Если бы ты правда ничего не любил [if you really love nothing]

      У Эндрю плохой день.              Не Плохой День. Не тот день, когда он вытягивает себя из ночи, будто из бочки со смолой. Не тот день, когда кошмары цепляются за каждую тень; когда даже ощущение одежды на его коже раздражает, не говоря уже о том, чтобы позволить другому человеку прикоснуться к нему. В те дни Эндрю даже не встает с постели. Он игнорирует то, как Нил нависает над ним, а Кевин читает лекции о пропуске пар и тренировок, и наблюдает, как солнечный свет ползет по стене, ожидая пока этот день закончится.              Нет, у Эндрю обычный плохой день. Тот, где он проснулся, и все было в порядке; отправился на свои первые несколько пар, будучи в порядке. Это было тогда, когда он потратил тридцать минут на то, чтобы дойти до своей последней за день пары — через кампус, при холодном ветре в минус 1 градус, в гору — только для того, чтобы добраться до двери и увидеть табличку, приклеенную к дереву — Социология у группы 3423 с АНДЕРСОНОМ отменяется — его день превратился из «все в порядке» в «плохой».              Добавляя еще одну обиду к предыдущей, очередь в кафетерии кампуса была достаточно длинной, чтобы дважды обернуться по внутреннему периметру, и планы Эндрю получить хотя бы что-нибудь уже готовое и горячее, чтобы согреть замерзшие руки, пошли прахом.              К тому времени, когда он возвращается в Лисью Башню, дрожа и чувствуя, что кончик его носа отвалился где-то метров восемнадцать назад, его негодование сменилось раздражением и превратилось в чистое изнеможение. Он решает, что воспользуется внезапно освободившимся временем с умом, укроется одеялом и вздремнет, как только вернется домой.              Тем не менее, он пишет Нилу полное матов сообщение о своем бесполезном путешествии по кампусу и разражается тирадой в адрес длинных очередей за кофе, пока поднимается на лифте на третий этаж. Это помогает ему почувствовать себя немного лучше.              Он чувствует вибрацию у бедра, когда заходит в пустую комнату общежития. Внутри темно и прохладно, и Эндрю сбрасывает обувь у двери, потирая онемевшие пальцы ног о ковер. Он достает телефон из кармана.              Это Нил отвечает на его сообщения, хотя Эндрю знает, что у него сейчас пара по химии. Это неудивительно. Нил всегда выходит из аудитории с затуманенными глазами и с отчетливым отпечатком уголка учебника на щеке. По крайней мере, если он пишет Эндрю, это значит, что он проснулся.              наркоман: вот что получаешь, не проверяя свою электронную почту              Вообще без сочувствия. Еще и лицемерно.              Эндрю: пошел ты нахуй              наркоман: ¯\_(ツ)_/¯              Эндрю: кто тебя этому научил              наркоман: Мэтт              Эндрю: отвратительно              Эндрю: удели внимание своим парам, научись хоть раз чему-нибудь полезному              наркоман: но это скучно, я не зря забросил это в прошлом семестре              наркоман: потому что это отстой              Эндрю перестает отвечать. Он отказывается быть потакателем для Нила.              Он идет по коридору в спальню. Он не дергает выключатели, используя для осмотра свет, просачивающийся через серую грязь в окне. В результате он чуть не споткнулся о сумку Нила, торчащую наполовину из шкафа. Нилу до сих пор не удалось распаковать вещи после лыжной поездки, из которой они вернулись неделю назад, и вместо этого он решил жить, как есть.              Нил — на удивление неряшливый сосед по комнате. Эндрю предполагал, что он будет придерживаться аккуратности — вспоминая об одной тщательно упакованной спортивной сумке, которую он впервые перерыл больше года назад, — но Нил держал все так тщательно сложенным только потому, что, во-первых, там было нечему толком образовывать бардак из-за малого количества вещей. Но, что более важно, это был защитный механизм. Он не доверял никому из них.              Теперь он оставляет свои вещи повсюду; одежда беспорядочно висит по стульям, блокноты раскиданы, рюкзак валяется у двери, обувь разбросана по всей комнате. Эндрю был бы раздражен, и это так, но есть что-то в явном доверии, о котором говорит этот хаос, что удерживает его от того, чтобы что-либо предъявить.              