Carry Me Home

Ну и дерьмо, думает Сугуру. Его словно окатывает ледяной водой. Разгорячённая кровь всё ещё бежит по венам, и сердце колотится не переставая, но в животе скапливается холод. Он видит Гето напротив. Выражение лица у Гето снова становится совершенно непроницаемым. Он расслабляет губы, перестаёт хмуриться — привычное лицо встаёт на своё место. И Сугуру больно, его ранит, что Гето не может проявить искренность даже ради Сатору Годжо. Ему больно, несмотря на то что его собственные эмоции прячутся под наспех наклеенным нечитаемым лицом. Просто… — Итак, — тянет Годжо. Его голос звучит расслабленно, несмотря на красноречивое подёргивание пальцев у шеи Сугуру, — кто-нибудь из вас потрудится объяснить, что здесь, чёрт возьми, происходит? Медно-золотые глаза Гето скользят по лицу Годжо. Он дотрагивается до руки, держащей его за ворот. — Сатору, отпусти. Стук. Годжо молча отпускает их обоих. Сугуру мешком валится на землю, Гето же плавно встаёт на ноги. И пристально смотрит на Сугуру с немым вопросом во взгляде. Вдох и выдох. — Прости, — извиняющимся голосом говорит Сугуру и с усилием поднимается. Он закатывает рукав рубашки и дотрагивается большим пальцем до проклятого предмета, обёрнутого вокруг руки. Наигранно морщится от неудовольствия. Проталкивает палец под край бумажной полоски и сдирает её. — Совсем забыл об этой штучке. — Уже без разницы, — вздыхает Гето, отряхивая грязь с одежды и поправляя волосы. — Эй, — капризно говорит Годжо, — хватит меня игнорировать! Если вы не поняли, то я задал вопрос! — Ничего здесь не происходит, — отвечает Сугуру, и одновременно с ним Гето произносит: — Тебя это не касается. Половина стука. Гето взглядом прожигает в Сугуру дыру, и Сугуру отвечает ему тем же. — Конечно, — в голосе Годжо звучит и сомнение, и сарказм. Он засовывает руки в карманы. Бледный утренний свет резко очерчивает его лицо. В старом японском саду его блестящая чёрная форма выглядит неуместно. — По-другому и быть не может. — Это не имеет значения, — со слегка напрягшимся выражением лица говорит Гето. Сугуру ощущает небольшой всплеск проклятой энергии, и Гето погружает руку вглубь своей техники, прямо в пасть призванного проклятия. Достаёт оттуда что-то белое. Бросает предмет на землю между ними. — Сейчас нам лучше сосредоточиться на более важных вещах. Это куб, его твёрдые края раскидывают в стороны мелкие камни и пачкаются в грязи, пока он несколько раз переворачивается на земле, прежде чем остановиться. Что-то знакомое. Сугуру видел такую иллюстрацию в каком-то старом учебнике. Тюремное царство, почти сразу опознаёт Сугуру, и, похоже, что Годжо тоже, потому что всё его тело напрягается, а плечи расправляются. — Вот дерьмо, — бормочет Годжо. — Существо, которое управляло моим трупом, планировало запечатать тебя с помощью этого, — говорит Гето. Голос его кажется ровным, но кое-что утаить не получается. В нём есть нотка гнева. Презрение. — На этот раз уничтожь моё тело как следует. — Да, — тон у Годжо странный, непонятный. Он морщится. — Я… Да. Прости. Мне с самого начала нужно было сделать всё нормально, да? Блядь. Эти швы… Ты в… — Я в порядке, — отрезает Гето. — Всё в полном порядке. Раньше было нет, но теперь да. Я всё расскажу позже. Нам пора уходить. — Ты прав. Да. Всё верно, нам пора, — Годжо громко дышит. — Ну что, э-э… — протягивает им руки, каждому по одной, — хватайтесь? — Мы не можем уйти прямо сейчас, — усмехается Гето. — Мне нужно сказать об этом девочкам, придурок. Они испугаются, если мы просто исчезнем. — Ой, — говорит Годжо, опуская руки. Выглядит он максимально неловко. — Точно, твои девочки. — Мимико и Нанако. — Знаю. Гето