что ему на это абсолютно насрать (как и на то, что он очнулся в середине игры). Терапия, которая могла бы показаться гениальной — нет, Ники, только не ты, — разбудила в нем что-то. И Нил на короткое мгновение подумал о том, чтобы позволить этому вырваться наружу и, может быть, сломать клюшку пополам, потому что она на самом деле была такой легкой и казалась неожиданно хрупкой. Зачем было менять его экипировку?       — Джостен, мать твою!       Нил оглянулся, и его губы растянулись в кривой ухмылке, когда он увидел, как из-за плексигласа ему яростно жестикулирует тренер Эрнандес. Что ж, это удар ниже пояса. Если это идея Дэн или Мэтта, парень определенно разобьет лицо последнему.       — НИЛ!       Нил прикрыл глаза и выдохнул, считая про себя до десяти на французском, испанском и немецком поочередно (русского он намеренно избегал). Лучше не стало, внутри него все еще извивалось нечто безобразное, способное ранить не хуже, чем ножи. Ножи.       Нил запретил себе думать дальше. Он открыл глаза и сглотнул, совершенно не уверенный в том, что не упадет на пол прямо здесь и сейчас, если не сосредоточится на чем-то отвлеченном. Например, на блядском экси, которое было смыслом его жизни до того, как потеряло всякий смысл.       «Хорошо, — подумал он. — Хорошо. Я сыграю».       Нападающий медленно вдохнул, выдохнул, позволяя разъедающим его эмоциям уйти на задний план, и покрепче перехватил клюшку. Удивительно, но люди вокруг него на самом деле были заняты игрой. Они носились по полю, словно не были созваны сюда, чтобы носиться вокруг Нила, и это в какой-то степени позволило ему расслабиться и вовлечь себя. Вызывать его воспоминания таким способом — плохая идея, но Нил поплывет по течению. Это он умел делать лучше всего. Плыть и убегать, верно? Отличный план. Так он и поступит, ха. Возможно, он даже ни с кем не попрощается. Потому что они напомнили ему о том, что всю жизнь он был никем иным, кроме как бегунком, и им совершенно точно не стоило этого делать.       Нил подумает об этом позже.       Он рванул вперед, постепенно улавливая ритм происходящих событий. Темп вокруг был слишком медленным, но его тело странно реагировало на попытки ворваться в привычный режим. То ли дело было в усталости, то ли его беспорядочном образе жизни в последние месяцы, то ли его на самом деле настолько выбило из колеи, но спустя двадцать минут размеренного скольжения по полю, периодической распасовки и пяти забитых мячей, Нил почувствовал, что выдохся. Руки гудели словно с непривычки, стопы немели, а сердце колотилось так быстро, что парень решил, что настало время серьезно задуматься о своей физической форме.       Что-то в его груди кольнуло от мысли о том, как он запустил себя, но Джостен злобно оттолкнул это ощущение. К концу подходил второй тайм, и Нил был рад, что очнулся так поздно. Возможно, всему виной было то, что первые две четверти он отбегал полностью угашенным — он ведь совершенно этого не помнил. Как Ваймак допустил, чтобы его выпустили на поле в таком состоянии? Конечно, все вокруг определенно не играли со времен старшей школы и вряд ли бы нанесли ему увечья…       К черту.       Нил сбавил темп, отказываясь уделять игре больше внимания, чем требовалось. Они все равно проигрывали, даже если пять последних очков он принес лично. Нил не мог играть сам с собой — и он совершенно не понимал, как играть с этой так называемой командой. Зачем вообще было стараться? Господи, это даже звучало смехотворно. Их вратарь держался отвратительно и в подметки не годился ни Рене, ни, тем более…       Нил скрипнул зубами, ощущая во рту легкий металлически привкус: кажется, он прикусил язык. Замечательно. Джостен передал ленивый пас Майклу и замедлился почти до состояния легкой пробежки трусцой, не обращая внимания на недоуменный взгляд, который послал ему его опекающий. Он мог идти нахуй. Нил прищурился и остро провел взглядом вдоль трибун, игнорируя бьющий в глаза свет софитов, подвешенных под потолком. Лисы должны были сидеть там, да? Наблюдать за его падением, его крахом. Упадком? Нил рефлекторно увернулся от попытки заблокировать его, когда в его сторону полетел новый пас, и, поймав мяч, отсчитал восемь шагов, прежде чем бросить куда-то в сторону ворот противника. Кто-то там должен был с ним разобраться.       Трибуны выглядели чертовски знакомо. Здесь Нил провел год, практически каждый вечер выбираясь из раздевалки и зажимаясь под скамейками в верхнем ряду, чтобы провести очередную ночь, полную напряжения и кошмаров. Спортивная сумка под головой, никакого оружия — и лишь тупая надежда, ноющая под ребрами, умоляющая продержаться до конца сезона. Мечтающая, что он выживет. Нил не испытывал ностальгии, но его взгляд все равно скользнул в ту сторону, где он обычно прятался: удобное место прямо у входов в раздевалки, отгороженное от прохода колонной и периллами, состоящими из тонких металлических прутьев. Можно было услышать, как скрипит открывающаяся дверь, и спрятаться за стеной, а после — протиснуться между прутьями ограждения прямо за спиной того, кто пришел, и бежать, не оглядываясь.       Губы сами собой расползлись в усмешке. Прямо над тем местом, где Нил обычно прятал сумку, сидел Ваймак. Да, Нил был уверен, что это тренер, почти на девяносто процентов, хотя разглядеть что-то с такого расстояния было довольно трудно. Но иначе и быть не могло, верно? Это чертово блядское совпадение было слишком ироничным и смехотворным, чтобы быть неправдой. Джостен еще немного прищурился, выглядывая соседей — и, конечно, да, Кевин сидел рядом с отцом, что было ожидаемо и уместно. Нил почти видел, как Дэй подавался вперед и шевелил губами, проклиная такую игру, даже если его лицо превратилось в размытое пятно. Нил почти слышал это. «Ты не можешь просрать свой талант таким образом, не после всего». Остальные тоже были там?       Нил не успел разглядеть: кто-то врезался в него сзади, толкая всем весом, и парень был вынужден пробежать вперед, чтобы сохранить равновесие. Сразу за этим раздался протяжный гудок, сигнализирующий о завершении матча. Нил не стал оборачиваться и пытаться высмотреть остальных Лисов, потому что его пальцы уже немного подрагивали от ярости. Он постарался сосредоточиться на дыхании и медленно отсчитал про себя, пока не заметил, как его команда выстраивается в линию, чтобы попрощаться с противником.       Нил послушно встал в строй, отбиваясь клюшками с соперниками, пока следовал за сокомандниками в сторону раздевалок. Люди на трибунах разбегались так же поспешно, как и люди на поле, ничуть не сожалея о проигрыше, что было логично, если это все было постановкой. Откуда вообще взялись эти люди? Были ли здесь репортеры? Насколько массовым было данное мероприятие, стоило ли ждать кричащих заголовков в таблоидах? Ожидаемое падение Натаниэля Веснински: подающая надежды звезда экси сорвалась, не успев толком закрепиться. Неважно. Нил даже не чувствовал иронии. И что вообще он чувствовал? Секунды назад — злость, а теперь, когда был дан сигнал об окончании… Как будто закончилась не просто постановка (или что это, блядь, такое?), не глупая имитация игры в экси, а нечто… большее. Как тупая метафора завершения эпохи. Ком непрожитых эмоций в груди свернулся так туго, что парень несколько раз моргнул, отгоняя слезы. Эта терапевтическая херня не должна была вызывать в нем такой ностальгии — он запретил себе это. И все же — он чувствовал ее, вкупе с яростью, разочарованием, горечью, сожалениями… болью.       