Прощальный дебют

Арсюш, – устало протянул Антон, облокотившийся на дверной косяк. Он не отрываясь наблюдал за тем, как Арсений битый час мерил комнату шагами, всецело погрузившись в повторение реплик перед предстоящим спектаклем. Антон не мог найти себе места, пока переживания его любимого чувствовались на физическом уровне. Сколько кругов он прошел по квартире, бормоча под нос фразы, которые, казалось, уже и Шастун заучил? Десять? Пятьдесят? А может сто? Из стороны в сторону, из угла в угол, не притормаживая и на мгновение. За этим уже было больно наблюдать. Премьера и дебют – это очень важно. Антон это, конечно же, понимал, но нельзя же изводить себя так! К тому же, он был абсолютно уверен, что Арсений и без многочасового повторения зажжет сцену – хотя бы своей неземной харизмой, образованностью, обаятельностью вкупе с обворожительностью... Антон без преувеличения мог часами рассказывать о всех качествах парня. Ну а даже если забудет реплики, то не беда, ведь тот отменно импровизирует. Но как донести это до Арсения, который вовсе выпал из реального мира и замечает теперь лишь текст на бумаге? Без труда заметив траекторию ходьбы, Антон пересек комнату и встал перед Арсением. Последний даже не заметил преграды перед собой, потому чуть было не врезался. С видимой жалостью возвращаясь в реальность, парень крутил головой и осматривался вокруг, будто бы только что все театральные декорации стали ничем не примечательной съемной квартиркой. Антон аккуратно вытянул из рук Арсения листы бумаги и, положив несколько пальцев на его подбородок, заставил приковать к себе внимание любимых голубых глаз. – Арс, – тихо начал Антон, заглядывая в глаза растерявшегося Арсения, – пожалуйста, оставь ты эти бумажки. Уже четвертый час носишься с ними по квартире. У меня ты перед глазами мелькаешь, Арсюш, – Шастун мягко улыбнулся на взгляд недовольного Попова. – Пойми, мне повторять нужно. Завтра впервые на большую сцену. Почти все билеты раскупили. Ты представляешь сколько там будет зрителей? Мне нельзя допустить оплошности, иначе это крах всему, к чему мы с тобой так долго двигались! – распалялся Арсений, желая донести до Антона свою мысль. В эмоциях Шастун крепко прижал к себе парня и почувствовал дрожь его тела. После вздоха сожаления он отвечал шепотом, надеясь, что подбирает правильные слова поддержки: – Почему ты изначально себя на неудачу настраиваешь? Даже если ты ошибешься, тебя никто не погонит со сцены. У каждого случаются ошибки, но это не конец всему, слышишь? – Арсений кивнул, утыкаясь в плечо Антона. – Да и к тому же, разве не ты прослыл у друзей импровизатором? Сам же говорил мне на одном из ваших вузовских спектаклей, что какие-то реплики не по сценарию. Лично мне показалось, что все выглядит очень даже органично. А еще, если мне до сих пор не веришь, то нигде не сказано, что не допускается свое прочтение, если оно в рамках авторской идеи! Арсений прижался к Антону сильнее, стиснул в кулаках его домашнюю футболку и тяжело выдохнул. Шастун в попытках вселить в него уверенность и помочь расслабиться запустил руки в густые волосы, массируя макушку и затылок. Губы спустились к ушной раковине, и он зашептал: – Поэтому вот что я предлагаю. Зная тебя, неугомонный, мы с тобой вместе еще разок прогоним твои реплики, а потом как завалимся на кровать и врубим «Друзей», пока ты не уснешь. Тебе рано вставать, я помню. Ну, как тебе мой план? – Антон тихонько посмеялся, когда на него уставились влюбленные и благодарные глаза Арсения. После такого взгляда ответа и не требовалось – все понятно было без слов. Мягко коснувшись любимых губ, Антон почувствовал, будто бы стал островком спасения для Арсения – так он желанно