хмыкает, а потом разворачивается и идёт через веранду в дом. Сугуру искоса смотрит на Годжо. Тот пристально вглядывается в пустое место, где только что стоял Гето. Может, задумался о чём-то, кто знает. Сугуру, почувствовав себя навязчивым, отводит от него взгляд. Направляется туда, куда ушёл Гето. Помедлив, Годжо тоже следует за ними. Когда они доходят до входной двери, Гето останавливается. Тянется рукой к шее, проводит пальцами по отметинам, оставленным ногтями Сугуру. Небольшие царапины на бледно-розовой, обескровленной плоти, которые трудно было бы заметить, если не искать их целенаправленно. Гето открывает дверь. Сёстры стоят на том же самом месте, где они их оставили. — Мимико, Нанако, — зовёт Гето, и они разворачиваются. — Господин Гет… — взгляд Мимико падает на Сугуру и Годжо, которые застыли в дверном проёме, и её голос срывается, — …о? Почему… Почему он здесь? Она растеряна. Гето оборачивается к Годжо. На мгновение поджимает губы, но потом, словно убедившись в чём-то, отвечает Мимико: — Не беспокойся об этом. На этот раз очередь Нанако. Она свирепо смотрит на Годжо. — Но это он!.. — Тише-тише, — Сугуру наклоняется и обнимает их обеих. — Вы же мне доверяете, правда? Не волнуйтесь ни о чём. Я ему тоже доверяю. Мы будем в техникуме, ладно? — на этих словах сёстры открывают рот, чтобы начать возражать, но… — Вы можете поехать туда на поезде. Мы встретимся, когда вы приедете, обещаю. Стук. — …Обещаете? — Конечно. — Хорошо, — отстранившись, говорит Нанако. Она бросает потухший, недоверчивый взгляд на Годжо. — А что насчёт него? Он тоже должен пообещать. И Сугуру больно от того, что сёстры совсем не доверяют Годжо. Сатору. — Конечно, — легкомысленность в голосе Годжо лишь заставляет Нанако нахмуриться. Неловкий стук. — Да, я обещаю. Точно. Сугуру будет жив, когда вы доберётесь до колледжа. Всё в порядке. Определённо. Я… — он хрипло прочищает горло. Очень странно видеть Годжо настолько сбитым с толку. — Я позабочусь об этом. — Ладно, — с явным недовольством говорит Нанако, — но только потому, что господин Гето доверяет тебе. Итак, с этим разобрались. Гето снова целует каждую из сестёр в лоб, и Сугуру снова чувствует себя не в своей тарелке. Весь его гнев, все эти изматывающие эмоции — они никуда не делись. Он их просто подавил. И тут его оглушает внезапная тишина. Небо затянуто бледной жёлто-розовой дымкой, когда они наконец отправляются в путь. Годжо говорит Сугуру встать за его спиной и крепко держаться, а сам берёт Гето за руку и переплетает их пальцы. У Годжо сбивается дыхание, совсем незаметно, но Сугуру слышит это, и у него в груди что-то сжимается. Проклятая энергия собирается в воздухе, и мир вокруг мигает, дёргается, взрывается. Фу. Во время телепортации ощущения просто ужасные, дизориентирующие. У Сугуру кружится голова. Яркий флуоресцентный свет возвращает чёткость его зрению, и он понимает, что они уже в медблоке колледжа. Сугуру всё ещё прижимается к тёплой спине. Болезненно наблюдает за тем, как Годжо и Гето какое-то время медлят, прежде чем разъединить руки. Нерешительное, невысказанное желание. И в этот момент ему хочется заплакать. Чего он, конечно, не делает. Раздаётся грохот от падения планшета на кафельную плитку, и это заставляет его внимание переключиться. На них, замерев возле своего стола, пристально смотрит Сёко. У Сугуру не получается прочесть выражение на её лице. — Привет, — говорит Гето и отводит взгляд. Потом снова смотрит на Сёко. — Прошу прощения за доставленные неудобства. — Ну серьёзно, — скривившись, бормочет она, — ты такой проблемный. — Эй, — в голосе Гето совсем нет теплоты, — на этот раз я здесь ни при