गङ्गाधरं शशिधरं शङ्करं शूलपाणिनम् । नमामि शिरसा देवं क नो मृत्य करिष्यति ॥ १३ ॥
Тем временем. Ночная Калькутта как всегда по-своему прекрасна: когда солнце заходит за горизонт, столица Западной Бенгалии преображается в море огней, переливающихся звуками цикад и птиц. Улицы постепенно засыпают, а ароматы когда-то приготовившийся уличной еды наполняют воздух, зато ночные таверны и бордели открывают свои двери, приглашая жителей и туристов насладиться ночной жизнью города. И ладно бы обычные бенгальцы или индийцы низших каст из других городов, которые приехали сюда посмотреть на красивейшие виды Калькутты, или же вовсе неприкаянные, которые случайно забрели в этот город. Как назло, представители средних и высоких каст — вайшьи, кшатрии и шудры — открывали свои истинные лица лишь в это время. Под покровом ночи их крики и стоны в грязных тавернах раздавались до рассвета: их показная дневная доброта и честь сменялась на развратные, по-настоящему асурские мысли, что тщательно скрывались под масками высших каст. Впрочем, именно в таких злополучных местах ещё являлись страной назначения договорных встреч. Яды, наркотики, холодные оружия — чем не выгодный подпольный бизнес, на котором можно заработать сотни рупий? Кому нужна культура и традиции? Лишь видным брахманам. Но много ли таких брахманов, которых интересует это? Лишь единицы из народа и многие из видных деятелей столицы. Небольшие труппы актёров, играющих роли богинь Кали и Дургу, которые могли ходить по ночным переулкам и петь гимны, посвящённые в их честь; выставки картин малоизвестных художников, несправедливо относящихся к касте шудр; музыкальные исполнители, поющие песни во славу Шакти и Шивы, смело лавируя пальцами на сароде, с помощью которого можно было передать звуки их природных голосов. Но на фоне этого грязного пепелища выделялись и другие яркие места, если знать, по какой улице идти. Культурные мероприятия, такие как уличная музыка вперемешку с мантрами в честь богов Тримурти и богинь Тридеви, небольшие выставки с картинами тех же богов или мандалы, прилавки с различными травами, книгами и драгоценностями также процветают в ночной Калькутте. О, великая Махакали, этот город не только предлагает развлечения, но и заставляет окунуться в его историю и традиции с головой! Лишь ступи ногу на эту землю и тебя тотчас обуревают странные эмоции: сбежать отсюда или остаться навек? Лучше сбегай, целее будешь, только простит ли она? Она явится к тебе во сне, одной рукой крепче возьмет тебя за шею, начнет душить. Её четыре руки за спиной просто тянут к тебе, словно змеи, нападавшие на добычу и обвивающие её. Второй рукой больно сжимает твои волосы, третьей — держит в агонии твои руки, а четвертой охватит твою талию в тисках. Её божественные глаза насылает на тебя бездонный страх, животный ужас, а её до смерти прекрасное синее тело заставляет тебя бесконечно задуматься о стандартах телосложений. Её ярко-красный высунутый язык изо рта, переливающийся неистовым хохотом, начинает пугать тебя и благоволить ей одновременно! Что ты так в своей жизни согрешил, что она явилась к тебе?! Немедленно проси прощения, чтобы усмирить её гнев! А если этого недостаточно… Что ж, отрежь себе любую часть тела, чтобы задобрить её, заслужить ее милость, следовать её пути, иначе зов её будет преследовать тебя всю твою жизнь, пока сам с ума не сойдёшь под её тандаву… Эта агония, эта пропасть в душе, это осознание того, что жизнь лишь маленькая песчинка в огромной пустыне, когда ты просто ничто по сравнению с Ней. И в этом ужасе сознания ты просто начинаешь ненавидеть себя, ненавидеть собственное бессилие, от собственного ничтожного «я», когда на всё воля богов. И лишь одной Судьбе они неподвластны, а так ли это? Они ведь всё знают и предугадывают все действия своих детей задолго до их совершения. Но есть слабость в лице Судьбы: она затевает свои игры; она направляет свои красные нити к людям и богам, соединяя их частички между собой; она не может стоять на месте, она всегда здесь. Даже в эту секунду, когда ты стоишь и смотришь в небо, она тоже рядом с тобой и смотрит на тебя. И как же прекрасен зов Кали, когда в один момент услышишь её, совершая при жизни действия во благо лишь Тёмной Матери: он проникает сквозь время и пространство, призывая нас пробудиться к истинной сущности, и жить смело. Он напоминает нам, что наша жизнь — это бесценный дар, и мы должны использовать его на пользу ей; мы можем чувствовать волну энергии, которая пробуждает нас к действию заслужить её милость, принять это «приглашение» к разрушению своей души и переродиться в новую, утопая в реке смерти. Река смерти — священная Ганга — на протяжении многих веков являлась источником жизни для миллионов бенгальцев, живущих вдоль её берегов. Как же некстати, что она перестала быть источником питьевой воды и стала местом, где люди совершают свои религиозные обряды и омовения, чтобы очистить свои грехи перед богами. У её начала стояла статуя бога Шивы. Всё так же величественен, всё так же холоден, всё так же… Неприступен.
Неприступен настолько, что Кали было всласть танцевать над ним!
