Пальцы напряги

      Дружба Киры и Кристины зародилась на базе полного пиздеца в семье. Кто бы мог подумать, что за большими спортивными успехами спрятаны серьезные детские травмы — вечные драки, ссоры, приводы в полицию — и всё это прочно закрепилось в сознании девушек.       Шрамы на бровях и пальцах Медведевой хранят память о жестоких поступках человека, которого она не может назвать матерью — язык не поворачивается, и даже в мыслях это слово не проскакивает. Для дочери она не сделала ничего хорошего, кроме двух вещей: она её родила и отдала в футбольную секцию. Но не из-за того, что видела в Кире потенциал — просто дома она была обузой, мешалась под ногами, не давала спокойно бухать и «налаживать личную жизнь», поэтому Наташа решила сдать шестилетнего ребенка в интернат.       А Кира и рада, потому что не считая дачу бабушки и дедушки, академия стала для неё единственным местом, где было безопасно и спокойно. Раз в неделю дядя — брат Наташи — забирал её, чтобы сводить в тир или просто провести время вместе, но отношения с ним ухудшались с каждым годом, потому что племянница росла и с возрастом начала перенимать его повадки.       Она спорила с мужчиной, перебивала его, пытаясь доказать свою правоту, и в какой-то момент он не выдержал. Ей было четырнадцать, когда он впервые поднял на нее руку — отвесил мощную оплеуху.       — Ты — баба, а я — мужик. Не смей мне перечить!       Это повторяется на протяжении нескольких месяцев, пока после очередного тумака девушка не ложится в больницу с сотрясением мозга. Упала, — объясняет доктору в академии и отказывается рассказать правду даже под его заботливым взглядом. Мужчинам она больше не доверяет.       Наташа ведь изначально не была примерной матерью, и Кира к этому привыкла, а вот к Саше она с детства питала симпатию, потому в лучшие моменты её жизни дядя почему-то всегда был рядом. Когда отбор в команду проходила, когда матчи важные выигрывала, даже когда болезненные поражения переживала. Он воспитывал её настоящим мужиком сильным человеком и заставлял воскрешать боевой дух всякий раз, когда на глаза наворачивались слезы. В итоге сам же и сломал.       В следующий раз, когда он приезжает, Кира не выходит из комнаты. Сидит на своей кровати, прижав колени к подбородку, и упорно игнорирует входящий вызов. Ей не о чем с ним разговаривать. Проходит время, и он пропадает. Может, смирился. А может, просто спился. Как бы то ни было, Кире плевать: она не нуждается в обществе того, кто считает нормой причинять ей боль и смешивать её с грязью.       На время одного из отпусков, когда возраст уже дает право самостоятельно выезжать с территории академии, она спрашивает разрешения остановиться на даче у бабули с дедулей, а в дверях её неожиданно встречает Саша.       Она думала, что ясно дала понять свое нежелание продолжать общение, ведь он даже не извинился за всё, что натворил. Теперь вон стоит, улыбается, как будто ничего и не было, а Кира не может уехать — слишком соскучилась по бабуле с дедулей. Приходится терпеть.       И отбиваться. Потому что Кире уже шестнадцать, и она способна постоять за себя.       Синяков на теле, что бойкая девушка приобрела из-за нежелания отступать, уже не счесть. Кажется, она привыкла к нескончаемой борьбе, и это как будто бы вошло в норму — получать по лицу, ребрам и вообще по всему, что под рукой, и в ответ давать. Вернувшись в академию, она снова связь обрывает, а следы от побоев прячет за мешковатой одеждой, чтобы никто вопросов не задавал.       Спит Кира очень плохо. С детства она привыкла просыпаться от каждого шороха, потому что мать всегда поздно домой приходила — обычно пьяная — и все углы собирала, пока брела на ощупь до спальни. Совсем маленькая когда была, Кира прислушивалась, переживала, как бы та не упала. Хоть бы наебнулась, — надеялась, повзрослев.       И в одну из ночей она особенно мучается, потому что девчонки этажом выше устроили бурную вечеринку и никак не хотели расходиться. На часах половина двенадцатого.       Как их ещё тренеры не спалили?       Кира с завистью оглядывает соседку по комнате, что уже давно храпит, и наконец решает выйти на улицу, подышать воздухом, раз спать не получается. Одеваться лень, домашние шорты и футболка сойдут — решает она, ведь никого, кажется, возле корпуса нет. Все спят. Кроме блядского второго этажа.       Прогуливаясь вдоль здания, она думает о будущем. Что ее ждет через пять лет, в двадцать один, когда из академии выгоняют во взрослую жизнь? Хотелось бы, конечно, попасть в состав первой команды, где взрослые контракты подписывают. Хотелось бы выигрывать кубки, завоевывать медали. А особенно хотелось не просто играть в основе, а быть капитаном.       Кира знала, что справится, потому что она всегда была лидером в коллективе. Не боялась брать на себя ответственность и вести людей за собой. Ей всегда доверяли важные задачи, индивидуальные разговоры с игроками, и многие из академии — даже старшие возрасты — знали Киру Медведеву именно как хорошего капитана.       — Эй. Чего не в постели, малая? — из потока мыслей её вырывает девушка примерно такого же роста, с длинными светлыми волосами, спрятанными под кепкой, и голубыми глазами, которые даже в темноте отливали лазурью. — Ты какого года?       Она старше. Кажется, года на два. Действительно на два — Кира убеждается в этом, заметив год рождения на клубной кофте, и стыдливо опускает голову. Старшим нельзя показываться на глаза после отбоя — ходили слухи, что некоторые сливали информацию тренерам за сладкое.       — Я… гуляю, — она не хочет выдавать возраст, и та, похоже, это понимает. Держит паузу, нервно кусая губы. — Сдашь?       — Нет, — из кармана вытаскивает помятую пачку сигарет, — если не сдашь меня.       Кира с облегчением кивает, и новая знакомая ведет её в неизвестном направлении, взяв под руку. Они проходят мимо мужского корпуса, мимо полей и раздевалок и заворачивают за угол технического помещения.       — Здесь нас не увидят, — отвечает на безмолвный вопрос Киры блондинка и закуривает сигарету. — Так почему ты не спишь?       — Я пыталась, но там шумят.       — А, это мои. Мы Факел сегодня обыграли.       — Почему тогда ты не с ними?       — Кто-то пронес шампунь, и они бухают, а я, типа, не хочу завтра пиздюлей за это получать. Я, конечно, получу за них как капитан, но хотя бы башка с похмелья болеть не будет.       Тишина после этого напрягает, и пока Кира думает, что бы ещё спросить, замечает, как по ней пробегается изучающий взгляд.       — Откуда это? Только не пизди, что упала или что-то типа того. Сюда, — она показывает пальцем на багровые следы, выглядывающие из-под рукавов, — не падают.       Когда девушка в ответ демонстрирует на своих руках похожие отметины, Кира сдается. Она рассказывает всё про своих «любящих» родственников, и оказывается, что у той история похожая. Там брат, а иногда и отец, который появлялся два раза в год по праздникам, успевали оторваться по полной, прежде чем она попала в интернат.       Когда становится совсем холодно, чтобы продолжать разговор на улице, они возвращаются в корпус, и Кристина — так её зовут — предлагает пересечься после тренировки на следующий день. И Кира надеется, что наконец-то в этих стенах обрела близкого человека.