чём. Сёко только вздыхает. Придя в себя, она наклоняется, чтобы поднять с пола планшет. Бросает его на стол, даже не взглянув. — Как это вообще произошло? Не думала, что снова увижу тебя живым. — Знаешь, — говорит Гето, и что-то похожее на улыбку растягивает его губы, — а ты не ошиблась. — Дай-ка угадаю: один из твоих ненормально преданных сторонников оживил твой труп? — Хм, не совсем, — уклончиво отвечает он, садясь на край обычной белой больничной койки. — Нет? — Неа, — Гето поднимает руку к виску, пытается что-то нащупать там, а затем резко отдёргивает её в сторону. Между его крепко сжатыми пальцами что-то есть: длинное, тонкое и отливающее серебром при ярком больничном освещении. — Кстати, — и тут он снимает верхнюю часть головы, — мне нужно, чтобы ты это как-нибудь вытащила. Он не принадлежит мне. Внутри его головы находится ярко-розовый мозг. Он как-то странно пульсирует, скорее даже корчится. В его искривлённых складках виднеется зубастый рот. Сугуру морщится от увиденного. Немного подождав, Гето возвращает часть головы на место и стежками нити закрепляет её. Сугуру тихонько отлипает от спины Годжо и садится на противоположном от Гето конце кровати. Сразу же хочется вернуться к источнику тепла. Сугуру рассматривает вещи на тумбочке, рассеянно берёт пузырёк со снотворным и начинает вертеть его в руках. — Ладно, — в итоге соглашается Сёко, голос у неё хриплый. — Ладно. Да. Конечно. Когда? — Не раньше чем через несколько дней, — отвечает Гето. — Мне нужно закончить некоторые дела, перед тем как снова умереть. Сугуру представляет, как ногти вонзаются в кровоточащие лунки на его ладонях, и чувствует эту боль наяву. Холодными и онемевшими пальцами наклоняет пластиковый бутылёк. Таблетки с отчётливым стуком отскакивают от стенок внутри. Он кривится. Этот шум действует на его расшатанные нервы. Это те самые звуки, которые он презирает даже по прошествии стольких лет. Он переворачивает бутылёк. Вверх, вниз. Вверх, вниз. Слушает, как в комнате разговаривают, но уши словно заткнуты ватой. Вверх, вниз. Вверх, вниз. Наблюдает за Гето. Думает о десяти разных рецептах нейролептиков. Вверх, вниз. Вверх… — Может, ты уже прекратишь это делать? — взрывается Гето. Сугуру замирает. Наклоняет голову набок и абсолютно фальшиво улыбается. Думает о том, как долго держались за руки Гето и Годжо. Думает о причине, по которой им пришлось отстраниться друг от друга с виноватым видом. Жгучее раздражение покалывает его кожу, проникает под вены, зудит, как будто там копошатся насекомые. — Но я же ничего не делал, — Сугуру делает вид, что он в замешательстве. — Тебе следует научиться лучше контролировать себя. Это намеренная провокация. Нагоняй от врача и седативные препараты под ярким освещением в ванной. Нет никакого глубокого смысла в этих бесцельных попытках залезть ему под кожу, но у Сугуру, очевидно, не слишком хорошо получается делать вещи со смыслом. Итак. Ладно. — Вау, — говорит Гето, — звучит совсем по-взрослому. — Ой, — Сугуру изображает удивление. — Прости-прости. Я и представить не мог, что ты до сих пор так чувствительно к этому относишься. Если честно, я думал, что ты давно вырос из этого. Лицо Гето мрачнеет, совсем незначительно. Он открывает рот, чтобы ответить, но… — Эй, — вмешивается в разговор Сёко, её глаза вяло изучают обоих, и от её внимательного взгляда по коже Сугуру пробегает холодок. У неё всегда был этот взгляд — острый, как скальпель. — Эти отметины на шее. Откуда они? А. Наверное, на коже уже начали проступать фиолетовые синяки. Глаза Сугуру мечутся между ней и Гето. Вопрос остаётся без ответа. В воздухе витает аромат антисептика и лавандового