отвечал на поцелуй, ластился под его широкую ладонь. Попов наконец-то смог выдохнуть, отпустить свои переживания, вернуться в реальность, где центром его жизни был Шастун. И что бы он делал без него? – Ну-ну, Арсюш, – засмеялся Антон, прерывая поцелуй, – я не думал, что мы будем репетировать во время секса. Уж прости, но мне бы не хотелось отыгрывать какую-нибудь бабульку в момент нашего… Арсений улыбнулся, закатил глаза и беззлобно толкнул парня в плечо: – Фу, боже, Шаст, заткнись. В руки Антон вернул кипу бумажек с репликами, которые Арсений уже замусолил при повторении. Количество текста его поражало и пронизывало глубоким чувством уважения к любимому – Шастун-то и для института материал выучить не может даже под угрозой отчисления, а тут вся профессия – сплошная зубрежка. И все же это выбор Арсения, который Антон поддерживает всеми руками и ногами, главное только, чтобы он был счастлив. Вместе уселись на двуспальную кровать. Антон обнял мягкую подушку и разложил перед собой листы, а Арсений оперся спиной на изголовье в вызывающей и вальяжной позе – Шастун попросту не мог не замечать этого изящества в своем парне. В комнате с единственным источником света, слабо освещающим происходящее, ребята отдавали себя искусству и друг другу. Антон не мог оторвать от любимого взгляда, когда тот блестяще отыгрывал свою роль. Он зависал, едва не раскрыв рот, восхищаясь его мастерством и отдачей. В Шастуна летели подушки, когда он пропускал собственные реплики. Арсений недовольно ворчал и аккуратно пинал его, чтобы вернуть к роли. Вместе они хохотали до боли в животе и щеках – Антон порой выдавал такое, что могло довести до истерики! Наверняка соседи были не в восторге от шумных ребят за стеной, но их сейчас это не интересовало. Разве не должно ли быть все равно, когда они абсолютно счастливы, утопая друг в друге? Повторение затянулось, и сериал включили глубоким вечером. Из открытого окна задувал холодный ветер, заставляющий Антона липнуть к Арсению – хотя он бы делал это при любых событиях, потому что вместо любых слов о любви, он выражал свои чувства тактильностью. Попов утыкался носом в кудри парня и прислушивался к его ровному, успокаивающему дыханию, пропуская шутки с экрана, которые они знали наизусть. – Я отпрошусь пораньше с института и приеду на премьеру, Арсюш, – шептал Антон, лежа на груди парня. Он безустанно гладил его плечи, руки и торс. – Ты узнаешь меня по самому лучшему букету, который я торжественно вручу тебе, когда зал захлестнут овации, – мечтательно рассуждал он, представляя в голове этот момент детально, ярко, подробно. – Тогда я буду играть лишь для тебя. Как сегодня, Тош, – Арсений прижал его сильнее, надеясь спрятать и никому не показывать свое счастье. Он боялся, что его могут отобрать. И что Арсений будет делать без него? Антон приподнялся с вопросом в глазах. – Ты чего? – тихо интересовался парень, нежно поглаживая слегка отросшую щетину Арсения. – Нервничаешь? У тебя так сердце забилось. – Плохие мысли, – Арсений отвечал с хрипотцой от вставшего в горле кома. Он закрыл глаза, прижавшись щекой к теплой руке любимого. Ему не о чем беспокоиться. Только не сейчас. Мягкие губы Антона оставили на лбу Арсения легкий поцелуй, действующий лучше любого успокоительного. – Гони их к черту. Все хорошо, – Антон устроился на груди Арсения и потянул на себя теплое одеяло. – Я люблю тебя, – чувственно прошептал Арсений. Какими ничтожными были эти слова… Разве может это пресловутое «люблю», которым люди разбрасываются, не задумываясь о своих чувствах, описать, что испытывает Арсений? Нет, этого слова категорически недостаточно! *** – Шастун, ну и зачем ты так рано проснулся? – ворчал