Вкус воды

— Красный том явно будет тоньше синего. Вы необоснованно популярны, — заявил Ким Инчхон, как будто не работал в синем секторе сам. «Вы» очевидно относилось к ним, к геям. — И знаешь, что это значит? Юнги молчал. — Это значит, что каждая страница красного тома будет дороже, чем страница синего. Инчхон выглядел крайне довольным. Как будто у них тут соревнование, чей толще, и он выиграл. Юнги не мог понять, Инчхон это серьезно несет или придуривается. — О-фи-геть, — протянул он с самой унылой из своих рож. Почему Ким Инчхон решил одарить этим великим знанием именно его, Юнги понятия не имел. Они встретились все в той же курилке на крыше. Юнги, глядя в небо, размышлял о вечном, а Инчхон и правда пришел подышать дымом. Его тонкие сигареты отдавали чем-то цветочным. Если бы у Юнги было желание подколоть, он бы выбрал что-то тупое и позорное, в духе самого Инчхона: сигареты у тебя какие-то бабские, хуже того — пидорские. И у Инчхона, конечно, нашлось бы что возразить. Это моей жены, а у тебя и жены-то нет. Или: врага надо знать в лицо. Или: сегодня вы в большой милости, пытаюсь понять ваш образ жизни, веду исследование. А у Юнги, конечно, нашлось бы что ответить. Он промотал все три ветки разговора в своей голове и продолжил сидеть молча. — Меня поражает твоя невозмутимость, — сказал Инчхон. Юнги посмотрел на него, не нашел ничего интересного и отвел глаза снова. — Ты вроде должен меня ненавидеть. Юнги приподнял бровь. — Что, думаешь, я не в курсе, как тут ко мне относятся? О нет, я даже про змею знаю. Но что меня больше удивляет. Я, допустим, ваш классовый враг. Надо мной можно смеяться, унижать меня. Готов понять. Юнги вот не был готов понять. И еще меньше он понимал, о какой змее идет речь. — Но и с тобой они делают то же самое. Ты их друг, но мы с тобой на одной и той же полке стоим. Это какое-то образное выражение? Современный сленг? — Ладно, манхва. Это даже любопытно. Но «милый Чимини»? Они же так трогательно к нему относятся — и это им нисколько не мешает. Причем, мне кажется, он в курсе. И ему все равно. Вот что значит пидорас. Юнги, должно быть, выглядел растерянным. Слова Инчхона, и так непонятные, потеряли вообще всякий смысл. — А вот ты... — Инчхон поправил очки, задумчиво затянулся и выпустил клубок дыма. — Ты, похоже, не в курсе. Забавно. Юнги мог бы спросить, о чем он, — но тогда на него неотвратимо выкинут целую гору грязного белья. Ему хватило всего одного визита в химчистку, где очень милая девочка похвалила качество ткани («какой плотный хлопок») и орнамент на пододеяльнике («это же что-то европейское?»). «А уж разводы какие красивые», — едва не сказал тогда Юнги. Он выбрал другой вариант: — Просто мне абсолютно похуй. Я же пидор. — А. Ну как знаешь. Инчхон затушил окурок о край урны и выбросил его. Он направился к выходу и уже на пороге спросил: — Сам-то сколько поставил на то, что продержишься с «милым Чимини» дольше одного раза? Юнги схватился за край скамьи. Сердце стучало где-то в горле. Нужно успокоиться. Нужно просто успокоиться. Этот придурок мог сказать что угодно, просто чтобы вывести его из себя. И неважно, что его сейчас обвинили в том, что он участвует в этих отвратительных спорах. Важнее было то, что второй уровень этих ставок действительно существовал. Чимин спорил с Тэхёном без ведома Юнги. А кто-то спорил уже без ведома их обоих — и знали об этом все. Абсолютно все, если даже Инчхон был в курсе. Юнги представил: эти люди считали каждый раз, когда они с Чимином пересекались за обедом, разговаривали о делах, уезжали с работы вместе. Обращали внимание, кто в какой одежде приехал наутро, не виден ли где засос. — Черт. Юнги не выдержал, вскочил и пнул ножку скамейки, точно зная, что это будет очень больно. Возможно, это немного отрезвит его. Пнул еще раз и еще. — Эй, — послышался за спиной обеспокоенный голос. Юнги и не заметил, как кто-то вошел. Он не подумал, что стены у курилки затемненные, но все же прозрачные. Напугал там кого-то снаружи. — Что случилось? На плечо легла тяжелая