Команда лениво поднялась по ступенькам, направляясь к раздевалкам (девушки сворачивали направо у самого выхода, скрываясь за такой же дверью, что и перед парнями, ведущей к женской части), и Нил не удержался от того, чтобы в последнюю секунду не посмотреть на места, где должны были сидеть Лисы, но там уже никого не было. Парень зажмурился, выдыхая из легких все эмоции, которые он чувствовал по данному поводу. Возможно, это было к лучшему. Он понятия не имел, что сказал бы им, если бы увидел всех прямо сейчас. Вероятно, ничего приятного: злость все еще была его основным инстинктом. Нет, они правда решили, что это — лучший выход? Господи, кто им это сказал? Ноги двигались машинально.       Когда Нил оказался в помещении, тут же заполнившемся запахом пота, он, не думая, направился к своему шкафчику. Он до сих пор помнил, где тот находился, и до сих пор помнил код, который установил: день рождения матери. Ребята вокруг странно поглядывали на него и шептались, но Джостен их не слушал. Он не приглашал их и не обязан был с ними объясняться. Этой хренью должна была заниматься Рене — могла ли эта идея принадлежать ей?       Парень инстинктивно крутанул замок, позволяя мышечной памяти сделать свою работу, резко распахивая дверцу, и удивленно замер: из узкого пенала на него смотрела старая потрепанная спортивная сумка, с которой он когда-то не расставался, пока не чувствовал уверенности в том, что никто до нее не доберется. Сумка (вкупе с состоянием общего потрясения и магматической злости) потрясла Нила настолько, что он даже не задумался о том, почему код, который никто не мог установить, потому что не знал о нем, подошел. Кажется, он выбросил ее в конце первого курса, когда понял, что накопил столько барахла, что в нее совершенно ничего не помещалось, и купил чемодан. Вообще-то, он ее сжег, потому что Ники часто предлагал это, но Нил сделал это не ради удовлетворения чувства прекрасного Хэммика, а в качестве своеобразного обряда прощания с прошлой жизнью. Это было… тяжело. Это пахло паленым. Это, на самом деле, разбивало сердце на части, и Нил…       Нил тряхнул головой. Он отгонял прочь все воспоминания, в которых фигурировал… он, пока они не настигали его по ночам, требуя заглушить себя алкоголем или яростной тренировкой — хоть чем-нибудь, ради бога, — после которой парень от изнеможения валился прямо в общем зале Лисьей Норы на диван, не утруждая себя тем, чтобы дойти до общежития и своей комнаты.       Нил задумчиво разглядывал сумку, пока остальные за его спиной раздевались и уходили в душ. Он не знал, стоит ли открывать ее. Могли ли Лисы наполнить ее чем-то, что заставило бы его рассыпаться на миллионы осколков прямо здесь и утонуть в жалости и ненависти? Вряд ли они были настолько глупы, чтобы не предвидеть такой реакции. На самом деле, они были жестоки.       Но, может быть, жестокость и была тем, в чем Нил сейчас нуждался, потому что обычные способы поддержки не работали? Он отталкивал всех. Он говорил «нет», ясно и четко. Почему они отказывались услышать его? Почему, блядь…       Парень устало опустился на скамейку, захлопнув шкафчик, и принялся терпеливо ждать, пока либо не освободятся душевые (здесь не было никаких отдельных кабинок, Нил это помнил), либо к нему не явится кто-нибудь с воодушевляющей речью. Ему даже было интересно их послушать. Что они ждали от него после этого представления? Нил был пуст. Адреналин после игры и внезапного осознания себя на старой площадке медленно покидал организм. Мысли… мысли вязли в сознании, бились о черепушку ленивыми мухами, но Нил не хотел думать. Он хотел злиться. Потому что. Почему его «нет» было таким тихим и жалким, почему никто — никтониктоникто — не мог смириться с тем, что ему просто — не хотелось — выживать больше?       Минуты утекали, как вода в сливе, под шум грохочущего душа тех, кто уже отправился мыться. Это было… странно. Больше, чем странно, но подходящих эпитетов в голову не приходило. Что Нил здесь делал? Зачем это все было нужно? Никто не пытался заговорить с ним — славно. Но… это пугало, вообще-то. Почему Нил не помнил, как оказался здесь? Он скрипнул зубами, отгоняя липкое чувство и возвращая на первый план холодную злость: она была первоочередной. Как Лисы додумались до такого (и как Нил, блядь, этого даже не заметил)? Как посмели? Это вообще… адекватно?       Он был растерян.       Нил ждал их, разгоняя внутреннее ощущение ярости, перенаправляя гнев с самого себя на каждого, кто пытался о нем заботиться. Это было глупо, но…       Но. Он отказывался от самоанализа и поиска причин происходящего, потому что не было ни одного разумного объяснения. Если бы он погрузился в себя и обнаружил, как низко пал — буквально впал в беспамятство, ха, — он не представлял, как нашел бы выход обратно. И было ли это нужно?       Никто из Лисов так и не пришел, но зачем-то пришел Эрнандес и — вот хрень — поздравил команду с хорошей игрой, скупо посетовав о поражении, как будто это что-то значило, исподлобья косясь на молчаливого Нила, гипнотизировавшего взглядом стенку напротив и игнорировавшего все и вся. Вероятно, что-то было во взгляде парня — что-то, доставшееся ему от Натана, потому что Эрнандес тоже не стал к нему приближаться. Очаровательно.       Минут пятнадцать спустя раздевалку покинул последний из игроков — никто из них так и не решился подойти к Нилу, наблюдая его странное состояние (может, их проинструктировали на этот счет?), — и парень был благодарен (слишком громкое слово) хотя бы за это. Даже Майкл, недовольно косившийся на него все время, что они делили одно пространство, не произнес ни звука в его сторону, продолжая лишь буравить его взглядом. Они никогда не были друзьями, так что — к черту. Нил всегда позиционировал себя как молчаливого парня, и это не должно было измениться, тем более в Милпорте. У него не было цели поддерживать с кем бы то ни было хорошие отношения — ни тогда, ни сейчас.       Нил вздохнул, когда дверь закрылась, и только после этого принялся раздеваться. Он вытащил из шкафчика свои старые шмотки — ха, смешно, где они достали эти вещи? впрочем, Нил ходил в них так долго, что наверняка каждый Лис мог с закрытыми глазами описать все потертости даже без фотографической памяти, — и отправился в душ, не потрудившись закрыть замок, хотя на секунду тело рефлекторно дернулось, словно собака услышала знакомую команду. Но сумка была просто сумкой, и Нил больше не волновался о том, что в ней лежало. Он так и не открыл ее.       Он правда-правда ненавидел каждого Лиса за то, что они это придумали.       Парень встал под горячие струи, целенаправленно отводя взгляд в потолок, позволяя воде делать свою работу, и отмокал, пока уставшее тело с благодарностью принимало очищение. Мышцы действительно ужасно ныли, но это Нилу даже нравилось. Физическая боль отвлекала. Натруженность в теле напоминала о том, что он все еще жив, и парень задумался о том, насколько это вообще его еще волновало. Видимо, какой-то процент все-таки имел место — и это казалось неправильным.       Нил простоял под водой с закрытыми глазами, не находя в себе сил сталкиваться даже с собственными шрамами. Он просто… был. Он не хотел смотреть ни на свое тело, ни на руки, ни на отражение в зеркале — что он мог увидеть там, кроме лица своего отца, лица, которое он ненавидел с недавних пор даже чуть меньше, чем свое собственное? Что еще он мог увидеть, кроме напоминания о том, что он выжил — и все это в конечном итоге было… зря? Это было тем, о чем Нил старался не думать.       