Когда ночная Калькутта встречается с рекой Гангой, возникает неповторимая атмосфера загадочности. Ночные прогулки вдоль берега Ганги дарят возможность увидеть, как жизнь продолжается даже после захода солнца. Светильники звёзд отражаются в воде, создавая волшебные отражения, а священные огни, зажжённые во время религиозных церемоний, добавляют мистическую ауру. Люди всегда собираются на берегу, чтобы молиться, петь и танцевать, создавая незабываемые впечатления в священный день Гуру-Пурнима. В этот день одна из индианок, искусно владеющая сародом, старалась воплощать в себе величие и красоту музыки востока. Её внешность, как ни странно, отражала богатство индийской культуры и глубину творческой души. Её темные, густые волосы, уложенные в сложные узоры, которые символизировали её связь с древней богиней Шакти, её янтарные глаза, глубокие и мудрые, отражали страсть к музыке и гармонии. Одета она была в традиционное индийское платье. Яркие цвета и узоры на её сари лишь убедили всех, что она относилась к шактизму: всё же у шиваистов были размеренные, холодные одеяния, а у последователей вишнуизма — всё в кучу из Шакти и Шивы. А её украшения — золотые серьги, красные браслеты и зелёное ожерелье — изящно украшали ее руки, шею и уши, подчёркиваю всю её женственность фигуры и грацию движений. Когда настал её черёд взять сароду в руки и исполнять звуки, что-то сломалось в её душе: она замерла посреди толпы у берега Ганги, не понимая, что за наваждение застал её врасплох. Словно отняли частичку жизни, словно она забыла ноты. Словно забыла что-то важное. И зародилось неприятное чувство — стыд. Ещё одно. Вина. Стыд и вина, готовые вот-вот разорвать её глотку, вызвать у неё рвоту от собственной жалости к себе, не позволяя осуществить задуманное. С накатившейся волной ужаса девушка поняла: она снова теряет свои силы на музыку. Как же не вовремя! Что она делает не так? Ещё минуту назад она была в прекрасном настроении, ещё придумывала у себя в голове новые мелодии, напевала себе под нос мантры, пританцовывая в такт храмовым девадаси у берега. Её энергия шакти то появлялась, то угасалась с каждым днем, и ей уже неоткуда было брать как источник силы. Эту энергию, она же вдохновение, так тяжко отыскать и поймать её! Чёртово вдохновение! Оно пропадает в самый неожиданный момент. Праздничное ожидание священной музыки лишь усиливалось среди людей, которые уставились на женскую фигуру, стоящую в оцепенении своих чувств: — Что это с ней? — начался шёпот. — Она так и будет стоять над сародом? — шёпот лишь усиливался — Ха-ха-ха, это смешно! Так и знал, что женщинам доверять нельзя! — раздался противный, накуренный смех, — Вот как сейчас: пошла и остановилась. Что делает, непонятно, ха-ха-ха! — Привели её, якобы талантливую, что она все наповал сразит, и что за позор мы видим! — рявкнула какая-то женщина. — Она хочет навлечь на нас гнев Кали! Чего она добивается?! — Уберите её! Шёпот людей уже превратился в крики. — Это сумасшествие! Уже вот-вот должны провести ритуальные огни! — Ну что за нелепость! — Вот настика! — Она точно асур! Богиня не простит её! — Асур! — Асур! Асур, асур, асур, асур… Настика! Настика! Асур! Настика! Асур! Асур! Асур!.. Богиня не простит, богиня не простит, богиня не простит… Настоящая настика! Выгнать прочь! — Куда смотрят господа Дубеи?! — словно из немого транса этот злополучный вопрос незнакомого критика заставил несчастную девушку прийти в себя. «Надо что-то делать. Давай же, соберись!» — уже практически слёзы подступили к янтарным глазам, вот-вот готовые убрать сурьму и тушь долой с век и ресниц. — «Богиня, помоги, пожалуйста…» Отчётливые крики толпы критикующих людей вокруг исполнительницы гулким звоном пронеслись в её голове: уже не разобрать их речи на части. Это было жалкая какофония звуков, в которых смешался запах бири, вина, ритуального дыма от огня; где-то проскакивались запахи различных трав, изредка разбавляя все это тропической влажностью реки Ганги. Воздух пронизан жуткими ароматами куркумы и фруктовых цветов, вдоль берега развернулась горькая и неотвратимая сцена: ну что за молодая девушка, одетая в яркие сари и украшенная бусами, держащая в своих нежных, до ужаса дрожащих, руках сарода. Это же твой инструмент, который прежде являлся источником твоей радости и гордости. И вот ты стоишь перед толпой, которая собралась на берегу, с готовность погрузиться в мир мантр. Волнение все больше и больше охватило ее, а на глазах проступала туманная пелена, сердце бешено рвалось на части, предательски подставляя её. «Молю, помоги!» — Уже 2 минуты прошло! — Асуры! — Пуджари не торопятся даже! — Может так и должно быть? Боги ценят терпение! — Так не должно! Так она и осталась стоять перед толпой, слушая оскорбления и издевательства, которые лишь усиливали её чувство утраты и неполноценности. Сила и воля, казалось бы, подавлены под натиском криков людей, и она будто бы не смогла найти в себе ресурсов, чтобы переступить через эту боль и позор. Страшно. Это очень страшно. Вдруг не смогу? Вдруг с позором меня выгонят? Она вновь сильнее приложила пальцы к родным струнам сарода. Здесь ведь не только критики, готовые клеймить меня позором, но и любители мантр. И, словно собрав всю волю в кулак, резко сжала