      ***

      — Хули ты не берешь трубку? — возмущается сама с собой, пока звук гудков продолжает резать слух. — Шума, блять.       Кира терпеливо висит на линии, чтобы оповестить подругу о том, что она стоит у шлагбаума рядом с манежем и уже заебалась её ждать, но звонок заканчивается предложением механического голоса оставить сообщение на автоответчик.       А Кристина не рассчитывала, что задержится. Не могла даже подумать, что невинное намерение въебать Индиго за дерзость превратится в невыносимое желание выебать прямо на скамейке в раздевалке.       Мокрая дорожка поцелуев тянется от шеи к подбородку, и от этих нежных, легких касаний Лиза оживает, зарываясь пальцами в густые волосы, а Крис воспринимает это как сигнал к действию и накрывает побледневшие губы своими. Лиза пробует забыться. Она отвечает на поцелуй так неуверенно, будто все еще ждет подвоха, а тело предательски поддается ласкам, подрагивая от каждого прикосновения.       Влажная ладонь смещается с груди и нагло проникает под нижний край полотенца, и Лиза резко отстраняется, когда чувствует скольжение пальцев вверх по внутренней стороне бедра. Её снова передергивает, потому что после него так еще никто не делал. Она вытягивает руку, заставляя Кристину сделать пару шагов назад.       — Нет, — она качает головой из стороны в сторону, пока ничего не понимающая Захарова тяжело дышит.       — Почему?       — Не могу.       Кира снова звонит, и на этот раз, недовольно цокнув, подруга отвечает, пока девушка напротив сгребает вещи в охапку и убегает в душевую, чтобы одеться.       — Ну наконец-то! Ты где?       — Щас приду я, не кипи.       Бросая последний взгляд на закрытую дверь, из-за которой был слышен шорох одежды, она покидает раздевалку, так и не решившись что-то сказать.