Анабелль Дьюк Дюмариан. 1977-1992 «Аах, полдень, я опаздываю на чаепитие!»
Вспоминая те события, становится очень не по себе. Словно возвращаешься в момент казни. Что ж, вы ничего не понимаете? Так и быть, начну с начала.***
На дворе была война. 1944 год. В маленьком бункере стояла маленькая девочка, держа на руках младенца, и убаюкивая его. Ее волосы были светлыми, слегка желтыми. Глаза были такими же голубыми. Ее носик был с горбинкой, на ней были коричневая рваная тубаха, и черные портки. Глаза ее были залиты слезами. Она тихо шептала на немецком — Шшш. Рози девочка не плачь, лучше ты ложись-ка спать… — Ее носик подергивался, кажется она вот-вот заплачет, но бедная девочка держится. Младенец в ее руках продолжал плакать. В бункер зашла женщина. Длинные прямые светлые волосы заплетенные в хвост до колен, были растрёпанные. Взяв у девочки из рук младенца, она присела на матрас и сняв бронежилет, достала из военного камуфляжа грудь, и начала кормить младенца, когда тот в свою очередь начал голодно пить молоко. — Сидите тихо. Если вас услышат, нам всем конец… — лицо женщины было запачкано в земле и порохе. Закончив кормить младенца, она отдала его в руки младшей девочки, и снова застегнула камуфляжную куртку. Одев бронежилет, она присела на одно колено, и обняла младшую. Младшая сделала это в ответ. — Мамочка, папа скоро вернется.? — прокашлявшись, женщина шмыгнула носом, и стерев слезу чтобы не плакать при дочери, встала. — Солнышко, папа больше не придет. Он… Уехал. — тяжело вздохнув, сказала женщина. На что младшая со слезами повысила голос, и начала любопытничать. — Почему? Куда??? Он вернется? Он нас бросил?! — Женщина заткнула ребенку рот, и раздраженно прошептала ей на ухо — Тише! Сейчас если нас услышат то взорвут, понимаешь? Сиди смирно, и уложи Розмари спать. Не дай бог ты высунешься от сюда, тебя сразу же застрелят, немцы или русские, не важно. Им все равно, эта война лишь несет кровь и смерть за собой. –Встав, она подтянула штаны и уже собиралась выйти, как дверь начали долбить. Взяв детей в руки, она спрятала их в погреб под матрасом, прошептав не издавать ни звука. Спрятав детей, она взяла дробовик лежащий рядом с матрасом. Дверь выломали, и послышались выстрелы, крики, и звуки борьбы. Продолжались они на протяжении десяти минут. Затем шорох, звуки как что-то падает, и громкий удар захлопнувшейся двери. Девочка сидела дрожа от страха, крепче прижимая к себе младенца, и закрывая ему рот, дабы не было слышно плачь. Затем шорох над их головами, и дверь открыла перемазанная кровью мать. Вытащив их из погреба, она показала как прятаться и закрывать дверь в погреб на замок. — Вот так, берёшь, поворачиваешь задвижку, и просовываешь ее сюда. Потом отодвигаешь обратно, и вылезаешь… Поняла? Дотянешься? — девочка пару раз кивнула, и вылезла с мамой из погреба. Затем, женщина достала из кармана корочки от хлеба в пакете, и протянула их девочке — Это все что есть… Можешь огурцами закусить, но много не ешь, а то там четыре банки всего лишь осталось. — улыбнувшись, она потрепала девочку по голове, поцеловала в лоб, и опять ушла.***
Прошел год. Война закончилась. Но беды в их семье — нет. Семья обеднела. Сидя в избушке, старшая девочка сидела на печи, и что-то писала перьевой ручкой в тетради на таком же немецком. Младшая же девочка, сидя на краю печи, игралась с безволосыми куклами. А в углу избы, сидела женщина… Она царапала полы, стерев свои пальцы в кровь. — Мякишка… Солененькая… Кушать захотела, так оливку раздавила. Ааай! Ай-яй-йяй! Зачем же ты Томаса съел? Он ведь ружье в машине съел. Лаааа! Лу-ли-ла, лу-ли-ла, в тишине звучит мольба… — ее лицо было исцарапано, а глаза были безумными. Она улыбалась. Затем ее поведение резко изменилось, она начала бить себя и кричать, запрокидывая свою голову назад. Девочки уже привыкшие к этому, не обращали внимания. Так и проходили годы, и год за годом…