ладонь, его потянули, и Юнги с неохотой развернулся. — Что он сделал? — взволнованно нахмурившись, спросил Намджун. — Ничего, — выдавил из себя Юнги и даже не соврал: Инчхон ничего не сделал, он просто рассказал о сделанном другими. — Как-то неважно выглядишь для «ничего», — сказал Намджун, осмотрев его с ног до головы. — Пойдем-ка. И он потащил Юнги за собой, в их с Чонгуком кабинет, на ходу записывая кому-то голосовое: «Приходи срочно». Телефон почти сразу задребезжал ответами. — Я не мастер успокаивать, — сказал Намджун. — Я спокоен. — Конечно, — легко согласился он, — но мне кажется, тебе сейчас нужна компания. Кабинет был даже слишком просторный для двоих, но большую его часть занимала коллекция Намджуна: разные безделицы, которые, по легенде, ему запрещалось приносить домой, потому что там места давно перестало хватать. Юнги никогда ей не интересовался, да и в кабинете Намджуна редко бывал, потому что всегда была опасность попасть в лапы Чонгуку и не выбраться. Он хорошо помнил здесь только одну вещь: оформленную в рамку цитату из Аристотеля. Юнги остановился напротив и замер. — Куки, — послышалось за спиной, — позови мне Джин-хёна. — А что с Юн... — Давай потом. Позови Джина, — Намджун оставил церемонии, — и дай нам полчасика. Послышались шаги, хлопнула дверь. Те же года три назад Намджун увлекся античностью, съездил в Европу, долго ходил за Юнги и нудно расспрашивал о том, что им преподавали, пока не получил список литературы и настойчивую просьбу приходить только после тщательного изучения. «Политика» в этом списке тоже была. «...невольно, по неразумию, они извратили мусическое искусство, словно оно не содержало никакой правильности и словно мерилом в нем служит только наслаждение, испытываемое тем, кто получает удовольствие, независимо от того, плох он или хорош... театры, прежде спокойные, стали оглашаться шумом, точно зрители понимали, чтó прекрасно в музах, а что нет; и вместо господства лучших в театрах воцарилась какая-то непристойная власть зрителей». Повесив ее на стену, Намджун невольно подтолкнул Юнги сделать свой выбор: не оглядываться на то, что о нем говорят. Каждый раз, смотря на нее и перечитывая, он вспоминал об Инчхоне. Впрочем, как и сейчас. Юнги опустил глаза: светлая рамка висела ровно между двух шкафов с коллекцией, а внизу между ними на широкой тумбе свернулась блестящая фарфоровая змея с раскрытой пастью, огромная и опасная на вид. Она напоминала тех змей на медицинских эмблемах, которые сцеживали яд в чашу. Юнги она всегда казалась символом мудрости и исцеления от мирских тревог. И только сейчас он обратил внимание: горло змеи не заканчивалось гладким фарфоровым тупиком. Внутри была щель, достаточно широкая, чтобы внутрь пролезла монета или свернутая купюра. — Юнги. Хён. Он обернулся. Намджун протягивал ему стакан воды и блистер с успокоительным. Наверное, подумал Юнги, это все-таки не помешает. Он выдавил себе таблетку и тут же проглотил всухую. Потом, вспомнив, запил. Намджун усадил его в свое кресло и сам сел напротив. — Ты можешь рассказать. Юнги повел плечом. Рассказывать ему ничего не хотелось. Хотелось спросить — но его останавливала мысль о том, что они с Чимином договаривались до последнего не выдавать, что Юнги все знает. — Я могу поинтересоваться, — осторожно попробовал Намджун еще раз, — это связано с Чимин-ши? — Можно и так сказать, — подумав, ответил Юнги. В конце концов, сказанного Инчхоном не утаить. — Черт, — пробормотал Намджун. Он не выглядел напуганным или смущенным; кажется, он был искренне огорчен. В коридоре раздался шум, и в кабинет, как небольшой ураган, влетел Джин. — Что этот мудак опять сделал? На тебе лица нет. — Он похлопал себя по карманам. — По этому поводу будет двойная норма. Он действительно достал две монеты, сунул в пасть змее, и после короткой паузы раздался дробный звон: похоже, внутри была куча таких же. — Дело в Чимине? Юнги кивнул. — За него тоже. — Джин добавил еще две монеты к предыдущим. — Что у вас случилось? В таком составе узнать