Он вышел из душа и быстро переоделся, натянув толстовку и спортивные штаны точно броню. Предположив, что его будут ждать на стадионе, вернулся обратно на корт, окинув взглядом трибуны. Никого не было, поэтому Нил прошел за барьер, спустился по ступенькам и приземлился на скамейку, ожидая, когда к нему придет его совесть. Наверняка они пошлют Кевина, как будто ему не было насрать, что тот мог бы сказать ему. Экси, экси, экси, Морияма, Морияма, Морияма. Как заезженная пластинка. Дэй мог не беспокоиться об этом. Он на самом деле был способен дойти до Национальной сборной в одиночку, а жизнь Нила не представляла никакой ценности.       Впрочем, Нил почувствовал легкий укол вины за то, что был так жесток с Кевином, но он быстро проглотил это. Строго говоря, Эндрю никогда не называл того другом (он никого так не называл), но между ними была связь, которую Нил мог понять. Кевин тоже переживал утрату. Но у Кевина осталось экси, а у Нила — только ненависть.       Легкие обожгло желанием закурить, и парень похлопал по карманам джинсов, с удивлением обнаружив в заднем смятую пачку. Он достал ее, извлекая из упаковки сигарету вместе с зажигалкой, и глубоко затянулся, подпалив кончик. Когда-то он жег сигареты, вспоминая о матери, но теперь этот запах прочно ассоциировался с Эндрю. Крыша Лисьей Башни, стадион Лисьей Норы, их комната в общежитии. Запах табака въелся в каждый миллиметр его кожи, он был в волосах и одежде.       Нил затянулся еще раз, ощущая, как что-то внутри него трескается и стекает по краям, обжигая шрамы и вмятины на его сердце. Он решил, что если никто не придет в течении пяти минут, он сбежит — и плевать, что они думают. Плевать, что думает Итиро, плеватьплеватьплевать. Он будет бежать так долго, пока не сотрет пятки в кровь, пока не взмылится, как загнанная лошадь, и не упадет замертво.       Они должны были подумать, чем это может закончиться, а не рассчитывать на его благоразумие, оставшееся лежать мертвым телом под покореженным металлом Мазерати.       На поле тем временем рабочие уже вовсю уничтожали следы присутствия экси, снимая плексигласовое ограждение и раскатывая по паркету искусственное травяное покрытие, чтобы отдать залуженную дань уважения футболу. Спектакль был окончен, свет — погашен. Декорации — отправлены в утиль. Нил отстраненно наблюдал за их суетой, испытывая смутное ощущение горечи, разъедающей желудок. Это тоже была метафора? Его жизнь, ненужную и отброшенную, закатывали под ковер, словно прятали труп — и Нил был единственным, кто был виноват в этом. Но у него были на то причины — и никто не мог его за это судить.       Ступени заскрипели рядом с ним, но Нил не поднял взгляда. Он почувствовал, как кто-то приземлился на соседнее место, и прикрыл глаза, практически ощущая, как Кевин открывает рот. Но вместо Дэя он услышал голос Эрнандеса:       — Не заметил на игре твоих родителей.       Это было так неожиданно, что Нил вскинул голову и растерянно уставился на тренера. Тот смотрел на него задумчиво и с некоторой толикой сострадания. Джостен нахмурился и отвернулся. Кто посоветовал начать ему с этой чуши? Эрнандес наверняка следил и за новостями, и за его карьерой, и должен был быть в курсе знаменитого скандала вокруг Натаниэля Веснински. Нил промолчал, ожидая продолжения шоу. Тренер пожевал нижнюю губу, но, так и не получив ответа, продолжил:       — То, как ты играл сегодня — это было… необычно, — Нил фыркнул, но не стал комментировать. Да, он уже понял, что сдает позиции, об этом можно было не напоминать. Кто выбрал этого человека в качестве миротворца? Хотя, это было разумно. По крайней мере, Эрнандеса Нил не мог послать сразу же — хотя бы из уважения. Он продолжал молчать, и тренер в очередной раз тяжело вздохнул. — Тут к тебе кое-кто пришел.       Нил ядовито ухмыльнулся:       — Да неужели? — он обернулся, мгновенно заметив Ваймака. Пожалуй, это тоже имело смысл: Ваймака Нил тоже не мог послать сразу же. Может быть, этот блядский цирк был его идеей? Парень исподлобья посмотрел на тренера, ожидая, когда тот что-то скажет. Он был уверен, что любые слова мужчины разожгут в нем смесь из отрицания, ярости и разочарования, но Нил все еще отдавал приоритет злости: так было проще. Он мог спрятаться за своим гневом, мог отгородиться от жалости и сострадания. Мог бить, а не бежать.       — Он из университета, — сообщил Эрнандес. — Приехал посмотреть, как ты играешь.       — Да неужели? — повторил Нил. Ситуация начинала его забавлять. Тот, кто писал текст старому тренеру, совершенно точно ничего не смыслил в хороших сценариях. Ваймак изогнул бровь и оценивающе оглядел Джостена. Тот с вызовом вскинул подбородок и затянулся сигаретой, потому что она уже начала гаснуть. Нил знал, что играл откровенно плохо. Боже, он даже не помнил, как провел на поле большую часть времени. Это должно было его беспокоить? Нил решил, что нет. Если он должен был сойти с ума, это было даже к лучшему: Итиро мог прийти за ним, не угрожая Кевину и Жану, и у Нила была бы отличная отговорка для того, чтобы сохранить их жизни, сняв с себя груз ответственности за их состояние.       — Этот человек приехал сюда, потому что я написал ему о тебе. В его команде проблема с нападающими, вот я и решил, что стоит тебя показать. Тебе говорить не стал, чтобы не обнадеживать раньше времени.       Нил хмыкнул. Да, в его команде определенно была проблема с одним конкретным нападающим. Лисы придумали очень сложный план, чтобы сообщить Нилу то, что он и так знал. Была ли Би в этом замешана? Парень решил, что стоило заглянуть к ней и сообщить все, что он думал о терапии. Надо было сразу догадаться.       — Посмотрели? — холодно спросил он, стряхивая пепел. Ваймак прищурил глаза и перевел взгляд на поле. Он все еще ничего не сказал, и Нил не собирался поддерживать разговор, но злость разгоралась в нем вместе с тлеющей сигаретой.       — Ты был неплох, — неожиданно сообщил тренер. — Странная заминка в начале второго тайма, но потом ты отлично разогнался.       — Издеваетесь? — ядовито протянул Нил. Ему начинало надоедать это представление. Какую бы игру они ни вели, он не хотел в ней участвовать. Он хотел напиться и снова забыть все, что имело хоть какое-то отношение к происходящему. Это, вообще-то, было удобно. Просто-таки замечательно.       Ваймак фыркнул и вновь посмотрел на Джостена.       — Я больше не могу ждать, — ожидаемо, хотя тренер всегда казался терпеливым, несмотря на все его нетерпеливые подначки и бесконечную ругань. Ваймак приблизился, становясь рядом с Эрнандесом, и швырнул на колени Нила папку, которая оказалась до боли знакомой: на обложке черным маркером были жирно выведены имя и фамилия парня. Из интереса он открыл ее и мельком пролистал: в ней был контракт. Нил хмыкнул:       — Что это? Предложение второго шанса?       — Я знаю, что глупо набирать игроков под конец сезона, но у нас возникли технические трудности с последним новобранцем. Тренер Эрнандес сказал, ты еще не определился с выбором учебного заведения на следующий год, так что все складывается как нельзя лучше, а? Мне нужен нападающий, тебе — команда. Подписываешь бумаги, и на ближайшие пять лет ты в моем распоряжении.       Нил молча выслушал эту смутно знакомую речь. Так вот как они решили с ним справиться? Предложить чистый лист? Ваймак вел себя непринужденно, словно на самом деле видел Нила в первый раз. Он чертовски хорошо играл эту роль, и Нил неожиданно для себя развеселился. Может, он и представлял что-то подобное, когда понял, что находится на стадионе в Милпорте, но тренер превзошел все ожидания.       — Два года, — любезно поправил парень, потому что, кажется, Ваймак чересчур вжился в роль. Мужчина изогнул бровь.       — Да хоть год, уже что-то. Поживем — увидим. Так ты подписываешь? Я чертовски тороплюсь.       Нил задумчиво постучал пальцем по корешку папки. То, как легко говорил с ним Ваймак, в какой-то степени подкупало. Парень провел его через некоторое дерьмо вслед за собой в последние месяцы и, наверное, не заслуживал той доброжелательности, с которой тренер продолжал к нему относиться. Он предлагал ему второй шанс. Но нужен ли он был Нилу? Джостен вздохнул и поднялся на ноги, сжав в руках папку. Ему нужно было переварить все это. Ему нужно было разобраться в себе. Ему нужно было выпить и, возможно, найти немного «пыли», хотя это определенно не было тем, на что Лисы рассчитывали, когда притащили его сюда. Нет, в самом деле, план был дерьмовым.       Но Нил мог заняться самоанализом. Мог, просто не хотел этого. В конце концов, его «нет» ничего не значило раньше. Но сейчас… его вернули к началу — метафорически. Устроили прекрасное представление, возбудив столько чувств, сколько Нил давно не испытывал. Оставили на распутье? Мог ли он серьезно сейчас бросить все — и заняться тем, чему его учила мать? Или он должен был взять себя в руки? Кому — должен?       — Я подумаю, — буркнул он, щелчком отбросив окурок, и двинулся мимо мужчин, ощущая на скулах недоуменный и тяжелый взгляд Эрнандеса.       — Нил, это отличный шанс… — начал тот, но парень резко развернулся и предупреждающе выставил руку с папкой.       — Нет, тренер. Я благодарен за ваше участие и не представляю, что они вам предложили за это шоу, но это уже давно не ваше дело. Со всем уважением, извините.       Он мог бы гордиться собой за впечатляющий самоконтроль, если бы ему не было так паршиво. В одно мгновение все вокруг окрасилось в серые тона. Нил ощутил всепоглощающую тоску. Рана в груди открылась внезапно и резко, пульсируя и разрывая душу на части. Он двинулся прочь, ощущая, как Ваймак идет следом.       — Понимаю, все это немного неожиданно, но имей в виду, ответ мне нужен сегодня. После того, как Джейни упекли в психушку, комитет с меня не слезает.       Сердце Нила екнуло. Все это было… так похоже на что-то. Так зудело в груди и под кожей, ворочалось сотней термитов, прогрызающих путь наружу. Джейни… В голове вспыхнуло воспоминание, когда Ваймак приходил к нему с такой же речью — и точно так же Нил отказывался, зная, что от этого зависела его жизнь. Потрясающе, как внимательно они отнеслись к деталям. Жива ли еще эта Джейни? Джейни, которая вскрыла вены. Джейни, чье место Нил занял когда-то. Парень замер и еще раз огляделся, до хруста сжимая челюсть. Проскрипев зубами, он медленно обернулся и прожег тренера яростным взглядом.       Он буквально стоял на линии старта. В какую сторону ему следовало бежать?       — Не ожидал, что у вас не хватит совести, чтобы упомянуть Джейни, — процедил Нил. — Что еще вы реконструировали в этом ебучем цирке? Что вам, блядь, от меня надо? Я понял вас, тренер, я должен взять себя в руки, громко и четко. Второй шанс, чистый лист, искупление. Я вижу это. Я сказал, что подумаю, — он должен был дать себе время. Ему необходимо было это обдумать — на самом деле. Окончательно. Он не мог просто взять и принять, согласиться, что это (чем бы оно ни было) сработало… Что ж, в этот раз его «нет», если бы он отказался, стало бы последним. Нил выдохнул. — Я не говорю «нет», дайте мне время разобраться в себе, — он покачал головой и выплюнул, как ругательство: — Джейни…       Ваймак замер, а Эрнандес пораженно охнул. Нил медленно досчитал до пяти, а затем отвернулся и решительно двинулся прочь вверх по трибунам и дальше — в раздевалку.       Всего этого… было слишком. Слишком много, слишком настойчиво. Нил чувствовал, как перегружаются его сенсорные нейроны. Милпорт, экси, потеря памяти, старая сумка, трибуны, Джейни, контракт, Лисы, «пыль» и авария, рассыпающиеся звезды, визг шин, еще один шанс. Ему хотелось у-б-е-ж-а-т-ь. Ему не хотелось вспоминать то, о чем, вероятно, настаивали Лисы, и это было глупо — со всех сторон.       Но.       Воспоминания взрывались в голове с оглушительной силой, заставляя сердце заходиться бешеным ритмом. Пульс бил в ушах, ослепляя, и Нил чувствовал, что задыхается. Он помнил этот день. Конечно, блядь, он его помнил. Как он мог забыть? День, разделивший его жизнь на до и после. День, когда он встретился с…       Дыши.       Эндрю.       Он не знал тогда, чем это все обернется, но сейчас — это было жестоко. Чертовски жестоко и больно, и эта боль обжигала глаза и легкие, вбивалась в ребра, выкручивала кости и накатывала рваными волнами по всему ноющему от перегруженности телу, заживо обдирая с него кожу.       Нил замер на мгновение перед дверью в мужскую раздевалку, ощущая, что за ней он провалится в бездну, задохнется, как от удара клюшкой под ребра, когда его там не окажется. Но ему правда нужно было сделать это, чтобы свалить с блядского стадиона в блядском Милпорте, где он даже не помнил, как, блядь, оказался. Возможно, его «нет» имело куда больше смысла, чем казалось.       Джостен толкнул дверь и вошел — и он действительно провалился в пропасть. Аарон стоял напротив, у выхода, лениво облокотившись о косяк, и смотрел на него с легким прищуром, как будто это все доставляло ему удовольствие. Да, они не ладили, но не до такой же степени. Он не мог в этом участвовать, не посмел бы. Не после того, как потерял брата. Аарон должен был понимать боль Нила — даже если их отношения с Эндрю не были гладкими, Нил помнил, с какой яростью Аарон ударил Дрейка, — а не подливать масла в костер его зудящей ненависти.       Это совсем не было смешно. Это было по-настоящему жестоко.       Но вот он был здесь — стоял, ухмыляясь, покручивая в руках проклятую клюшку, как будто, блядь, недостаточно было того, что у него было то же лицо, то же утраченное, выжженое на веках и в памяти прекрасное лицо, из-за которого Нил не мог смотреть на него. Это было хуже, чем оказаться в подвале дома Мясника. Хуже, чем когда мать зашивала его, влив в рот столько виски, что ему хотелось блевать, хуже, чем когда Лола снова и снова прижимала к его телу автомобильный прикуриватель, хуже, чем когда он цеплялся в это лицо, понимая, что все рухнуло и разрушено…       Нил, отбросив треклятую папку, сглотнул, ощущая, как боль перерастает в ярость, ненависть, алую пелену, застилающую глаза, и рванул вперед, намереваясь выбить из Аарона воздух, ухмылку и каждую черточку, напоминавшую ему об их общей, блядь, утрате.       — Да как ты посмел, — прорычал он, уворачиваясь от клюшки, которой на него замахнулся Миньярд, как будто тот был способен устоять перед яростью Веснински. Нил схватил его за грудки и припечатал к стенке, мимолетно подумав, что Эндрю бы совсем не понравилось такое отношение к его близнецу, но ему было плевать, потому что Эндрю был мертв, а губы Аарона растянулись в жесткой и кровожадной усмешке. Нилу захотелось вырезать ее с его лица.       А потом — он действительно, на самом деле, упал, разбился, рассыпался, разлетелся, задохнулся и потерялся, потому что Аарон открыл рот, продолжая дико улыбаться, и вонзил в челюсть Нила лезвие, которое неуловимым движением извлек из-под повязки на левой руке.       — Какое впечатляющее знакомство, — протянул он, отбрасывая клюшку куда-то в сторону за ненадобностью, — и это, блядь, это был не голос Аарона. Нил отшатнулся, ощущая, как пол под ним идет трещинами, а земля дрожит, разверзаясь. Вся вселенная схлопнулась, и он стоял у края пульсирующей бездны, которая тянула к нему руку с зажатым в ней ножом и угрожающе усмехалась. — Это должно быть интересно.       