Зажечь звёзды

Ветер мягко развевает грубые волосы черного цвета. До заката ещё далеко, а глаза уже давно покраснели от слёз. Но это не те глупые слезы, когда у тебя перепады настроения. Нет, это чистые, кристально-чистые капли, которые никогда не должны были быть у такого грязного существа. Грязно-фиолетовые глаза устремились куда-то вдаль. Шумный город сейчас казался таким незначительным и маленьким. Парень всегда хотел спокойно жить с тем, кто помог ему выбраться из мусора и забраться туда, где он сейчас. Вот только душа, как была грязной и мерзкой, так такой и осталась. Этот день должен был быть последним. Парень должен был покончить с этим. Он не хотел и не мог больше делать любимому больно. Он корил себя каждую ночь за это. Каждую ночь изнуренный мозг подкидывал все сцены прошедших дней. Вот парень забился в угол, словно маленький побитый щеночек. Словно ничтожество не способное себя защитить, а мать, глаза которой больше никогда не были трезвы снова замахивалась каким-то тяжелым предметом. Парень уже не помнил этой боли. Она была не столь значительна, как страх. Какой-то животный, необузданный и дикий. У этого животного больше нет дома. Он дикий. Это же было совсем детство. А ещё, в голову пришла очередная давно пережитая история. Им было по 17-18, старшая школа. Грязно-жёлтые стены как всегда встречали собою. А вот он так глупо и по-дурацки, словно впервые влюбившийся мальчик не может вымолвить и слова. И правда, будто проглотил, но паренёк с белыми, словно снег, волосами и алой прядью на них продолжал пытать его своими рубинами. - Ну ты чего? - Его голос был словно птичья трель весною или же мягкий звон ручейка. Он был словно ветер, еле осязаемый, но веющий теплом. Мягкая улыбка красовалась на его изящных ещё никем не тронутых (он в этом уверен) губах. А на щеках образовались ямочки. Когда лыба на лице этого парня стала ещё шире стали видны еле заметные веснушки. Их было немного, но было ощущение, что это ангел спустился с небес, чтобы опустить Скарамуччу в глубь позора. Запихнуть его голову в эту мерзость. Но, к несчастью этого тогда не произошло. - - Ладно уж, может, ты немой? Меня, кстати, Кадзуха зовут! - Казалось, так общаются только в начальной школе, но этот Кадзуха источал всей своей сущностью невинность и какую-то неведомую легкость. И правда, как ветерок. Вот глупые людишки идут по какой-то улице, на которую открывается вид с крыши. Они каждый день идут на нелюбимую работу, чтобы прокормить семью, а Скарамучче всегда казалось, что он будет ближе к таким людям, но теперь, он понимает, что никогда не был одним из них. Кадзуха всегда был свободен и непорочен. Он всегда вытаскивал брюнета из передряг или же кормил, когда парень шлялся по замызганным очередной грязью и пылью улицам. Скарамучча всегда знал, что никому не нужен, даже родителям, даже родственникам, все в нём видели лишь предмет для получения собственной цели. Все видели в нём жалкий и грязный комок. Но так же Скарамучча знал, что это не единственная причина почему никто к нему не приближался, у него ужасный характер. Его с детства приучили плеваться ядом на всех. Защитная реакция. А также все, кого всё это не пугало, потом были несчастны, ведь он источник всех проблем. Подросток, со скрипучими тараканами в башке. Взгляд был словно стеклянный. Он следил за облаками, которые превращались в странные на вид фигуры. Вот это будто выдра. А это сосиска. Уже достаточно старые спортивные штаны пачкались об полную пыли ограду на крыше. Это было любимым местом Скарамуччи. Здесь, и только здесь он чувствовал ту же легкость, что и с Кадзухой. Здесь, так свободно, ты, буквально можешь