сарод, развернулась к толпе и закричала: — Тише! Не гневите богов Тримурти! Во славу Гуру-Пурнима! Звуки прекратились, лишь изредка появлялся шёпот насмешек. Где-то слышались стоны, как если бы начали читать мантру. Раздался голос одного из пуджари: — Ратна, дай нам знак, когда начать. — та лишь кивнула головой и сжала губы. «О, Великая Махашакти, дай мне, пожалуйста, сил…» Ратна начала медленно кружиться вокруг себя вместе с сародом. Затем шагнула вперёд, к толпе, ступая левой ногой. Правой ногой она провела по речному песку черту. Далее она опустилась вниз на колени, прикладывая инструмент к себе, и приложила пальцы к струнам. Волнение постепенно утихало, словно сама Шакти пришла к ней и положила свою руку ей на плечо. Руки начали расслабляться, словно от долгого сна, а её сердце медленно, но верно убавляло ритм. И вот, она, наконец, провела указательным пальцем по одной из струн, затем безымянным, далее средним, и, когда первые звуки сарода пронеслись в воздухе, толпа ожидала настоящего искусства. Но они услышали только непонятный беспорядок… Девушка изо всех сил пыталась вспомнить ноты, но они ускользали от неё, как птицы, разлетающиеся по небу. Издевательства и оскорбления вновь начали заполнять пространство вокруг неё, словно ядовитое облако. Люди, лишённые терпения и понимания, смеялись и кричали, накрывая её гнусными словами и осуждениями. Слова проникали в её душу, раня её самое глубокое существо, сокрытое в недрах собственного сердца. Она ощущала себя уязвлённой и беспомощной перед этой толпой, судящей её по единственному несовершенству. Каждая замеченная речь была камнем, брошенным в стекло её самооценки. Она сидела там, на коленях, погруженная в море неодобрительных взглядов и жестоких слов, чувствуя себя отвергнутой и одинокой. «Асуры… И вы все называете меня настикой!» Несколько пуджари встали со своего места и один из них, чуть подойдя к Ратне, крикнул толпе: — Зачем гневать богов злыми языками? Нам не выйти из бесконечного круга Сансары, пока у нас камень вместо сердца! — люди нехотя прислушались к словам священнослужителя, вероятно, не ожидая, что тот начнёт прикрывать неумелую девушку. Впрочем, неудивительно, этот невысокий лысый пуджари был одним из лучших друзей музыкантши. — Незачем отвлекаться, Девдан — процедила девушка, уже начиная кипеть яростью, — Идите, через минуту всё начнётся. Я сказала, что дам знак. Пуджари вернулись на свои места, ожидая начала. Внутри Ратны вместе с яростью начала выходить и сила — та самая, которая не могла быть померена словами и улыбками насмешников. Это была сила, которая проникала сквозь её кожу и кости, наполняя её сердце непоколебимой стойкостью. Она понимала, что не должна позволять толпе определить её ценность и талант. И тогда, внезапно, она подняла голову и взглянула в глаза своих критиков. Будто она гордая, величественная. Слова, направленные против неё, уже не имели значения. Она понимала сразу, что истинное искусство не может быть ограничено нотами или совершенством исполнения. Истинное искусство протекает из души, и ни одна, ничего не понимающая, толпа не может полностью понять и оценить его. Вскоре звуки сарода заполонили тропический воздух, погружая каждого слушателя в мир, где мелодия исцеляет и обнимает. Девушка, снова обретя уверенность, стала единой целой с музыкой, и её игра стала мостом, соединяющим её с народом, что собрался на праздник. Пальцы легко скользят по струнам, создавая мелодии, которые наполняют всё невероятной глубиной и эмоциональностью. Это, наконец, было слияние души с инструментом! Создание музыки, которой достигает самых глубинных уголков сердца слушателей. Она с закрытыми глазами преодолела тени позора, поднялась над осуждением и возвысилась в мире искусства. Ратна, приподнимая чуть веки, стала надменно вглядываться в каждое лицо, которое посмело оскорбить её, в каждое лицо, которое засомневалось в её навыках. Вдруг она резко разворачивается к пуджари, что были за её спиной, а затем снова обернулась к толпе. То был знак начала мантры. — Джая Гуру Ом Кара-а-а-а! — Джая Джая Садгуру Омкара-а-а О-о-о-м! Ратна на последнем слоге едва остановилась, произнеся: — Брама-а-а Ви-ишну Сада-а-аши-ива! Хара Хара Ма-а-ахаде-ева! Снова создаёт звуки, которые отражали бурные воды реки Ганга, её мощь и мистическую силу. Звуки сарода переплетаются с шумом волн и пение птиц, создавая образы природы, которая окружает эту величественную реку. — Шива Шива Шива Сада-а-аши-ива! — запели пуджари Ратна стала невольно улыбаться: всё же сарод был для неё всем миром. С ним она чувствовала себя уверенной. Просто надо было взять себя в руки. — Брама-а-а Ви-ишну Сада-а-аши-ива! — продолжала напевать. Ночная Калькутта стала еще более магической, когда звуки стали наполнять уже дальше за Гангой, в узкие улочки и мосты, проникали в каждый дом и сердце жителей. Лишь ей одно подвластно создать атмосферу таинственности и божественности, погружая город в мир музыкального экстаза. Толпа перед ней уже вовсе забыла о том, что было всего пару минут назад. Это был такой пустяк, можно было просто подождать. Махадева не простит им это нетерпение, а Махашакти — не полюбит их в ответ. Ратна уже почти заканчивала играть на сароде, медленно, с помощью