Тройка мечей

      Я плакала громкими протяжёнными всхлипами. Увидела пузырь крови, надувшийся из носа — и заплакала горше. Как жалко и глупо! Всё глупое, глупое, глупое. Винни сделал пару шагов ко мне. Эта женщина молчала. Демон повернул мою голову за подбородок влево-вправо, вверх-вниз. Вздохнул. Дрогнувшим голосом сказал: — Сделай лёд, — оглянулся к ней. — Ты умеешь. Сделай лёд. — Ты ничего не знаешь, — шумное дыхание, щелчок языком.       Она прикоснулась ко мне, и я с визгом отпрянула. Нет, она не может касаться меня… Не после этого удара. Мой плач перешёл в вой, я не могла остановиться. Только спряталась в ладони, заглушая крик. — Рейчел, — нет, ты не можешь обращаться ко мне, — Рейчел, посмотри на меня. — Ребекка, хватит. — Это моя дочь, Винчесто. Ты ничего не знаешь. — Я знаю, что ты ударила её. — И я сама с этим разберусь. — Хорошо… Хорошо. Рей, посмотри на меня, — он мягко убрал мою руку. — Рей, поговори с матерью, прошу.       Кровь, кровь, кровь… — Она мне не мать! — и снова скулёж. — Не давай ей снова ударить меня, пожалуйста… Она ударила меня! — Я буду здесь, хорошо?       Закивала. — Вам нужно поговорить, хорошо?       Мотнула головой. Нет, нет, она ударит меня… — Я тебя и пальцем не трону, слышишь? Рейчел! Слышишь?       Нет, нет, не трогай меня… — О, Шепфа… — это ты так говоришь? — Прости меня, слышишь? Прости…       Карен медленно повернулась к Джеку. Я всё ещё была прижата к залитому вином столу. «Прости», — сказала она дрожащим голосом, — «Джек, мальчик мой». И эта женщина ведь не передо мной извинялась. Не будь здесь Винчесто? Никаких извинений бы не было. Я замерла с полуоткрытым ртом. Я будто видела себя со стороны — кровавые сопли-слюни, выражение едва ли не слабоумия. Я не могу это пережить. Неужели я действительно этого заслуживаю?.. — Поговори со мной. — О чём? — гнусавлю, хриплю. Немного пришла в себя. Нет. — Я ненавижу тебя. — И я тебя тоже нет. Послушай, так не должно было случиться… Тебе не стоило делать то, что ты сделала.       И я тебя тоже нет… Не понимаю. Что это значит? И я тебя тоже нет… — Я не понимаю, что ты ответила. Я тебя тоже нет? Что это? — Ненависть… Где есть она, там есть любовь. — Нет, ты не это сказала. Что ты сказала? — Что я не испытываю ненависти к тебе. — Тоже? Ты сказала: тоже… Что это значит? Я тебя ненавижу! Что значит я тебя тоже нет? — Можешь говорить, что хочешь, Рейчел, но я не верю, что ты ненавидишь меня, — она обхватила меня за щёки, тесно наклонясь; не портрет, макросъёмка. Различимы капилляры белка и мельчайший узор серо-голубой радужки. Ледяными пальцами коснулась носа. — Стой. Нужно остановить кровотечение.       Я замерла. Затихла. Прикрыла глаза, ощущая холодок её бледной руки. Она сказала: — Не сломан… Пойдём, тебе нужно умыться.       Я тяжеловато встала, качнувшись. — Всё будет в порядке? — спросил Винни.       Она скривилась. Но искристое раздражение в одно долгое мгновение сменилось тлеющей печалью, и она ответила: — Всё будет хорошо.       Вот так они общаются меж собой. Есть что-то в них обоих общее… Не только красота, высокий рост, ладная фигура — как разобрать? Верность друг другу? Но почему, почему? Даже по разные стороны Равновесия… Мими сказала, что Винчесто считался одиночкой, но было ли это одиночеством на самом деле, если он всегда знал, что в мире есть она? Если поверить… Ребекка в ученическом обличии, ожидающая отчёта от Йора (так его звали?) по делу своей дочери (разве это я?), вдруг встретившая глазами… Он сразу узнал её под ложной личиной, чего, похоже, не сделал даже мой отец — если она наблюдала собственные похороны? А меня, свою единственную дочь? Мой бедный папа никого из нас не опознал, всего лишь человек… Куда ему тягаться с существом на порядок выше…       Я шла, крепко обхватив походный рюкзачок, в котором мы уже привыкли хранить бельё. Тут два отсека. Резко встала посреди тропы, принуждая к остановке и её, держащую меня за плечи. — Ты когда-нибудь любила моего отца?       