Если бы ты правда ничего не любил [if you really love nothing]

      Будильник срабатывает в 3:45 утра.              Эндрю может со своего места на диване слышать этот непрерывный писк даже через прочную деревянную дверь спальни Ваймака. Бестелесный звук, сопровождаемый тем фактом, что Эндрю сидит почти в полной темноте, имеет эффект, противоположный запланированному, по крайней мере, для Эндрю — все кажется сном. Как будто он не сидит на диване Ваймака посреди ночи (утра?), а на самом деле лежит в своей кровати в общежитии, и будильник на самом деле Кевина, и в любую секунду Эндрю откроет глаза и увидит поперечные планки кровати Нила над ним.              Эндрю открывает глаза и видит перед собой едва лишь различимый силуэт телевизора. Он расставляет пальцы и чувствует только жесткую неровную поверхность дивана Ваймака, чувствует запах затхлого сигаретного дыма, настолько сильного, что почти ощущает вкус пепла на языке. Этого недостаточно, чтобы убедить его, что он проснулся, но это кажется довольно знакомым, чтобы успокоить его, даже если это всего лишь сон.              Звуки будильника прекращаются. Тишина быстро заполняется новым шумом, доносящимся из спальни: скрип кровати, шаги, глубокий кашель и сопение, открывающиеся и закрывающиеся двери, бегущая вода. Эндрю не встает с дивана.              Через несколько минут дверь спальни распахивается, и в гостиной зажигается свет. Эндрю моргает, пока глаза привыкают к яркости, и едва может разглядеть, как Ваймак вздрагивает, когда замечает его.              — Иисус, блядь, Христос во плоти! — говорит он, хватаясь за грудь. — Ты пытаешься отправить меня в могилу раньше времени?              — Привет, тренер.              Ваймак переминается в дверном проеме, его плечи медленно возвращаются в нормальное положение.              — Дерьмово выглядишь, — замечает он и прищуривается, глядя на Эндрю. — Как давно ты здесь?              Эндрю делает неопределенный жест рукой.              Суровый взгляд Ваймака становится более оценивающим. Он прислоняется к дверному косяку и скрещивает руки, его татуировки черных языков пламени змеятся по предплечьям во всей красе.              — Ты хотя бы спал или ты просто сидел здесь впотьмах, как в каком-то третьесортном фильме ужасов?              Эндрю пожимает плечами.              Ваймак продолжает пристально его изучать. Эндрю сжимает челюсти, чтобы не ерзать под взглядом мужчины, хотя его пальцы дергаются в поисках ножей.              — Ты трезвый?              Эндрю наклоняет голову. Ваймак не колеблется. Это правда, что обычно визиты среди ночи были более распространены во времена, когда Эндрю безумствовал под своими препаратами, но это не делает вопрос менее удивительным. Эндрю не прикасался ни к каким веществам, кроме алкоголя, с того дня, как Нил заключил с ним сделку, чтобы он перестал закидываться крекерной пылью, хотя, по его мнению, Ваймак не мог знать всех деталей.              — По большей части, — отвечает Эндрю. Он указывает на почти пустую бутылку виски — ту, из запертого винного шкафа, на которую так любезно «расщедрился» Ваймак — на журнальном столике.              Ваймак видит это и глубоко вздыхает, проводя рукой по лицу. Не говоря больше ни слова, он уходит, направляясь в сторону кухни. Эндрю остается на своем месте. Он слышит, как в другой комнате что-то звенит, хлопают дверцы шкафов. Он слышит, как открывается кран, а через мгновение начинает булькать кофемашина.              В конце концов, Эндрю надоедает смотреть на призрачное отражение в темном экране телевизора. Он допивает последний глоток виски и несет бутылку с собой на кухню, подбрасывая ее и ловя на ходу.              С его приходом на кухню, Ваймак смотрит на него с места, где возится с кофемашиной.              — Прекрати страдать херней, пока не поранил кого-нибудь, — он тычет пальцем в сторону переполненной мусорной корзины в углу.              Эндрю небрежно бросает бутылку в кучу, и каким-то чудом она не опрокидывается. Он подходит к пустой столешнице — еще одно чудо в таком месте, как квартира Ваймака — и забирается на искусственный гранит. Ваймак занимается поиском чистых кружек, пока кофе заваривается. Эндрю ритмично бьет ногами по шкафам под собой — тум-бум, тум-бум, тум-бум — и смотрит на холодильник напротив, дверца которого покрыта газетными вырезками.              Вероятно, это статьи о Лисах, которые Ваймак собирал на протяжении многих лет, вроде тех, которые украшают стены его офиса. Они об играх, которые они выиграли, или, может быть, наградах здесь или там, догадывается Эндрю. Но на самом деле он видит вместо них нечто другое. Его мысли возвращаются к иной вырезке с черно-белой фотографией и словами, что его любили все в его сообществе и его будет очень не хватать...              — Так мне нужно позвонить Бетси?              Эндрю моргает и смотрит на Ваймака, который отказался от охоты за чистыми кружками и решил помыть пару чашек, расчистив немного пространства в раковине среди посуды, чтобы вода могла без препятствий стечь. Пока кран работает, Ваймак вскидывает бровь и кивает в сторону коленей Эндрю.              Эндрю смотрит вниз и видит, что два его пальца скользнули под край повязки и потирают шрамы. Он медленно убирает их, борясь с желанием зажать руки между бедрами и стойкой.              — Нет, — говорит он.              Ваймак издает звук, будто его это не убедило. Он выключает воду и снова принимается за поиски, чем бы протереть кружки. Ничего не найдя, он решает слить остатки воды в раковину.              — Но ты ведь позже увидишься с ней сегодня, да, — это скорее требование, чем вопрос.              — Я всегда так делаю, — отвечает Эндрю.              Ваймак ставит кружки и скрещивает руки на груди, прислоняясь к холодильнику и… закрывая ему вид на вырезки.              — Хорошо.              Они молчат, пока кофе не заваривается и Ваймак не наливает им обоим по чашке. Затем:              — Вот, держи, — Ваймак протягивает Эндрю кружку и выходит в коридор, чтобы надеть ветровку и кепку. Он кивает головой в сторону входной двери. — Ты идешь?              Эндрю поднимает взгляд от того места, где он изучал блестящую кофейную гладь, чтобы смерить Ваймака взглядом. Таким взглядом, как бы говорящим: на улице ниже нуля, и даже будь это не так, я бы все равно не пошел.              — Бродить по округе — не мое.              Ваймак фыркает.              — Не сломай здесь ничего нахер, пока меня нет, — он берет кофе и ключи, затем выходит через парадную дверь на утреннюю прогулку по окрестностям.              