Кроме того, он Нилу не блюститель.              Тем не менее, сумка что-то напоминает Эндрю.              Он приседает, роется в боковом кармане и, ощупывая внутренности, вытаскивает ключи Нила. Нил случайно взял их на горнолыжный курорт, даже когда они ему были не нужны, слишком привыкший к их весу и ощущениям в карманах, и он боялся, что потеряет их на склонах, поэтому засунул их поглубже в сумку для большей сохранности. Потом идиот забыл, куда он их положил. Хотя, честно говоря, Эндрю до сих пор об этом тоже не думал.              Он подбрасывает ключи и ловит их ладонью, некоторое время размышляя. В конце концов, он подходит к койке Нила и запрыгивает на вторую снизу ступеньку лестницы, чтобы добраться до подушки Нила.              Здесь Нил обычно хранит свои самые важные вещи. Не такие вещи, как его старая фанатская папка и официальные документы на «Нила Джостена» — этим вещам все еще место в сейфе, спрятанном в глубине шкафа.              Вместо этого под подушкой Нила Эндрю видит множество предметов, которые Нил, и только Нил, считал важными, как дракон свои сокровища. Объекты варьируются от повязок Нила, его телефона, ключей и отмычек до отвратительной оранжевой банданы, которую он использует, чтобы придерживать волосы во время игр, потрепанной копии Франкенштейна, которую Рене купила ему на блошином рынке — после они долго обсуждали Мэри Шелли и DVD с «Дорогой домой», украденный из запаса Мэтта со старыми диснеевскими фильмами, хотя Эндрю отказывается верить, что Нил его вообще смотрел и, вероятно, просто добавил сюда из-за названия. А совсем недавно на Рождество Дэн подарила ему брелок — маленькую серебристую лисичку, висящую на тонкой цепочке.              Честно говоря, привычные ритуалы Нила относительно сна (или его отсутствия) имеют больший смысл, если знать, что он спит на куче хлама.              Итак, Эндрю поднимает подушку и не удивляется тайнику; минус телефон, ключи и повязки. Он собирается положить ключи, но посреди кучи предметов видит небольшую зажигалку.              Она принадлежит Эндрю, по крайней мере, так было до тех пор, пока она не пропала несколько дней назад. Это просто дешевка, которую он купил на заправке. Она голубая… но не то чтобы Нил взял ее из-за цвета и хранил, хотя жидкость в ней закончилась, или же она что-нибудь значит, потому как идиот нападающий стащил ее и добавил в свою коллекцию вещей, на куче которых он чувствует необходимость зысыпать каждую ночь.              Эндрю смотрит на зажигалку. Непроизвольно он сжимает подушку сильнее, и он чувствует, как что-то шуршит под его пальцами. Он кладет ключи в карманы, чтобы руки были свободны, затем залезает в подушку и вытаскивает мятую вещь из наволочки.              Это газетная вырезка, беспорядочно сложенная пополам, как будто Нилу хотелось как можно скорее скрыть ее из виду, поэтому он засунул ее туда; края были неровными и рваными.              Именно здесь Эндрю начинает чувствовать, что, возможно, это зашло слишком далеко; слишком схоже с тем, когда он впервые просматривал спортивную сумку Нила и фанатскую папку. Это слишком похоже на пересечение границы, на которую ему не дали явного разрешения, как будто он сводит на нет все доверие, которое они создали за последний год, снимая все слои.              Он собирается положить бумагу обратно, но что-то бросается в глаза. Край предложения. Он видит слова: Доктор Пру…              Прежде чем он успевает это обдумать, он раскрывает вырезку, тянется к лампе, прикрепленной к изголовью кровати Нила, моргает, пока его глаза привыкают к новому свету.              Взгляд на это выбивает из колеи. Сначала просто сильным ударом, как будто кто-то врезал поддых, затем кровь приливает обратно.              Это некролог. Про доктора Алана Дж. Пруста, 59 лет, который умер в августе прошлого года.              Эндрю все читает. Затем ненавидит себя, потому что теперь эти слова навсегда останутся в его мозгу. Он будет видеть их каждый раз, когда закроет глаза.              