***
Лунные эльфы оказались довольно любознательными. Они, не стесняясь, заваливали своих одногруппников вопросами. Но Лантасир чаще всего обращался именно к Язолину. Может быть, потому, что он первым предложил свою помощь. Но когда тот захотел посмотреть, как живут дроу в общаге, Рилинвар еле отговорил его, ясно представив, что будет, если эта красава попадется на глаза Фарахтару. Тут рукопашной не отделаешься. — Что же теперь будет с тобой? — с сожалением спросил он у Язолина, когда они втроем с Солтраном сидели в беседке вечером. Рилинвар откинулся на перила, закинув руки за голову. — Понятия не имею, - спокойно ответил он. Во первых: за срыв операции его по головке не погладят. Шкуру спустят, это точно. Но была слабая надежда, что оставят в живых, хотя такое и было редкостью. Провалившемуся лучше было назад не возвращаться. Был малый шанс затеряться в толпе дроу, которые жили на поверхности, и молиться, чтобы твой Дом о тебе забыл. Но такие молитвы редко бывали услышанными. Дом Рилинвар не оставлял ни свидетелей, ни хвостов. Однако почему-то собственная судьба сейчас не очень его волновала. Вероятно, кошмар жизни под землей притуплял страх смерти. Одно было больно и досадно. Он так и не стал ближе к этой необычной девушке. И время безвозвратно потеряно. Да и как это сделать, он, честно говоря, и не знал. Дроу не приглашали на свидание. Ведь в подземелье не было луны и звезд, которые наполнили бы встречу романтикой. Да и девушки-дроу не особо одобряли такое поведение. Но, как и все парни-дроу периодически влюблялись. Только проявлялась эта любовь странным образом. Те маниакально-мазохистские пристрастия в отношении своей госпожи Язолин не считал нормальными. Ибо теперь ему было с чем сравнивать, насмотревшись на романтические отношения эльдар. Хотя и они, по его мнению, были слишком сложные и затянутые. У дроу всё было намного проще. Если мужчине нравилась женщина, то он приходил к ней и предлагал себя в качестве любовника. Ведь как бы там ни было, всё заканчивается именно этим. Как именно предлагал? Показывая товар лицом, ну и всем остальным. Главное условие - член должен был быть в эрегированном состоянии, чтобы женщина имела четкое представление, что она получит. С эрекцией, как правило, проблем не было, так как вид предмета вожделения однозначно возбуждал. И если ей нравилось то, что она видит, они становились любовниками, возможно даже не на одну ночь. Но вот как со всем этим у безухих, Язолин понятия не имел, да и вряд ли теперь он об этом узнает. Впрочем, от мысли о том, что он хотя бы в теории может оказаться в одной постели с Вероникой, становилось жарко, стоило ему это представить. Эротические сны с её участием не были редкостью, и дроу искренне полагал, что это и есть то, к чему светлые эльфы выбирают более длинный путь, что они называют любовью. Селериан и Гаэллар сидели на скамейке неподалёку от столовой, окруженные стайкой эльфиек, на все лады причитающих и сокрушающихся по поводу отчисления такого выдающегося студента, как Селериан, по вине презренного тёмного. Армантас понимал, что, поддавшись ярости, подвел свою семью, репутация которой уже не одно десятилетие висит на волоске, сделав её, если не изгоями среди представителей высшей аристократии эльдар, то теми, кого надлежит сторониться, дабы не вызывать недовольство и подозрительность со стороны августейшей четы. Круг их друзей и знакомых резко убавился с тех пор. За исключением Гаэллара. Он иногда удивлялся его поведению. Неужели молодому эльфу было плевать на репутацию своего рода. Но Селериан никогда об этом не спрашивал, полагая, что причина для этого всё-таки была. И вот теперь это. Селериан прекрасно отдавал себе отчёт в том, что частично вина за этот инцидент лежит на нём. Что он не проявил свойственного ему хладнокровия. Но дроу умело подогрел пожар его ярости. И вот что из всего этого вышло. Занятия на следующий день проходили в обычном порядке, хотя Язолина и Селериана уже вызывал к себе Айвендил для приватной беседы. Мысль о том, что смягчить строгого преподавателя дипломатии не удастся, всё больше закрадывалась в их головы. И они морально уже были готовы к отчислению. Разговоры в учительских так же были об этом. Где-то возмущённые, где-то сочувственные. — Вы действительно их отчислите? — спросила Сара. — Я пока думаю, взвешиваю риски. Нельзя допустить, чтобы трагическая история повторилась, — ответила Вероника. — Может быть, на первый раз простите их, — заикнулся Марк Францевич. — Я вас прекрасно понимаю. Они одни из самых успевающих учеников в вашей группе. Однако я не думаю, что они оценят ваше заступничество, ибо благодарность по отношению к людям эльфам не свойственна, — сказала Максимова. И всем пришлось признать её