Арсений, когда увидел, что его любитель поспать до обеда, вскочил ни свет ни заря. – Ты же во вторую смену ходишь. Растрепанный Антон улыбался от уха до уха, радуясь произведенному эффекту. – Я просто хотел поддержать тебя, прежде чем ты уйдешь, – легкомысленно бросил он и вернулся с кухни с чашкой черного кофе. – Пока ты был в душе, я успел сварить тебе твой любимый кофе. – Ну вот и за что ты мне такой? – Арсений торопливо подошел к Антону, взял его за щеки и прижался лбом ко лбу. – Счастье мое. Антон тихонько посмеялся от наваждения чувств Арсения и про себя допел знакомые слова: «Счастье мое – быть с тобой вдвоем». – Эй, не боишься опоздать? Ты обычно очень нервничаешь из-за этого. Выпей кофе, а я пока поглажу твою одежду, – как бы ни было приятно находиться в такой близости с Арсением, Антон поспешил к шкафу и достал излюбленный костюм его парня: рубашка, брюки с пиджаком и тонкий галстук и все в элегантном черном цвете. Отставив любые возражения, Арсений облокотился на стену и, потягивая напиток, любовался хозяйственным Антоном, что теперь суетился с утюгом. Счастье… – Чтобы ты просто так сейчас не гладил костюм, я приглашаю тебя после премьеры в ресторан, – Арсений отставил чашку на тумбу и подошел к Антону сзади, обвивая руками его талию. – Считай, что это приглашение на свидание. Когда мы последний раз на него ходили? Не задумываясь Антон отвечал: – Последний раз мы были в кино два месяца назад, – он помнил все даты, связанные с Арсением. – Ресторан… – Антон протянул слово, пробуя его на вкус. – Хорошо, тогда и мне придется найти что-то приличное. Может быть, смокинг? Арсений расхохотался, прижимая парня ближе и утыкаясь носом в его шею: – У тебя нет смокинга. Да и вообще классической одежды. – Все-то ты знаешь, – бросил Антон и вверил ему выглаженный костюм. – Собирайся, я пока вызову тебе такси. Наградив благодарным поцелуем, Арсений отошел к зеркалу. Собирался он не спеша, всякий раз поправляя любые образовавшиеся складки. Попов добивался эффекта «с иголочки» и каждый раз в этом преуспевал, хоть и тратил на это достаточно времени. Антон суетился рядом, стараясь откровенно не зависать взглядом на парне: он сходил на кухню, забросил чашку в раковину, на скорую руку сделал себе бутерброд, потому что желудок издавал печальные звуки, но все это время, проигрывая предательски сильному желанию, косился на зеркало, вглядываясь в отражение – ну что за модель! Пятнадцатиминутные сборы сделали из Арсения настоящего жениха, у которого недоставало разве что галстука или бутоньерки. – Отбрось все переживания и волнения. Выложись на максимум. Представь, что никого рядом нет. Ты играешь для своего главного фаната – меня, – наставлял Антон, старательно завязывая галстук Арсению. Его взгляд возвращался от голубизны глаз внимательного Арсения к аксессуару в своих руках. – Погрузись в атмосферу спектакля, проживи свою роль. – Спасибо, Антош, – громко сглотнув от переживания, ответил Арсений. Его ладони похолодели и покрылись потом, но внешне ради Антона он готов быть сильным, потому счастливая улыбка появилась на его лице. – Тогда ни пуха ни пера? – с поддерживающим напутствием Антон сжал его плечо. – К черту, Тош, – на выдохе шепнул Арсений и еще раз заглянул в зеленые глаза любимого, в которых крылась такая мотивирующая сила и поддержка, что его под угрозой смерти нельзя было подвести. Они попрощались нежным поцелуем, разорвать который пришлось из-за подъехавшего такси. Ни сказав больше и слова – все читалось во взглядах – Арсений вышел из квартиры, а Антон остался один и в оглушающей тишине вернулся к красочному представлению момента вручения букета. *** Весь первый акт Арсений пытался отыскать в числе