Нил упал на колени, пытаясь нащупать руками твердую поверхность, но все, что он ощущал — это нехватку кислорода в легких. Он открывал рот снова и снова в безуспешной попытке вдохнуть, но его глотка сжалась, как будто на ней сомкнулись чьи-то пальцы. Все поле зрения сузилось до конкретного и единственного лица — бледного, умопомрачительного и чужого. Теперь Нил видел это: видел крохотный шрам на подбородке, видел форму бровей, отличавшуюся от бровей близнеца в уголках, видел губы, которые были чуть тоньше, чем у Аарона. Он видел…       — Эндрю, — ожившее воспоминание. Сладкий сон. Это правда?       Это на самом деле был он?       — О, преданный поклонник! Кевин, слышал? Я тоже популярен!       Нил задыхался. Он захрипел, царапая ногтями пол и пытаясь втолкнуть в легкие воздух, но они не подчинялись ему, как будто решили, что справедливо будет, если здесь и сейчас Нил умрет, в последний раз заглянув в проклятые ореховые глаза, потому что ведь именно об этом он и молил, верно?       Возможно, это было бы правильно, но Нил не был к этому готов — нетнетнет, не сейчас, дайте ему еще мгновение, кто-нибудь!       Чья-то рука мягко легла ему на спину, и парень почувствовал успокаивающие поглаживания. Сквозь пелену белого шума, гремевшего в ушах, до него урывками донесся напряженный голос.       — Дыши, парень, дыши.       Он правда старался. Старался даже больше, чем на знаменательной игре в экси против Воронов.       Воздух со свистом ворвался в его легкие, когда он, наконец, справился, жадно впиваясь ногтями в пол, и обнаружил, что кто-то усадил его на задницу, опустив голову между выставленных колен. Парень вдохнул так резко, что закашлялся, и это грозило перерасти в новый приступ. Ваймак гладил его по спине, продолжая просить дышать, и Нил хрипел, цепляясь за эту проклятую жизнь, которая определенно насмехалась над ним, потому что что это еще могло быть?       Он спятил. Он упоролся, словил бэдтрип, у него передоз, хотя он никогда не употреблял ничего жестче «крекерной пыли», за которой повадился самостоятельно отправляться в «Красотку», если не было игр на выезде. Это было невозможно.       Нил отчаянно нуждался в том, чтобы поднять глаза и посмотреть на Эндрю, но он боялся того, что у него галлюцинации, и тот уже исчез. Боль разрывала его изнутри, и парень до крови прикусил губу, пытаясь отвлечься на что-то реальное. Металлический привкус на языке слегка отрезвил. Если это сон, он уже должен был проснуться, верно?       — Черт побери, Миньярд, — прорычал тренер. — Что ты с ним сделал? Ты всех приличных игроков распугиваешь!       — Да ладно вам, тренер, — протянул, мать его, Эндрю, и Нил почувствовал, что если не сосредоточится на дыхании, то снова захлебнется, потому что это был егоегоего голос, запускавший по его позвоночнику электричество. — Будь он приличным, нам бы не пригодился, верно?       — Он и не пригодится, если ты его переломаешь!       — Да я даже ничего не сделал! Это он бросился на меня, — хохотнул Миньярд, и Нил сжал кулаки, впиваясь ногтями в ладони, потому что теперь вдруг понял, что это он посмел приблизиться к Эндрю, войти в его личное пространство, прикоснуться, толкнуть…       Это был очень плохой сон.       Но Нил… Нил не хотел просыпаться, если это означало, что он может просто смотреть на Эндрю, даже если тот решит переломать ему ребра несчастной клюшкой. Это было бы справедливо. Эндрю все еще был здесь? Нил видел перед собой лишь поцарапанный, покрытый неотмывающимися черными разводами линолеум. Ему до зуда под кожей было страшно поднимать взгляд. У него все еще были голосовые связки?       — Он… — прохрипел Нил, выталкивая звуки из саднящей глотки. — Я сам… виноват.       — Весело, правда?       Господи, блядь. Это было реально? Джостен закрыл глаза, отсчитывая про себя на всех языках сразу, пока его дыхание не выровнялось настолько, что он перестал хрипеть, а мучительное желание посмотреть на Миньярда не стало таким ослепительным, что он больше не мог ему сопротивляться. Он поднял голову, впиваясь болезненным взглядом в лицо Эндрю — это правда был он, он правда был здесь.       Коснувшись двумя пальцами виска, Эндрю с улыбкой отсалютовал Нилу:       — Ничего, в другой раз повезет.       Нил правда рассыпался на осколки. Он был песком на пляже калифорнийского побережья, в который зарывал свои собственные обугленные кости.       — Прости, — прошептал он. Эндрю вздернул брови и усмехнулся, окидывая лицо Нила цепким взглядом.       — Занимательно, — протянул он, вскинув руку и постучав двумя пальцами по губам. Ножа уже не было.       — Господи, Нил, ты как? — к нему приблизился Эрнандес. Парень ответил на чистом рефлексе:       — Я в порядке.       Он не мог отвести взгляда от Эндрю, который, казалось, принимал его вызов, буравя Джостена холодом своих глаз. Между ними повисло такое жгучее напряжение, что его можно было резать, и единственное, чего Нилу хотелось — это остаться с Эндрю наедине и смотретьсмотретьсмотреть, пока из-под век не потекут кровавые слезы. Это был он — и в то же время не он. Все было неправильно, чертовски неправильно. Его губы были растянуты в кривой усмешке, руки беспокойно метались то к лицу, то к повязкам.       — Чего пялишься, псих? — хихикнул он, и Нил неожиданно осознал: Эндрю на таблетках. Его приход — или чем бы это ни было — на самом деле откатил его в тот день три года назад, когда его жизнь совершила крутой рывок, навсегда изменив вектор беговой траектории. Это не было спектактем. Это не было спланировано. Это было р-е-а-л-ь-н-о?       Джостен не знал, хочет ли он, чтобы его отпустило: это было больно, от этого сводило скулы, ему хотелось кричать и бить кулаками в стены, но… здесь был Эндрю. Не тот Эндрю, к которому Нил привык, но это был он.       Ваймак поднялся и встал между парнями, прерывая их зрительный контакт. Нилу показалось, что у него вырвали сердце и жестоко растоптали прямо у него на глазах.       — Воспитание у нашего Эндрю слегка хромает, — пробурчал мужчина, и тот, вскинув ладони и игриво пожав плечами, отступил, посылая Нилу еще один острый взгляд, который тот физически ощущал всей своей кожей. Мужчина раздраженно махнул рукой в сторону голкипера: — Иди-ка, подыши или покури, боже.       Эндрю закатил глаза, но на самом деле подчинился, напоследок цепко оглядев Джостена, словно сканировал его, отпечатывая на внутренней стороне сетчатки. Видимо, не счел его настоящей угрозой, потому что довольно скоро за ним под мерзкий смешок действительно захлопнулась дверь.       Когда Миньярд вышел из помещения, Нил испытал непреодолимое желание броситься следом, чтобы убедиться, что он не растворится, как дым от его сигарет, но слабость в ногах не позволила ему этого сделать. Ваймак вздохнул и оглядел парня, задумчиво прикусив щеку.       — Ты как?       — Эндрю ничего не сделал, — вместо ответа сообщил Нил, вложив в голос столько твердости, сколько смог сейчас из себя выжать. Он почувствовал прилив неожиданной злости из-за того, что Миньярда, как всегда, обвиняли во всех грехах, не разобравшись в проблеме. Сжав зубы, Нил медленно выдохнул: сейчас было не время для праведного гнева. — Я в порядке.       Ничего не было в порядке, но Нил не мог этого сказать. У него не было никаких слов, которыми он мог описать свое состояние. Парень перевел потрясенный взгляд на тренера, оторвав глаза от закрытой двери, и всмотрелся в лицо мужчины, пытаясь найти хоть какие-то ответы. Он умер? Сошел с ума? Что происходит?       Ваймак покосился на Эрнандеса в безмолвной просьбе, и тот, поводив взглядом между коллегой и подопечным, кивнул:       — Подожду снаружи.       