***
В дороге, быть может, и стоило предаться сожалениям, с тоской оглядываясь на полюбившиеся равнины, но Хонджун только и мог, что гадать, какие любопытства встретят его неизведанными красками в окрестностях, овеяных множеством утонченных легенд. Ким с ребяческим восторгом клонился чуть вперед, чтобы отчетливее рассмотреть низко клубившееся одеяло тумана, что подбиралось все ближе. Окрестности Цайи, — города недалеко от места назначения, — поразили его неспешной красотой. Жизнь здесь такая же, казалось бы, шумная и бурная, но все еще неуловимо иная; она походила на изображения, выполненные на веерах самыми тончайшими кистями. Восхищение окутало все естество Хонджуна, о чем он неустанно рассказывал не менее воодушевленному Уёну. Тот, конечно, едва сдерживал отвращение при мысли об устоях клана Лань, но на красоту внешнюю был падок даже преувеличенно. — Осталось всего полдня пути, — прокряхтел измотанный сопровождающий, — молодым господам стоило бы приготовиться к приему. Парни переглянулись. Им, конечно, произвели краткий экскурс по поводу обычаев Гусу Лань, но предательская тень волнения все еще лежала в складках одежд подлыми змеями. Чон выразительно выгнул бровь, обличая свою самую очевидную мысль: сам напросился, теперь соизволь терпеть. Хонджуну хватило терпения просто закатить глаза и отвернуться. К вечеру они должны быть уже на месте, поэтому с чего бы жалеть о чем-то — изменить то все равно нельзя. Такого зноя, как ударял по голове в Юньмэне, здесь не встречалось; прятаться в тени не было необходимостью, и оттого Ким проворным зверьком исследовал все, что было достижимо его взглядом. Перебегая от носа лодки в корму, он улыбался торговцам и девицам, стирающим вещи прямо в реке. Его молодое симпатичное лицо привлекало много внимания; прохожая женщина с добрым лицом даже смогла кинуть ему в руки странный цветок. Его ярко-красные лепестки были похожи на бархат, а сладостный аромат дурманил голову почти так же, как вино из лотосов. Юноша, заинтересованный, осел, самыми кончиками пальцев выводя неведомые узоры на тонком стебле и лепестках. Кажется, чего-то не хватало: небольшие засечки красовались подле зеленых листьев, но Хонджун никак не мог понять, что именно не так. Любые размышления, впрочем, оборвало звонкое "прибыли". Своеобразный приговор стал причиной ступить на твердую землю и оглядеть узкую, едва заметную тропу, уходящую ввысь меж вечнозеленых стволов елей. И будто в тумане схватившись за вещи, несуразным мертвецом шагать к ожидающим воротам. Не было сомнений, что там их уже ждали — адепты Гусу Лань славились своей подчеркнутой пунктуальностью, и некое смущение за собственную неторопливость то вспыхивало бумажным фонариком внутри, то размывалось средь частокола деревьев вокруг. Уён, шедший чуть позади, был настроен более хмуро: смотрел лишь себе под ноги, постоянно отряхивая мнимую грязь с подола ханьфу. У самых ворот их, как и предполагалось, ожидала целая процессия людей в белых развивающихся одеяниях. «Так вот, — неумело скрывая смешок, подумал Хонджун, — почему Гусу в шутку называют орденом похоронных одежд. Широкие рукава трепетали на ветру, словно крылья уставших птиц, и прибывшие, озадаченно покачав головами, заключили, что это не слишком практично; спорить, однако ж, никто не собирался. Вместо этого глаза сами собой стали бегать по лицам: те выглядели как ослепительные яшмовые изваяния, замерзшие в прозрачной тиши гор вокруг. Они были неподвижны до той поры, пока юноши не подошли на расстояние пяти шагов; тогда один из них вышел вперед, — Ким бы назвал это "выплыл", ведь походка была настолько плавной, что создавалось впечатление, будто он парит над землей, — учтиво принимая скудный багаж. — Мы рады видеть адептов столь именитого клана в наших краях, — сверкая мягкой улыбкой заговорил высокий мужчина, глава Гусу Лань, , — надеюсь, мы сможем дать вам незаменимый опыт. — Для нас честь быть приглашенными к вам, — заговорил за двоих Хонджун, когда юноши сложились в уважительном поклоне, — мы постараемся не