зрителей Антона, увидеть зелень его глаз и почувствовать, как груз переживаний падает с плеч. Со сцены он видел знакомые лица, но не находил того, кто был ему так нужен. Попов все равно выкладывался, словно это его последний раз на сцене, – так стремился запомниться своей игрой зрителю и получить всеобщее признание. Быть может, Антон где-то сидит, восхищаясь им с медленным сбитым дыханием от эмоций. В конце концов, театр большой и мест много. Как в эти секунды, в которые он бросает беглый взгляд на зал, можно рассмотреть его? Первый акт закончился, и Арсений метнулся к телефону, будто от этого завесила его жизнь. Вы, 19:41 Тош, ты приехал? Не вижу тебя на местах приглашенных зрителей. Все в порядке? Ответа не последовало ни через минуту, ни через пять, ни через десять, когда нервы были на пределе. И где же его черти носят? Он ведь обещал присутствовать! Он обещал, а теперь даже не отвечает! Арсений, тая в себе последнюю надежду, выглянул из-за кулис, надеясь, что парень решил его обрадовать и подойти к сцене, но никого не было. С зала не глядело его приветливое лицо с очаровательной доброй улыбкой, не было и этого чертового лучшего букета, которым Антон его так раздразнил! Вы, 19:53 Шастун, ты издеваешься? Где тебя черти носят? Ты мне, блять, обещал, а теперь даже не отвечаешь! Стыдно? Терпение Арсения иссякло. Вместе с ним пропали и надежды, что Антон приедет. Вера в его сладкие речи рассеялась, и сердце больно защемило от обиды. Он мог бы потратить время на повторение, на общение с труппой и режиссером, а получается, что весь антракт ушел на погоню за призраком-пиздаболом. С ума сойти! Безостановочную ходьбу, нервную и напряженную, прервал звонок на телефон. Надо же! Шастун звонит. Одумался. Немного подождав, – Арсений боролся со своей острой обидой – он все же ответил. Тон его не предвещал ничего хорошего: – Ну и что ты хочешь мне сказать? – холодно осведомился Арсений. – Арсюш, пожалуйста, не злись, – жалобно молил Антон на той стороне линии. Он тяжело дышал, словно только завершил марафон. Его голос едва различался, утопая в шуме оживленной проезжей части, – я опаздываю, но к концу спектакля буду! Не переживай. Я задержался в институте… Там такое… – Мне не интересно, – оборвал его Арсений. – Знаешь что, Шастун, ты можешь вообще не приезжать, ясно? Нахуй ты мне тут не нужён. Ни ты, ни твоя поддержка, ни твой букет, ни твои лживые речи и обещания. Я тебе доверился, блять, а ты… – вся злость выливалась на парня одним грязным потоком, внимание на который обратила даже труппа. Но Попова не интересовали ничьи напуганные взгляды; ему было все равно на лепет Антона, – его предал человек, чье присутствие важно больше жизни! – Выслушай меня! – кричал напуганный Антон. – Нет. У меня больше нет времени. Я отыграю спектакль и без твоей ебучей поддержки. Резко ответил Арсений и оборвал связь. Он быстро дышал, ноздри раздувались от ярости, дергался кадык. Все его тело было напряжено – скованные плечи, сжатые до белых костяшек кулаки, стиснутые челюсти. Попов был похож на бомбу замедленного действия, которая готова взорваться от одного неверного движения. Арсений злым взглядом окинул переживающую труппу, когда прозвенел первый звонок. *** Антон обозлился на всех: на институт с принципиальным преподавателем, который заваливал его вопросами на протяжении часа, на общественный транспорт, который, как на зло, был забит под завязку, а в первую очередь на себя. Его сердце ныло, кололо, болело от чувства собственного предательства. Громкие слова Арсения въелись в подкорку мозга. Они звучали громче любой музыки из наушники, громче сигналов служебных машин, громче гудков спешащих куда-то автомобилей. И какой он после