Тишина, которая царит в квартире в его отсутствие отличается от той, которой обычно окружен Эндрю. В Лисьей Башне всегда кто-то есть, даже когда комната общежития пуста. Эндрю всегда слышит слабые шаги, бегущие по холлу, хлопанье дверей и приглушенные голоса, которые означают, что он никогда не бывает один.              Здесь на этом этаже больше никого нет; квартиры на нижних этажах стали заполняться в прошлом году, после того как они обыграли Воронов и доказали, что достойны иметь фанатов, но седьмой этаж, где живет Ваймак, еще не заселен, а сейчас четыре утра. Ни шагов, ни музыки, доносящейся из-за стен, ни голосов. Только звук дыхания Эндрю и гул холодильника.              Как мотылек, привлеченный пламенем, Эндрю снова смотрит на газетные вырезки.              Он хватает свою кружку, горячую от кофе (горячую, как поверхность раскаленной плиты), затем резко ставит ее на столешницу, не обращая внимания на то, как жидкость выплескивается через край и обжигает пальцы. Он спрыгивает со столешницы и... может быть, он выпил немного больше, чем планировал, или последний глоток виски ударил прямо в голову, потому что мир немного пошатнулся от резкого движения. Он стоит там и ждет, пока не пройдет легкое головокружение, пока он не вернет контроль, а затем начинает медленно передвигаться по кухне.              Он хватает разные миски, сковородку и другую посуду — все, что находит чистым, а что-то самостоятельно моет в раковине. Он лазает по шкафам, проверяет холодильник и достает оттуда то, что можно приготовить. Он расставляет все это на небольшом свободном участке столешницы и приступает к работе.              Он не знает, сколько времени прошло, когда он слышит, как открывается входная дверь — достаточно, чтобы его кофе уже успел остыть. Он сидит за барной стойкой, перед ним тарелка недоеденной ополовиненной яичницы и миска размокших хлопьев. Это все, что было у Ваймака из подходящего под понятие завтрака. (По крайней мере, хлопья — это не что-то ужасное, вроде пшеничных ошметков без добавок — предпочтительный выбор Кевина, а просто старые добрые хлопья Cheerios, в которые Эндрю добавляет щедрую ложку сахара).              Эндрю отпивает подслащенное молоко из миски, когда входит Ваймак, принося с собой свежесть прохладного утра. Он смотрит на сковородку с другой половиной яичницы на плите, а затем на тарелку и вилку, оставленные рядом с ней, как будто это небрежное приглашение, и это действительно так. Ваймак кряхтит — и этот звук каким-то образом передает сомнение в происходящем, раздражение и благодарность одновременно — и начинает обслуживать себя. Он завершает, наливая кофе и садится за обеденный стол. Они сидят молча: Ваймак читает принесенную им газету, а Эндрю демонстративно не смотрит на нее.              В 5:17 телефон Эндрю вибрирует по барной стойке. Он знает, кто это, даже не проверяя. Нил, как зависимый, кем он и является, должно быть, только что встал на свою обычную пробежку, хотя и менее чем через час команда соберется в спортзале на кардио и силовые тренировки, и заметил, что Эндрю ушел. (Ну, технически, Эндрю так и не вернулся после того, как вчера вечером сказал, что идет покурить. Вместо того, чтобы подняться на крышу, как подразумевалось, Эндрю спустился вниз и сел в машину. Некоторое время он бесцельно катался, прежде чем обнаружить себя на пороге у Ваймака).              Эндрю открывает телефон и да, вот сообщение.              наркоман: ты так и не вернулся вчера?              Эндрю прижимает пальцем телефон к стойке, вращая и наблюдая, как слова размываются на экране. Он берет его в руки. Кладет обратно.              Минуту спустя, телефон снова срабатывает. Эндрю вытаскивает батарею, не проверяя второе сообщение.              Ваймак смотрит на него поверх газеты и поднимает бровь. Эндрю игнорирует это. Он встает, распихивает аккумулятор и телефон по разным карманам куртки и одним глотком допивает остатки холодного мерзкого кофе. Позже он рискует вырубиться из-за недостатка сна — лучше бы ему использовать весь возможный кофеин.              Он мысленно просматривает свое расписание, чтобы прикинуть, сможет ли пропустить пару и вздремнуть перед сессией с Би, когда его прерывает голос Ваймака.              — Уже уходишь?              Эндрю подходит к раковине и ставит свою кружку рядом с тремя другими грязными кружками, все в разной степени частично залиты водой, или частично пусты — в зависимости от вашего взгляда на жизнь. Он вытаскивает ключи и в ответ трясет ими перед тренером.              Ваймак не впечатлен.              — Твои навыки вождения и в лучшие времена представляли опасность для общества, — говорит он, складывая газету и задевая ей тарелку, края пропитываются яичным желтком. — И это до того, как я увидел, как ты за последний час выпил треть бутылки виски. Не говоря уже о твоем сомнительном качестве сна в последнее время.              — Осторожнее, тренер, — говорит Эндрю, поворачиваясь к двери и накидывая связку ключей на палец. — Твой голос начинает выдавать беспокойство. Не хотелось бы портить тебе репутацию.              — Хватит херню нести. Что-то происходит.              — Восход солнца, вероятно. Или, по крайней мере, скоро будет. Утята начнут паниковать, если я не вернусь.              Эндрю, все еще не повернувшись к нему полностью, стоит лицом к двери, но краем глаза замечает движение Ваймака, и собственные инстинкты едва спасают его от попадания скомканной газетой в лицо. Он отбрасывает ее свободной рукой, и та безобидно отскакивает в раковину, исчезая среди груды посуды.              — Умничай, сколько влезет, — говорит Ваймак, предупреждая, указывая на Эндрю, — но ты скажешь мне, если есть что-то, с чем нужно разобраться, это понятно? Не пытайся нести все на своих плечах.              Тихий и горький голос нашептывает Эндрю, что должно быть, ему это снится, потому что, возможно, это всего лишь второй раз в его жизни, когда кто-то, посмотрев на него и заметив что-то неспокойное, как бурное море внутри, не предполагает сразу, что он здесь виновник, создавший проблемы. Что, может, и в самом деле проблема внешняя и не обязательно все автоматически сводится к одной строчке в его файле — разрушительный и безрадостный.              Эндрю поворачивается и идет к входной двери. Он дергает ее и слышит, как Ваймак кричит на прощание:              — Езжай осторожно, придурок, — прежде чем выйти и захлопнуть за собой дверь.              ——              Обычно Эндрю ходит на обед в одну из обычных столовых, а не в ту, что для спортсменов — на то есть две причины. Во-первых, потому что в обычных есть настоящий выбор еды, типа пиццы и гамбургеров, а не только листья салата и безвкусная курица-гриль, ведь Эндрю вообще-то не ненавидит себя, ну, большую часть времени. И во-вторых, потому что они относительно свободны от кого-либо из его сокомандников и могут предложить тихую гавань вдали от их постоянного присутствия в жизни Эндрю.              Однако сегодня этих двух причин недостаточно, чтобы Эндрю заставил себя прогуляться через кампус. Поэтому он останавливается на более простом и более близком варианте — столовой спортсменов, даже несмотря на то, что это означает отказ от любимого молочного коктейля. Ему удалось немного подремать в пустом кабинете между первой и второй парой, но от этого он почувствовал себя еще более вялым, чем раньше. Теперь он стоит в очереди, вслепую указывая на меню и предъявляя свой студенческий пропуск — все на автомате. День кажется бесконечным, а прошла только половина. Может, он просто не пойдет на тренировку после Би и возьмет день-другой отгулов, чтобы отоспаться — Ваймак и другие назойливые личности могут поцеловать его в зад.              Работник за витриной подносит Эндрю какую-то здоровую на вид и, следовательно, неаппетитную вещь, называемую буррито-боулом. Оно выглядит, как кучка зеленых листьев, наслоенных друг на друга и это и вправду лежит в миске — почему это зовется буррито выше понимания Эндрю. Но он не испытывает сожалений, поэтому смиряется с этим неудачным решением и принимает это, оборачиваясь только для того, чтобы увидеть, что Кевин ждет его. Вид нападающего, стоящего там с миской, полной протеинов на подносе, заставляет Эндрю серьезно задуматься о том, чтобы выбросить свой поднос прямо в мусор и уйти, прежде чем Дэй сможет начать лекцию, которую Эндрю определенно сегодня не вывезет ментально.              Вместо этого Эндрю подходит прямо к нему. Лучше покончить с этим побыстрее. К его удивлению, Кевин ничего не говорит. Он кивает головой в сторону пустого стола в углу зала и начинает идти, не оглядываясь, чтобы убедиться, что Эндрю следует за ним. Эндрю подумывает пойти в противоположном направлении, просто из мелочности, но в конце концов решает не рисковать возможностью того, что Дэй выследит его и лекция случится с удвоенной силой. Так что он следует за ним.              Они на месте. Эндрю садится рядом с окном, спиной к углу, чтобы видеть столовую. Кевин садится на стул напротив него, но по диагонали, оставляя стул прямо перед Эндрю свободным. Это поднимает общую неловкость на новый уровень, новый барьер, который заставляет Эндрю насторожиться — даже если он и ценит тот факт, что освободившееся пространство позволяет ему откинуться назад и закинуть ботинки на пустое сиденье.              Эндрю игнорирует странный выбор рассадки Кевина и сосредотачивается на своем дурацком, слишком здоровом на вид буррито в боуле, который не буррито вовсе (почему оно в миске, просто заверните его в тортилью, это не так уж сложно) и начинает вынимать кинзу, прищипывая и выдергивая по одному вялому зеленому листу. (Да, Эндрю принадлежит к тому проценту населения планеты, который действительно ненавидит кинзу, потому что она на самом деле на вкус, как кусок мыла).              Кевин наблюдает за этим процессом, глядя на пальцы Эндрю с легкой-умеренной степенью отвращения. Эндрю не нужно поднимать голову, чтобы увидеть осуждение у него на лице; он может прекрасно воспроизвести это перед глазами по памяти. (Кевин не принадлежит к тому проценту населения, что считают кинзу-мыльной-на-вкус и является другом всех зеленых продуктов мира).              Когда Кевин в конце концов — а это было неизбежно — нарушает тишину, слова, вылетающие у него изо рта, оказываются совсем не такими, каких ожидал Эндрю.              — Ну так что, э-э... ты и Джостен, — начинает он. Кевин откашливается, неловко ерзая, как будто вешает ярлык туда, куда не следует. Его слова звучат резко, как будто он взял на себя роль плохого копа на допросе. — Здесь какие-то проблемы?              Эндрю смотрит на него с пустым выражением лица.              Первая мысль Эндрю — Кевин не должен об этом знать. Он на мгновение задается вопросом, кто ему рассказал, но это глупая мысль, потому что никто больше не знает о тайне, которую вскрыл Эндрю, о некрологе, а Эндрю, точно нихера ему не рассказывал. Поэтому он пересматривает это с новой точки зрения. Кевин живет с ними. Он также проводит достаточно времени с ними обоими, по отдельности и вместе, как на корте, так и за его пределами. Так что, возможно, он понял, что что-то не так — может быть, его кандидатура, на самом деле, лучшая, чтобы знать об этом.              Но тем не менее, фактически, его кандидатура худшая, чтобы это обсуждать, если бы Эндрю был вообще склонен говорить об этом с кем-либо, чего он не делает, потому что здесь не о чем говорить, а если бы и было, то это ничто, ничто из того, с чем Эндрю не справился бы самостоятельно.              Эндрю возвращается к ковырянию киноа (не риса — богохульство) и бобов. Он начинает собирать на подносе небольшую кучку мягких листьев.              — Слушай, — снова начинает Кевин, и Эндрю слышит напряжение в его голосе, когда он борется с настойчивым желанием сделать выговор, а это означает, что он действительно пытается быть серьезным, если то, чтобы он там не хотел сказать, важнее, чем читать лекции. — Я просто хотел сказать… что ты… ты можешь поговорить со мной. Об этом. Если хочешь.              Эндрю бросает в него листик кинзы. Он падает на его поднос с тихий шлепком, словно одинокая капля дождя.              — Я серьезно, — Кевин подхватывает лист самым концом вилки и отбрасывает его в небытие. Кончики его ушей розовые, хотя он хмурится. — Я пытаюсь оказать поддержку.              — Не стоит, — категорически говорит Эндрю. — Это не твоя масть. Возвращайся к своей обычной невыносимой одержимости.              — Есть вещи, которые меня волнуют, помимо экси, знаешь ли.              Эндрю скептически поднимает бровь.              — Просто это...              Эндрю опускает бровь и возвращается к ковырянию в своем буррито, который не является буррито.              Голос Кевина становится более сильным и решительным.              — Просто до первого матча чемпионата осталось меньше двух дней, и мы не можем себе позволить…              — Дэй, — прерывает Эндрю, — я даже не в силах передать, как же мне похуй.              Кевин наклоняется вперед и тычет пальцем в стол.              — Это чемпионат, Эндрю. Этот сезон решает все. Все вокруг думают, что прошлый сезон был случайностью, считают, что нам просто повезло, и мы не делаем ничего, чтобы доказать их неправоту. Если мы хотим быть реально достойными соперниками…              Эндрю бросает еще один листик кинзы. На этот раз он приземляется на щеку Кевина темным пятном, соответствующим его тату на левой стороне. Кевин издает раздраженный горловой звук и тянется за салфеткой, чтобы вытереть лицо.              — Прекрасно, — говорит он, бросая скомканные салфетки на поднос, как расстроенная девица, вышедшая в свет перед смотринами — они буквально образовали целое полотенце. Он хватает поднос одной рукой и рюкзак за верхнюю ручку — другой, поднимая его. — Можешь и дальше злиться на Нила — можешь вообще на всех — да как хочешь, Эндрю.              Эндрю ничего не говорит. Он имеет право хранить молчание и все такое.              Кевин невесело усмехается, а затем закатывает глаза, на случай, если его возмущение недостаточно ясно. Он поворачивается, чтобы уйти, но не без напутственного слова.              — Просто не дай вашим разногласиям друг с другом повлиять на твои показатели на корте.              Эндрю поднимает два пальца к виску, салютуя.              — Спасибо, что так беспокоишься о наших проблемах с показателями, Кев, — говорит он в спину сбегающему Кевину. — Ты настоящий друг.              Эндрю едва может разобрать слова, которые Кевин бормочет себе под нос, что-то о введении в команде правила не встречаться внутри коллектива, пока он идет через столовую.              Как только Кевин исчезает из поля зрения, Эндрю снова смотрит на свой поднос, видит, какой ущерб он нанес своему буррито, который не буррито, и понимает, что у него все равно нет аппетита. Он вытирает пальцы об обертку от соломинки — потому что Кевин использовал все салфетки — и, когда он становится относительно чистым, начинает мять обертку, катая ее между указательным и большим пальцами, пока она не превратится в крошечный плотный шарик.              Он думает о том, чтобы свалить; возможно, ему удастся вздремнуть пораньше. Затем на стол падает еще один поднос.              Эндрю медленно поднимает глаза и видит свое зеркальное отражение, стоящее перед ним. Ну, не совсем. Аарон выглядит как дерьмо, на новый лад, но все еще как дерьмо. Он пристально смотрит на Эндрю, твердо стоя на ногах, как будто бросая тому вызов попробовать сказать ему уйти.              Эндрю смотрит на него. Аарон ерзает, затем садится — он выбирает место напротив Эндрю, а не по диагонали — и вытаскивает стул из-под его ботинок, с грохотом скидывая их обратно на землю.              Эндрю надо было свалить.              Он наблюдает, как Аарон плюхается; бросает рюкзак на стол и, похоже, не обращает внимания на то, что из него высыпаются учебники и ручки. Он склоняется над подносом, почти уткнувшись лицом в миску и вонзая в нее вилку.              Эндрю катает бумажный шарик между пальцами. Аарон дергается... дергается, как будто он под чем-то? Нет. Аарон бросает взгляд через плечо, пытаясь быть незаметным, но терпит неудачу. Эндрю прослеживает куда он смотрит и понимает что именно заставило его близнеца вести себя как полного идиота минуту назад.              Чирлидерша сидит в другом конце столовой — вместе с остальными Лисичками, судя по тому, что Эндрю может сказать, учитывая все блесточки и бодрость, которые они излучают, болтая за греческим салатом. Определенная чирлидерша Аарона сидит с краю — является частью группы, но не участвует. Ей явно не хватает аспекта с бодростью, когда она ковыряет свой салат и бесцельно передвигает помидор вилкой.              Трудно сказать, знает ли она, что Аарон здесь. Она не взглянула на их стол, но это могло быть намеренно. Было бы трудно не заметить, как Аарон прожигает взглядом дыру в ней. Эндрю снова смотрит на брата и видит, что тот набивает себе рот и жует, как будто пытается растереть еду в пыль. У него такой же буррито, который не буррито, как и у Эндрю, и такая же бойня на тарелке, как и у него самого.              Аарон смотрит на него.              — На что уставился? — рычит он с полным ртом, к губе прилипло киноа.              Эндрю разделяет ДНК с этим человеком.              — Твоя чирлидерша, — Эндрю указывает на стол Лисичек вялым запястьем.              Аарон почти замахивается, как будто он собирается ударить Эндрю по руке, но в последнюю секунду одёргивает себя. Он смотрит в сторону, его челюсти дергаются, когда он глотает.              — Что с ней? — бормочет он.              Эндрю опускает руку. Затем он берет свернутый комок обертки и швыряет его. Он отскакивает ото лба Аарона и приземляется в его миску. Аарон хмуро выхватывает его.              — Почему ты здесь, а не там.              Аарон смотрит на него, как на полного идиота.              — Потому что мы расстались, — медленно говорит он, как будто объясняет пятилетнему ребенку что-то очень простое.              — Похоже, ты не преодолел пресмыкание, — Эндрю откидывается на спинку стула, небрежно машет рукой. — Розы. Стоять под дождем. Держать магнитофон под окнами общежития. Обычные жалкие вещи для неудачников.              — Нахуй иди, я не пытаюсь ее вернуть, — Аарон вонзает вилку так сильно, что зубцы царапают пластик миски. — Я расстался с ней, — говорит он, затем запихивает в рот огромную порцию киноа, как будто он может задним числом заставить слова вернуться обратно.              Эндрю смотрит на него.              — Ники не так сказал.              Аарон насмехается с полным ртом.              — Ники ни черта не знает.              — Почему.              Аарон пожимает плечами.              — Наверное, в детстве его несколько раз роняли головой, я не знаю.              Эндрю может только продолжать смотреть на него. Возможно, это из-за недостатка сна, но его разум не может обработать эту новую частицу информации. Он не особо задумывался о не сложившейся личной жизни своего брата с тех пор, как Ники рассказал ему об этом, но что-то в том, что это Аарон стал тем, кто положил конец всему, не укладывается в голове.              Он, конечно, все это помнит. Годы, когда Аарон обижался на него, ненавидел его. Все эти свидания тайком (как будто Эндрю об этом не знал), нарушение их соглашения, навязывание своего присутствия на сеансах терапии Эндрю, как особенно настойчивый шип под ребром — если шипы способны слепо и до глубины души тебя ненавидеть. И все ради его драгоценной чирлидерши. И он выбросил все это. Разве он не сделал это ради нее? Или он хотел просто освободиться от Эндрю?              — Я думал, что это я саморазрушителен, — говорит Эндрю.              — Вот как? — Аарон усмехается, открывая бутылку воды с подноса. — А я тогда какой?              — Умный.              Аарон поднимает голову, поднося бутылку ко рту. Моргает. Затем он прищуривается, внимательно изучая Эндрю так, будто смотрит на него впервые. Мышцы рук Эндрю дергаются на бицепсах, где его предплечья скрещены на груди. Кожа зудит и натягивается, но он не отводит взгляд.              Аарон отводит. Он слегка качает головой, тихо невесело усмехаясь.              — Тебе не понять, — он делает глоток воды.              Пальцы Эндрю сжимаются до тех пор, пока он не чувствует учащенный пульс под кончиками.              Аарон ставит бутылку с водой и накалывает на вилку нормальный такой кусок буррито, который не буррито, не порывшись в нем, а затем морщится. Он осторожно выкапывает вилкой пару зеленых листьев и кладет их на поднос.              — Они, блядь, так и не перестали класть это дерьмо, — бормочет он.              Нет.              Аарон смотрит вверх.              — Что? — он немедленно обороняется, напрягаясь под взглядом Эндрю. Он вынимает еще один лист. — На вкус как кусок мыла.              Только не это.              Эндрю встает. Аарон выглядит сбитым с толку, пока не замечает, что лежит на подносе Эндрю — куча зеленых листьев рядом с его миской.              — Оу.              Эндрю протягивает руку и опрокидывает бутылку воды Аарона, проливая ее на стол.              — Да блядь! — Аарон бросается спасать свою сумку и книги, сметая внутренности рюкзака с тропы войны потока воды, растекающейся в гигантскую лужу. Он пытается найти что-нибудь, чтобы вытереть это, но… Кевин использовал все салфетки. Эндрю поворачивается и уходит, оставив свой поднос и бардак.              — Мудак, — кричит ему вслед Аарон.              Эндрю продолжает идти.              ——              Эндрю идет в Лисью Башню после последней пары и не поднимается наверх, чтобы забрать Нила и остальных. Сегодня среда, а это значит, что у него назначена встреча с Би во второй половине дня, и Эндрю всегда выезжает к Би рано, поэтому он не может играть роль шофера. Ники и Кевин поедут на корт на дневную тренировку с Джеком — одним из немногих первокурсников, у которого есть собственная машина.              Нилу запрещено ездить с Джеком — в последний раз, когда они пытались сосуществовать в одной машине, они чуть не разбились, когда их перепалка вышла из-под контроля. Слишком сильный антагонизм не способствует безопасной езде. А значит Нилу придется втиснуться в грузовик Мэтта вместе со старшекурсниками и некоторыми новичками.              К тому времени, как Эндрю подъехал на место, на парковку опустился легкий туман, заглушая весь свет и звук. Это напоминает Эндрю о новой видеоигре-хороре, которой в последнее время были одержимы Ники и Мэтт. Вырисовывается Лисья Башня, смягченная по краям серыми облаками. Однако единственные тени, притаившиеся здесь — это машины других студентов.              Эндрю садится в свою Мазерати, немедленно заводит машину, чтобы прогреть ее и регулирует вентиляционные отверстия. Эндрю любит водить — еще одно из его признанных увлечений, которое Би выдернула из него, как нити из швов — но он бы и телепортировался к Реддину только ради того, чтобы получить в руки горячий шоколад, который, без сомнения, уже будет ждать его.              Ожидая, пока воздух прогреется, он кладет руки на руль. Они обветрены, кожа высохла и потрескалась вдоль костяшек, а также в местах между указательным и большими пальцами. Она красная и в некоторых местах кровоточит. Эти места жалят.              Он протягивает руку и открывает бардачок, чтобы взять салфетку и промокнуть трещины, замечая тюбик с кремом для рук, приютившийся там среди бумаг и всякой херни. Он знает, что Нил положил его туда. Очень похоже на то, что он разместил крем там, где Эндрю мог бы его найти; без навязывания ему этого, оставляя решение за ним.              Эндрю какое-то время смотрит на него, затем захлопывает бардачок. Он сжимает руль так сильно, что трещины на костяшках пальцев расходятся дальше.              Когда открывается пассажирская дверь, Эндрю не вздрагивает; он почти не смотрит — в конце концов, сегодня среда.              Аарон устраивается на пассажирском сиденье, дрожа. Он тут же сует руки к вентиляционным отверстиям, потирает их и подносит ладони ко рту, слишком нетерпеливый, чтобы ждать, пока станет тепло.              Это не занимает много времени у Аарона, чтобы его глаза остановились на Эндрю. Аарон поглядывает на него краем глаза, смеряя тем же изучающим взглядом, что был у него в столовой. У Эндрю, который в очередной раз не смог как следует вздремнуть, не хватает на это терпения. Он включает машину и выезжает с парковки.              Поездка до Реддина недолгая, но из-за тумана люди ездят как идиоты, поэтому дорога занимает немного больше времени, чем обычно. Ветер уже развеял большую часть тумана, облака цепляются за края деревьев и верхушки зданий, словно тонкая паутина. Эндрю даже не заморачивается с тем, чтобы включать фары.              Они мчатся по Периметр-роуд в тишине, как и в большинстве их поездок. Это резко контрастирует с тем, как Аарон в первый раз пробил себе дорогу на терапию Эндрю, словно бульдозер — никакой грации или такта, только чистая злоба и решимость. Он ворвался в машину Эндрю, и Эндрю включил радио достаточно громко, чтобы зубы стучали, достаточно громко, чтобы утопить в этом шуме любые слова между ними и любые мысли, кружащиеся в его голове.              Аарон никогда не спрашивал. Во-первых, он никогда по-настоящему этого не хотел; Нил просто заставил его. С каждым сеансом становилось все очевиднее, насколько сильно он не хотел там находиться. Как Би приходилось вытягивать из него каждый ответ; как он отказывался говорить, даже через Би в качестве посредника.              Почему он все еще продолжает идти по пятам Эндрю было для него загадкой. Часть его ожидала, что Аарон сегодня не появится, поскольку ключевой мотиватор Аарона — основная причина, по которой он изначально за это взялся — больше не маячит на горизонте. На Эндрю не действует заблуждение, что Аарон здесь сегодня, потому что он хочет быть одной большой счастливой семьей, но им также никто не манипулирует. Скорее всего, это из любопытства, если судить по испытующим взглядам, которые Аарон продолжает посылать Эндрю, хотя Эндрю понятия не имеет, что внезапно пробудило интерес его близнеца, да и не особо хочет знать.              