Любящий отец, оставивший двух дочерей. Его всегда будет им не хватать.              Здесь также фото. Небольшой черно-белый профессиональный снимок мужчины средних лет, одетого в лабораторный халат, со стетоскопом на шее, с прищуренными глазами за очками и улыбкой.              Воспоминания захватывают его. Они поднимаются вверх, густые и удушающие, как дым, и его разум, его предательский разум словно снова там. В Истхейвене. Чувствует запах больничного дезинфицирующего стирального порошка, уткнувшись лицом в подушку. Руки касаются его, хватают; зубы кусают, берут, всегда берут.              И что случилось дальше, Эндрю? Я хочу быть максимально точным...              Вылезти наружу — все равно, что выбраться из горячей, липкой смолы, но он сосредотачивается на своем дыхании, на закреплении себя в настоящем. Он оглядывает комнату, видит постер Кевина с Троянцами, видит дурацкие кроличьи тапочки Нила, которые ему купил Ники.              Ты находишься в Пальметто, в Лисьей Башне, в своей комнате в общежитии.              В его голове звучит голос Би, как всегда спокойный и хладнокровный.              Ты чувствуешь себя в безопасности, Эндрю?              Он отступает от лестницы у кровати, листок выпадает из его рук. Он летит на пол и приземляется лицом вниз. Эндрю долго тупо смотрит, уставившись на него, все еще борясь с притяжением воспоминаний. Его рука дергается, чтобы потянуться вниз и разорвать это, выбросить в мусоропровод, сжечь дотла. Затем его взгляд фокусируется, и он видит, что на обратной стороне бумаги выведены толстые черные буквы, не имеющие никакого смысла. Пока они не обретают этот смысл.              Сделано. Подумал, ты захочешь это знать              СХ              Чтобы собрать это воедино, требуется всего лишь минута.              Бумага была в наволочке Нила; не сокровище в коллекцию, а секрет, который нужно скрывать. «Несчастный случай», о котором газета сообщает как о ДТП, где виновник скрылся с места преступления, не оставив каких-либо зацепок. Слова на обороте.              Сделано. СХ. С. Х.       Стюарт Хэтфорд.              Эндрю знает. Он ищет доказательства. Доказательства того, что дядя Нила подстроил это, чтобы работа была выполнена должным образом. Потому что Нил попросил своего дядю — Мориям — убить Пруста.              Эндрю не уверен, как долго он стоит там, глядя на газетную вырезку, но возвращается из своих мыслей, когда слышит, как открывается входная дверь. Он наклоняется и поднимает вырезку с пола, не обращая внимания на то, как она обжигает кончики пальцев, словно пламенем, и засовывает ее обратно в наволочку. Он бросает подушку на кровать Нила. Нил все еще должен быть на парах, а Кевин еще не должен вернуться, если только Эндрю не потерял больше времени, чем он думал. Все может быть. Сейчас все кажется таким нереальным.              Эндрю сгибает запястья внутрь, и его ножи впиваются в кожу прямо в точки пульса; напоминание о том, что они есть, их не забрали. Дополнительная связка ключей в его кармане кажется тяжелой, угрожая утянуть его вниз, когда он выходит из спальни в гостиную.              Ники с тяжелым вздохом падает в кресло-мешок, откидывает голову назад и закрывает глаза. Эндрю смотрит на входную дверь — дверь, которую он определенно запирал — и снова на своего кузена.              Он подходит и пинает Ники, не обращая внимания на крик удивления и боли.              — Как ты сюда попал?              Ники потирает голень.              — Господи, Эндрю, я думал, у тебя пары, — он прищуривает глаза, его тон становится родительским. — Ты не прогуливаешь? Ты же не прогуливаешь, да?              Эндрю просто смотрит на него.              Ники сдувается.              — Послушай, не злись, ладно? Мне просто очень нужно уйти прямо сейчас, чтобы сохранить рассудок.              Эндрю отказывается менять тему.              — Ты взломал замок.              Ники фыркает.              — Нет, я использовал свой ключ, — он держит ключи, о которых идет речь, как будто думает, что это способно впечатлить Эндрю. Он самодовольно ухмыляется. — Я оставил себе копию на случай чрезвычайной ситуации, и что ты думаешь? Последние пару дней она действительно пригодилась.              — Последние пару дней, — невозмутимо повторяет Эндрю на манер попугая.              Он протягивает руку. Ники смотрит на него и выпячивает нижнюю губу, пытаясь вызвать жалость. Эндрю смотрит, не моргая. Ники вздыхает и вкладывает ключи в ладонь Эндрю. Эндрю сразу же начинает отсоединять нужный ключ от кольца с другими.              — Ты такой несправедливый, — скулит Ники, растягиваясь на спинке кресла-мешка.              — Ты здесь больше не живешь, Ники, — Эндрю бросает ему ключи обратно, ударяя ими в грудь. — Возвращайся к себе.              Он подходит к своему столу и открывает окно.              — Я не могу, — протестует Ники. — Ты не понимаешь. Там просто кошмар.              Эндрю игнорирует его, слишком утомленный, чтобы тратить силы на то, чтобы физически вышвырнуть своего кузена. Он чувствует будто в глаза попал песок, как обычно бывает после долгого сна. Или как будто он давно не моргал. Он достает сигареты и зажигалку, которую держит в верхнем ящике стола. Она голубая. Это напоминает ему о тайнике Нила, ключах в кармане, а затем о вырезке из газеты. Он почти ломает сигарету пополам, сжимая ее зубами и щелкая зажигалкой. Эта тоже почти закончилась.              Ники продолжает, невзирая ни на что:              — Мэтт счастливчик, потому что он может просто сбежать в комнату Дэн, когда захочет, а мне придется оставаться в няньках. Почему гетеросексуалы всегда в выигрыше?              Эндрю понятия не имеет, о чем говорит Ники. Он прикуривает сигарету, а затем выбрасывает зажигалку в окно, наблюдая, как она уплывает по воздуху к земле, пока маленькое голубое пятнышко не исчезает из виду.              — Аарон доводит меня так, что я уже готов лезть на стену. Как будто он снова в старшей школе, только намного хуже, потому что он не перестает слушать эти ужасные, депрессивные кантри-песни. Кантри, Эндрю.              Эндрю выпускает дым из окна, слушая лишь вполуха. Он просовывает большой палец под ткань повязок и проводит им взад и вперед по гладкой коже шрама. Голос Ники на удивление похож на якорь, удерживающий воспоминания под контролем. Эндрю держит одну руку на этом спасательном тросе, цепляясь за него для сохранения равновесия.              — Он последний раз был в душе три дня назад и смотрел «Титаник» четыре раза подряд. Знаешь, насколько нужно быть преданным зрителем, чтобы посмотреть «Титаник» четыре раза подряд? Это трехчасовой фильм, Эндрю. Я бы хотел, чтобы он… занимался с таким усердием буквально чем-нибудь еще.              Эндрю пускает дым, стряхивает пепел, потирает шрамы большим пальцем.              Ники вздыхает.              — Я сказал ему, что если он снова не начнет ходить на пары, я заберу его плестейшн, но, видимо, эта угроза на него больше не действует, потому что он «взрослый человек», и у меня нет над ним «авторитета», но такими темпами он не сдаст зачеты, а потом потеряет стипендию, и что, по его мнению, он тогда будет делать, ну серьезно? — Ники шевелится, слышится хруст наполнителя кресла. — Убиваться и бросать свою жизнь на ветер только потому, что твоя девушка рассталась с тобой — это так в стиле гетеро. Где драма — трагедия.              Эндрю поворачивается к нему.              — Что.              Ники моргает.              — Что?              — Они расстались.              Ники смотрит на него какое-то время, прежде чем откинуть голову назад и застонать.              — Я думал, вы двое прорабатываете свои проблемы, — он поднимает голову. — Вы, ребята, все еще ходите к Бетси вместе, верно?              Простой ответ — да, но нет, не совсем так. Они прекратили свои совместные сессии в первой половине лета, когда Аарон сбежал, чтобы побыть со своей чирлидершей и ее семьей. Затем Аарон вернулся на суд. После суда жаркое напряжение, которое обычно сопровождало их совместные сессии, сменилось гробовой тишиной, несмотря на доблестные усилия Би. Аарон по-прежнему появляется у машины Эндрю почти каждую среду, но Эндрю, возможно, с таким же успехом мог бы носиться с призраком, учитывая все внимание, которое они уделяют друг другу.              