этого парень, если не смог присутствовать на самом важном событии его любимого? Антон решил, что невзирая на резкие и ранящие слова Арсения, он все равно приедет и будь что будет. Потраченное время на остановке росло. Люди оборачивались на Антона, который метал взгляд на дорогу, в телефон и на время, шлепая по грязи и лужам – а ведь он был в шикарном смокинге, штанины которого уже покрылись коричневыми шлепками. – Где же он, где? – Антон шептал это без перерыва, тревожно барабаня ладонями по рукам и закусывая губу. Если бы требовалось олицетворение нервозности, то Шастун бы бесспорно подошел. Наконец нужный автобус подъехал, – ничуть не менее полный, чем все предыдущие, – но Антон решительно растолкал пассажиров, на что получил яростные матные порицания. Плевать. Это был его последний шанс успеть к концу спектакля. Если бы у него только было достаточно средств, чтобы взять такси и домчаться с другого края города, но все сбережения отложены на букет!.. Час в толкучке и пробке накалили Антона до предела. Его пинали, толкали, хватались за портфель и рукава пиджака, а он мог лишь терпеть, отвлекаясь на мысли об Арсении. Ему так хотелось объясниться перед ним, любыми способами загладить вину, но сейчас слушателями его жалкого «прости» были пассажиры автобуса. Антон соскочил с общественного транспорта и под накрапывающим дождем рванул в цветочную палатку. Еще немного, совсем чуть-чуть: всего лишь пятнадцать минут быстрым шагом до театра, и он подоспеет как раз вовремя! Эта мысль обнадеживала Шастуна, заставляла его шевелиться быстрее, даже когда силы медленно иссякали. Купив необыкновенной красоты букет, который сложно и в руках-то удержать – он был величиной чуть ли не в половину Шастуна, – Антон бросился по направлению к театру. Руки быстро уставали. Он перекладывал букет из руки в руку, прижимал к груди и плечам, зажимая головой. Впереди уже виднелась вывеска со знакомым до боли названием премьерного спектакля. Желтые прямоугольники – свет, прорывающийся из окон, – освещали потрепанные белые колонны, прокладывали путь к заведению. С каждым шагом Антон был ближе. Он уже не замечал ничего вокруг, кроме своей цели. А время? Он успевает как раз к концу! Что это за странный визг? Антон бы непременно посмотрел в ту сторону, вот только букет совершенно закрывал обзор, и собственное любопытство пришлось умерить. Следующий шаг Антон сделал размашистым, почти что срываясь на бег. Неожиданно его отнесло далеко вбок, и он на секунду расстроился, что придется потратить еще немного времени, чтобы вернуться к намеченному маршруту. А ведь он так устал… Но вдруг мысли прогнал оглушающий писк в голове – такой мерзкий и противный, хуже недавнего визга, так похожего на скрип плохо смазанных тормозов. *** Как и обещал Арсений – он отыграл спектакль блестяще. Скрепя сердце, отстоял на сцене после поклона, получил море цветов и людского признания, но все это для него потеряло смысл. К чему кто-то другой, когда рядом нет Антона? А ведь его действительно не было. Неужели парень обиделся на его резкие слова? Неужели решил, что действительно может не приезжать? Каков вздор! Арсений теперь и не собирался раскаиваться о громких словах, если тот даже не решился предпринять попытку извиниться. Стоило только труппе разойтись, Арсений рванул из театра, надеясь, что собственная злость не разорвет его на маленькие кусочки. Тяжелая входная дверь нехотя отворилась после нескольких ударов по ней ногой – и зачем, если нужно было только аккуратно толкнуть? Одному ему и было известны эти странные методы выхода агрессии. Попов выскочил на улицу и сразу почувствовал отрезвляющую прохладу. Он остановился у крыльца, чтобы вдохнуть полной