оборвать свою жизнь, но не делаешь этого. Странно, так ведь? Небо меняло свой окрас с бледно, даже, грязно-голубого на ярко красный, как будто испачканный кровью. Она, эта вязкая, теплая жидкость мягко стекала по этому полотну смешиваясь с различными цветами. И, на удивление, все они ассоциировались с Кадзухой. Удивительное совпадение. Ноги в, таких же как и штаны, старых конверсах подрагивали от небольшого холода и ветра, который с каждой секундой становился всё холоднее, ведь пережившая всё в этой жизни и даже больше ветровка пропускала прохладный ветерок. Сейчас всё кажется грязным и каким-то неродным, хотя это не в первый раз он тут проводит вечера, когда, конечно рядом нет Каэдехары. В голове появляется мелодия мягко сопровождаемая каким-то музыкальным инструментом, может, это гобой. Мелодия грустная, будто жалеет кого-то, однако, сожалеет она не о том, что родилась, а о том, сколько она не успела попробовать. На бледном лице появляется мягкая улыбка, а глаза блаженно закрываются. Тёмные ресницы мелко подрагивают. А ноги качаются из стороны в сторону. Подросткам свойственно быть романтиками и сидеть на крышах. Скарамучча понимает, что он заурядный, как и все, выделяясь из серой массы лишь тем, что как корба плевался ядовитой жидкостью. Он никогда не позволял этой своей сущности взять верх, ведь он знал, что все понимают, что он лишь забитый и брошенный щеночек, боящийся всего на свете. А если бы он потерял контроль, он ещё раз доказал бы это. Но Кадзуха, он был рядом в любой момент. Когда от злости и разочарования хотелось рвать волосы на голове, хотелось орать до того, пока все горло не ободрешь. Хотелось прыскать слезами и забиться в угол как тот самый маленький мальчик, но Кадзуха, мягко брал изуродованную кисть, ободряюще смотрел в грязные глаза и нежно обнимал мерзкую душу, говоря, что он прекрасен. Правда странно? Он говорил, что кисти Скарамуччи изящны, словно листья сакуры весной, а глаза будто небо меняли цвет, от рассвета до заката, в зависимости от настроения. Когда в душе был относительный штиль, ничто не могло колыхнуть голубизну его глаз, а когда ярость захватывала и разум, и тело испепеляющий закат уничтожал всё на своём пути. А душа же, лишь испытала то, что не каждый сможет пережить, а главное, справиться и, походу, с этим брюнет не справился. Тогда, когда Скарамучча делился этой проблемой, Кадзуха говорил, что его глаза основную часть времени были темны, как небо ночью. Парень искусно вытащил вытащил пачку не самых дешевых сигарет и выхватил ловкими пальцами одну, это движение уже въелось в подкорку мозга и не собиралось оттуда переезжать. Брюнет опустил свой взгляд на кисти, и правда, не так уж они и плохи, но, когда в голову влезли эти навязчивые мысли о том, сколько боли он причинил, как бы не стараясь исправиться или хотя бы восполнить ущерб, всё шло крахом, и кисти снова были испещрены небольшими царапинами. Но на лице появилась маленькая, еле заметная улыбка. Кадзухе они и такими нравились, а Кадзуха нравился Скарамучче. Как же мило получается. Жаль лишь, что они не могут быть рядом. Скарамучча не верит в любовь с первого взгляда, но и не верит, что любовь проходит через 4 года. Любовь слишком сложное чувство, а Скарамучча слишком устал, чтобы думать об этом. А мир как будто остановился, когда так же быстро и искусно из другого кармана вылетела зажигалка и палец чиркнул по ней. Сигарета - белая, снова напоминала Кадзуху всё вокруг будто продолжало оберегать брюнета о всего и даже самого себя. Будто эти прожигающие очи повсюду следили за парнем. Тонкие и слегка посиневшие от холода губы произнесли: - folium rubrum