мелодии, исцеляя души и перенося их в мир, где природа и искусство сливаются в единое целое. Пуджари осталось произносить последние слоги. — Шива Шива Шива Садашива! Ратна вновь подняла к толпе, убирая инструмент, и, отложив его в сторону, взмыла руки в небо: — Брама Вишну Сада-ашива! Хара Хара Маха-а-аде-е-ва! — и легко поклонилась на последнем слоге. Как странно, люди стали аплодировать исполнению девушки и ее пуджари. Звон хлопка рук стал все сильнее и сильнее, что у Ратны разболелась голова. «Лицемеры!» — разозлилась она, — «Только благодаря Великой Богине смогла справиться…». Появились другие пуджари с ритуальными огнями, которые медленно подходили к берегу Ганги, напевая себе под нос тихий звук мантры, посвященной Махадеве Шиве. Несмотря на то, что праздник принадлежал Гуру-Пурнима, всё же его началу положил Шива, он же верховный бог в триаде, он же — символ вековой мудрости и чистого, всемогущего сознания. Ратна отошла чуть дальше от толпы и поняла: на сегодня её обязанности близились к концу. Попрощавшись с другом и поблагодарив его и остальных священнослужителей, которые часами читали веды, а затем поддержали её. — Уже за полночь, — сказал Девдан, — может я провожу тебя до дома? — Спасибо, правда не стоит, — улыбнулась девушка, — К тому же, пусть сестричка отдохнёт от меня, а то я только и делаю, что доставляю ей проблемы. — тихо засмеялась она. — Ха, ну нет, зачем так говорить, — улыбка не прошла уже и мимо священнослужителя, — Где будешь тогда проводить ночь? Хотя бы ответь, чтобы потом не искали со страхом везде. — У реки во-он там, хочу побыть наедине с собой, — она вытянула руку, указывая направление на место подальше от фестиваля, и, скривив губы, Ратна продолжила, — Я правда не понимаю, что со мной происходит. Дома у меня получается играть, а вот перед толпой — как переклинило. Слава Великой Богине, она спасла меня. — Махашакти всегда помогает заблудшим душам, что потерялись во времени. С праздником, дорогая! — И тебя с праздником. Отлично поработали, — девушка искренне засмеялась, и, почти наклоняясь к нему, шёпотом произнесла, — И толпу поставили на место! Девдан лишь махнул рукой, намекая, что эта сцена гроша ломаного не стоит. Ратна взяла сарод в руки и только хотела развернуться, чтобы идти спокойно вдоль берега по песку, как наткнулась носом в грудь какого-то мужчины. Надо отдать должное, от него веяло сильным ароматом жасмина и бергамота, который перекрывал все приторные запахи в воздухе. — Осторожнее. — руки мужчины вовремя удержали девушку, — Не ударились? Девушка чуть потерла нос рукой и посмотрела на него: перед ней стоял вполне статный и высокий мужчина средних, или чуть моложе, лет. Одет он был во всё чёрное, лишь оранжевое дупатто прикрывало его плечи, удерживая ткань рукой. Как ни странно, эта одежда подходила к его очень бледному, под светом луны, лицу и все это дополняли его чёрные волосы, собранные в пучок, точно как у Махадевы. — Нет, все в порядке, Вам спасибо, что поймали меня. — она опустилась в легком поклоне. — Что ж, хорошо. Господин Девдан, что случилось сегодня? — обратился к нему. — Господин Вайш, ничего такого, что стоило бы Вашего внимания. — ответил священнослужитель. «О нет! Сам представитель семьи Дубеев здесь!» — Ратна пыталась сохранить самообладание, — «Надо было лучше готовиться…» — Я слышал нелестные высказывания от людей. Их услышал весь город. — Вайш, казалось, сказал это спокойно, но в голосе явно чувствовалось раздражение. Он повернулся к музыкантше, которая была инициатором этого представления, — С Вами всё точно хорошо? — Да, господин Вайш. Надо было быть собранной, я сама виновата, что допустила ошибки. — Ни в коем случае. Это было лучшее чтение мантр. — он посмотрел на небо и продолжил, смеряя своими чёрными, как смоль, глазами снизу верх, — Настолько великолепно, что даже птицы замолкали на миг. Девушке показалось, что слова, произнесённые им в конце, звучали двусмысленно: в конце концов, сила шакти, глубоко таившая внутри неё, помогла ей справиться с оцепенением, а потом — играть на сароде как положено. Однако Вайш уже без тени холода, которая была минутой ранее, спросил: — Как Вас зовут? — Ратна Мадан, господин Вайш. — легко поклонилась девушка. — Ратна, рад услышать Ваше исполнение. Вы хорошо держались и не позволили толпе сломить дух. — улыбнулся ей мужчина, затем обернулся к священнослужителям, — На сегодня Вы все свободны. Вот-вот прибудут его высочество махарадж Дубей и её высочество махарани Басу. Пуджари, склонившись в легком поклоне, молча удалились, оставляя молодую девушку наедине с господином Вайшем. Тот, в свою очередь, снова взглянул на Ратну с каким-то интересом, отчего той было не по себе, и подошел поближе к ней. — Скажите, как Вы это сделали? — девушка снова ощутила, как от него исходит пронзительный холод, в котором звучало нечто мрачное и загадочное. Аромат жасмина, мягко обволакивающий девушку, в сочетании с этим холодом создал противоречивые чувства, однако притворилась, что не понимает, о чем он спрашивает. — Простите? — Я же говорил: птицы замолкли в небе. — он улыбнулся, окинув взором то на неё, то на толпу, которая стояла в ожидании, когда же мимо них пройдет повозка с видными людьми — Дубея и Басу. «Вот же! Как выкрутиться