что-то от них будет уже проще. — Он спросил, — произнес Юнги медленно, чтобы его точно услышали, — ставил ли я на то, что пересплю с Чимином хотя бы дважды. Намджун и Джин переглянулись. Юнги не нравилась эта реакция. — Потрясающий козел, — сказал Джин. — Потрясающий бородой козел. Он криво ухмыльнулся. — Ты же не поверил ему? Успокоительное начало действовать. Ощущение слабости поползло от затылка вниз, по шее, к плечам. Юнги откинулся в кресле и закинул ногу на ногу. — Я знаю, что я не ставил. А про остальное вы мне расскажите. — Такого спора не было, — немедленно отозвался Джин. Он глянул на Намджуна: — Скажи же. — Такого спора не было, — повторил Намджун. Стоило спросить еще кого-то. Отдельно. Срочно. Чтобы они не успели договориться. Дверь в кабинет хлопнула снова — на этот раз внутри оказался Хосок. — Юнги, ты в порядке? — спросил он еще с порога. — Вы все издательство соберете тут меня утешать? Я в порядке. Немного зол. — Ты меня напугал, — возразил Намджун. — Ни разу не видел, чтобы хёна кто-то вывел из себя до такой степени. — Инчхон что ли? — спросил Хосок. — Ага, — буркнул Джин. — Я день, когда принял его на работу, обвел в календаре красным. — Хосок закатил глаза. — Так и знал, что нужно кошелек с собой брать. И он тоже сунул в пасть змеи пятисотвоновую монетку. — Он еще и про Чимина что-нибудь ляпнул, да? — Да, — тут же откликнулся Джин. — Представляешь, спросил, ставил ли Юнги на... Намджун шикнул на Джина и, кажется, даже пнул под столом. Хосок нахмурился: — Юнги же не... — Джин-хён, это не очень вежливо, — одновременно произнес Намджун. — Если Юнги сам захочет, то... — Он спросил, — повторил Юнги, обращаясь уже только к Хосоку, — не ставил ли я на то, что пересплю с Чимином больше одного раза. Не успел он договорить, Хосок в крайнем возмущении воскликнул: — Не было такого спора! Не могло быть. Или я чего-то не знаю? Он посмотрел на Намджуна, и тот помотал головой. — Не было, конечно. — А какие-то, значит, были, — пришел Юнги к показательному выводу. — Ну да. Слушай, ты же мне сам про одноразовую копилку говорил, — удивился Джин. — Я шутил. — Хён вообще не знает, — объяснил Намджун. С комичным удивлением на лице Джин поджал губы. — Хён очень порядочный человек, — подтвердил Хосок. О чем-то это напомнило Юнги. — И немного в своем мире. — Ох, — пробормотал Джин. — Давай, чтобы не возникло недопонимания. — Намджун встал из-за стола, дошел до змеи и тоже кинул в нее монету. — Мы спорим время от времени, но обычно это какие-то безобидные штуки. Он покосился на змею. — Кроме нее. Куки привез ее из Вьетнама. Вообще-то она типа флейты. С этой стороны не заметно, но там есть хвост, а в нем дырки. Но она большая и неудобная, так что он поиграл пару дней и бросил. То есть те сатанинские звуки, оглашающие полздания, были вовсе не пожарной сигнализацией? Чего еще Юнги не знал в этой жизни? — А я как раз тогда, — подхватил Хосок, — крупно посрался с Инчхоном. Пошел купил красный маркер, чтобы обвести свой траурный день, когда на работу его принимал, а мне автомат выдал сдачу монетами. И вот я стою, жалуюсь Намджуну, в одной руке маркер, в другой — сдача, и тут вижу ее. Я, честно говоря, не знал, что это вообще за штука, но она меня впечатлила. И я все свои монеты ей скормил — типа, давайте скидываться по разу на каждый его косяк, а когда Инчхон уволится, разобьем ее и отпразднуем на все деньги. — Мне запретили кидать туда бумажные, — пожаловался Джин. — Якобы места не хватит. Но его в любом случае не хватит. Придется Куки второй раз во Вьетнам посылать. — Куки, кстати, сначала расстроился, что ему испортили инструмент, — сказал Намджун, — но потом решил, что дело благое. — То есть малыш Куки в этом тоже участвует, — произнес Юнги вслух. Впрочем, Чонгук был ужасно азартным, так что стоило ли удивляться — а еще сидел прямо в этом кабинете. — Пф, — сказал Джин. — Смотри. Юнги показали шарообразного розового кролика — копилку, куда Чонгук кидал по монетке каждый раз, когда выигрывал спор. Из-за того, что она наполнялась