Поскольку это не сильно повлияло на команду — никоим образом, чего нельзя было сказать о первокурсниках, — Нил не разработал каких-либо безумных и безжалостных планов по решению их проблем. Эндрю даже не знал, заметил ли Нил, что близнецы вернулись к той точке, где они были в прошлом году; не разговаривая друг с другом и вообще не замечая друг друга.              Судя по всему, Нил был не единственным, кто этого не заметил. Эндрю не отвечает Ники, просто смотрит на него, позволяя тишине говорить самой за себя.              Ники тяжело вздыхает.              — Кейтлин рассталась с ним, типа, два дня назад? — он хмурится, как будто ему нужно об этом подумать. — Они поругались на горнолыжном курорте — это была какая-то глупая причина — но, видимо, с Кейтлин хватит, и она порвала с ним. Аарон теперь совсем разбит. Он стал полноценным подростком, переживая свой первый разрыв, и да, Аарон — мой двоюродный брат, и я люблю его, и мне его жаль и все такое, но этих «Я никогда не отпущу, Джек» больше, чем я могу вынести, понимаешь?              Эндрю игнорирует это и поворачивается обратно к окну, выпуская дым. Он ничего не чувствует по поводу этой новости, кроме, может быть, некоторого оправдания. Все эти годы Аарон обижался на него, так сильно боролся с его поводком, и теперь посмотрите, к чему это его привело.              Эндрю только что докурил сигарету, когда на входной двери щелкнул замок. Его плечи непроизвольно напрягаются, но он заставляет их опуститься вниз, когда дверь распахивается, впуская раскрасневшегося от ветра Нила, за которым следует столь же растрепанный и недовольный Кевин. Нил выглядит живее, чем Эндрю видел его за последние несколько дней. У него с собой два стаканчика кофе, которые он ставит на журнальный столик. Когда он поднимает глаза и встречается с Эндрю взглядом, рука Эндрю скользит к его карману, сжимая ключи Нила настолько сильно, что остаются следы на ладони.              Ники оживляется при виде них.              — Ты выглядишь бодрым, Нил. Что-то случилось?              Нил поднимает бровь при виде Ники, но не задает вопросов и уходит на кухню. Кевин плюхается в другое кресло-мешок, скрестив руки на груди. Нил возвращается с ореховыми сливками, которые нравятся Эндрю, и ставит их рядом со стаканчиками на журнальном столике. Эндрю мельком замечает повязки Нила, когда рукава его толстовки задираются, и Эндрю думает о тайнике, о бумаге и бам — это словно оползень; как эффект домино, каждый раз. Он выбрасывает окурок в окно и смотрит, как он падает.              — Маркус выбил у Кевина кофе из рук, — весело говорит Нил. — Это было прекрасно.              Кевин тихо возмущается, еще глубже устраиваясь в кресле.              — Я пытался дать ему несколько советов. Ему не обязательно было быть таким мелочным.              Ники хмурится, но без сочувствия.              — Черт, я всегда пропускаю годную драму.              — Эллисон была там, — говорит Нил. — Я думаю, она засняла это на видео.              Кевин хмурится.              — Эти первокурсники никогда не станут лучше. Если они не способны воспринимать конструктивную критику, им нечего делать на корте.              — Ты сказал ему, что он неряшливо работает ногами и что у слепого вомбата больше шансов остановить нападение, чем у него.              — Ну, это правда, — фыркает Кевин.              Нил закатывает глаза, снимая крышку с одного из стаканчиков — Эндрю при этом мельком замечает логотип кафетерия кампуса — и наливает в кофе щедрое количество сливок. Нил перемешивает кофе мешалкой, затем, даже не глядя на него, подносит его к Эндрю и ставит на стол рядом с его коленом.              Эндрю смотрит на стаканчик. Наблюдает, как сливки кружатся и смешиваются с темной жидкостью.              Нил возвращается к журнальному столику и отбивает руку Кевина от второго кофе.              — Нет, — он указывает на него упрекающим пальцем. — Сиди здесь с отсутствующим кофе.              Кевин хмурится еще сильнее и разгоняет тираду о кофеине и его ужасных последствиях для здоровья, которые могут быть правдой, а могут и не быть. Нил игнорирует его и подходит к столу Эндрю. Эндрю снова смотрит на кофе на своем столе и не делает попытки прикоснуться к нему. Он вытаскивает руку из кармана.              