из этого?!» — Не ведаю причины, — она притворно улыбнулась ему в ответ, — Думаю, Богам понравилось наше выступление и наша преданная вера в них. Лицо Вайша снова приобрело холодный вид. Ему не понравился ответ Ратны? В любом случае он, не удостоив ответного прощания, повернулся и пошёл в сторону толпы, оставляя за собой шлейф из холода и ладана, который спустя каких-то десять секунд смешался с тропическим воздухом Калькутты с диким приторным ароматом куркумы, бири и речным бризом. По мере того, как люди вокруг Ратны постепенно отходили к другой стороне улицы, чуть дальше от берега, она, наконец, громко вздохнула и почувствовала, как её плечи стали расслабляться после долгого и нудного напряжения и траты сил шакти. «Снова остановила природу…» — промелькнуло где-то в её подсознании, — «Надо отдохнуть.» Не стоит стоять и смотреть на дорогу, которая была буквально в сотни метрах от неё, но как же ей хотелось посмотреть на такое! Ратна отошла чуть дальше, минуя ещё несколько человек, которые шли посмотреть на церемонию приветствия в честь фестиваля. Наконец, у начала дороги, ведущей обратно в Калигхат, виднелась дорогая повозка. Отлитая из золота на ней виднелись рубины, сапфиры, изумруды и много других драгоценностей, заявляя о своей власти и немыслимого богатства на фоне разношёрстных людей: кто-то был одет прилично, кто-то и вовсе в измятой одеже и босиком, а кто и вовсе старался оставаться в тени, стыдясь своего нищего положения. Как стыдно кичиться тем, что у тебя есть многочисленные сокровища, когда в далёком прошлом кшатрии и брахманы наоборот отдавали всё бедным семьям. И как гордо и величественно они выглядят на чистом золоте! В этой огромной повозке на первом ряду сидели Девдас Дубей, одетый во всем бордовом одеянии с красным дупатто и золотой куртой, и Индира Басу, которая напротив выглядела в дорогом фиолетовом сари, украшенном сотнями серебряными камнями, а накидка на её плечах — мелкими аметистами. За ними, на втором ряду, сидели жена Девдаса Ситара Дикшит, которая была в очень красивом изумрудного цвета сари, удивительного подходящего под цвет её голубых глаз и светлых, блондинистых волос, и дети Индиры Басу — Джотсана и Камал, оба которые были одеты под стать Индире. Неудивительно, каждую семью олицетворял свой цвет: у Дубеев, древней брахманической семьи из дюжины, по сравнению с Басу, символом цвета был красный — цвет духовности и разума. Ситара Дикшит также принадлежала к знати из дюжины: её семья поддерживала мир и порядок в Западной Бенгалии. Вечные союзники Дубеев наравне с родом Шарма; им принадлежала поддержка экономики и строительства не только Калькутты, но и по всей Индии. В народе ходили слухи, что Девдас торопливо женился на ней, чтобы скрыть все свои следы, связанные с ритуалами тёмного шактизма: похождения с девадаси, жертвы в виде убитых баранов (как некоторые считали), раскрытие родственной связи между ним и Индирой и недавний вопиющий инцидент — драка брата махараджа с представителем касты шудры. Всё для отводаа любопытных глаз индийского народа от событий, происходящих в дюжине, которые слили на общество их слуги, к счастью или к сожалению, уволившихся сразу же оттуда. Впрочем, уже прошло два года, а наследника всё не видать у Ситары и Девдаса. Порой говорили, что у семьи Дикшит есть невообразимые условия, на которых не хватало средств у рода Дубеев, однако они стали отрицать, говоря, что общественности делать нечего, кроме как чесать языком и придумывать сказки. Но не бывает ведь дыма без огня? Тем не менее брат махараджа, младшего наследника Дубеев — Вимал — сидел на третьем ряду, одетый в белом дхоти, сверху на нём было золотое дупатто, которое прикрывало бирюзовые дхоти. На голове красовался того же цвета, что и дхоти, тюрбан, украшенный многочисленными камнями из золота и обсидиана, символизирующий богиню Кали — главной фигуры в Калькутте. Наблюдая за ними Ратна задернула верёвку на сароду и надела, точно сумку, на себя и повернула его за спину. Только сделала шаг, как началась мелодия издалека. «Сто восемь имён Кали?» Обернувшись, она заметила, как повозка стала медленно передвигаться, а Вимал встал, всё там же в третьем ряду, и начал громко вздыхать. Джотсана и Камал также последовали его примеру, а Девдас с Индирой сидели и сложили руки между собой.♪Ом Калияй Намаха♪
Раздался первый слог, звучавший в унисон вместе со священнослужителями. По обе стороны повозки вышли девадаси, имитируя выход тёмной богини. С последующими чтением нескольких слогов вышла красивая индианка, прикрытая тканью из шкуры бенгальского тигра и украшенная поясом из человеческих черепов. На её шее красовалась гирлянда жёлтых и оранжевых цветов, а тело было прокрашено синим цветом, олицетворяя цвет богини.♪Ом Кастурирасанилаяй Намаха♪
На пятнадцатом слоге индийская танцовщица начала тандаву Кали, ту самую, которую богиня исполняла на теле Шивы. Уверенные и точные движения, имитированный высунутый язык и свободное владение тела на протяжении последующих слогов лишь навевали на определённые мысли, и аплодисменты восторженных зрителей, наблюдавших за сим процессом — тому доказательство. «Ученица Рохан.» — Ратна улыбнулась, чувствуя гордость за свою сестру-близнеца, — «Зря она не пришла с Калой и Шиа…» — она побрела неспешным к дальнему берегу, всё ещё прислушиваясь к тому, как читали слоги священнослужители и топот тонких ножек девадаси и индианки.♪Ом Камакхайяй Намаха♪