подозрительно быстро, первым и, кажется, единственным правилом их небольшого клуба стало: Чонгук не может быть объектом спора — просто потому что в этом случае он выигрывал неизбежно. Пузатый будда следил за спором о том, сколько раз директор наорет на кого-нибудь в этом году. Пока что больше всех шансов было у поставивших на ноль: после того случая с опозданием типографии директор, кажется, исчерпал весь запас своего раздражения и теперь от недовольства разве что вздыхал, укладывая руки на круглом животе. В сосуде вычурной формы с опечатанным горлышком проводился ежегодный спор о количестве судебных исков. Точнее, сосудов было два: тот, что с гравюрой, изображенной на боку, отвечал за порнографию, а тот, что с поп-артом, — за плагиат. Других судов в общем-то и не было. Коллекционные фигурки животных под волосами и шляпами скрывали щели — это тоже были копилки, многоразовые. Под одеждой каждой из них, иногда на животе, а иногда и иронично на заднице, можно было найти лючок с навесным замочком. К ноябрю-декабрю в них падали ставки на победителей ММА и МАМы. Цветной осьминог из полимерной глины, похоже, сделанный на заказ, когда-то хранил ставки на награды более специфические: лучшая эротическая манхва года, лучший эротический ваншот, лучший манхвака... После того, как ввели правило про Чонгука, осьминог был переставлен пылиться на верхнюю полку. Почти каждая вещь в коллекции Намджуна, кроме разве что пары бутылок вина, была копилкой — или стала ей в какой-то момент. Некоторые хранили деньги, а некоторые — бумажки со ставками. Были и символические, без наполнения, но тогда на них стояла отметка с датой и участниками спора. Такие копилки брали, когда спор велся между двумя или тремя, и Намджун только был свидетелем и регистратором сделки. Все, о чем рассказывали Юнги, и правда выглядело довольно невинно — но пока что ему никто ни слова не сказал ни о Чимине, ни о спорах про него, ни о спорах, в которых он участвовал. — Ты про главное-то не забудь, — напомнил Хосок Джину, который расхаживал вдоль стеллажей и лапал экспонаты так, будто сам был хранителем коллекции. Юнги насторожился. — Кумамон-воришка! — объявил Джин. — Ты даешь ему бумажку, а он ее хвать! Небольшой игрушечный ящик, похожий на картонную коробку из-под фруктов, был приоткрыт сверху. Джин положил рядом с щелью какой-то исписанный клочок. Изнутри показалась проворная черная лапа, мигнули круглые глаза — и записка тут же была утащена внутрь. — Мы сюда кидаем версии, почему у тебя герои одинаковые. Я, кстати, сейчас ставку сделал. Вот только с утра расписал теорию и подумал, что пора ее увековечить. Правда, он милый? Тэхён хотел котика, но я настоял на кумамоне. Юнги прикрыл глаза ладонью. Сил злиться у него уже не было, но и сил смеяться — тоже. Таблетка в какой-то момент подействовала, и ему просто хотелось срастись со стулом. Что он вообще здесь делает, когда мог бы вздремнуть где-нибудь подальше от чужих глаз. В дверь постучались. — У нас совещание! — крикнул Намджун, но все равно выглянул. — О, ты пришел. Он отступил, пропуская гостя. — Я извиняюсь, — сказал Чимин тихо. Он выглядел тревожным и даже запыхавшимся. — У нас был общий мит по красному тому с директором, я никак не мог уйти. Прошу прощения. Он нашел глазами Юнги. — Как ты? Разговаривать при посторонних не хотелось, и, будто понимая это, все немедленно засобирались: Намджун вспомнил о классическом файв-о-клоке, Хосок тихо прокашлялся и сообщил, что не против разнообразить свое кофейное меню чаем, Джин даже оправданий придумывать не стал — подмигнул и удалился. Юнги с Чимином остались в большом кабинете, полном чужих договоров, вдвоем. Забрав намджунов стул, Чимин подвинул его так, чтобы оказаться с Юнги по одну сторону стола. — Я пиздец как разозлился, — ответил Юнги на его внимательный взгляд. — Ты знаешь что-то о спорах про наши отношения, кроме вашего с Тэхёном? Чимин мотнул головой. На секунду Юнги представил... а впрочем, что тут представлять. — Меня сегодня спросили, не делал ли я сам