масла. Сугуру почти может ощутить их вкус. — …Серьёзно? — очень раздражённо спрашивает Сёко. Или, может быть, она просто устала. — Гето, ты теперь душишь подростков? Конечно, это весьма ожидаемо после прошлого Рождества, но всё же. — Справедливости ради, — помолчав, говорит Гето, — он первый это начал. — Неправда, — отрицает Сугуру, по большей части из принципа. Если хорошенько углубиться в воспоминания, то начал всё действительно Гето. Лет десять назад. Когда уничтожил целую деревню, а потом решил придерживаться выбранного пути, тем самым испортив всё. Что… Ладно. Может быть, всё-таки Сугуру начал это. Я ненавижу тебя, думает он тихо, про себя. Годжо стоит, прислонившись к столу Сёко. Наблюдает, как и всегда. — Да неужели, — Гето приподнимает бровь и поворачивается к Сёко. — Он вёл себя как человек, который очень хочет умереть. Честно. — Какие громкие слова, — огрызается Сугуру. Он знает, что ведёт себя импульсивно, что не следует произносить вслух то, что он собирается сказать, но раз он уже начал… — от человека, который — сколько? десять лет? — предавался фантазиям о том, как Сатору убьёт его. Лицо Гето застывает. Не только лицо, всё его тело замирает, с каким-то ненормальным удовлетворением отмечает Сугуру. Краем глаза он видит, как Сёко с интересом вертит ручку. На Годжо он не смотрит. Он не хочет смотреть на Годжо. Стук, и… — Мы не будем об этом говорить здесь, — резким, ледяным голосом говорит ему Гето. Во рту Сугуру скапливается горечь. — Держу пари, это было мило, — говорит он. — Готов поспорить, что он был любезен в тот момент. И он по-прежнему такой же законченный прагматик в вопросах справедливости и наказания, правда? Боже, это отвратительно. — Эй, — начинает Годжо, но Сугуру в этот момент абсолютно всё равно. — У тебя полностью отсутствует понимание соразмерности наказания, — он поворачивает голову в сторону Годжо и так же быстро отводит взгляд. — Если бы мне пришлось его убивать, то я бы живьём содрал с него кожу, и этого всё равно было бы, блядь, недостаточно, чтобы рассчитаться даже за малую часть всех его… — Закрой рот, — Гето в бешенстве. — Мы не будем об этом говорить здесь. — Говорить о чём? О правдивых в кои-то веки вещах? — Сугуру закатывает глаза. — О нет, кажется, у меня на мгновение вылетело из головы, что ты в буквальном смысле скорее умрёшь, чем не будешь лгать хотя бы пару секунд! Что-то необъяснимое мелькает на лице Гето. — Ты просто сопляк. — Одна двуличная, по привычке манипулирующая людьми лживая сучка узнает другую такую же из тысячи, — с напускным весельем, приправленным тонким слоем сарказма. Сугуру решительно не сводит взгляда с лица Гето. — Это, — произносит Гето, — не то, что я сказал. — Разве? — не смотри на Годжо и Сёко не смотри на них не смотри на них!.. Сугуру наклоняет голову, оттягивает мочку уха. Делает извиняющееся выражение лица. — Прости, не смог хорошо расслышать из-за твоего комплекса превосходства. У Гето дёргается глаз. — В этом вообще нет никакого смысла. Ну… да? Смысла нет, но говорить всё это так приятно. Или, наоборот, ужасно. Поэтому какая, к чёрту, разница? Сугуру сглатывает. Делает вдох — и выдох. Отрывает взгляд от Гето и в этот раз по-настоящему смотрит на Годжо. Тот стоит, как и прежде, прислонившись к столу. Губы сжаты в тонкую линию. Побелевшими пальцами он сжимает металлический край стола, уже изрядно деформированный. Ой. Когда это успело произойти? Боже, Сугуру очень сильно надеется, что Годжо не расстроен. Он определённо расстроен. — Если ты нас не понимаешь, то в этом нет твоей вины, — говорит Сугуру, потому что Годжо должен его понять, он просто должен. — Ты ведь не умеешь читать