volat facile. Первая затяжка. Мягкая боль обволакивает. Вот он в одиночестве кидает камешки пока не добивается идеальных блинчиков на воде. И тихо матерясь под нос, когда какой-то камешек оставляет маленький порез на тогда ещё небольшом пальчике. Каждый день мальчик ходил на этот причал и смотрел на воду, иногда там бывали рыбки и, когда Скарамучча понял это в тайне от мамы покупал рыбий корм. Не всем рыбкам он приходился по вкусу, но после этого мальчик всегда глубоко в душе хотел завести большущий аквариум с красивыми разноцветными рыбками. Красные, желтые, розовые. Каких только цветов не было в воображении. Вторая затяжка. В голове всё меньше мыслей. А губы сами собой открываются и голосовые связки хрипло исполняют: - sed vitae pondus ferre non potest. Скарамучча прогибается под тяжестью груза, он никогда не хотел быть изгоем или человеком, который всегда был агрессивен. Музыка всегда его расслабляла, а пальцы двигались сами по себе перебирая струны. Серые стены были так забиты постерами, что почти не было видно их серости и пыли. Каждый вечер Скарамучча срывал голос, когда пел обо всём, что приходило в голову и последняя, совсем не большая, больше похожая на маленький стишок песня была о Кадзухе. Слишком долго думал и буквально выкинул сигарету, она уже почти успела дотлеть до конца и брюнет решил её выкинуть она медленно спускалась с такой высоты пока совсем не вышла из вида. - red folium flectit in ventum. И вдруг, губы растягиваются в мягкой улыбке, даже глаза, которые по мнению Скарамуччи всегда были мертвы, будто ожили и тоже заулыбались, когда посторонний голос продолжил песню. - et avolavit somewhere. - Голос его всегда был мягок, но когда он говорил что-то Скарамучче звуки, исходящие из его рта были словно нуга мягко, ещё более мягко обволакивающяя всего парня. Кадзуха подошёл ближе и сам присел на краю, рядом с брюнетом. А сам парень продолжил: - Inveniam eum ubicumque sum. Блондин оживился и своими родными рубинами смотрел прямо в аметисты Скарамуччи. Да, не какие-то грязные очи, а прекраснейшие аметисты, меняющиеся каждую секунду. Эта песня не о чём и, одновременно, обо всём на свете. Как света теплота обволакивает клён где-то в лесу. Как ночью светлячки тихонько жужжа пролетают или садятся на веточки. Эти насекомые всегда были прекрасны, так и будут. Хриплый голос, но такой знакомый и близкий всегда мог подбодрить, когда хотелось умереть, накинув петлю на тонкую шею и выкинув гребаный стул из под ног, но, как видите этого ещё не произошло. Как осенью листочки обрамленные ярко алым цветом будто сверкали в бледном лунном свете и даже когда туманные облака обманчиво легкие затягивают луну в свои объятия эти листы всё продолжают медленно падать не колыхая вокруг себя ничего. - et iterum elabitur.. - уже точно завершая закончил Каэдехара. Скарамучча виновато склонил голову отодвигая её от созерцания мягких и манящих губ парня сидящего рядом. А Кадзуха внимательно следил за каждым движением того, кто ему нравится. На щеках Скарамуччи расцвёл небольшой румянец от того что он заметил, что блондин за ним пристально наблюдает и буквально наслаждается своими же глазами. - Ты, я так понимаю, объясняться не собираешься, так? - Как-то немного расстроенно произнёс Кадзуха. - Ты ведь понял, что я пришёл поговорить и вдруг резко убежал. Улыбка с лица Каэдехары сошла будто её и не было, вот что сподвигло Скарамуччу открыть рот и вымолвить хоть что-то, лишь бы на этих мягкий (он уверен) губах была всё та же снисходительная улыбка. - Я.. испугался. Ты ведь знаешь. Я не хотел тебя задевать, мне нужно было немного обдумать и.. у нас не получится.. Что? Почему