похожих ставок. Именно про секс. Секунду Чимин выглядел растерянным, а потом неловкая улыбка сползла с его лица. — Ты мог бы. Это было бы честно. — Он отвел глаза. — Но я подумал об этом и понял, что это было бы... неприятно. — Я не ставил, — сказал Юнги. — И не знал об этом споре. Вообще ни о каких. — Знаю. Если бы я поверил в это, то был бы очень зол. Наверное, даже не из-за спора. Хотя это очень обидно. Даже больно. — Он забавно нахмурился. — Но тут мы на равных. Но я рассказал тебе сразу. — Ты не собирался, — напомнил Юнги. — Да, но все же рассказал. А ты мне — нет! — Я все еще не ставил и даже не знал о спорах, — сказал Юнги, чтобы не дать Чимину погрузиться в фантазии. Чимин несколько раз шумно выдохнул. — А кто тебя спрашивал? — Инчхон. Чимин закатил глаза и принялся шарить по карманам. — Черт, монет нету. Юнги в удивлении наблюдал за ним некоторое время, а потом сказал: — Джин за тебя уже бросил. Если я понял его верно. — Лишним не будет, — ответил Чимин. — Я не могу дождаться, пока он уволится. — И ты, — Юнги кивнул на стеллажи, — тоже в этом участвуешь? Взгляд Чимина рассеянно скользнул по полкам. — Да. Иногда. Но мне редко везет. Зимой я пытался поставить на победителей МАМы и в итоге еще месяц торчал всем то обед, то пиво. Юнги фыркнул. Обед и пиво, конечно, способствовали тому, как быстро Чимин со всеми подружился. Чимин хлопнул себя по коленям, возвращая внимание. — Но мы можем проверить. — А? — Можем посмотреть. У Намджун-хёна есть специальный ежедневник. Он потянулся к ящику стола. Вообще-то ящик закрывался на ключ, но этот ключ торчал сейчас из замка: Намджун доставал таблетки и не то забыл, не то посчитал невежливым второпях запирать стол, сбегая на чай. — Это чужое, — сказал Юнги. — Я тебя умоляю. Тем более речь о нашем психическом здоровье. В ящике лежали какие-то документы, черновики, ручки, чеки, скрепки, остатки стирательных резинок, вкладыши от детских жвачек, несколько блистеров и упаковок таблеток. «Гидроксизин» было написано на той, что лежала ближе всех. Из открытого торца выглядывали блистеры, такие же, как Юнги держал в руках. Намджун с выбором лекарства не мелочился. Внимание Юнги привлекла связка ключей с плюшевым брелоком в дальнем углу. Ее не было бы заметно, но брелок светился в полутени. И в самом центре посреди всего мусора действительно лежал ежедневник в толстой мягкой обложке. Чимин взял его в руки и уверенно пролистал почти до середины, как будто видел далеко не в первый раз. — Последним был спор про твою манхву. Чимин посмотрел на него с вопросом. — Я знаю. — Копилка «Кумамон», — прочитал он. — Формат ставки: теория и сумма. Количество ставок не ограничено. Чимин показал ежедневник, и Юнги тут же отвернулся, отгородившись руками. — Убери, я же увижу, на что там они ставят. — Не, тут самих теорий нет. Они сразу отдают их кумамону. Здесь только условия и... О, победителя будешь ты выбирать. Вдвоем с Намджун-хёном. — Мне интересно. — Юнги все-таки заглянул в страницы. — Когда они мне об этом собирались сказать. Через год? Чимин уже листал ежедневник к началу. — Директор, — бормотал он, — еще раз директор. Миюн из синего. Командировка в Японию. Ой, пропустил. Толщина синего и красного тома? Что? Так Инчхон не просто так ему это сказал. Не придумал из головы. Выходит, и про остальное знал что-то? — Мне кажется, — сказал Юнги, — ты не должен был это увидеть. От тебя же зависит, который том будет толще. — Ну не то что... — Чимин задумался. — Но я не знаю, кто на что ставил, так что не смогу подыграть. Ладно, дальше. Он снова уткнулся в ежедневник. — Ваш с Тэхёном спор тоже тут? — Да, — кивнул Чимин. — Смотри, кстати. Он заложил пальцем страницу и раскрыл перед Юнги другой разворот. Сверху стояла дата, имена спорщиков. Были подробно описаны призы и условия отказа, победы и проигрыша. Свидетелем условий выступал Хосок. Самих условий... не было, как и имени Юнги. — Намджун посчитал это достаточно интимным вопросом, — сказал Чимин. — Если кто-то найдет и прочитает. Вот как мы сейчас. Еще