разочаровать вас, господин Лань. Формальности были соблюдены без проблем — это не могло не радовать. Юноши в белых одеждах, заговорщицки отвернувшись от гостей, открыли проход под аркой своими пропусками, которыми дорожили, как зеницей ока. Киму было до чертиков любопытно, что же из себя таковые представляют, и сделал для себя пометку полюбопытствовать на этот счет у кого-нибудь из старших. Впрочем, пока небольшая процессия преодолевала путь до основного места обитания учеников, парень сделал еще около сорока заметок обо всем, что приходило в голову: начиная от истории лобных лент и заканчивая характером тренировок. Вскоре показались приземистые строения, возле которых стройными рядами, еще более идеальными, чем в Юньмэне, уже выстроились заклинатели. Начался год обучения в Гусу Лань.***
Бездвижную тишину комнаты нарушал лишь монотонный голос, зачитывающий правила ордена. Четыре тысячи строк жались друг к другу на старом пергаменте, перетекая друг в друга удивительно складно, однако это не умаляло скуки утекающего времени. Ученики, вымученно вздыхая без звука, то и дело выравнивали осанку: сидеть, игнорируя необходимость держать спину прямо, также считалось неподобающим. Список, казалось, не закончится никогда — вот уже битый час Лань Цижень собственной персоной перечислял обязанности адептов. О правах речи почему-то не заходило, однако ни один не оказался смелым настолько, чтобы заикнуться об этом вслух. Хонджун украдкой бросал взгляды на сидящих рядом юношей. Многие из них были поразительно красивы, отчего улыбка, впрочем, тоже являясь неподобающим во время урока явлением, все же предательницей появлялась на лице. Страшнее всего было смотреть налево — там разместились, окутанные почти осязаемым морозом, адепты Гусу Лань. Однако это ничуть не мешало поддаться искушению и обернуться в любование статными фигурами. Их безукоризненная осанка, казалось, была ровнее, чем выкованный искусным мастером меч, а сосредоточенность лиц превосходила непоколебимость течения рек. Воспользовавшись своим положением за чужой спиной, Ким опустил лицо на ладонь, чтобы было удобнее восхищаться юными дарованиями клана Лань. В какой-то момент Хонджун, слишком поглощенный разглядыванием одного из учеников, вздохнул слишком громко, полностью очарованный элегантной простотой и изящностью черт. Вероятно, тоже кореец, — подумал он, прежде чем увязнуть в топи темно-карих, почти черных глаз. Минутку. Глаз? Оказалось, что объект тайных воздыханий, почуяв пристальное внимание к своей скромной персоне, обернулся к нарушителю спокойствия и глядел на него преувеличенно укоризненно, словно пытаясь отогнать от себя. Кима хватило лишь на то, чтобы глупо улыбнуться, заторможенно помахав рукой.***
— Нет, Уён, говорю тебе, здесь есть иной выход! — щебетал парень, активно размахивая руками. Под тенью вяза у библиотеки они рассуждали о задании, которое учитель любезно предоставил им. Каждый из них получил ситуацию, решение которой должен был изложить в форме доклада; Хонджун, справившись со своим подозрительно быстро, теперь рвался помочь другим. — Но если навка вдруг заразилась темной Ци и стала причинять неудобства, то есть ли от нее смысл? — нахмурился Чон, полубоком отворачиваясь от друга. — Конечно, есть, — упрямо стоял на своем, закатывая глаза, Ким, — если дать ей выплеснуть темную энергию на других тварей вроде гулей, то почти стопроцентна вероятность, что она сама выдохнется под конец. Стоит только правильно использовать ее гнев! Уён посмотрел на друга из-под челки, выразительно выгнув бровь. О, оба знали этот пронизывающий взгляд — он, в зависимости от конкретной ситуации, назывался по-разному, но значил всегда одно: замолчи, Ким Хонджун. И, на удивление, тот действительно притих, не отказав себе в удовольствии надменно надуть губы. — Идея, конечно, интересная, — раздался неподалеку отдаленно знакомый голос, — но проблема в том, что навка едва ли поведется на то, в чем энергии жизни уже в помине нет. Это должен быть либо очень свежий труп, либо все же