Девадаси вместе с танцовщицей Кали постепенно разминулись на дороге, пропуская на её сторону нескольких бхаджанов, навевая двадцать шестой, а затем и последующий слоги. Все как один синхронно направлялись к Калигхату. Снова раздалась мелодия, играющая на сароде. Ратна остановилась на полпути к берегу, вновь вслушиваясь в звуки чтения и сарода. Ах, это блаженное состояние слушателя, когда стоишь и понимаешь: вот она, жизнь. Остановиться на миг, вслушиваться в звуки, посмотреть на небо, поймать каждый кислород, вздохнуть этот аромат жизни. Каждый момент, каждый шорох, наше существование — всё это часть бесконечного спектакля, играющего роль жизни. Но как часто мы задумываемся о краткости этого прекрасного мгновенья? Мысли о том, что жизнь, как волшебное представление на гигантской сцене, непредсказуема и непостоянна? Каждая её секунда– это мелькание, каждое событие — всего лишь один акт в большой драме, которая раскрывается перед нами. Мы можем рассмотреть жизнь как симфонию, где каждый инструмент играет свою роль, создавая уникальный гармонический звук. Мы можем видеть её как живописную кисть, которая создает картины наших воспоминаний и чувств, или мы можем рассматривать её как поэтический стих, наполненный метафорами и эпитетами. Девушка понимала, что наслаждаться каждым днём, каждой минутой и каждым вдохом — это самое лучшее, что составляю все произведения искусства. Искать смысл в этих прекрасных мгновеньях и использовать всю глубину своего опыта, чтобы ощутить всю истину и мудрость своего присутствия в этом хрупком и чудесном месте, где жизнь — это цветочный сад, в котором каждый миг её — это прекрасный бутон, раскрывающийся в своей уникальности.♪Ом Кадамбиньяй Намаха♪
Ратна будто пришла в себя, пока стояла и раздумывала о жизни, когда священнослужители вместе с главными представителями Западной Бенгалии вдруг прочли семьдесят второй слог. Надо же, а со стороны показалось, будто прошла всего минута. Она вновь засмотрелась на толпу, которая устало стояла и просто простирала руки к небу, изредка что-то подпевая в такт пуджари и бхаджанам, и заметила, как господин Вайш чуть отошел и, минуя лошадей, везущих повозку с четой Дубеев и Басу, направился к другим священнослужителям, которые затушили ритуальный огонь. Всё такой же холодный, безэмоциональный.♪Ом Канкальяй Намаха!♪
Ратна спешно скрылась с места и наконец оказалось в месте, куда хотела прийти ещё с момента начала чтения мантры. «Наконец побуду одна с сародом.» Она села на открытом береге у реки Ганга и начала уверенно извлекать прекрасные мелодии из сарода. Как странно, сейчас её пальцы легко скользили по струнам, создавая гармонию, которая могла бы охватывать сердца всех, кто слушал еще сорок минут назад! В этот раз игра была наполнена страстью и эмоциями, которые могли бы переносить всех людей в другой мир — мир изысканной мелодии и преданной веры! «Я должна была взять себя в руки. Я слишком много волновалась. Махашакти меня не простит…» В то время как она играла, шумная вокруг неё природа сама начала откликаться на ее мелодии. Ветер тихо шептал в деревьях, создавая тихий шорох листьев. Цветы раскрывали свои лепестки, словно подчеркивая красоту звуков, которые звучали в воздухе. Птицы слетались на ближайшие ветки, чтобы слушать этот музыкальный спектакль, который разыгрывался перед их глазами. Но она старалась вложить силы в сарод так, чтобы звуки её играющейся мелодии не доносились до толпы, которая уже находилась в тысячи метрах от неё. Звуки её инструмента перекрывали голоса издалека. Вид на церемонию перед ней открывался прелестный и она могла рассмотреть всё от начала до конца. Вероятно, сейчас они поют девяностый слог поклонения Кали, и Ратна, поймав нужную ноту, стала подпевать им: — Ом Камакаршанарупаяй Намаха! И вдруг, из темных глубин дорог, вылетел серый филин. Его глаза сверкали в темноте, крылья были большие и величественные. Филин медленно приближался к девушке, плавно планируя в воздухе. Взгляд его был полон изумления и восхищения перед этим музыкальным шедевром. Ратна улыбнулась фамильяру Рохан и продолжала играть: — Ом Канькиньяй Намаха! Филин начал кружиться над головой девушки, будто танцуя в ритме её мелодий. Его движения были плавными и грациозными, словно он сам стал одной из нот её инструмента. В его глазах отражалось волшебство этого момента, когда два разных мира — мир музыки и мир природы — слились в единое целое. — Ом Калахаприяяй Намаха! Девушка, не нарушая своей игры, продолжала смотреть то на спокойную Гангу, у которой волны под ритмом её голоса стали медленно покачиваться в такт её музыке, то улыбалась филину. — Ом Кантаравасиньяй Намаха! Филин сел на левое плечо Ратны и та кивнула ему в знак благодарности того, что тот слушает её. Она понимала, что этот филин пришел к ней не просто так — её звала Рохан. — Ом Кришнаваллабхаяй Намаха! Когда последняя нота зазвучала, филин медленно опустился на землю, а затем пристально сверлил своими большими глазами на Ратну. — Вернусь на рассвете. — птица показательно махала крыльями, пронзительно