грудью, но кислород застрял где-то в горле, когда его внимание привлекла толпа, собравшаяся на дороге перед театром, чуть левее относительно главного входа. Любопытство и странное предчувствие повело Арсения в гущу событий. Его проняла оторопь, когда он лишь на мгновение предположил, что с Антоном могло что-то случиться. Попов решительно растолкал толпу, все ближе подбираясь к предмету их интереса. Вокруг шептались. – Такой молодой… – причитала женщина, закрыв рот от ужаса. – И не говорите. Водитель сказал, что он несся, даже на дорогу не глядя. Букетом голову закрыл. И выскочил-то как неожиданно! Старался притормозить, а что толку… – поддерживала ее вторая. – Еще и в дождь. На дорогах грязь, лужи! Бедный мальчишка, какой удар был. Вон аж куда отлетел, – присоединилась к ним третья, качая головой. Сердце пропускало удар за ударом. Арсений уже и не был уверен, что может дышать. Он медленно умирал от леденящего страха, сковывающего его движения. Ноги несли его сами, хотя все нутро кричало и ревело: вернись и уходи! Наконец Попов увидел то, что так боялся увидеть: Антон лежал в неестественной позе в луже собственной крови, смешанной с грязью и мутной водой. Парень от скольжения по асфальту расцарапал себе все лицо. Блеклые зеленые глаза, без привычного задора, огонька и доброты, уставились в черные небеса, с которых нещадно капал ледяной дождь. В его руке – чертов букет, красивее которого Арсений не мог и представить, даже видя, что он тонет в луже и рассыпается по дороге. А смокинг? Антоша и правда купил для него смокинг. Арсений сделал неуверенный шаг назад, не веря собственным глазам. Нет, этого не может быть. Что он будет делать без Антона? Спиной Арсений наткнулся на возмущенных женщин и заторможено обратил на них внимание. – Молодой человек, смотрите же под ноги! – Извините, пожалуйста, – только и смог вымолвить трясущийся Арсений. Он быстро моргал. Глаза застилала пелена невыплаканных слез. – Он мертв? – задал Попов вопрос невинно и глупо с нервной улыбкой. Ему нуждалось чужое мнение, потому что себе он уже не верил. Сознание его обманывает – не иначе. Это просто совесть играет с ним злую шутку. – А Вы не видите? – криво усмехнулась одна из сплетниц. Арсений отчаянной закусил губу, медленно обращая взор к некогда живому трупу. И правда мертв. Ноги предательски зашатались, обмякли. Арсений не мог больше стоять и рухнул в чьи-то руки. Перед ним плыли силуэты и напуганные лица, а он видел лишь изуродованное любимое личико Антона, в котором и не было больше согревающего тепла. Слезы покатились по его мокрому лицу. Нервно, торопливо, забывая дышать, он молил у Антона о прощении, надеясь, что это может хоть что-то исправить. Арсений закашлялся до пугающих хрипов, до боли в ребрах, свалился на промокший асфальт. Словно ребенок, отрицающий очевидное, он тряс ногу парня – а вдруг Антон проснется? Вдруг поднимется и скажет, что это розыгрыш? Арсений даже не обидится, ведь он сам поступил по отношению к нему, как последний козел. – Проснись, – молил Арсений, подползая к нему ближе. – Я так много тебе наговорил, а главного в словах я выразить не смог, – Попов рухнул на бездыханную грудь и отчаянно завыл, пока обеспокоенные люди оттаскивали его от трупа. Не сказал… Он не придумал, как выразить свою любовь иным словом! А теперь Антон умер с мыслью о собственной вине из-за этой глупой ссоры. – Это шок, – рассудительно замечал чей-то серьезный голос, тонущий в гуле толпы. – Последите за ним, пока он не наделал глупости. Антона обступили люди в форме. Сейчас они его украдут, ведь Арсений так и не смог его спрятать. Украдут его счастье, без которого жизнь потеряет любые краски. Украдут смысл его существования.