правоту. Тут послышался осторожный стук в дверь человеческой учительской. — Разрешите войти, — послышался робкий голос за дверью. В конце учебного дня оба нарушители дисциплины университета топтались у двери преподавателя дипломатии. Но сколько не стой, а войти всё-таки придется. Как говорится: перед смертью не надышишься. Вероника сидела за ноутбуком и что-то просматривала на кране. Увидев, как в кабинет вошли студенты Марка Францевича, девушка тяжело вздохнула и строго посмотрела на них. Они уселись на диван и спокойно ждали её вердикта. Ни волнения, ни мольбы, ни обречённости не было на их лицах. Она взяла в руки приказы об отчислении. — Что ж, господа, учитывая все ваши заслуги перед университетом и то, что кое-кто за вас поручился, я дам вам шанс исправиться. Вы остаётесь в стенах этого заведения на испытательный срок две недели. За это время вы должны показать себя образцом доброжелательности, взаимовыручки и поддержки по отношению друг к другу. И если я узнаю или замечу хотя бы косой взгляд в сторону друг к друга, я тут же дам ход этим приказам. Но пострадаете от ваших действий не только вы, но и ваши поручители. Однако всё вышесказанное не освобождает вас от заслуженного наказания, — говорила она. На вопрос, кто были их поручителями, девушка, естественно, не ответила. И наказание было, как всегда изощрённым. Заключалось оно в том, что надо было помыть полы во всём здании общежития. Нюанс этого задания заключался в том, что Язолин должен был мыть полы в светлом общежитии, а Селериан в тёмном. Девушка так же договорилась с Тургоном об их охране, дабы пресечь агрессивные нападки со стороны остальных студентов в их отношении. И с уборщиками-гоблинами, чтобы те проследили за тем, чтобы студенты не халтурили. Начальник орочьей охраны с радостью выделил двух орков для этой благой цели. Небывалый ажиотаж вызвал присутствие экзотических уборщиков в стенах обоих общежитий. Эльдары и левиа отнеслись к этому с подозрением и несдержанной агрессией. Не ограничиваясь нелестными высказываниями, на которые Язолин предпочел, не обращая внимание, занимаясь своим делом. Но замечал пристальные взгляды эльфиек, скользящих по изгибам своего крепкого тела, что вызывало у него ехидную ухмылку и недовольство эльфов. Не дождавшись нападок в ответ, кто-то из смельчаков толкнул ведро с грязной водой, которое дроу успел таки перехватить, но часть её всё-таки вылилось на пол. Тут вмешался орк и, приподняв выскочку за шиворот в воздух, так что тот не доставал ногами до земли, громогласно поинтересовался, не хочет ли тот занять место тёмного. Это произвело неизгладимый воспитательный эффект, и эльфы потихоньку утихомирились. Язолин был уверен, что в свете последних событий в темном общежитии вряд ли светлые решаться на более жесткие выпады. В толпе стояла и Аннариэль Тауремар, печально посматривая на одногруппника. Казалось, она чувствовала себя виноватой за действие своих соотечественников. Остальные, если и появлялись в коридоре, придерживались нейтралитета или делали вид, что не замечают тёмного одногруппника. Только новенькие тиндэ сочувственно посматривали в его сторону. В конце концов, появился староста светлого общежития и разогнал агрессивно настроенную толпу. Селериану повезло больше. Тёмные студенты встретили его со словесными распростёртыми объятиями. За время своей работы ему пришлось в ярких красках и смачных описаниях выслушать, как, куда и в каких позах его хотят поиметь, при чём студенты обоих полов и чуть ли не всех рас, живущих в общежитии. Уверяя, что это обязательно должно понравиться светлому. При чем рассказ сопровождался пошлыми жестами и звуковым сопровождением. Селериан краснел, бледнел и то и дело опасливо озирался по сторонам. Он с ужасом и внутренним содрогание представлял, что бы с ним было, если бы не охрана. Насколько бы умелым бойцом он ни был, против целого общежития "ласково" настроенных тёмных он не продержался бы и минуты. Солтран, Дондар и Луана, так же иногда появлявшиеся неподалеку, напряженно наблюдали за ним, сожалея, что с ними не было Дюрро. В случае потасовки его помощь очень бы пригодилась. Бдительная староста темного общежития следила за порядком, но развлекаться своим не мешала, насмешливо оглядывая светлого. Закончив свою каторжную работу, Армантас предпочёл как можно скорее прикинуть ненавистное тёмное общежитие. После работы к Язолину подошла Аннариэль. — Мне очень жаль, что так всё получилось. Может, зайдешь к нам. Чаю попьём,— смущаясь, предложила она. Дроу изумлённо уставился на неё, не ожидая приглашения в гости, вспомнив, что за то время, что они учатся в одной группе, она никогда не выказывала ненависти к тёмным, а просто сторонилась их, скорее всего, находясь под влиянием