Путеводная звезда

      Ночь не была тёмной сегодня. Может, тяжёлой, давящей изнутри на израненное сознание бессмертного существа, может, бесконечной в своей тоске, но точно не тёмной.       Кроули сидел на жёсткой изумрудно-зелёной траве, покрывавшей шершавые от соли камни-валуны, и глядел слегка помутневшим взглядом на море. В его некогда янтарных, горевших если не Адским Пламенем, то точно человеческим огнём, глазах плескалась вяжущая пустота, точно такая же, как и та, что разливалась в его сердце с каждым днём всё сильнее. Он приходил на этот серый безжизненный берег каждую ночь – тело не жаждало сна – и смотрел на бескрайние воды, мелкими барашками на исполинских волнах катившиеся вдаль, за горизонт, которому не было ни начала, ни конца. В море отражалась яркая, светящаяся неземным огнём россыпь звёзд, рябила в солёной воде и отбрасывала холодные, негреющие лучи в пространство, которые мягко ложились на землю бледными огоньками. Далёкие светила казались холодными, пустыми и неживыми, но Кроули знал, что это не так. Каждая из этих, казалось бы, маленьких звёздочек была наполнена безграничной любовью Создателя, но не того, кто жестоко и без разбору низвергнул преданных Ему и преданных Им же, но того, кто эту Вселенную вместе с другими Павшими создавал, того, кто сейчас одиноко сидел на холодном берегу вмиг опустевшей планеты.       Демон позволил себе не скрываться – не в этот раз – и распахнул иссиня-чёрные мощные крылья, увесистой шапкой обессиленно ложащиеся на холодную траву. Израненные в прошлом, они ноющими шрамами качались на ветру, пробирающемся под кожу; потоки воздуха проходили сквозь густые подрагивающие перья, словно играясь с ними. Кроули снял очки с исцарапанными в тот день стёклами – так и не решился их выбросить – и положил на землю, устремляя взор в небо, к недосягаемым мерцающим огням ночи, к его Творению, которому он посвятил почти всю жизнь, вечность, если можно так сказать. Он их создал, впервые осознав, что такое любовь, и когда захотел лишь узнать, «почему можно уничтожать любовь? Разве это не то, что присуще всем ангелам?», был изгнан без объяснений. Лишь через тысячи лет, вновь полюбив своим изнеможённым сердцем и усталой душой, был отвергнут. Снова.       Набатом в голове звучало «ничто не вечно». Оказалось, что и звёзды вдруг стали однажды ничем, и его любовь – тоже, и их с Азирафелем нерушимый союз так же точно превратился в то самое «ничто». Может, и они сами тоже не вечны? Может быть, они однажды умрут, как и все остальные, рассыпятся в пыль – Кроули обязательно в звёздную, а Азирафель – в ангельскую, золотистую – и не будет боле ничего общего, не останется среди смертных той неосязаемой любви, которой пропитан каждый уголок бесконечного, но такого маленького в пределах жизни мира. Когда-нибудь Земля разрушит поселения, моря и океаны выйдут из берегов, не как в Тот Раз, а уже по-настоящему; когда-нибудь взорвутся все звёзды и разрушатся планеты, Мир исчезнет насовсем, оставляя после себя зияющую чёрную пустоту, и тогда они, может быть, встретятся вновь, смешаются мелкой пылью в что-то более значимое; однажды они снова найдут друг друга, как тогда, миллионы лет назад, до зарождения Вселенной, и сотворят Её снова, вдвоём, из себя и своей Любви.       Кроули хотелось в это верить, хоть и по натуре своей он не должен был. Признаться, он много чего «не должен был», но делал, наперекор не только Божественному Плану, который никто никогда в глаза не видел, но и самому себе шёл наперерез, даже слишком часто, но ничего не мог сделать – желание справедливости и, несмотря на все бедствия, любовь двигали им. Хотелось бы верить, что и Азирафель чувствовал то же самое. Но сейчас его не было рядом. Не у кого было спросить что-нибудь невероятно глупое, но вместе с тем мудрое; некому было предложить поужинать в самом дорогом ресторане Лондона; некого было невзначай касаться, думая, что не заметит.       «Пойдём со мной! В Рай!» – да чёрта с два Кроули забыл в этом месте, откуда несправедливо был выброшен, словно ненужный щенок, с которым наигрались вдоволь дети, когда он им надоел. Может, Азирафель поступил правильно; сейчас уже не спросишь. Жаль. Он многое не успел сказать тогда, а сейчас, в общем-то, и не хотел уже.       Над головой мерцали звёзды. Демон вздохнул; ослабевшие вмиг руки послушно согнулись, и он упал на землю, чувствуя, как под его весом расстилаются придавленные крылья. Веки тяжело открылись, неимоверным усилием воли сфокусировавшийся взгляд вновь вернулся к бескрайним ночным просторам – где-то там сейчас крутится Альфа Центавра, на которую они не успели слетать.       Вдруг прямо над головой сверкнула ярко, ослепительно почти, одна белая звезда; Кроули заинтересованно посмотрел на неё, чувствуя нутром Создателя, что она смотрит на него в ответ. Он всегда чувствовал звёзды, и не важно, на каком расстоянии они находились. Демон долго всматривался в белоснежную вспышку, не совсем понимая, почему она произошла – в том месте должен был быть средний по величине войд, и уж звёздам, а тем более таким массивным, взяться там было просто неоткуда. Не хватило бы энергии. Но мерцание не прекращалось – лишь усиливалось с каждым мгновением, и вскоре это необычное светило затмило яркость Полярной звезды, вырывая у остальных первенство по светимости.       Кроули привстал на локтях, влюблённо глядя на звезду – её сияние отражалось в янтарных глазах – и понимал, что она горит для него.       – Азирафель, если это ты, я польщён твоей изобретательностью, – в ответ на сарказм, дрогнувшим голосом произнесённый особенно тихо, светило мигнуло, озарив пространство вокруг себя, погасло на миг и вновь мигнуло, на этот раз восстанавливая ровное свечение без колебаний. Кроули улыбнулся; мелкие слёзы засеребрились в его глазах. Он помнил, как во времена Первой Мировой они с ангелом пытались запутать всех: вопреки общепринятым правилам их «нет» означало одно мигание, а «да» – два.       Демон резко сел, неверяще запрокинув голову в осознании:       – Правда?       Звезда вновь сверкнула дважды.       – Боже мой, – упоминание обожгло язык, но Кроули было глубоко наплевать на это, не сейчас, когда он понял, что его всё-таки не оставили одного.       Он не один и в одиночестве не останется, не теперь уже точно, хоть и преданный много раз, он неожиданно оказался спасён – вернулось то, что он любил больше всего в своей нескончаемой жизни. Мышцы шеи слегка заболели, Кроули вернул голове естественное положение, вновь глядя в водную гладь, уже осознанно, и улыбаясь подрагивающими губами. Он будет жить, пока на небе будет мерцать его собственная Путеводная Звезда.