Сжала меня сильнее. — Да. — Почему Винчесто? — Почему Люцифер? — Ах… Ты не поняла, что мы разные. Почему Люцифер?.. Потому что он захотел меня. Но меня хотел и Дино, хотела Мими, хотел Энди… Много кто до них…       От истерики ничего не осталось, всё уже вышло наружу криками и кровью. Я говорила тем ровным голосом, каким почти всегда говорила она. — Я поняла, — развернула меня лицом к себе. Тлеющая печаль… Вдруг убрала за ухо тёмную прядку, повела тыльной стороной ладони по моей скуле. — Ричард хотел, чтобы это была девочка, похожая на меня… Говорил, что такая красота должна повторяться снова и снова.       Первая настоящая ласка, вкрадчивый голос, что-то вроде любви… Я поцеловала её, и даже получила что-то вроде ответа, когда нашла языком её язык. С холодной ясностью, с истинной трезвостью поняла, как сильно ненавижу её, что это правда, что мне не нужна её вера, её признание этой ненависти, что это существует вне каких-либо взглядов и систем. Ох. Какая она прекрасная. Разве кто-то равнодушен к ней? Особая приметность. Я люблю её той же любовью, какой ненавижу. Это вздох перед погружением. Что-то изменилось раз и навсегда. Наконец, я отпустила её. Она вытерла губы. Спросила: — Достаточно?       Я качнула головой. Никогда не будет достаточно. Заметила крошки моей засохшей крови вокруг её рта.       После купания я поцеловала её ещё раз, уложив на скалистый берег. На этот раз её терпения хватило на меньшее время, и я видела, как рука её сжалась в кулак и разжалась, потом она сказала: — Дай мне одеться.       И я отстала от неё. Мы шли обратно. — Что ты думаешь о том, что происходит?       Злой взгляд. — Что я смогу с этим разобраться.       Как же… Конечно. Пообещала не бить, так? А разве умеет решать проблемы иначе, чем силой? Во всяком случае, руки у меня уже развязаны; я могу делать что угодно после её поступка. — Ах, Ребекка…       Вышли к костру. Винни потёр лоб, выпрямляясь на поваленном сегодня дереве, ствол которого только что обтёсывал с помощью рубанка. Какая-то новая, незнакомая до сих пор строгость проявилась в его лице. — Думаю, после этого происшествия и теперь, когда мы все спокойны, нам нужно всё обсудить, — он поднялся, расстелил на дереве поистрепавшееся одеяло и жестом пригласил сесть. — Понимаю, — только сказала я, присаживаясь.       Папочка будет ругаться. Поморщилась собственной мысли, этой очередной раскачке, которой сейчас не место. Хочу оставаться спокойной. — Рейчел, — сказал он, — ты ляжешь под тентом.       Я, но не они. Он ждал какого-нибудь ответа, ждал возражений, всматривался в меня. Я только пожала плечами. — Конечно. Как скажешь. Это всё?       Он вздохнул: — Да, пожалуй, да… Уже поздно.       Я молча стала обустраиваться под тентом, разложила новое одеяло, достала тонкий плед и маленькую подушку. Он ещё сказал: — Рейчел, — долгий, тёплый взгляд, — это не наказание. Ты ни в чём не виновата. — Она считает иначе.       Покачал головой. Мерзкий притворщик. Что бы она ни сделала — разве ему есть дело? Как бы она ни поступила со мной. Маска справедливости, милосердия... Зачем? А впрочем, не знаю, что справедливо в моём отношении. А эта только голову повернула. Напряжённость. Поджатые губы. — Я уже извинилась. — Значит, ты признаешь, да? Что была не права? — Да. Я не должна была бить тебя, но ты знаешь, почему это случилось.       Удар сердца. Мне стало страшно от этих слов, что между нами теперь есть вот такая тайна. Я сама всё это устроила, правда? Хотела ли я?..       Винчесто ничего не понял, даже не понял, что в словах Ребекки есть нечто, скрытое от него. Он думал, что дело в поцелуе у реки, да? Он не знал, что я целовала ещё и её. Волнение. Ничего не ответила, только с головой накрылась пледом. Он ничего не знает.       Неспокойное биение сердца, щекотка в животе, похолодевшие конечности. Вспомнила школу ангелов и демонов, разговор Дино с Фенцио. Мальчишка любил меня — он так сказал, о, он любил меня! правда ли это? могу ли я верить? — а его отец был этим недоволен. «Ты любишь через ненависть, отец», — невыносимая тоска. Я должна была остаться с ним...       «Ребекка, страсть к тебе убила во мне всякое честолюбие...» — разве кто-то равнодушен к ней?       «Ты любишь через ненависть, отец», — а я? Я ненавижу через любовь...       Я поцелую её ещё раз.       Мешанина образов и слов, голоса, гул, прикосновения. Чужая ласка, как своя. Что я сделаю ещё?