ухала, словно бы ругала её за то, что та творит, как душе захочется, снова взлетел в небо и исчез. Девушка, звонко засмеявшись из-за выходки домашнего питомца семьи, осталась сидеть некоторое время, восхищаясь тем, что только что произошло. Она понимала, что её музыка имеет силу связать ее с природой, с живым миром вокруг нее, и как же ей было обидно, когда она позволила своему волнению одержать верх над ней! С чувством обиды и легкого удовлетворения, девушка на миг прикрыла глаза, вздыхая аромат влажного бриза реки и тишины, на фоне которой изредка слышались голоса вдали Калигхата. Снова возник яркий шлейф жасмина, нежно обволакивающий девушку, и она резко распахнула глаза. — Опять перестаралась с сародом… С каждым днём я все меньше контролирую себя. — вздохнув, она снова стала злиться, — Как же мне теперь рассказать сестре об этом позоре? Её дыхание стало срываться, сердце бешено колотилось в груди, а в голове крутились мысли, и она чувствовала, как страх стыда захватывает её душу. Она вдруг представила, как Ратна будет на повышенных тонах её ругать за то, что выдала себя и свою силу, за то, что она снова бесконтрольно остановила природу, а уж то, что один из представителей семьи Дубеев заметил, что на небе замолкли птицы — вот будет настоящий скандал! Девушка сжала себя за колени, прижимая их к груди, в попытке успокоиться. Ееё дыхание было неровным, а сердце билось сильно. Она закрыла глаза и глубоко вдохнула, стараясь сосредоточиться. Тёмные облака паники окутывали её разум и она почувствовала, как земля уходит из-под ног. Все звуки, ранее которых не было, стали громкими и непонятными, казались ей угрозой и её тело задрожало, а руки сжимали колени сильнее. Она снова попыталась глубоко вдохнуть, но воздух уже казался ей тугим и тяжёлым. Каждое дыхание было коротким и наводило жуткий хаос. Она пыталась успокоиться, но страх и паника сжимал её горло, не давая ей найти спокойствие. Внезапно она почувствовала аромат бергамота. Откуда? У берега Ганги всегда цвел жасмин… Словно ухватившись за невидимую нить надежды, она пыталась открыть глаза, выйдя из ужасного состояния паники и ужаса, и увидела проблеск света вдали. Она сосредоточилась на этом свете, пытаясь найти опору в этом лунном сиянии. Медленно, но упорно, она начала восстанавливать контроль над своим дыханием. Она сделала глубокий вдох и медленно выдохнула, пытаясь успокоиться. Постепенно паническая атака начала утихать. Девушка почувствовала, как её тело расслабляется, а сердце перестаёт биться так быстро. Постепенно, её дыхание становилось более ровным и она медленно отпустила руки с колен. Она осторожно встала, и ощущая тонкую слабость в ногах, выпрямилась с чувством облегчения. Взяв сароду в руки, она заметила что над рекой виднелись лучи солнца. «Уже наступит рассвет… Надо потихоньку выдвигаться домой.» Теперь, когда атака паники ослабла, она начала возвращаться в реальность. Осознав, что смогла преодолеть этот момент страха и ощутив какой-то непонятный внутренний покой, она ушла со своего места и, медленно шагая, направилась домой по тёмным улочкам, которые знала лишь только эта музыкантша. Погруженная в свои мысли, она так и не осознавала, что аромат, который заполнил воздух, был необычным и потусторонним. Ветер нежно носил его с собой, словно послание от Махашакти. Всё будет хорошо… — А?! — Ратна, испугавшись, резко огляделась вокруг, сжимая лишь сильнее свой сарод, будто он — её лекарство, её единственное спасение. Никого. Лишь тишина. «Мерещится же и такое, хах…» — еле успокоилась, обнимая себя за плечи.***
Едва на рассвете Ратна открыла дверь родного двухэтажного дома и вошла в комнату, как застала свою сестру и её мужа в очень смущенном состоянии. На Рохан была неприметная накидка, едва прикрывая её плечи, и длинная юбка серого цвета. Празад щеголял в штанах и голым торсом, явно довольный, как кот, наевшийся масалы. Поняв что к чему, она решила разрядить обстановку и попыталась сгладить неловкость, пошутив, что пришла не вовремя. — Ой-й, а что я такое интересное прерываю? — сказала девушка с улыбкой, — Неужели я влезла в какую-то тайну? — Нет, дорогая невестка, ты пришла вовремя. — ответил мужчина, скрестив руки на груди, — К слову, нам как раз нужно было поговорить всем вместе. «Неужели филин проболтался Рохан?!» Сестра лишь слегка улыбнулась, но не сказала ни слова. Вместо этого, она протянула девушке открытую бумагу, переданную ей Джотсаной. — Вот, это касается всех нас. — сказала сестра тихим голосом, — Прочитай. Девушка взяла письмо и ощутила легкое трепетание внутри, не зная, что ожидает её в этих строках. Она развернула письмо и начала читать, всматриваясь в каждое слово.Дорогие Рохан и Ратна, члены некогда известной семьи Мадан. Пишу Вам с целью сообщить, что колледж искусств начинает своё процветание благодаря Вам. Из него за последние пять лет выпускались множество талантливых художников, поэтов, музыкантов, скульпторов и многие другие. Благодаря вашей составленной программе мне удалось убедить всех членов дюжины и дальше проспонсировать в этот колледж. Господин Шарма передаст Вам заслуженную часть заработка. Прошу, примите данный заработок с честью. С уважением, дочь Махарани Западной Бенгалии и главы рода Басу, Джотсана Басу.