живое существо. Юноши, не волнуясь о синхронности своих действий, резво повернули головы. Там в своем обыкновенном — по скромному заключению Хонджуна — великолепии в полуденных лучах сверкал белой кожей один из адептов Гусу Лань. Это определенно был тот самый строгий взгляд, который не столь давно прожигал нарушителя спокойствия, и парень не в силах был понять, рад он или напуган. С одной стороны, идеальная возможность завести приятное знакомство, с другой — очередная попытка опозорить и себя, и ближайшего друга. И если бы Хонджун чуть больше доверял странной штуке, названной благоразумием, то непременно бы взял в расчет именно второй пункт; но, на счастье или на беду, выбрал он без промедления первое. — Но если темная Ци, примерно равная по силе ее собственной, окажется в не столь большом расстоянии, они могут начать противоборствовать, — облизав пересохшие губы, Ким всем корпусом обернулся к собеседнику. — Прежде, чем ты придумаешь, как подкинуть навку настолько близко, гуль поведется на тебя самого, — парировал невозмутимо пришедший, — и пока ты разбираешься с ним, из-под контроля может выйти твоя подруга. В итоге двое на одного — не слишком честно. — С каких пор в Гусу так легко воспринимают факт использования Пути Тьмы? — вместо ответной колкости поинтересовался Хонджун. — С тех самых, когда Ханьгуан-цзюнь заявил господина Вэя своим мужем, — кажется, слабая улыбка заиграла в уголках губ юноши, — но при старших лучше не упоминать. Целее будешь. Ким улыбнулся в ответ — он надеялся, что это ответ, — и склонил голову к плечу, вновь вглядываясь в аккуратные черты, столь решительно обворожившие его. — Приглашенный ученик ордена Юньмэн Цзян, Ким Хонджун, — парень склонился в уважительном поклоне. Эта была своего рода хитрость: не ответить на официальное представление считалось дурным тоном, а уж по части манер здешние ученики были ревностны донельзя. — Приглашенный ученик ордена Гусу Лань, Пак Сонхва, — отзеркаленный поклон заставил мысленно произнести победную речь. Хонджун расплылся в странной улыбке, больше похожей на выражение лица отъявленного глупца. Да, действительно, кореец; это отчего-то несказанно радовало. И не имело значения, что целый поток молодых людей, таких же, как он сам, разом отправился покорять искусства заклинателей в Китае — сейчас хотелось верить, что это судьба. — Сонхва, — повторил он, словно пробуя чужое имя на вкус, — красиво звучит. Тебе идет. На это новоиспеченный знакомый только вскинул бровь и, кивнув озадаченному Уёну, поспешил удалиться. Хонджун мечтательно вздохнул, смотря вслед уходящему юноше, и осел на землю рядом с другом. Тот, все еще имея крайне сложное выражение лица, даже отложил так и незаконченное задание. — Скажи честно, — на выдохе попросил Чон, — ты идиот, да? — недоумение выразилось в резко повернутой голове, — ты обязан был скоропостижно влюбиться с первого взгляда в ледышку из Гусу или это промежуточное решение? Хонджун только отмахнулся. Ну, допустим, он действительно заинтересовался, но что в этом плохого? Уён здраво аппелировал к тому, что учеба, и без того задвинутая в долгий ящик, и вовсе отступит в темные углы захламленного сознания, но, опять же, если бы это кого-то действительно волновало, было бы чуть легче. Ким вдруг понял, как сильно не хватает ему в жизни романтики, а эти глаза, словно зеркало отражающие малейшие детали, слишком красивы. Так зачем же отказывать себе в удовольствии смотреть в них чуть дольше?***