Селериана и Гаэллара, как более родовитых эльдар. — Не положено. Он наказан, — вмешался орк-охранник. — Как-нибудь в другой раз, — улыбнулся Язолин, пожав плечами, и покинул общежитие. — Ты в порядке? — встревоженно поинтересовался Гаэллар у Селериана, когда тот вернулся в свою комнату немного испуганным и растерянным. — Грязные извращенцы! — с ненавистью произнёс эльдар и ушёл в душ, хотя ещё долго не мог уснуть в эту ночь по причине преследующих его кошмаров явно эротического содержания. Язолин же вернулся в прекрасном расположении духа. Но Солтран не стал его ни о чем расспрашивать. Он остается, а по сему, ему не придётся искать другого соседа по комнате, так как к Рилинвару и его фортелям он уже начал привыкать.***
Дюрро снова медленно шёл в сторону своего квартала, слушая болтовню Джигса. Дойдя до дома, он, как обычно, зашёл в мастерскую. — Сходи к хозяйственному магазину. Что-то отца давно нет, как ушёл, — попросил его Аккар. — Аха, — ответил Дюрро и вышел. Слова брата насторожили его. Их недолюбливали в квартале, но зависели от них, вернее, от их мастерской. И это оркам Ласшила не нравилось ещё больше. В обществе, где всё решает физическая сила, слабаки должны подчиняться и пытаться выжить. Дюрро торопливым шагом шёл к ряду небольших редких магазинов с крупными решётками на окнах. И, дойдя до свой цели, испуганно замер, увидев огромного орка, нависающего над его отцом, приперев того к стене здания. Он явно что-то яростно говорил ему, по всей видимости, угрожая. Он узнал орка сразу. Это был Хеддрак, гроза орочьего квартала. Ему платили все, кто не хотел видеть свой магазин разоренным или сгоревшим. Жаловаться на него и его банду боялись, так как знали, что его рано или поздно отпустят. И что он сделает с теми, кто доставил ему подобные неудобства, одним Богам известно, но явно ничего хорошего. Будет чудом, если в живых оставит. Багул Оркнак тоже был из тех, кто вынужден был платить ему дань, хотя Дюрро не раз высказывал недовольство по этому поводу, заявляя, что отец делает из них с братом терпил. На что Багул отвечал, что Дюрро ещё молод и не знает жизни. И теперь он наблюдал, как Хеддрак схватил его за одежду и тряхнул, приложив о стену. Лицо Багула исказила гримаса боли. И тут у Дюрро сорвало крышу. — Эй, ты, урод! Не тронь отца! — заорал Дюрро и бросился на Хеддрака, но был остановлен жестким ударом под дых от одного из его подручных, который к тому же был дальним родственником семьи Оркнак - Моргутом. Он частенько заявлялся к ним домой в подпитии и требовал оплатить его долги в низкопробных питейных заведениях, коих в орочьем квартале было великое множество. От удара в челюсть он кое-как увернулся, превозмогая боль, но от следующего удара ногой в живот не смог и упал на колени. И тут пошло форменное избиение группой агрессивно настроенных орков. — Оставь в покое моего сына! — потребовал Багул, с ужасом наблюдая, как Дюрро избивали. Хеддрак сделал знак своим шестёркам остановиться. Дюрро попытался встать. — Значит так, Багул. Будешь платить мне в два раза больше из-за того, что твой щенок не знает, что не следует влезать в разговор, когда два взрослых орка мирно беседуют. Жду деньги на следующей неделе, — сказал Хеддрак. Громилы грубо поставили Дюрро на ноги. Тут послышался визг шин остановившегося неподалеку видавшего лучшие времена пикапа. Из машины вышел Аккар с ружьем на перевес, взяв на мушку Хеддрака, увидев, в каком плачевном состоянии находился Дюрро. — Убери своих шакалов, Хеддрак, пока я в ком-нибудь дырку не сделал, — пригрозил Оркнак. — Спокойно, Аккар. Мы уже всё обсудили и уходим, — сказал он, отпустив Багула. Аккар не сводил с него нацеленный ствол, пока они не отдалились на приличное расстояние. — Помни, Аккар, что ты не спишь с оружием! — крикнул ему Хеддрак на прощание. Аккар помог Дюрро сесть в машину. Отец сел в кузов. Машина тронулась с места. — Опять на рожон полез, — недовольно сказал Аккар. — А что мне прикажешь делать. Спокойно смотреть? — ответил Дюрро, стирая кровь с разбитых губ. — Ты должен был вернуться и позвать меня. На ствол лезть они в любом случае не станут. А тебя бы могли изувечить, — с укором говорил Дюрро, останавливая машину около дома. — Вот появится у меня свой ствол, тогда они у меня попляшут, — уверенно сказал Дюрро. — Как только станешь совершеннолетним, — ответил Аккар. По мировоззрению орков, использовать оружие безухих могли только слабаки, которые не могли кулаками доказать своё превосходство. И зачастую оружие не всегда спасало от подобного произвола. Так как справедливо заметил Хеддрак, постоянно с оружием быть невозможно. Оркнака-младшего заволокли в дом под причитания Шидры, которая увидела, в каком состоянии был её младший сын, и пришла в ужас.