мысли. Прошлой ночью я тебе лгал. Знал об этом? Или, по крайней мере, я не был полностью честен. Все эти «ты не сможешь понять меня, потому что ты не знаешь, что такое ненависть» и тому подобное. Ты был прав, когда назвал меня королевой драмы. Но дело совсем не в этом. Если ты чего-то не знаешь о нас, то это потому, что мы ни черта тебе не рассказываем. Потому что… — Прекрати, — напряжённым голосом прерывает его Гето, но Сугуру только усмехается. — Что и требовалось доказать! — Сугуру стискивает пальцами уже ставший тёплым пузырёк с таблетками, который он до сих пор не выронил, и снова переводит взгляд на Гето. Берёт себя в руки. — Знаешь, он заслуживает честности. Независимо от того, насколько сильно мы не хотим быть искренними. Гето меняется в лице, но Сугуру, вероятно, единственный, кто это замечает. Гето отворачивается. Пожалуй, хватит. — Единственный человек, которому мы ненавидим лгать больше, чем тебе, — это мы сами, — обращается к Годжо Сугуру и замечает, как едва заметно подёргиваются пальцы на покорёженном металле. — Поэтому вместо того, чтобы, типа, разговаривать с тобой и постоянно чувствовать эту неизбежную необходимость быть нечестными, мы просто в целом избегаем любых разговоров. По правде… — и он замолкает, отводя глаза в сторону, — я не тот, кто должен говорить тебе это. Это должен быть он, но что есть, то есть. Прости. Может быть, потом он скажет тебе всё, что нужно. И ты не тот человек, которому я должен всё рассказать, думает Сугуру, но вслух это не говорит. Я должен рассказать моему Сатору. На лице Гето выражение, которое недостаточно назвать просто мрачным. Он сидит, подперев подбородок рукой, не улыбается и смотрит куда угодно, но только не на Годжо. И никак не реагирует. — …Ладно, — после долгой паузы говорит Годжо. — Пусть так. — Ага. Несколько неловких стуков. Гето яростно вдавливает руку в матрас. Взгляд Сугуру блуждает по углам комнаты. Всё его тело сковывает сильная усталость. Последний раз он спал вечером прошлого дня, и то всего пару часов. А эта ночь была долгой. Сёко выглядит так, будто ей позарез нужна сигарета. — Знаете, я благодарна миру и всё такое, что вы не ладите друг с другом, — говорит Сёко после того, как тишина стала совсем уж невыносимой. — Но, буду откровенной, всё это было пиздец как стрёмно. — Разумеется, мы не ладим, — хмурится Сугуру. Многозначительно смотрит на Гето. — Путь, по которому я, по его мнению, должен идти в будущем, каким-то образом оказался даже хуже, чем его, — указывает на Годжо, — предложение. Гето выбирает игнорировать почти всё, что говорит Сугуру, но последние слова заставляют его заинтересованно приподнять бровь. — У него было предложение? — О да, — говорит Сугуру. — он сказал что-то вроде может, тебе стоит уйти и открыть цветочный магазин. Это было так нелепо. Уголки губ Гето ползут вверх. И он наконец заставляет себя посмотреть на Годжо. — Цветочный магазин, серьёзно? — Это было не такое уж и плохое предложение, — обиженно фыркает Годжо. — Очень плохое, — говорят они одновременно, а затем резко поворачиваются, чтобы уставиться друг на друга. Это… это раздражает, это действует на нервы, это лишний раз напоминает о том, насколько они похожи. Что они — один и тот же человек. — Пф. Знаешь что? Я буду тебя игнорировать. — Меня это полностью устраивает, — отвечает Гето. — Я тоже буду тебя игнорировать. Они не взаимодействуют друг с другом от силы секунды три, а потом Гето берёт и наступает Сугуру на ногу. Сначала Сугуру ничего не понимает и просто смотрит, но потом двигается ближе и отвечает тем же. Так они и сидят, по очереди наступая друг другу на ноги. Это длится секунд восемь, и