Нил прислушался к удаляющимся шагам. Стукнула сбитая дверная подпорка, с противным скрипом захлопнулась задняя дверь, ведущая обратно к трибунам. Замок щелкнул, и парень сглотнул. Ему казалось, он в точности помнил, что скажет ему тренер.       — Выслушай мое предложение, — начал тот. — Раз уж я заплатил за троих, чтобы прилететь сюда и посмотреть на тебя, ты мог бы, по крайней мере, уделить мне пять минут, а?       Нил сдавленно кивнул. Внезапно он осознал, что Кевин тоже был где-то здесь. Кевин… Кевин, до сих пор находящийся под влиянием Рико? Господи. Нил оглянулся, обнаружив Дэя ровно в том же месте, в котором тот должен был быть: нападающий устроился на телевизионной тумбе у задней стены, сдвинув телевизор и обложившись бумагами.       — Это все нереально, — пробормотал Джостен. Ваймак хмыкнул.       — Более чем, парень. Я хочу тебя в свою команду. Кевин хочет тебя в команду. В тебе есть потенциал.       Нил почувствовал, как в его легких зарождаются пузырьки смеха, грозящие перерасти в новую истерику. Это все было какой-то насмешкой. Этого просто не могло быть. Что он, черт возьми, сделал? Загадал желание падающей звезде? Это просто было смешно. Феерически тупо. Нил спятил — и у него вновь начиналась паническая атака. Возможно, ему стоило принять все как должное, если он не хотел сойти с ума окончательно. Имело ли это смысл? Нил несколько раз поверхностно вдохнул-выдохнул, пытаясь взять под контроль свои легкие. Он мог найти время на это позже — когда он либо протрезвеет, либо… Черт. Нил все-таки захихикал. Ваймак подозрительно прищурил глаза.       — У тебя приступ? Эрнандес ничего об этом не говорил.       Нил отмахнулся рукой, продолжая хихикать и повторять, что он в порядке, пока не почувствовал, как по его щекам потекло что-то мокрое. Боже. Он удивленно вскинул ладонь и обнаружил, что это — слезы. На лице тренера отразилась какая-то смесь понимания и сочувствия, и Нил даже не представлял, что тот о нем думает. Вероятно, решил, что у него проблемы с головой. По всей видимости, это было правдой. Нил издал сдавленный стон — то ли смешок, то ли рыдание, — и перед глазами у него сформировалась мутная пелена. Господи, блядь, боже, Иисус и дева Мария. Его трясло. Это адреналин?       Нил зажмурился и медленно выдохнул, затем вдохнул: каждый раз на четыре счета. Ему нужно было успокоиться. Ему нужно было, блядь, взять себя в руки и понять, что происходит. Ему нужно было прекратить смеяться — или рыдать? Гадство.       Вдох — раз-два-три-четыре.       Выдох — раз-два-три-четыре.       Вдох — раз-два-три-четыре.       Ваймак терпеливо ждал (ха, он ведь говорил, что чертовски торопится), а Нил изо всех сил выравнивал дыхание, унимая дрожь в ребрах. Если он не хотел спугнуть Лисов (он уже наверняка это сделал), он должен был успокоиться. Он вообще воспринимал происходящее серьезно?       Вдох — раз-два-три-четыре.       Выдох — раз-два-три-четыре.       Да, пока где-то за дверью в зоне досягаемости стоял живой Эндрю. Тысячу раз да.       Через несколько минут истерика, кажется, прекратилась, и Ваймак помог Нилу встать на ноги, озабоченно вглядываясь в его лицо. Парень неловко пошатнулся, в свою очередь изучая застывшее лицо Кевина, на скуле которого красовалась угольная двойка. Наверняка Дэй считал его сумасшедшим, и… Ну, Нил тоже так считал последние пятнадцать минут. Не могло быть другого объяснения. «Я спятил» — эта мысль неожиданно легко улеглась в его голове, успокоив дрожь, прошибавшую тело. В конце концов, неважно, что с ним происходило. Он собирался плыть по течению, если оно несло его в нужном направлении. Нил еще раз медленно выдохнул.       — Извините, — пробормотал он. — Я… это нервное. Я не ожидал… встретить вас.       Ну, в каком-то роде это было правдой. Кевин смерил парня хмурым взглядом и встал с тумбы, медленно приблизившись. Он не выглядел так, словно истерика Нила его напугала. Славно.       — Чем бы это ни было, прекращай, — приказал Кевин, и Нил легко кивнул. Расслабься и получай удовольствие — так говорил Ники? — Мы просмотрели все анкеты и выбрали тебя. Ты сможешь играть без этих твоих приступов?       Джостен хмыкнул, потому что единственное, о чем мог спросить его Кевин — это экси. Не стоило ожидать другого. У них была проблема с нападающим, верно? Нил был их последней надеждой — и Лисы были готовы на многое пойти, отчаянно нуждаясь в еще одном игроке. Потрясающе. Нил так их любил — в эту самую секунду. Его сердце раздувалось и болезненно трепыхалось. Они могли сойти с ума вместе. Разве не очаровательно? Это все еще отголоски истерики?       — Кевин считает, что ты нужен команде, и он прав, — медленно произнес Ваймак, скрестив на груди руки. — Мы не уйдем отсюда, пока не добьемся твоего согласия.       Нил понимающе кивнул:       — Давайте.       Мужчина слегка опешил, изогнув бровь, и переглянулся с Дэем, вероятно, решив, что Джостен строит из себя недотрогу и пытается заставить их поуговаривать себя (очень смешно), а не соглашается на все, что они могут ему предложить. Все еще глупо. Нужно было что-то сказать.       Нил вздохнул, неожиданно ощутив дикую усталость: недавний матч, паническая атака и легкая (легкая?) истерика порядком его вымотали. Он еще раз посмотрел на дверь, за которой скрылся Эндрю — наверняка тот курил уже третью сигарету, нервничая из-за того, что оставил Кевина наедине с незнакомцем, но достаточно доверяя тренеру в его защите. Следом — внезапно — Джостен вспомнил о своей сумке и резко обернулся в сторону шкафчика, который оставил незапертым: она все еще лежала там, нетронутая с виду. Если он оказался в прошлом — господи, он точно свихнулся, если думает об этом, — то фанатская папка с четвертью миллиона долларов наличными и кучей чеков на большую сумму все еще лежала там. Рылся ли в ней Эндрю? Стал бы он это делать при Дэе? Нил решил, что нет: Миньярд еще не знал, что он — угроза, и это не должно было вызвать его прямого интереса. К тому же, если бы он нашел там что-то, то не вел бы себя так свободно. Он, вероятно, зарезал бы Нила на месте — и эта мысль неожиданным образом заставила парня улыбнуться.       — По-хорошему, нам стоило бы выбросить письмо твоего тренера, не читая, — сообщил между тем Кевин, вероятно, решив ненароком продемонстрировать, кто здесь главный, и Нил закатил глаза. — Твоя анкета — полное убожество, и мне салага в команде не нужен. По счастью, твоему тренеру хватило ума прислать не статистику, а видеозапись игры, так что мы увидели тебя в деле. На поле ты бьешься не на жизнь, а на смерть, и это то, что я искал. Только такой инсайд нам и нужен. Что бы с тобой ни произошло только что, от этого нужно избавиться. Ни на одной из игр не было подобного? Ты чем-то болен? В досье ничего не сказано на этот счет.       Нил серьезно посмотрел в глаза Кевина, по большей части пропуская мимо ушей его болтовню. В прошлый раз он не верил ему, он был напуган, он бежал и сражался за выживание. В этот раз…       В этот раз на скуле Дэя красовалась угольная двойка. Минуточку.       Нила пробрала дрожь. Он еще раз оглянулся на дверь, за которой скрылся Эндрю, и сглотнул. Если он в прошлом (господи, блядь), жив был не только Миньярд. Живы были и Рико, и Кенго, и Лола, и… Мясник. Что это значило? Это было реально?       Нил вдруг почувствовал себя таким крошечным.       Ему снова было десять — и он сонно потирал глаза кулачком, сбегая по ступенькам парадной лестницы дома в Балтиморе: следом за Мэри, потому что она тащила его прочь, и спортивная сумка била ее под колени, ее губы были плотно сжаты, а глаза метали молнии, и она ничего не говорила, а только жестко встряхивала сына, практически выбивая руку ему из сустава, когда он начинал задавать вопросы.       