я это сказал? Я должен был притянуть его к себе, затянуть в объятья, а потом в жаркие поцелуи. Так почему? Почему мой рот говорит противоположное тому, что я хотел бы сказать? Ах да.. так ведь лучше для Кадузхи.. На покусанных от стресса губах брюнета больше не было легкой и мягкой улыбки. - Ч-что? Но.. мне казалось это взаимно. - Вдруг печально отозвался Каэдехара. В глазах его бушевала лава, но она остывала. - Ну, это взаимно, но со мной ты не сможешь получить того, чего заслуживаешь. Я жалкий мусор. Все ко мне испытывают лишь омерзение или же жалость. Ведь все понимают почему же я так разговариваю. - Голос. Почему он такой охрипший. От слёзных рыданий пару часов назад? - Хаа... Скарамучча, ты не- Кадзуху перебили: - Нет, не надо, пожалуйста, я точно знаю какой я. Снова взглянув на беловолосого Скарамучча погрузился в печаль ещё глубже. Глаза цвета ранней осени с какой-то непонятной горечью уже смотрели в закат, на облака, каждую минуту меняющие свою форму и подгоняемые ветром. Блондин был в своём привычном худи с каким-то неизвестным брюнету аниме персонажем и джинсах не менее старых, чем штаны Скарамуччи. Парень опустил глаза на колени как бы извиняясь, но понимая, что Кадзуха всё равно не обращает внимание на этот жест продолжил: - Я.. ужасен, а ты словно ангел. Я искренне тебе благодарен, что подарил мне все те счастливые моменты. Я никогда не чувствовал себя столь прекрасно, как тогда. Лучше иди встречаться с Томо. Тут за километр видно, что он влюблён в тебя и он хороший парень, не то что я. Почему я опять это говорю? Я не переживу, если ты начнёшь встречаться с этим парнем. Нет, точно нет. Скарамучча поднял взгляд думая, что любовь всей его жизни изменила свой выбор, увидела какой он жалкий и собиралась уйти бросив его догнивать остаток жизни где нибудь в подворотне. Может это юношеский максимализм или же просто так удачно падал свет, но сейчас Кадзуха выглядел и правда будто ангел. Его волосы отливали блеском из-за света заката, а красная прядь стала ещё более алой. Даже на фоне всего серого мира, серых многоэтажек Кадзуха был огоньком. Но этот же Кадзуха с яростью ему не присущей произнёс: - Думаешь, с ним мне будет лучше? Нет, уже нет, я отверг его недавно. Ты правда думаешь, что мне тогда будет лучше, если бы я был с кем-то другим? Тогда ты правда ужасный эгоист. Ты не подумал о моих чувствах и радостных вздохах в подушку по вечерам, когда ты дотрагивался до меня! А когда я наконец понял, что влюблён сразу же увидел взаимность в тебе. Я люблю твои грубые волосы, которые сейчас растрепал ветер, люблю глаза цвета Марианской впадины, люблю худые кисти, которые раньше были словно поле битвы. Я люблю твой ужасный характер, ведь если копнуть глубже ты сладкая булочка. - после этой фразы Скарамучча зарделся. - Я люблю тебя целиком и полностью с недостатками и достоинствами! Я счастлив рядом с тобой, никогда раньше мне не было так хорошо рядом с кем-то, а ты будто этого не понимая делаешь мне больно тем, что отдаляешь меня! Ты, балбес! Кадзуха и не мог ругаться на Скарамуччу, не умел. Но брюнет всё понял. - Ты.. ты хочешь со мной встречаться? - Осторожно произнёс парень. - Я же сказал, хочу, а ты.. - Кадзуха хотел уже придумать ещё какое нибудь оскорбление или же обзывание, чтобы показать недовольство, оттенок которого всё ещё был у него на лице, но брюнет уже в который раз перебил. - Но.. я ведь- Теперь уже очередь Кадзухи перебивать. - Но ты ведь мне нравишься и перестань говорит о себе в плохом ключе, сколько можно? Я тебя люблю, целиком и полностью, точка. С этим ты уже ничего не сделаешь, понял? Брюнет безмолвно кивнул. - А