Fidelity

Сынмин с тоской смотрит в окно и вздыхает. Сегодня впервые за полтора месяца собирался дождь. До этого же стояла невыносимая жара, из-за которой омеге было плохо практически все время. И все, что он мог делать это лежать. Сейчас же, когда на улице было прохладно, очень хотелось выйти в сад. Но едва ли он мог это сделать. До родов оставалось еще около трех месяцев, а живот уже был просто гигантским. Конечно, это было нормальным, учитывая, что в нем росли целых две жизни. Но все же он даже боялся представить, каким тогда он будет, когда придет время рожать. Наверное, он даже вставать без помощи не сможет. Ему уже сейчас было сложно это делать. — Хочешь выйти? — А? — Я говорю, хочешь на улицу выйти? Сынмин смотрит на Минхо, словно тот самый глупый человек в мире. Поэтому он тяжело вздыхает и объясняет: — Ты же понимаешь, что я просто не дойду? Спуститься, может, еще и спущусь, но обратно мне точно не подняться. — Сынмин, если ты не забыл, то ты, вообще-то, тоже принц. Тебя слуги по одному щелчку пальца обязаны на руках носить. А ты все сам да сам. У тебя даже служанка одна, когда у обычных принцев и принцесс их десятки. — Мне неудобно. Да и мне не нужно много, Джихё со всем справляется. Да, Джихё? — Да, ваше высочество. Минхо фыркнул и закатил глаза. Потом встал со своего места, подошел к кровати и протянул руку. — Пойдем, мы тебе поможем. Сынмин относится к этой идее с сомнением, но все же протягивает руку в ответ. Омеги берут его под руки с обеих сторон, и медленно, но верно они все же выходят на улицу и даже доходят до сада. Правда, останавливаются у первой же лавочки. — Ваше Высочество, принести вам воды? Или, может быть, хотите сок или чай? — Воды будет достаточно, спасибо. Джихё уносится обратно во дворец, и омеги остаются наедине. Сынмин довольно прикрывает глаза и наслаждается тем, что его обдувает ветер. Он все еще мог выходить на балкон по ночам, когда было не так жарко, и наслаждаться прохладой там, но это были совсем не те ощущения. Это нельзя было назвать полноценной прогулкой. Омеги сидят в тишине, и в какой-то момент Сынмин отрывает свой взгляд от кустов с розами и переводит его на Минхо. Тот сидел с отстраненным видом и смотрел в одну точку. Сынмин своего друга таким видел редко. Обычно, он был очень внимательным и старался ничего не упускать из виду. Омега берет старшего за руку и спрашивает: — У тебя что-то случилось? Сынмин не рассчитывает на то, что Минхо поделится с ним своими переживаниями. В конце концов, тот был достаточно закрытым и от любых личных вопросов уклонялся. Но, на удивление, тот грустно ухмыляется и признается: — Знаешь, я давно влюблен в одного человека. Уже и не помню сколько. И самое ироничное, что он в меня тоже. А вместе мы быть не можем. — Почему? — А ты не понимаешь? Для других я все еще альфа. Как ты себе это представляешь? — Он знает о твоих чувствах? — Конечно знает. Думаю он давно догадался. Но он не знает, что я омега и это еще одна из причин. Вдруг ему нравятся… ну, знаешь… альфы. Я слышал, что такое бывает. — Ты можешь ему сказать. — Чем больше людей знают о моем секрете, тем выше шанс, что его раскроют. Я не могу рисковать. Я все еще люблю свою работу. — И что ты будешь делать? — Ничего. Я в порядке, просто иногда это… становится слишком. Сынмин вздыхает и порывается положить голову на плечо Минхо, но вспоминает, что если их увидят, то могут понять неправильно. Даже держась за руки, они рискуют. Поэтому он лишь крепче сжимает чужую ладонь, пытаясь поддержать старшего хотя бы так. — Мне жаль. Если не секрет, то кто это? — Джисон. Сынмин кивает. Первым делом он вспоминает улыбку Джисона. Она была, в прямом смысле, заразительной и при взгляде на нее было сложно не улыбнуться в ответ. Альфа был достаточно милым и очень заботливым, как показалось омеге. Поэтому, в каком-то смысле, он понимал, почему Минхо влюбился. Но сам он, разумеется, об альфе в таком ключе не думал. — Я по нему скучаю. Но это так глупо с моей стороны. Сынмин только сейчас осознает, что Минхо не виделся с Джисоном много месяцев. Потому что он постоянно был с Сынмином и выходных у него не было. — Это совсем не глупо. И ты мог бы с ним увидеться. Думаю за один день со мной ничего не случится. — Не думаю, что это хорошая идея. Наверное, так лучше. Мы лишь продолжим делать больно друг другу. Сейчас для меня главное твоя безопасность. Сынмину хочется сказать Минхо еще очень много, но приходит Джихё. Он доверяет своей служанке, но вряд ли Минхо захочет, чтобы она знала. Поэтому ему приходится оставить все свои мысли при себе. Они сидят в дворцовом саду до самого вечера и возвращаются лишь тогда, когда их начинают нещадно атаковать комары.