Ему снова было одиннадцать — и его звали Альбертом, а его живот пересекало несколько новых шрамов, оставленных шестерками Натана. Ему было двенадцать — и мать впервые вручила ему в руки пистолет, потому что он был уже достаточно взрослым, потому что он должен был прикрывать ее, потому что риск быть убитым был хуже, чем риск того, что он убьет сам. Ему было тринадцать — и он захлебывался в раковине обгаженного туалета на заправке, когда его за затылок вдавливали все глубже и глубже, и судороги в его руках мешали ему сопротивляться.       Ему было четырнадцать — и он уже сменил столько имен, что они рассыпáлись в его черепушке сполохом искр, высеченных вращающимся барабаном револьвера. Ему было пятнадцать — и на его руках была кровь, и он стрелял в голову, потому что любая промашка означала собственную смерть, а чужие мозги разлетались ошметками и алыми брызгами, пока в животе у него блестело лезвие. Ему было шестнадцать — и мать зашивала его, зашивала, стягивая кожу и вонзая в плоть изогнутую иглу, а его горло обжигало горечью алкоголя, и он оставлял следы своих зубов на ремне, зажатом в челюсти.       Ему было семнадцать — и он жал на газ, выкручивая руль, умоляя машину ехать быстрее, пока Мэри истекала кровью на пассажирском сиденье. Ему было семнадцать — и его мать давала ему последние наставления, а он слушал, как она испускает дух, и кровавые пузырьки воздуха скапливались в уголках ее рта, пока она повторяла ему снова и снова, что он должен бежать, и он клялся, что так и сделает. Ему было семнадцать — и он жег ее тело, а потом заталкивал останки в рюкзак, и в его барабанных перепонках стоял шум отдираемой от винила расплавленной кожи, а в его руках была то ли бедренная кость, то ли тазовая, и он ничего не чувствовал, кроме скапливающейся в глотке желчи.       Ему было восемнадцать — и он не сдержал своего обещания. Он провалился, чертовски, и все, чем он занимался, было экси, и он больше не мог бежать, потому что не знал, куда. Ему было восемнадцать — и он был в Эверморе, и он не помнил, что с ним происходило.       Ему было девятнадцать — и его собственная кожа на лице и руках шипела и плавилась, и в его глотке гудел крик, его голосовые связки сжимались, а в его легких не было воздуха.       Ему было девятнадцать, и Натаниэль не двигался, пока Натан нависал над ним, прижимая тупое лезвие тесака к его горлу, и его так колотило, что он вполне мог бы стряхнуть отца, если бы это имело какое-либо значение.       — Пожалуйста, — шептал он, уже не контролируя себя, умоляя, рыдая, но это все не имело значения. — Пожалуйста, не надо.       — Сначала мы подрежем тебе сухожилия на голеностопах, потом — под коленями, — скрежетал насмешливый голос. — А если попытаешься уползти, я отрублю тебе еще и руки, понял?       Нил почувствовал, как его снова начинает колотить. Это правда происходило с ним? Ему нужно было начать все с начала? Ну, меньшую часть, по крайней мере. Он уже похоронил Мэри, и ему снова было восемнадцать — девятнадцать, если верить поддельному удостоверению.       Господи, блядь. Нил опять задыхался, и ему это совершенно не нравилось.       Он чувствовал себя таким крошечным.       — Ты вообще меня слушаешь? — окликнул Кевин, не замечая изменений на лице Нила. Ваймак, который, в отличие от Дэя, зацикленного в основном на себе и экси, наблюдал за эмоциями Джостена — и тот не представлял, что отразилось в его глазах, — нахмурился и прервал Кевина, мотнув головой:       — Подождите меня в машине.       Тот заткнулся, проглотив свою высокомерную и поучительную речь, и несколько раз моргнул. Затем вздохнул, кивнул и молча удалился. Ваймак смерил Нила тяжелым взглядом и скрестил руки на груди. Парень расфокусировано уставился на бицепсы мужчины, украшенные этническими завитками пламени, пока мысли в его голове сталкивались с бешеной скоростью, разбиваясь друг о друга и не задерживаясь ни на чем конкретном. В памяти скакали лица и события, но Нил не мог ни за что зацепиться.       Ему снова было девятнадцать — двадцать, если верить поддельному удостоверению. Он снова был в подвале отцовского дома, топор Мясника скрипел, скользя лезвием по бетонным ступеням, а лицо горело, усеянное ожогами. Нил поднял ладони, ощупывая свои скулы, и только сейчас понял, что кожа гладкая и ровная — ничего из этого на самом деле еще не происходило. Он ощутил рвотный позыв. Ничего не происходило — и этого ничего было так много, даже несмотря на то что он давно закопал кости Мэри, давно не целился в голову, давно не пил виски, чтобы зашить себя — Мясник был жив. Ромеро и Джексон. Диммачио, Лола. Господи. Блядский Рико.       Нил вновь ощутил, как его легкие панически сжимаются.       Ваймак что-то говорил, но Нил его не слышал. Когда мужчина положил руку на его плечо — и Нил испуганно отшатнулся, — то до него, наконец, долетели обрывки его фразы:       — …Родители тебя бьют?       Джостен несколько секунд пялился на лицо мужчины, тупо моргая и осмысляя вопрос.       — Слушай, я могу поговорить с ними, если хочешь, но, насколько я знаю, ты совершеннолетний и вправе принимать решения самостоятельно. Я предлагаю тебе шанс достичь чего-то большего, чем у тебя есть сейчас, и настоятельно рекомендую им воспользоваться. Лисам Пальметто очень нужен такой игрок, как ты, и мы можем тебе помочь. Я хочу тебе помочь, Нил.       Блядство.       Нил сглотнул, не в силах что-то ответить. Ему нужно было контролировать свое дыхание. Он не хотел впадать в панику. Ему на самом деле было страшно. Ему нужно было подумать.       Я хочу тебе помочь, Нил.       Имело ли это все какой-то смысл? Он стоял на распутье. Ему нужен был глубокий вдох. Ему нужно было бежать. Ему нужно было остановиться.       Никто из людей отца не знал, кто он и где находится. Сам отец сидел в тюрьме — и это успокаивало, как седативное. Лолы не было. Ничего не произошло — и теперь Нил знал, когда это должно произойти. Он мог об этом не переживать — у него было много времени, чтобы что-то придумать. Он мог дышать — это было здорово.       Единственной реальной, актуальной пока что угрозой был Рико, но он, честно говоря, был так смешон, что Нил его даже не рассматривал. Итиро не знал о его существовании. Кенго был жив — но это было слишком далекое имя, и его Нил сразу же затолкал на задворки памяти. Это все — в будущем. Боже. Он действительно об этом думал? Нил принялся медленно считать про себя по-испански.       Он сделал еще один глубокий вдох, ощущая, как его мозг работает с бешеной скоростью. Сколько времени он уже молчал? Ваймак смотрел на него, продолжая что-то говорить, но все звуки, вылетающие изо рта тренера, превращались в белый шум: аккомпанемент усиленного мыслительного процесса. Никакой паники. Здравый расчет: взвесить все «за» и «против».       Нил не знал, чем все обернется теперь. Мог ли он предотвратить все ужасное, оставив только хорошее? Или все, что он мог — это нарушить цепочку событий, благодаря которым он ощущал себя счастливым, и потерпеть неудачу? Готов ли он был пережить все это заново? Готов ли был воспользоваться этим шансом?       Он уставился на дверь, словно гипнотизируя, отдаленно слушая, как Ваймак рассказывал про подозрения Эрнандеса и команду — он добрался до dieciseis, когда голос тренера приобрел очертания. Вспышки воспоминаний мешались от физической боли до ментальной, а в ушах стоял смех Лолы. Но там — там было что-то. Оно пробивалось. Вместе с пульсом по крови разливалось «да или нет?» и тепло губ с привкусом сигарет и виски. И — вот — в голове билось попеременно: Эндрю, отец, Рико, Эндрю, Лола, ЭндрюЭндрюЭндрю.       