Прочитав это Ратна начала радостно подпрыгивать и обняла сестру. — Я же говорила! У нас всё получится! Ещё пара лет и мы будем состояться в дюж… — Стой-стой, рано радоваться! — перебила Ратна недовольным голосом. — Но почему? Что не так? — Поднеси к свечке, это письмо засекречено. Без лишних слов Ратна подошла к столу, где сидел Празад, и поднесла к свечке. Написанное лимонным соком на бумаге сбило с толку девушку.Пожалуйста, я обращаюсь к вам с важной просьбой. В связи с изменениями в нашей семейной ситуации и в целях вашего благополучия, я призываю вас покинуть Калькутту и переехать в прекрасный город Клифаграми, откуда берёт своё начало наш род Басу. Хочу заверить вас, что ваше благополучие и комфорт всегда были и остаются приоритетом для меня. В Клифаграми вас ожидают новые возможности и прекрасные условия для жизни. Я гарантирую, что у вас не будет ни проблем, ни неудобств. Всё необходимое и материальная поддержка будут обеспечены.
Содержание письма перевернуло её мир. Оказывается, в этой неловкой и, казалось бы, счастливой ситуации было что-то гораздо более серьёзное, чем она предполагала. Сестра и её муж столкнулись с трудностями, которые они не могли рассказать вслух. Девушка почувствовала стыд и сострадание. Она осознала, что шутки были неуместны, и сейчас не время для небывалой легкости и бесконтрольного гуляния с сародом у храма. Вместо этого, она подняла глаза и встретилась взглядом со своей сестрой. Без слов, они поняли друг друга. Девушка сделала шаг вперед и снова обняла свою сестру, передавая ей свою поддержку и любовь. Празад неловко закашлялся. — Что ж, завтра надо собираться. Господин Шарма дал мне конверт. Этих денег достаточно, чтобы прожить ещё десять лет вперёд. А если не хватит, то я разберусь. — А как же наш дом? — задалась вопросом Ратна — Дом будет пустовать. В нём никто жить не будет и продавать его не собираюсь. — улыбнулась Рохан, — Вдруг кто-то из нас приедет в Калькутту да негде будет остановиться? Ратна кивнула головой в знак согласия. Из другой комнаты доносились тихое сопение двоих детей, и девушка улыбнулась. Рассказать о случившемся ранее инциденте смысла не было, тем более Рохан не упомянула об этом, а значит филин не заухал ей об этом. Теперь перед ними был путь, который они должны были пройти вместе. — Ну что же, пора собирать вещи! — заявил Празад, поднимаясь на второй этаж, — Иначе нас поймают, я и так на глазах у дюжины. Он засмеялся бархатистым голосом и вдруг на него напал филин, легко ударяя его крыльями. — Ратна, за что?! — А за что же? Хватит шутить и иди! Всю душу из меня выжал! — Рохан уставила руки по бокам и злобно посмотрела на него. Празад же махнул рукой и пошёл в спальню. — А кстати, ты чего такая спокойная-то? — Рохан повернулась к сестре. Та завернула сарод в ткань. — Непохоже на тебя. — У меня была паническая атака. — поймав подозрительный взгляд сестры Ратна продолжила, — Да не во время служения, я отдыхала у берега. — И как же ты остановила её? Панику. — Эм, не знаю? — И отвечаешь больно спокойно, в любое другое время ты бы ответила «Да отстань уже со своими расспросами!». И ведь правда, она была как никогда спокойной. Теперь это пугало Рохан. С чего такие изменения? Ратна не понимала. — Может я как-то по-другому играла на сароде и это повлияло на меня? — Ну да, такое бывает. Как у нашей пра-прабабки ты хочешь сказать? Ратна засмеялась. — Наша прабабка спуталась с англичанами, за что и была наказана. — И то верно. Посмеявшись над этим они разошлись каждая по своим комнатам, предчувствуя сложный переезд.