теперь, будешь ли ты со мной встречаться? Если в душе ты и правда хочешь, а я точно знаю, что хочешь, то не делай мне ещё больнее и хотя бы сейчас и согласись. - Кадзуха впервые был так твёрд в намерениях и это так удивило Скарамуччу. Оказывается в таких эмоциях как гнев блондин очень.. горяч. Его глаза полыхают словно яркое пламя в ночи. Скарамучча никогда не был поэтом, но, когда этот парень рядом брюнету остаётся лишь воспевать это божество в человеческом обличии. Тут же в сознании всплывает мягкая и тонкая, словно женская совсем не присущая парням талия и не менее мягкие обтянутые шортами бедра, а всё это летние воспоминания. И тут, Скарамучча наконец решается. - Ахх, ладно, во первых, давай представим, что всего нашего разговора не было и я от тебя не убегал - Кадзуха уже хотел возмутиться аля "опять убегаешь?!", но его прервали не дав даже вот в возмущении открыть - и представим, что мы всё ещё на том моменте, где ты ко мне подошёл. - Каэдехара кивнул - Отлично, во вторых, мне наконец надо решиться и не смейся! Скарамучча напускно зло поводил пальцем перед бледным лицом Кадзухи и второй счастливо улыбнулся мыслях проговаривая "не убегает". - Таак, в общем, мне нужно тебе сказать, что я был беспросветным глупцом, когда думал, что нужно отгородиться от тебя и пытаясь это сделать. Я не осознавал, что сделаю таким образом тебе ещё больнее и мне очень жаль, что ты успел подумать, что я убегаю, хотя так и было. Сейчас я тут, и мне некуда бежать. Я должен сказать, что игнорировал в тебе всё: мягкие черты лица, что теперь как родные или же курносый носик, который я так желаю поцеловать, веснушки, что словно звезды на тебе блестят, твои волосы в свету закатного солнца. Ты был прекрасен и я чувствовал себя ужасным человеком рядом с тобой. В общем, ты прекрасен всегда: в лучах заката, на рассвете, всегда. Я мечтаю, чтобы просыпаться с тобой в одной кровати и чтобы первое, что я бы видел это было твоё родное заспанное лицо. Я люблю тебя, Кадзуха и ничто этого не изменит. Я должен извиниться за всю причиненную боль и я хочу попробовать с тобой встречаться, так что я согласен. Кадзуха наблюдал за этим нелепым, но романтичным признанием с затаённым дыханием и как только он это понял, сделал глубокий вдох. - Спасибо. - Каэдехара счастливо улыбнулся и Скарамучча не успел спросить, за что его, в общем-то, благодарят, как мягкие губы любимого человека накрыли его собственные в ласковом поцелуе. Глаза распахнулись в удивлении, хотя, чему тут удивляться это было достаточно предсказуемо. Каэдехара первым разорвал поцелуй и с улыбкой на губах, которые буквально пару секунд назад были на его собственных отвернулся к уже заходящему солнцу. Кадзуха был отдан процессу, его волосы мягко шевелились на ветру, а белёсые ресницы трепетали. Вдруг блондин заговорил: - Ты стал мне и адом, и райским простором. В тебе были вскрики сов. Ты был родным лесом, в котором я потеряться готов. - самозабвенно прошептал Кадзуха устремляя свои ярко горящие на фоне позднего заката очи. - Пойдем домой. - Промолвил парень слегка улыбнувшись. - Теперь у тебя есть дом. Беловолосый с красной прядью парень опираясь о руку встал с края крыши и Скарамучче оставалось просто следить за этими мягкими движениями. Теперь у него есть дом. Рядом с Кадзухой. Они могут вести себя глупо, по детски, но им можно. Они успеют повзрослеть и им многое придётся пережить, главное, вместе. *** Закончилась история ли эта? Конечно, возможно уже да. Закончилась на фоне закатного неба, В глубине беспросветного леса. И мыслей вечный хоровод не прекратится никогда, но стихнет когда лист запоёт, когда на небе зажгется звезда.