Эндрю-Эндрю-Эндрю — вместе с ударами пульса, как частота сердечных сокращений на кардиомониторе. Господи. Это успокаивало лучше, чем седативное. Нил сглотнул. У него был свой ящик в комоде Эндрю в Колумбии, он был капитаном и мечтал попасть на Олимпийские игры, но все это было до того, как…       Одна эта мысль отрезвила его, словно ушат холодной воды. Ничего из этого не было, но Нил уже знал — кристально-ясно и четко, — что не побежит. Он что, действительно рассматривал эту возможность? Нет, он просто искал эту мысль, это знание, искал среди мельтешащих образов и отблесков шрамов. Смехотворно. Он переживет все это, он подставит свое лицо под автомобильный прикуриватель столько раз, сколько потребуется. Он ведь знает будущее, верно? Он все исправит.       Эндрю-Эндрю-Эндрю — вместе с ударами пульса, как частота сердечных сокращений на кардиомониторе.       Нил сделает больше — потому что у него появилась еще одна мысль. Живы были не только его собственные кошмары. Также был жив — Дрейк.       — … если у тебя проблемы с родителями, мы можем устроить твой переезд в Южную Каролину пораньше. Ты как?       Нил решительно посмотрел на Ваймака и твердо кивнул. Сейчас — он чувствовал себя спокойно. Все жужжание в голове прекратилось. Какая разница, кто еще был жив, если среди всех имен выделялось одно — главное? Большими прописными буквами.       — Я согласен, — возможно, Нил и сошел с ума, но он не мог не воспользоваться этим шансом, когда жизнь вдруг оказалась такой щедрой на предложения. Боже, если бы он отказался — вот тогда его действительно можно было бы назвать сумасшедшим. Мясник, Лола, Рико — они не имели значения. — Но при одном условии.       Тренер изогнул бровь, выжидательно уставившись на Нила. Тот немного поморщился, когда произнес:       — Снимите Эндрю с таблеток.       Мужчина, кажется, подавился слюной и закашлялся. Он несколько раз моргнул и дернул подбородком.       — Неожиданно.       — Ему это нужно.       Тренер фыркнул:       — А ты, значит, с одного взгляда определил, что ему нужно? Никак, во врачи заделался?       Нил нахмурился и пожал плечами:       — Ему правда это нужно, тренер.       — Я не его личный психиатр, и таблетки были назначены судом. Кем ты меня считаешь, Гудвином?       Нил снова пожал плечами, продолжая буравить мужчину взглядом. Гудвином, Кроули, Мерлином, блядским Дамблдором — кем угодно.       — Вы никогда не пытались, — произнес он с нажимом. — Должен быть какой-то способ.       Ваймак, судя по скривившимся губам, хотел сказать что-то едкое и колкое, но споткнулся о непроницаемое лицо Нила — теперь он был спокоен. Мыслительный процесс пришел к логическому завершению, справившись с паникой. Нужно было всего лишь несколько раз повторить про себя имя Эндрю, чтобы заземлиться, это всегда работало. Ваймак хмыкнул и покачал головой:       — Я обсужу это с Бетси.       — Спасибо.       Мужчина окинул Джостена удивленным взглядом, цепким и внимательным, и еще раз покачал головой. Нил знал, что и самому Ваймаку не нравится Эндрю на таблетках, но по судебному предписанию тот должен был сидеть на них еще год. Он на самом деле не думал, что эта затея увенчается каким-то успехом, но он должен был попытаться. В конце концов, он мог бы поговорить об этом с Би самостоятельно: он давно уже не испытывал к ней открытого недоверия, хотя и ненавидел ее за все попытки внушить ему мысль спасти себя после той аварии.       Нил сжал зубы, отгоняя воспоминания о покореженном металле и мертвом теле, и сморгнул. Он не собирался об этом думать.       На несколько минут в комнате повисла гудящая тишина, в которой Ваймак, видимо, решал, насколько Нил сбрендивший — и, о, он даже не представлял.       — Твой тренер сказал, выпускной у вас назначен на одиннадцатое мая, — наконец прервал тот молчание. — В пятницу, двенадцатого, я пришлю кого-нибудь встретить тебя в аэропорту. Оставь бумаги у себя. Эрнандес вышлет мне подписанные копии факсом. Добро пожаловать в команду.       Нил устало кивнул.       — Тебя куда-нибудь подвезти?       Брови страдальчески дернулись. Нил мог бы выйти сейчас вместе с Ваймаком, сесть в одну машину с Эндрю и смотреть, пока вечность не истлеет очередной сигаретой. Но… ему нужно было сохранять рациональность (это слово совершенно точно не имело смысла в текущих реалиях). Куда бы его повезли? Что бы он говорил? Ему бы нужно было что-то сказать, верно? Ха. Ему нужно было разобраться со своей истерикой. Ему нужно было побыть наедине с самим собой — и хотя бы сделать вид, что он не чокнулся. Может быть. Если это имело смысл. Если это было реально — и ему нужно было убедиться в этом. Нил вздохнул.       — Нет, тренер, спасибо, у меня еще остались дела тут.       Ваймак хмыкнул и махнул рукой в знак прощания. Он удалился, а Нил на несгибающихся ногах прошел следом и приложил ладонь к двери, зная, что где-то там на парковке в арендованной машине сидит Эндрю, который не знает ни Нила, ни Натаниэля, который упорот таблетками, который его по умолчанию ненавидит и к которому его сердце стремится с такой отчаянной тягой, что аж ребра трещат.       Он с этим справится.       Нил выдохнул и прошел в сторону душевых, целенаправленно приблизившись к зеркалу впервые за очень-очень долгий срок. Он уже знал, что увидит, но отражение собственного лица все равно вышибло из него дух на несколько секунд. Он вцепился пальцами в края раковины, сжимая керамику до онемения, пока костяшки не стали почти такими же белыми, и вглядывался в свои коричневые контактные линзы, оттененные черными волосами.       Ни единого шрама. Это было… безумие. Чистое, незамутненное — как его блядское отражение в зеркале. Как будто он — нет, он на самом деле — оказался в прошлом. С доказательством не только в виде живого Эндрю (Иисус Христос, это не могло просто быть правдой), но и в виде себя самого: напуганного, дрожащего, готового убегать, прятаться и быть никем и ничем. Нил вернулся к началу. К тому моменту осколка его жизни, когда все прочее перестало иметь значение. Когда он настолько отчаялся, что был готов умереть ради экси, не зная ни одной положительной эмоции, кроме удовлетворения от того, что он пережил еще один день.       Это… это было очередной метафорой, да? Блядство.       Дихотомия. Жизнь Нила до и после присоединения к Лисам. Две части одного целого, связанные чередой случайных событий. Разбитое зеркало, тяжелое дыхание, кровь на костяшках. Все это имело смысл? Чтобы преодолеть путь, нужно сначала преодолеть половину пути, а чтобы преодолеть половину пути, нужно сначала преодолеть половину половины — и это никогда не закончится, поэтому, в конечном итоге, ты просто не сдвинешься с места.       Нил не двигался все это время? Это было… реально? Он не понимал. Ничего. Совершенно. Был сбит с толку. Брошен под автобус, раздавлен, разнесен вдребезги. Он стоял перед своим отражением, застывший и напуганный, и его сердце колотилось в груди с отчаянной жаждой жизни. Имело ли смысл хотя бы что-то?       Нил зажмурился. Сглотнул, ощущая дрожь, бегущую по позвоночнику, и то, как следом за ней его тело медленно расслабляется. Если он снова был здесь — в этом был смысл. Одно слово, одно имя — Эндрю — этого было достаточно. Нил вернулся к началу.       Он открыл глаза, вспоминая ощущение скользящих по его шее пальцев. Это имело смысл. Все остальное… Нил разберется с этим позже. Он с этим справится. Ему нужен план, но он с этим справится.