Сёко, не выдержав, стонет. — Вы ведёте себя как маленькие дети. — Это он начал, — говорит ей Сугуру. — Господи боже мой, — бормочет она, потирая переносицу. — Мне нужна зажигалка. Сугуру обиженно сопит. Ему очень хочется потеребить мочку уха, но он держится. Вновь осматривает помещение медблока. Здесь прохладно, но Сугуру чувствует скорее оцепенение, чем холод. А ещё он чувствует усталость. Он невыносимо устал. В голове проплывают ленивые мысли о том, сколько сейчас времени, проснулся ли Сатору, и сколько времени пройдёт, прежде чем он найдёт Сугуру здесь. На последней мысли он останавливается. Вот дерьмо. Он не… не хочет видеть Сатору прямо сейчас. Не хочет разбираться со всем этим. На самом деле, в данный момент он не хочет делать вообще ничего. Сугуру задаётся вопросом, сколько времени ему потребуется, чтобы заснуть, и кривится. — Я буду спать, — сообщает он, остервенело отодвигаясь подальше от Гето. Хватает пузырёк со снотворным. Высыпает… ну, наверное, опасное количество таблеток себе на ладонь. Какая разница. Глотает их все, не запивая. — Спокойной ночи. — Сейчас раннее утро, — говорит Гето, потому что, блядь, он не может этого не сказать. — Я тебя не слышу, — Сугуру демонстративно отворачивается и ложится на бок, лицом к стене, как можно дальше от Гето. Закрывает глаза. Вдох, выдох. Запах антисептика. Лаванда. И он проваливается в сон. - Пробуждение происходит тяжело, отдаёт ноющей болью в голове. Её словно набили ватой. Сначала Сугуру кажется, что его чем-то придавило, но он не укрывался, и больничное одеяло находится под ним, а не сверху, потом понимает, что это давящее ощущение возникает из-за его собственных конечностей. Эта боль и эти ощущения такие неестественные, что обычный сон просто не мог их вызвать. Он начинает вспоминать. Таблетки. Снотворное. Сколько он выпил? Ох. Должно быть, всё-таки передозировка, ага? Это могло бы быть опасно, если бы не его выжигающая всё на своём пути проклятая энергия. Что вообще… К нему понемногу возвращается слух. Он нечётко улавливает чей-то голос. Два голоса. Слишком громко. Сугуру сдерживает стон и сильнее зажмуривается. — …несколько дней, да? — это Сатору. Или не Сатору? Слишком взрослый голос. Годжо? — Это будет жестоко по отношению к нам обоим, если я останусь здесь надолго, — этот голос спокойный, размеренный. Его голос. Это Гето. Короткое молчание. — Ты снова просишь меня убить тебя. А. Так вот о чём они. Сугуру хочет оказаться где-нибудь в другом месте. Но ему слишком трудно сейчас даже шевелиться. — На этот раз, — говорит Гето, — технически это будешь не ты, по большей части. Матрас прогибается. Сугуру чувствует это так же явно, как и слышит. — Ты просишь меня смотреть на то, как тебя вскрывают заживо. Разделяют на части. Ещё живого. — Я не живой. Пауза. — Но в сознании, — ровным тоном. Неопределённое хмыканье. — А ты не хочешь, что ли? — Ты совсем дурак? — Тебе не обязательно там находиться, если не хочешь, — нечитаемым тоном говорит Гето. Молчит, размышляет о чём-то, наверное. — А ещё ты не обязан быть тем, кто впоследствии изгонит мою проклятую энергию. Этим может заняться кто-нибудь другой. — …Это мало похоже на выбор, — говорит Годжо. — Ты снова решаешь за меня. — Как будто ты бы всё равно этого не сделал? — Сделал бы, но… Ещё я бы хотел выбрать где, когда и как это произойдёт, понимаешь? — Как эгоистично. — Знаю. Стук. — В первый раз, — говорит Гето, и наступает какая-то странная пауза, как будто он сомневается в том, что сказать дальше, — я не думал… Хорошо. Во-первых, я не собирался умирать на Ночном параде сотни демонов, но мне кажется… — и это первый раз, когда Сугуру слышит, как