Нил наблюдал за ним, поэтому его глаза сразу же устремляются на ключи. Они расширяются.              — Это они...?              Кевин и Ники увлечены спором о том, как лучше всего пить кофе, и не обращают на них внимания, но Нил все равно говорит тихо. Он тянется к ключам. Эндрю игнорирует его протянутую руку и бросает их на стол Нила рядом с тем местом, куда тот прислонился. Костяшки пальцев болят от того, как сильно он их сжимал.              — Где ты их нашел? — Нил берет связку, с почтением обводя пальцами контур ключа от дома в Колумбии.              Эндрю отводит взгляд и пожимает плечами. Даже краем глаза он замечает какими сильно голубыми-голубыми кажутся глаза Нила, такими голубыми на фоне серого неба.              — Спасибо, — тихо говорит Нил.              Эндрю этого не признает. Он смотрит в окно, пытаясь увидеть голубой проблеск зажигалки в сухой траве внизу.              ——              Эндрю лежит в кровати и смотрит на поперечные планки койки Нила. Он не знает, который час; не знает, как долго он лежит там совершенно неподвижно, не желая поддаваться сну. Он чувствует тяжесть бумаги под наволочкой, как будто она давит на него; может видеть перед глазами картинку и слова так, как будто они проецируются на его веки.              Щедрый. Добросердечный. Его будет так не хватать. Так не хватать. Так не хватать.              Он откидывает одеяло. Воздух в комнате кажется затхлым, и, несмотря на прохладу, футболка на нем влажная и неприятно прилипает к телу. Часы на тумбочке Кевина показывают: 2:43 ночи. Эндрю встает с кровати. Кевин храпит, его гигантское тело выглядит бесформенной глыбой в темноте, а Нил остается тихим в своей кровати над кроватью Эндрю. Эндрю бесшумно выскальзывает в коридор.              Он перемещается по их комнате в полной темноте, не зажигая ни единого источника света по пути на кухню. Он приоткрывает микроволновку в качестве единственного источника света, и крошечный осколок оранжевого свечения кажется неясным и хрупким, а тьма давит на границы.              Эндрю знает, что в шкафчике под раковиной, рядом с чистящими средствами и аптечкой, есть виски, и Нил настаивает, чтобы они хранили одну бутылку. Он думает о том, чтобы налить себе стакан или, может, просто сделать глоток прямо из горла; взять с собой на крышу эту бутылку, сбросить с края и смотреть, как прелестные осколки мерцают в свете уличных фонарей. Вместо этого он достает небольшую кастрюлю и наполняет ее молоком из холодильника, срок годности которого почти истек.              Виски для совсем других ночей. Это крыша, сигареты и ветер, хлещущий по щекам. Горячий шоколад — это... кабинет Би с ее масляным диффузором, проигрывателем со звуками природы и бледно-желтыми стенами. Это утешение.              Он двигается бесшумно. Это его вторая натура, и это хорошо, потому что его тело определенно работает на автопилоте, а разум теряется в пузыре красно-оранжевого света микроволновки. Такое ощущение, будто он наблюдает за работой чьих-то рук, когда вытаскивает их (нелегальную) одноконфорочную плиту и ставит на нее кастрюлю. Он бродит по небольшому пространству, собирая все остальное, что ему нужно — кружку, ложку, какао-смесь, корицу — и выстраивает их в аккуратный ряд на столешнице. На мгновение они выглядят так же, как фигурки Би. Затем он моргает и изображение пропадает.              По плитке позади него раздается тихий, осмотрительный шорох. Эндрю поворачивается и видит Нила, стоящего в дверном проеме, с растрепанными после сна волосами, в слишком большой футболке, поглощающей его, и потирающего угол глаза мизинцем. Его кроличьи тапочки выглядывают из-под штанин пижамы.              Эндрю умеет быть тихим и знает, что не разбудил Нила. Нил просто каким-то образом узнал. Он всегда знает. Точно так же, как Эндрю всегда знает, когда с Нилом что-то не так.              Не то чтобы с Эндрю сейчас что-то не так. Не-а. Он просто не может уснуть. Не по какой-то конкретной причине. Не потому, что его душит тяжесть конкретного обрывка газеты, конкретного комплекта ключей, спрятанного под конкретной подушкой над ним. Эндрю вообще не думал о вырезке с тех пор, как нашел ее.              