***
Сидя на том же месте, в той же гостиной, Прим ухватилась за край мыслей и ощутила себя той самой статуей, от которой когда-то… думала, что бы отсечь? Статуя должна принять самую величественную позу — и в ней ей предстоит стоять несколько веков и десятилетий, осознавая, что, стоит пошевелиться — рассыплешься в каменную крошку. Статуи монументальны — сложно, посетив видно украшенный интерьер, не проникнуться торжественной атмосферой, заставляющей мысли витать иначе, чем на городских улочках. У предметов мебели есть язык, настраивающий мысли посетителей на нужный лад. У предметов мебели — язык, на котором не говорят вслух — то язык полунамёков, осадка времени, спертости воздуха. Что могло быть в нем искреннего и свежего? Величие подобно постаменту: шаг в сторону — и сорвёшься. У Прим был срыв. У этого срыва не было свидетелей — увидев нездоровый блеск в глазах дочери хозяев, слуги предусмотрительно разбрелись в дальние комнаты, не желая вставать у неё на пути, и лишь слегка поцарапанные плитки пола и разбитая скрипка были свидетелями её… гнева? Гнев — как попытка что-то почувствовать самым банальным, даже театральным образом — в конце-концов, в театры ходить леди её положения необходимо, чтобы быть чествуемом и чествовать высший свет, и лишь в промежутках между вежливой болтовнёй обращать внимание на сцену, походившую на представление молоденьких и пышущих красотой актрис, что за кулисами ожидались очередями из «меценатов». Что таить грех — Прим бы предпочла удалиться в то закулисье, нежели в сиянии сцены наблюдать очередной фарс. Сегодня, в своей гостиной, Прим силилась от души избить, даже грызть зубами реквизит — скрипку, на которой ей прежде играла Анна. Но не было этой театральной бури в её душе, а была только ревность, тлеющая как угли на дне камина. Почему? Почему Анна Суи посмела пойти мимо гордости Прим Рогзе, заполучив себе будущего короля какими-то нечестными методами? Будь Анна честной, она была бы благодарна семье Рогзе и осталась бы с ними — а не претендовала на что-то большее, что выше Прим, а теперь вне её досягаемости. Знай Анна, что такое любовь — она не говорила бы ей про любовь к Арту. Она бы молчала — как молчала Прим, ибо высший свет такую любовь не примет. Анна больше не будет жить в поместье Рогзе — золотая клетка выпустила ту птичку, что не застыла среди изваяний в позолоте и пыли, а выпорхнула на самый шпиль, навстречу ветру и солнцу.***
«Это любовь, которой не должно быть — в конце-концов, счастье любезной подруги было и моим счастьем тоже» — решила Прим. Любовь, рождённую не на своём месте; любовь, посмевшую переступить границы дозволенного обществом, поставившую его целостность под сомнение — следовало забыть и похоронить. Прим мягко коснулась плеча Анны, содрогающейся в рыданиях — сладкий, (зеленоватый) «Дар» принял король Арт, её муж, но будто бы именно Анна впитала всю горечь яда. Не оставивший наследников юный король вот-вот умрёт — но кого, кроме Анны, это волнует? Власть будет поделена — и, конечно, между высшим дворянством; и именно Рогзе, наивысший род, займёт место, принадлежащее королям и королевам. Быть королевой было её судьбой — судьбой Прим, в которой бы не было места Анне. Судьбой, в которой Прим пришлось бы отказаться от Анны. Судьба Прим — раз за разом принижать её роль, как будто избивая угли кочергой — но тем только ярче меж ними летали искры. Милая Анна, должно быть, скоро лишится мужа ~ Арт даже не был нужен. Прим надо было решаться раньше — в попытке устранить короля она не испугалась смуты консервативного люцифенского общества, превозносившего её по праву рождения. Чтобы заполучить королеву, она готова была пожертвовать королём — к чему ей выходить за него замуж, когда Анна, подобно сверкавшей на солнце сладости, могла расположиться у её ног? Но вместо этого осмелилась подозревать Прим. И эта тоска о недоступном, вытесненном из разума за границы, превосходящие даже море, зеленела, как волны в объятиях солнца, нашептывала упокоить на дне эту низкородную.***
А моря до краёв наполнялись по каплям... Арт Люцифен де Отриш выжил — чтобы спустя несколько лет (включавших уничижительный для Анны его роман с Прим, ныне заморской королевой), наконец умереть — сгорел от болезни. Тлеющие угли все ещё рассыпались в искры. Арт был словно мост между Анной и Прим... Анна Суи умерла — и Прим всю ночь провела в слезах невысказанного страдания. Почему Анна страдала так мало? Анна страдала из-за неё — но не по ней. И не за неё.***
Анна была той, кто пыталась объединить весь Эвиллиос под своей эгидой. Быть может, если бы не кровопролития, учинённые армией Люцифении по её воле — Прим однажды бы забыла о ней, отыскав то, что будоражило бы застоявшуюся голубую кровь, в ком-то ещё. Но Анна хотела войны. Анна её получила.