***

Сынмин смотрит на свое отражение в зеркале и, если честно, ему хочется разрыдаться. Он выглядит просто отвратительно. Весь живот покрывали уродливые растяжки, а бедра стали шире. Еще и щеки увеличились. Он был похож на какой-то пирожок. И каждый раз, когда Хёнджин на него смотрел, ему становилось стыдно за свое тело. Слов альфы о том, что он выглядит прекрасно, хватило ненадолго. Потому что с каждой неделей все становилось лишь хуже. Омега еще несколько минут стоит у зеркала, словно это может что-то изменить. И, в конце концов, когда из глаз скатываются первые слезинки, он отворачивается, поправляет ночную рубашку и ложится в кровать. Хёнджин приходит через полчаса. Выглядит он жутко замученным. — Из-за засухи часть урожая погибла. — И что теперь? — Не знаю, отец сам этим займется. Хёнджин переодевается и ложится к Сынмину. Дети, видимо, ощущают его присутствие и тут же начинают толкаться. Омега привычно морщится, а Хёнджин уже укладывает руки на чужой живот. Его улыбка такая ласковая, что у Сынмина едва ли не начинает болеть сердце от этого. — И вот так целый день. Они такие неугомонные. Представь, какими они будут, когда подрастут. — Не мучайте своего папу, дайте ему отдохнуть. Хёнджин наклоняется и целует живот через рубашку. Сынмин прикрывает глаза и расслабляется. Но стоит альфе забраться рукой под рубашку, как младший тут же подрывается и перехватывает его руку. — Не надо. Сынмин прикусывает губу и прячет взгляд. Хёнджин тяжело вздыхает, и Сынмин инстинктивно сжимается. Он знает, что ему не причинят вреда, но почему-то все равно пугается. Альфа берет его руку и целует. — Мы ведь уже говорили об этом. Ты прекрасен в любом виде. Ты вынашиваешь наших детей, а это огромный труд. И как я могу тобой не восхищаться? Прошу тебя, не думай о таких глупостях. Для меня ты всегда будешь самым красивым. — Все еще хуже стало. — Ты слишком строго к себе относишься. Пожалей себя. Сынмин прижимается к груди Хёнджина и вдыхает его запах. Чужие слова заставили задуматься о том, что, возможно, он действительно слишком строг к себе. Внешность сейчас была вовсе не тем, о чем он должен был волноваться. Но так сложно было этого не делать, когда он слышал сотни историй о том, как альфы уходили от своих омег из-за того, что они переставали быть привлекательными. — Я тебя люблю. Омега шепчет эти слова и заглядывает в глаза мужа. Тот смотрит на него с самой нежной улыбкой и отвечает: — Я тоже люблю тебя. И буду любить, что бы ни случилось. Сынмин улыбается и тянется за поцелуем.