И тем самым, конечно, он имеет в виду, что это все, о чем он мог думать.              Но это как раскаленная поверхность плиты; каждый раз, когда он подносит руку слишком близко, то обжигается и одергивает ее. Однако, в конце концов, он как мотылек, стремящийся к огню; он не может оставаться в стороне, даже если это может его поглотить.              Он разочарован в себе. Это не должно что-то значить… это ничего и не значит. Он не должен ничего чувствовать по этому поводу… и он не чувствует. Быть обиженным означает, что ты позволяешь себе открыться, а Эндрю не делал этого, чтобы его что-то обижало. Наличие чувств означает, что это все имеет значение, но это не имеет значения, ничего не имеет значения.              Молоко почти выкипает. Эндрю вовремя поворачивается к нему и снимает с огня. Горячая конфорка выжигает на его веках образ оранжево-красного круга, который остается с ним в темноте. Он выдергивает шнур из стены, наливает горячее молоко в кружку и ставит кастрюлю в раковину.              Все это время Нил наблюдает за ним.              Он стоит в дверном проеме, не приближаясь ни на шаг, и это заставляет Эндрю стиснуть зубы, добавляя смесь горячего шоколада и разминая комочки обратным концом ложки. Нет причин, по которым Нил должен так за ним наблюдать. Он не вел себя странно по отношению к Нилу, потому что это означало бы, что что-то случилось, но ничего не случалось, ничего не имеет значения...              — …Дрю, — голос Нила мягкий и сонный, первая часть имени Эндрю произносится так, будто это полузабытый сон. — Ты…              Эндрю хотелось бы фыркнуть и сказать что-нибудь остроумное, но пространство между ними кажется слишком плотным, слишком мягким, и он думает, что оно может просто впитать слова, может просто поглотить их, поэтому он ничего не говорит. Он садится на столешницу, и Нил наконец приближается. Он прислоняется к столешнице напротив, и они наблюдают друг за другом в скудном свете микроволновой печи.              Эндрю подумывает о том, чтобы швырнуть кружку через всю комнату, просто чтобы посмотреть, не вздрогнет ли Нил. Вместо этого он делает глоток, сердитый глоток. Это обжигает ему язык, как наказание, выжигает повисшие там уродливые слова. Тогда он выбирает нейтральные, потому что он сам нейтрален. Он не расстроен. Это ничто. Ничто ничего не значит.              Холодильник гудит. Кевин храпит достаточно громко, чтобы его было слышно через коридор.              Нил не настаивает. Он поворачивается и начинает заваривать чай из чайничка, которым кроме него никто не пользуется. Он двигается так же тихо, как и Эндрю, хотя Кевин спит как убитый, и вокруг нет никого, кого он мог бы потревожить. Он как будто пытается быть незаметным, пытается занять как можно меньше места. Словно он дает Эндрю пространство.              Но Эндрю подобен огню, а кислород только питает его, и он ненавидит это — этот закипающий гнев — поэтому он резко ставит кружку на стойку, ударяя ей и включает верхний свет. Ощущение сна рассеивается.              Нил смотрит на него широко раскрытыми глазами и моргает, пытаясь приспособиться к свету, но он не расстроен и не напуган.              Эндрю спрыгивает со стойки и смотрит на него в резком свете. Шоколад кажется горьким и неприятным на языке, как будто он переварил молоко. Нил держит руки по бокам, его пальцы дергаются, пытаясь дотянуться до чего-то, до оружия. Но затем Эндрю смотрит на его лицо, видит мягкость и понимание.              Эндрю делает шаг назад. Он чувствует как горячо рукам от кружки… обжигающе горячо, как будто он все равно напрямую коснулся ими плиты. Нил хмурится, но не выглядит расстроенным. Он выглядит расчетливым, как будто видит все части внутри Эндрю и хочет собрать их воедино.              Эндрю чувствует себя незащищенным. Его ладони ярко-красные на свету. Почему он включил свет? Он снова выключает его, погружая их во тьму.              — Дрю, — начинает Нил, но Эндрю уже разворачивается и направляется обратно в спальню.