и чтобы ты не узнал. Так что мы ограничились разговором. Но даже в разговоре было без подробностей. Про мою мутацию знает только Тэхён. Ну и ты теперь. Это... — он вздохнул. — Это реально планировалось как терапевтическое мероприятие, а не попытка как-то посмея... — Тш, все, — перебил его Юнги. — Я понимаю. Все нормально. Чимин часто закивал. — Тогда получается, что Инчхон не мог знать про этот спор. — Юнги вернулся к их предположениям. — И не мог переврать условия. Чимин поднял на него глаза. — Я не хочу думать, что кто-то из... ему кто-то рассказал. Сомневаться в Намджуне, да и Тэхёне тоже, Юнги совершенно не хотелось. Хосок любил потрепаться, но Инчхона он ненавидел. Была, конечно, вероятность, что тот узнал через третьи руки... — Он мог сопоставить даты, — предложил Юнги версию. — Появляется какой-то новый спор — и тут ты зовешь меня на свидание. — Нет, — покачал головой Чимин. — И никто не мог. Он ткнул пальцем в дату — почти за месяц до того, как Чимин пригласил Юнги, а Юнги пригласил Чимина в ресторан-аквариум. — Сейчас все шепчутся, потому что видят нас вместе, а не из-за спора. Тэхён тоже такого никогда не слышал. Да и Хосок — я думаю, он рассказал бы мне. Это только ты, — хмыкнул Чимин, — почему-то решил, что недостаточно хорош для меня, засомневался и все разгадал. Никто больше так не думает. — Ну все, общественность меня одобрила, сейчас как обосрусь от счастья, — проворчал Юнги. Чимин дотянулся и погладил его по колену. — Давай, пока никто не вернулся, покажу тебе. Он схватил ключи, выбрал один из них побольше, с желтым пластиковым основанием и, выбравшись из-за стола, присел у тумбочки между стеллажами. Эта тумбочка на памяти Юнги никогда не открывалась, но интереса к чужим шкафам он никогда за собой не замечал. Внутри нее, как оказалось, тоже были копилки. Не так уж много, но их хватило, чтобы занять две невысоких полки. — Личные споры. Особенно если кому-то не нужно знать, — объяснил Чимин. — Это наш. Он извлек из недр тумбочки нечто, умещающееся в ладонях, а потом раскрыл их. Это была свеча: темный фитиль в ней изображал черенок, у его основания пристроился глянцево блестящий лист, а сам плод был округлым, матово-зеленого цвета. Дата и имена Чимина с Тэхёном были нацарапаны на боку чем-то острым. — Понюхай. Чимин протянул руки. Слабо пахло цветами сливы. — Она должна от температуры пожелтеть, это какой-то хитрый парафин. Но у меня не получится ее нагреть достаточно, надо зажечь огонь. — Тэхён выбирал? — спросил Юнги. — Да, и еще прочитал то хокку, где красавица откусила от незрелой сливы. — Тебя это не задевает? — вскинулся Юнги. Чимин поставил свечу на место и снова запер тумбу. — Нет, — сказал он. — Почему? Юнги замялся. — Я не буду озвучивать. Это неприятно. Выходит, это больше говорит обо мне, чем о сливах. Чимин положил ключи обратно в стол и сел рядом. — Сначала ты к чему-то не готов, а потом готов. Сначала с тобой сложно, а потом просто. Сначала вы по отдельности, а потом вместе. Я так это понимаю, — сказал он. — И это вообще не про секс и даже не совсем про тело — если вдруг ты про это подумал. Хотя ты прав, моя самая первая мысль была про физическую зрелость. Но Тэхёну такое бы в голову не пришло. Слишком очевидно. Юнги кивнул — Чимину виднее. Он взялся за ежедневник сам, просмотрел за месяц до спора Чимина с Тэхёном и после — почти до самого конца — и не нашел ничего похожего. Не было ни споров со скрытыми условиями, ни подозрительных. Вот-вот мог кто-нибудь вернуться, поэтому все это время Чимин караулил у двери. Наконец, устав, Юнги вернул ежедневник в ящик стола, постаравшись положить его так, как тот лежал изначально. — Ты же сейчас отключишься, — сказал Чимин. — Давай дождемся кого-нибудь, и я отвезу тебя домой. Юнги представил себе кровать, тонкое и мягкое белье, тяжелые плотные шторы в своей спальне, и его неотвратимо потянуло зевнуть. Чимин улыбнулся. Он приблизился, склонился к Юнги — глаза закрылись сами собой — и аккуратно поцеловал его в переносицу. В таком виде их и застали.