***

— Я так рад тебя видеть! Чонин широко улыбается и спешит обнять сынмина. Они виделись не так часто, потому что большую часть времени у омеги не было сил на то, чтобы принимать гостей, а делать это лежа в постели ему не очень хотелось. Феликс стоял у входа и не решался пройти дальше. — Ты чего там встал, как неродной. — Так странно быть здесь просто в качестве гостя. — Тебе тоже нужен отдых. За этим мы здесь и собрались. Джихё приносит тарелку с ягодами и нарезанными фруктами. Но стоит Сынмину лишь потянуться к свежей клубнике, как он тут же ощущает сильный пинок внизу живота. От боли у него на несколько секунд темнеет перед глазами. — Ты в порядке? — Они очень… активные. — Я это вижу. Думаю, тебе лучше прилечь. Сынмин расстраивается и получает еще один пинок в районе почки. Ему хочется заплакать от того, насколько сильно он устал от этого, но ему не хочется портить друзьям настроение, поэтому он себя сдерживает. — Давай, я помогу тебе встать. Феликс, бережно придерживая его за живот, помогает дойти до кровати и лечь. Очередной пинок все-таки доводит его до слез и он проклинает себя за то, что решил позвать к себе друзей. Им бы было лучше без него. — Простите. Если хотите, можете уйти. — Эй, ты что такое говоришь? Мы пришли к тебе и планы менять не собираемся. Чонин передает омеге платок, после чего начинает растирать свои руки. Когда они становятся достаточно теплыми, то он приподнимает рубашку Сынмина и касается его живота ладонями. Он начинает медленно водить ими по кругу, и Сынмин с замиранием сердца следит за его движениями. Спустя несколько минут дети прекращают какие-либо движения внутри него. — Главное, постарайся сейчас лишний раз не шевелиться. — Спасибо. Что бы я без тебя делал? — Тоже самое. — Когда я так делаю у меня не получается. — Тогда буду приезжать к тебе чаще. Все равно дома нечем заняться. Сынмин улыбается и его настроение начинает улучшаться. Не чувствовать каждую секунду как тебя пинают изнутри было очень приятно. Феликс заводит разговор о том, как продвигаются дела с больницей и Сынмину на время удается забыть о всем неприятном.