Они уже были на полпути к Реддину, проезжая на красный свет, когда Аарон, подтверждая, что он все так же бестактен, как и в прошлом году, нарушает молчание между ними со всей грацией кувалды, разбивающей хрупкий лист стекла.              — Кто такой доктор Алан Пруст?              Эндрю так сильно ударяет по тормозам, что машину ведет. Шины визжат, руль дергается под руками, пытаясь вырваться из его хватки, как пугливое животное. Вокруг них ревут клаксоны, когда они с визгом останавливаются посреди дороги, но Эндрю их почти не слышит.              Аарон опирается на приборную панель, прижав ладони к черному пластику, ремень безопасности впивается в ключицу. Он обращает на Эндрю широко раскрытые дикие глаза.              — Боже, блядь, ты с ума сошёл? — он срывается. — Какого хе…              Он прерывает свою гневную тираду, втянув воздух. Эндрю наклонился над консолью и приставил острие ножа к горлу Аарона, момент между выхватыванием ножа составлял не более секунды. В сером свете туманного дня лезвие — тусклая линия на фоне подпрыгивающего кадыка Аарона, когда он сглатывает.              Их поездка переросла из тишины в хаос и снова погрузилась в тишину за несколько мгновений. Мимо проезжают другие машины, ревут моторы, когда они ускоряются, объезжая Мазерати, многие сигналят, заявляя о своем недовольстве. В машине пахнет горелой резиной. Наконец-то воздух внутри нагрелся, и одно из вентиляционных отверстий направленных прямо в лицо Эндрю, почти неприятно жжет щеку — или так бы оно и было, если бы Эндрю мог чувствовать что-нибудь вообще, кроме пульса, стучащего по телу, как будто он пытается вырваться наружу из-под кожи.              — Откуда ты знаешь это имя? — слова вырываются рыком, едва ли это вообще слова.              Аарон смотрит на нож и снова на лицо Эндрю. Страх в его глазах быстро угасает, превращаясь во что-то вроде раздражения и чего-то еще. Лицо Аарона — лицо Эндрю, но со всеми рабочими настройками. Все эмоции, которые он испытывает, отражаются на лице, которое так отличается от того, что Эндрю видит в зеркале. Тем не менее, Эндрю узнает прежний испытующий взгляд брата, но в нем есть некая острота. Решительность. Глупость. Эндрю хочет протянуть руку и вырвать глаза Аарона — свои глаза — прямо из орбит.              Аарон делает ход первым. Медленно, но не соблюдая осторожность, он лезет в карман куртки. Эндрю отслеживает движение так, словно ожидает, что его брат вытащит оружие. Он крепче сжимает нож, но Аарон просто вытаскивает мятый сложенный пополам лист бумаги и бросает его Эндрю на колени.              Эндрю не обязательно открывать его, чтобы узнать, что это такое. Он распознает его мгновенно. Все становится на места, как кусочки пазла, собираясь вместе. Это знание все время сидело в его голове, не забытое, а отодвинутое в сторону.              Аарон говорит:              — Он был врачом в Истхейвене. Так говорилось в статье.              Эндрю переводит взгляд с некролога, распечатанного вчера, на Аарона. Взгляд Аарона тверд, и Эндрю отстраненно задается вопросом, откуда у его близнеца взялась смелость смотреть на него так, когда он успел отрастить хребет.              — Ты и его убил? — спрашивает Аарон.              И вот так огонь, горящий в венах Эндрю, гаснет. Все покрывается толстым одеялом, ледяным и умертвляющим, как свежий снег.              Это все так знакомо. Это обвинение Аарон любил забрасывать снова и снова на протяжении последних пяти лет, как леску, желая, чтобы крючок впился в Эндрю и вытащил из него правду. Эндрю сказал ему правду — несколько раз. Той ночью он убил Тильду в той машине. Он дал обещание и, в отличие от большинства людей, всегда держит свое слово.              «Не всегда», — нашептывает голос. Его разум предательски вызывает воспоминание среди минного поля других. Фрагмент разговора, законсервированный для приятного просмотра, хотя он предпочел бы полностью вычистить тот обмен репликами из своего гиппокампа.              — Месть движет только слабаками.              — Если бы ты так считал, то не планировал бы убить Пруста.              — Это не месть. Я предупреждал, что сделаю с ним, если он до меня дотронется. Я всего лишь держу свое слово.              Эндрю дергается, возвращаясь обратно на свое место, пытаясь прогнать воспоминания о сигаретном дыме и невыполненных обещаниях, застрявших у него в горле. Его рука крепче сжимает нож, пытаясь заменить ощущение теплой, гладкой кожи Нила под пальцами ощущением рукояти. Его костяшки пальцев побелели, а трещины разошлись еще сильнее.              Некролог все еще лежит у него на коленях. Он смотрит на него. «Только не снова», — бессмысленно думает он. Он пытается отогнать остальную часть этой мысли, но она ускользает за пределы досягаемости и исчезает. Почти все исчезает. Он пытается ухватиться за что-нибудь, за что можно удержаться. Он скатывается вниз со сланцевой поверхности, кувыркаясь, как отброшенный нож, как бутылка, выброшенная с крыши Лисьей Башни, и падает, в ожидании того, как разлетится на осколки внизу.              В его поле зрения попадает рука. Эндрю напрягается, но рука не тянется, не атакует. Она просто здесь, зависает над некрологом, закрывая ему обзор.              Эндрю следует по линии руки вверх по запястью, через предплечье и бицепс к лицу. Не Нила, а к его собственному лицу. Нет, не его — Аарона.              Аарон отдергивает руку и сжимает ее в кулак на коленях. Его брови сдвинуты вместе, но не хмуро, а вопросительно. Какие бы слова он ни обдумывал, он их не озвучивает, не задает вопроса. В свою очередь, Эндрю не спрашивает, где его брат научился этому маленькому трюку; он не должен спрашивать.              Эндрю засовывает нож обратно под повязку. Плечи Аарона опускаются на пол дюйма. Он наблюдает, как Эндрю роется в кармане куртки и достает зажигалку. Аарон прищуривает глаза.              Эндрю берет некролог за уголок листа, зажимая между пальцами. Он не разворачивает его, просто держит одной рукой, а другой щелкает зажигалкой. Пламя загорается с первой же попытки, и Эндрю держит над ним бумагу, пока огонь не поймает края листа.              Он наблюдает, как он горит. Пепел маленькими хлопьями опадает на темную ткань его джинсов. Пламя добирается до него, его языки касаются пальцев Эндрю.              — Эй, — начинает Аарон, его тон становится резким от беспокойства.              Эндрю опускает окно, выбрасывая остатки этого факела из некролога на дорогу и смотрит, как огонь пожирает последние кусочки. Проезжает еще одна машина, удерживая клаксон нажатым добрых семь секунд, сметая проносящуюся мимо Мазерати огненную птицу из бумаги. Пепел поднимается в воздух, кружится и развеивается по ветру.              