Гето так неуверенно подбирает слова. — Я не думал, что тебе будет не всё равно. Настолько не всё равно. — …Сугуру. — Да?.. — Ты такой дурак. — Что, — и тут его голос меняется, в нём появляется что-то насмешливое, дразнящее, но не только это, — неужели ты сожалеешь о том, что убил меня тогда? — Ты ждёшь извинений? — Нет, — отвечает Гето, — конечно, нет. Шорох ткани о ткань. Матрас снова прогибается. — Ну и хорошо, — спустя минуту говорит Годжо, — потому что я не жалею. Просто, чтобы ты знал. — Я знаю. — Но это всё равно больно! — ноет Годжо, совсем как обиженный ребёнок. — А теперь ты хочешь, чтобы я снова это сделал! Ты такой придурок! — Но это должно случиться. Мы оба это знаем. Я уже объяснил вам состояние моего тела и показал, что находится внутри черепа… Это существо знает достаточно, чтобы уничтожить мозг и покончить с этим, — тихий вздох. — Кроме того, я бы хотел, чтобы вы двое были рядом, когда я умру. — Ох. Для Сёко это тоже будет непросто. — …Я знаю. Стук, второй. Самое долгое молчание за весь разговор. Сугуру чувствует непонятную тошноту. — Эй, — говорит Годжо, — мини-ты упоминал о каких-то твоих фантазиях… Снова долгое молчание. Размеренно шумит кондиционер. Сугуру до этого момента думал, что это шум в его собственной голове. — …Это не было неправдой, — в итоге отвечает Гето. О, решил быть честным? Стук. И Годжо стонет — долго, протяжно и драматично. Матрас опять двигается. — Это так отстойно. — Мм. Но ты ведь сделаешь это. — Ага, — соглашается Годжо, его голос сейчас странный и отстранённый, и печальный, — конечно. Я бы сделал это, даже если бы ты не просил, понимаешь? Потому что мне невыносима сама мысль о том, что это будет кто-то другой. Но ты всё равно мудак, раз просишь о таком. — Между прочим, ты — тот человек, который всегда говорит, что быть эгоистом — это нормально — и даже хорошо, — напоминает Гето. — Ты полный мудак, — повторяет Годжо. Сугуру думает, что есть что-то нездоровое в том, что заставляет его слушать их разговор вместо того, чтобы позволить их голосам утонуть в ватном тумане внутри его головы. Что-то нездоровое заставляет его сосредоточиться на них, а не на запахе лаванды, антисептике или одежде, которая неудобно обтягивает сейчас кожу. Он прилагает все силы, чтобы оставаться в сознании. Боже, как это невыносимо. — Знаешь, — после перерыва говорит Годжо, — наблюдать за ними последние несколько дней было тем ещё адом. — Ними? — Хорошенькими мини-версиями нас самих. — А, — и потом, — хаха. — Ага. — Мм. — …Как ты думаешь, что-нибудь могло бы измениться, если бы мы… если бы я сказал это тогда? — Нет, — отвечает Гето, особо не раздумывая, и добавляет: — Я думаю, от этого стало бы ещё хуже. И это ударило бы по нам сильнее. Ведь я бы принял те же самые решения. Мои идеалы для меня важнее, чем ты. Важнее, чем что-либо другое. Разве это честно, думает Сугуру, словно в тумане. Нельзя сказать, что это ложь, но он не был честным до конца. Сатору — это часть их идеалов. Благополучие Сатору — мир, который заслуживает его, мир, который не требует от него быть богом, — является частью их идеалов. Неважно, какого именно из них. Потому что Сугуру Гето… Годжо смеётся, коротко, отрывисто, так, что по ушам режет. В голове Сугуру пульсирует боль. — Блядь, для человека, который так часто жаловался на мою грубость, ты говоришь слишком жестокие слова. — Мм, возможно. — Придурок, — раздражённо говорит Годжо. Гето не отвечает. Сугуру прислушивается, но Годжо тоже молчит. Налитые свинцом конечности затягивают Сугуру обратно в тревожное бессознательное состояние. …потому что Сугуру Гето любит Сатору Годжо, он всегда будет любить Сатору Годжо.