***

Хёнджин читает, кажется, сотую жалобу крестьян на то, что урожай погибает, и морщится. Что он может сделать? Вызвать дождь не в его силах. Как и успокоить недовольных подданных. Вручную полить все поля было бы просто невозможно. Все, что он может — это обещать компенсацию за потерянный урожай. Но люди в такие обещания, как правило, не верят. Голова болит просто адски. Как и спина. Он целыми днями разгребает письма, которым нет конца и края. С тех пор, как ему поручили этим заниматься, он едва ли отдыхал. Но он и не думал жаловаться. Он должен быть готов к тому, с чем ему придется столкнуться, когда он станет королем. Он решает прилечь на минуту. Всего лишь минуту. Он кладет голову на стол, но не проходит и секунды, как в дверь стучат. — Войдите. Когда Хёнджин видит взволнованную Джихё, то сразу понимает, что что-то случилось. Он тут же поднимается со своего места. — У Его Высочества было кровотечение, он чуть не… Альфа не слушает дальше и тут же срывается с места. До их покоев он практически долетает. И когда он видит бледного Сынмина с заплаканными глазами на их кровати, то у него словно землю из-под ног выбивают. Рядом с ним сидел Чонин и держал омегу за руку. Феликс же в свою очередь пытался оттереть руки от крови. — Маленький… Хёнджин садится на край кровати, и Чонин тут же отходит. Альфе хочется спросить, почему это произошло, но он решает не делать этого при Сынмине. — Как ты? — Прости. Сынмин начинает плакать, и Хёнджин тут же его обнимает, целуя в лоб. — Солнце, за что ты извиняешься? Тут не твоей вины. Омега плачет так горько и надрывно, что Хёнджин едва сам удерживается, чтобы не заплакать. Но он должен быть сильным ради своего мужа. Ему нужно успокоить Сынмина, потому что так нервничать ему просто-напросто нельзя, особенно после такого. Хёнджин целует и гладит Сынмина до тех пор, пока тот не засыпает полностью обессиленный. С тяжелым сердцем он его оставляет, чтобы поговорить с Феликсом. Омеги терпеливо ждали его за дверью. — Почему это произошло? — Простите, Ваше Высочество, я не знаю. — А кто тогда знает? Разве это не твоя работа? — Ваше Высочество, я могу лишь предположить, что это из-за возраста. Беременность — это огромная нагрузка, а у Его Высочества она двойная. Многие, обычно, уже имеют детей и в пятнадцать, но все мы развиваемся по-разному. И думаю, что в его случае это произошло слишком рано. — Он будет в порядке? — Я думаю, да. Я назначил ему лекарства и строгий постельный режим. И я хотел бы вас попросить проводить с ним больше времени. Я понимаю, что у вас очень много важных дел. Но присутствие вас рядом будет благоприятно сказываться на его самочувствии. Хёнджин кивает. Он может работать и в своих покоях. Так он хотя бы физически будет рядом. — Прости, я был груб с тобой. — Вы переживаете, это нормально. — Я могу тебя кое о чем попросить? Не мог бы ты почаще заглядывать к нему? И еще, мне бы хотелось, чтобы ты на время переехал во дворец, когда срок будет подходить к концу. — Конечно, Ваше Высочество. — Спасибо. — Я бы хотел остаться здесь на ночь, на случай если понадоблюсь. — Да, разумеется. Джихё позаботится об этом. Феликс и Чонин прощаются и, поклонившись, уходят с Джихё. Хёнджин же возвращается к Сынмину. Он вновь садится на кровать и еще долго смотрит на мужа, не решаясь прикоснуться, чтобы не потревожить сон. Чувство вины накрывает его с головой. Ведь это он не может защитить омегу даже от собственных родителей. И из-за него он сейчас вынужден вынашивать их детей. Возможно, если бы это произошло на несколько лет позже, то все бы обошлось. — Хёнджин. Голос Сынмина совсем слабый, и Хёнджина это пугает до ужаса. Но он старается этого не показывать и, осторожно взяв омегу за руку, спрашивает: — Что такое, маленький? — Обними меня. Хёнджин кивает и ложится позади омеги. Он прижимается грудью к его спине и аккуратно кладет руку на живот. Сынмин кладет свою ладонь поверх его. — Мне страшно. — Я знаю. Но я всегда буду рядом. Все будет хорошо. Альфа ненавидит давать обещания, выполнение которых не находится в его власти. Но Сынмину нужно было услышать именно это. Ему нужно верить в то, что все будет хорошо. Потому что от правды лучше никому не станет. Хёнджин же, в свою очередь, постарается сделать все, чтобы его слова не остались лишь пустым обещанием. — Я не переживу, если это повторится. — Не повторится. Не думай об этом. Если что, Феликс рядом. Он поможет. Хёнджин сжимает руку Сынмина в своей, в качестве поддержки, и целует его в плечо. Ему было так невыносимо плохо от того, что его мужу приходилось проходить через это. — Как себя сейчас чувствуешь? — Мне больно. И очень-очень плохо. — Я могу что-то сделать? — Нет. Хотя, закрой шторы. Хенджин тут же выполняет просьбу омеги и комната погружается в полумрак. Сынмин с трудом переворачивается на другой бок и утыкается в грудь альфы. — Расскажи мне какую-нибудь историю. Что-то хорошее. Альфа не отличался хорошей фантазией, но отказать Сынмину просто не мог. Поэтому он вспоминает все книги, которые читал для мужа и объединят их все в один сюжет. Местами получается нелепо и очень нелогично, но это вызывает на лице омеги улыбку, а это было самым главным.