Эндрю оставляет окно опущенным. Он убирает ногу с педали, которая все это время вжимала тормоза в пол. Мазерати начинает катиться вперед. Эндрю вытаскивает сигареты. Свет впереди становится желтым.              Аарон ничего не говорит, хотя краем глаза Эндрю видит, как он скрестил руки на груди и рухнул на свое место.              Эндрю затягивается. Поездка продолжается в молчании.               ——              Тренировка есть тренировка. Эндрю в лучшем случае действовал на автопилоте, потерявшись в своих мыслях, в худшем — полностью отключившись.              Сеанс с Би, казалось, длился двенадцать лет и также закончился в мгновение ока. Эндрю ничего не сказал. Озвученные слова проносились над ним, словно вода, а он лежал на дне русла реки. Он снова и снова тер руки о джинсы, но следы пепла от бумаги все еще оставались на кончиках его пальцев. Он моргнул и увидел слова, приставшие к завитку его отпечатка пальца: его будет так не хватать              Когда он уходил, Би попыталась поймать его взгляд, а Аарон шел за ним. Эндрю нечего было сказать, нечего ей дать.              Блуждающее внимание Эндрю возвращается, когда через площадку раздается резкий голос.              — Янг, ты еле волочишь ноги. Я говорил тебе миллион раз и больше повторять не буду: поднимай свои чертовы ноги или убирайся нахуй с моего корта.              Привычно, тревога Кевина проявляется, как и всегда… в виде тенденций к мудацкому поведению. Он находится в процессе сверления команды взглядом, продвигаясь вдоль, пока они делают небольшой перерыв между упражнениями. Старшекурсники в основном предпочитают игнорировать его (как обычно), поэтому Кевин сосредотачивает свое внимание на новичках, которым еще только предстоит понять, что хотя Кевин и является лучшим экси-игроком страны, они не обязаны мириться с его херней. Большинство из них хмурятся, особенно Маркус Янг — новый бэклайнер, к которому Кевин, похоже, в последнее время полон решимости придираться по поводу и без — но они все внимание. Кевин — мудак, но он не говорит того, чего не подразумевает, по крайней мере, когда дело касается экси.              Дэн и Нил, находясь за пределами корта, общаются с Ваймаком, смотрящим в блокнот и записывающим упражнения, которые, по его мнению, команда должна выполнить в следующий раз. Эндрю остается на линии ворот, используя ракетку как опору. Усталость последних нескольких дней уже дает о себе знать. Большая часть его энергии уходит на то, чтобы оставаться на ногах, удерживать хватку на ракетке и шлеме, пока он стоит здесь.              Кевин все еще разрывает бэклайнеров, когда кто-то вмешивается. Это нападающий-первокурсник, которого Кевин отобрал лично и у которого с самого первого дня голова была погружена глубоко в задницу Кевина. Эндрю редко обращает внимание на первокурсников, даже не интересуется их именами без крайней необходимости. Но этого он знает. Это Джек Сандерленд.              — Ну, конечно, — тянет Джек, — все это не имеет значения, если вратарь будет просто стоять и ничего не делать.              Корт затихает.              Из газет, слухов или просто находясь рядом с Эндрю все были научены тем, что так с ним разговаривать — вполне может быть приравнено к подписанию себе смертного приговора. Джек в особенности должен это знать — больше, чем кто-либо другой. У них с Эндрю не задалось с самого начала, когда почти сразу, с того дня, как он приехал, стало ясно, что у Джека проблемы с Нилом.              Эндрю не из тех, кто вступает в битвы за других, если его об этом не просят, но это также не означает, что он должен вести себя смиренно. Это игра, в которой нужно выждать подходящего часа, пока ребенок ошибется и даст ему пространство для маневра — никаких сдерживающих факторов.              В основном у Джека, кажется, хватает навыков самосохранения, чтобы держаться подальше или маскировать свои нападки — как в этом случае, когда он не говорит это прямо Эндрю, даже не смотрит на него, но все знают, кого он имеет в виду.              Какая жалость, что у Эндрю нет сил убить его сегодня. Даже для того, чтобы просто сфокусировать взгляд требуется слишком много усилий. Может быть, в другой раз.              Наступает момент тишины, в который, как Эндрю предполагает, все ждут его возмездия.              — Почему бы тебе не беспокоиться о своей линии, как мы о своей, — говорит Мэтт, снимая напряжение. Он стоит позади Кевина, скрестив руки на груди. Он возвышается над Джеком, который сам по себе довольно высокий, но Мэтт — гигант, и он может заставить большинство парней выше среднего роста выглядеть маленькими.              Джек хмурится, но не может полностью игнорировать Мэтта. Мэтт — самый опытный игрок в команде, даже несмотря на Кевина и Нила. Уже одно это приносит ему толику искаженного уважения Джека, хотя и не мешает ему произнести:              — Нет смысла пытаться исправить линию, если наши ворота широко открыты для другой команды.              — Если ты реально так считаешь, — встревает Кевин стальным тоном, — тогда тебе вообще не следует играть.              Джек бледнеет. Великий Кевин Дэй изволили-с высказаться, но на этот раз острые шипы были направлены в его сторону — и очевидно, что Джеку это не нравится.              Кевин даже не смотрит на него, пренебрегая им. Джек сжимает руки в кулаки. Он отводит взгляд в сторону и пристально смотрит на Эндрю. Эндрю смотрит в ответ, его лицо совершенно безэмоционально. Джек опускает глаза.              Дверь корта распахивается, когда Ники и Аарон возвращаются с перерыва на воду. Ники балаболит ни о чем, как обычно, но Аарон сразу же выглядит настороженным, как будто может чувствовать напряжение. Он смотрит на Эндрю. Эндрю отводит глаза как раз вовремя, чтобы не заметить его взгляд. Он начинает стягивать перчатки, засовывая их в шлем.              — Что ты делаешь? — спрашивает Кевин, когда Эндрю с грохотом роняет ракетку на пол.              Эндрю не отвечает. Он направляется к двери корта, хотя у них остался еще час тренировки. Кевин кричит ему вслед, но Эндрю продолжает идти. Джек прячет мерзкую усмешку за кулаком в перчатке, когда Эндрю проходит мимо. Глаза Аарона прожигают затылок.              Эндрю захлопывает за собой дверь корта. Ваймак, Дэн и Нил не сводят с него глаз. Эндрю не останавливается. Ваймак бросает на него этот свой оценивающий взгляд, и Эндрю полностью игнорирует то, как смотрит на него Нил.              — Эй, — начинает Дэн, — ты куда? Ты не можешь уйти…              Эндрю уже прошел мимо них, поэтому он не знает, почему Дэн прервалась, но ему все равно. Он толкает дверь раздевалки, уже сдергивая с себя части снаряжения и небрежно бросая их на пол, прежде чем он даже достигает своего шкафчика. Он срывает с крючка полотенце и заканчивает раздеваться. Он оставляет повязки на руках, надевает тапочки для душа и направляется к кабинкам.              Он не знает, как долго находится там. Он держит руки на плитке перед собой, свешивает голову и позволяет воде стекать по спине, достаточно горячей, чтобы сжечь, сжечь, сжечь все без остатка.              Его кожу покалывает и от нее исходит пар, когда он наконец выключает душ и идет в раздевалку, чтобы одеться и упаковать экипировку. Нил ждет его возле шкафчика, все еще одетый в свое громоздкое снаряжение и тренировочную форму, со скрещенными на груди руками.              Эндрю почти не смотрит на него, прежде чем пройти мимо. Он слышит характерный скрип кроссовок Нила для корта, когда тот следует за ним со стадиона на парковку и до самой Мазерати. У Эндрю в руке ключи, но он не пытается сесть в машину. Он роется в карманах куртки, вытаскивая пачку сигарет и зажигалку.              Первая затяжка обжигает ему горло.              На улице теперь немного приятнее. Туман рассеялся, и стало теплее, чем в последнее время. Ветер не пытается прорваться под одежду Эндрю, впиться в его кожу. Он дует мягко, ровно настолько, чтобы закинуть прядь светлых волос ему в глаза. Солнце светит, хотя оно кажется далеким, словно люминесцентная лампочка, висящая на веревочке. Эндрю скучает по серому цвету — он чувствует его более подходящим для своего настроения.              Он поворачивается и обнаруживает, что его ждет Нил. Эмоция, о которой Эндрю не знает, мелькает на его лице, а затем скрывается за ледяными голубыми глазами.              Расстояние между ними кажется преогромным — первобытным, плотоядным, готовым поглотить Эндрю целиком. Нил находится не дальше десяти футов, но его словно нет. Нет, он здесь, но, может, он изменился. Обернулся чем-то. Эндрю думает об этих иллюзорных картинках: ты так долго смотришь на что-то, видя то, что всегда видишь, а потом кто-то указывает на это, и весь образ меняется, и ты не можешь вернуться к тому, что видел раньше.              — Тренер сказал, что ночью ты был у него, — Нил делает шаг ближе.              Достаточно одного взгляда. Эндрю искоса смотрит на него, и Нил останавливается, все еще находясь на расстоянии добрых нескольких футов. Пропасть расширяется.              Эндрю еще раз затягивается сигаретой, позволяя дыму унестись, когда выпускает тонкую струйку.              — Как все прошло с Бетси?              Эндрю пожимает плечами. Он наблюдает, как его пальцы стряхивают пепел на асфальт, ища оставшееся пятно чернил на их кончиках. Вместо этого его взгляд скользит по рукам Нила. Загорелым, истерзанным линиями и усеянным шрамами формы идеальной окружности, с ногтями, обкусанными под корень. Эти же руки — единственные, о которых Эндрю когда-либо просил, единственные, которые он когда-либо хотел видеть на своей коже.              Он представляет, как они засовывают газетную вырезку в наволочку. Он отскакивает от горячей плиты.              — Ты бы сказал мне, — внезапно говорит Нил, и его тон становится более резким.       — Ты бы сказал мне, если бы это было плохо.              Эндрю смотрит на него. Он знает, что «это», о котором говорит Нил — это не его сеансы терапии. Эндрю подавляет желание скрестить руки на груди, почувствовать, как ножи прижимаются к его зудящим шрамам. Он встречается взглядом с Нилом.              — Да, — выдавливает он.              Нил отрывисто кивает. Бандана висит у него на шее, должно быть, она соскользнула. Он убирает волосы с лица — они слишком длинные, челка падает ему на глаза. Пальцы Эндрю дергаются по бокам, но он не делает ни шагу в этом направлении. Вместо этого он прислоняется к машине.              — Ладно, — говорит Нил, глубоко вздыхая. Он хмурится, затем снова кивает, но на этот раз, похоже, это больше касается самого себя. Он делает шаг назад, его глаза всматриваются в лицо Эндрю. — Ты обратно в Башню?              Эндрю пожимает плечами.              Небольшая морщинка между бровями Нила становится глубже.              — Ладно, — говорит он снова. — Напишешь мне?              Эндрю стряхивает пепел, хотя и не затянулся.              — Позже.              Он смотрит на парковку, не на Нила, давая понять, что этот разговор окончен. Через секунду шаги Нила раздаются по асфальту, становясь все мягче и мягче, пока он идет обратно через парковку на корт. И только когда Эндрю слышит слабый скрип открывающейся двери стадиона, он решает посмотреть в том направлении.              Как только Нил открывает дверь, он отпрыгивает назад, а затем наклоняется вперед, как будто блокируя кому-то выход. Эндрю не слышит ни слова из-за ветра, но видит, как шевелятся губы Нила. Он одергивает руку, затем Аарон проталкивается мимо Нила, прямо в сторону Эндрю. Он больше не одет в форму, и его волосы влажные после душа. Его лицо покраснело, как после пробежки нескольких кругов по корту.              Эндрю тушит сигарету подошвой ботинка и направляется к водительской двери. Он садится в машину и заводит двигатель. Аарон пробегает последние несколько метров между ними и цепляется за край открытой двери как раз перед тем, как Эндрю закрывает ее.              Эндрю уедет; Аарону решать, хочет он или нет, чтобы его протащили по асфальту.              — Куда ты? — Аарон фыркает, обеими руками сжимая металл изо всех сил.              Эндрю смеряет его взглядом. Он не ценит вновь обретенный интерес, который его близнец проявляет к его жизни. Пришло время положить этому конец, прежде чем Аарону придет в голову, что это — что бы он ни пытался установить между ними — это что-то новое.              Эндрю поправляет хватку на ручке двери, немного высовываясь из машины и наклоняясь в пространство Аарона. Он помнит слова, которые Аарон прорычал ему в библиотеке, но у него нет сил, чтобы вложить в них достаточно жара. Вместо этого они выходят холодными и неопровержимыми.              — Это не твоё, нахуй, дело.              От этих слов Аарон шарахается разинув рот, как будто он хочет поспорить. Эндрю не дает ему шанса. Он пользуется случаем, чтобы вырвать дверь из рук брата и захлопнуть ее между ними. Он сдает задом, и Аарон едва успевает отскочить с дороги, когда Эндрю вырывается с парковочного места.              Он игнорирует то, как образ Аарона в зеркале заднего вида сохраняется еще долго после того, как дорога растянулась на расстояние между ними.