Сонхва, Сонхва, Сонхва. Кажется, это имя стало самым частым звуком во всем Гусу. Хонджун всерьез взялся за идею подружиться — ну, или, чуть больше, но пока он остановился на возможности крепких приятельских отношений — и не упускал возможности привлечь к себе желаемое внимание. Сам Пак, между тем, метался меж двух огней; юноша не мог понять, странно это или мило. С одной стороны ученик Юньмэн Цзян казался высшей степенью безобразия и невоспитанности — он собирал вокруг себя разношерстную компанию разительно отличающихся парней и устраивал различные шалости. С другой стороны его вдумчивость в закатных лучах у порога комнаты, когда он с самым серьезным из своих выражений говорит завораживающие слова, которые хочется слушать еще и еще. Сонхва, впрочем, действительно слушает. — Сегодня мы наконец отправимся на озеро Билин, чтобы изучить ситуацию с Бездонным Омутом, — мягким тенором огласил Лань Сичэнь, — со мной отправятся Сычжуй, Цзинъи и Сонхва. Остальных вверяю на попечительство дядюшки. Названные, вскинув головы, подошли ближе к главе клана и остановились по правую руку от него. Сычжуй и Цзинъи о чем-то тихо, но весьма бурно разговаривали, даже, скорее всего, спорили; Сонхва, изначально участвующий в диалоге, вдруг запоздало понял, что не видит знакомую темную макушку в толпе. Надо сказать, он уже привык к присутствию Хонджуна настолько, что отсутствие такового можно было охарактеризовать как нечто диковинное — переливами звонкого голоса собственное имя, казалось, звучало постоянно. И было бы ложью сказать, что парень ничуть не испытывал странной симпатии к этому явлению, однако вслух об этом не признался бы ни за что. Но знакомая фигура возникла в одном из рядов учеников. Сонхва даже позволил себе секундную полуулыбку, тут же оборачиваясь на добродушный смешок слева. — Что-то это мне напоминает, — прищурился Сичэнь с извечной блаженной ухмылкой, — господин Ким, не хотите ли отправиться с нами? Это заявление встретило шквал удивленных, прикрытых развивающимися белыми рукавами возгласов. Хонджун, будто проснулся не столь давно, — в сущности, так оно и было; подъем в пять утра четыре месяца подряд его не слишком воодушевлял, отчего он уснул в библиотеке, — ошарашенно указал на себя и, не дожидаясь согласия, двинулся к назначенному месту. Сонхва сверкнул напряженным взглядом и вопросительно выгнул бровь, на что получил краткое: "я знаю, что ты хотел взять его с нами". И если бы от стыда действительно можно было умереть, то юношу уже готовили бы к церемонии погребения — Лань Сичэнь, безусловно, всегда был крайне проницателен, но порой эта его черта напрочь выбивала из шаткого равновесия. Юноши, ведомые указаниями старших адептов под непосредственным руководством главы, заняли свои лодки и отправились вдоль по течению к многострадальному озеру Билин. Уже прибыв, все поразились устоявшемуся безмолвию. Казалось, пропали и люди, и животные, и даже ветер. Челюсти напрягались сами по себе — было бы чуть легче воспринимать знакомый уху гомон и пустую болтовню. Лазурь неба отражалась в водной глади и создавала впечатление, что озеро сияет изнутри, и пока многие из присутствующих сочли более приятным сконцентрироваться на этом. Все знали, что случись малейшее неосторожное движение — Бездонный Омут непременно решит утянуть на свое дно злостных нарушителей спокойствия, а потому вперились внимательными взглядами в руки главы клана. Он должен был подать знак, предвещающий начало действия: планировалось, что юноши перекроют все притоки и оттоки, которые только смогут найти, а старшие возьмутся осушать само озеро. Звучало весьма просто и надежно; все надеялись, что так будет и в действительности. Сичэнь легко взмахнул рукой, и ученики оперативно рассредоточились по периметру озера. Они стали запечатывать реки, которые встречались им на пути, и для верности скрепляли заклинания талисманами — землю нужно было подчистую высушить, чтобы дух окончательно покинул место. Сонхва, обернувшись, услышал четкое: "берегись!" и характерный всплеск. Оказалось, Хонджун странным образом оттолкнул другого ученика, который все же неаккуратно коснулся воды, но при этом упал сам. Он пытался выплыть, мысленно держался за голос Первого Нефрита: "господин Ким! Мы скоро закончим!", но щупальца чудовища, коварными лианами оплетая фигуру, мыслили чуть иначе. Сонхва, пораженный, несколько секунд медлил, но тут же оказался подле юноши, хватая того за запястье. — Какого черта, Ким Хонджун? — рыкнул он, прижимая промокшего ученика к себе, — не бросайся сломя голову в костер — сгореть можешь. — Ты особенно красив, когда ругаешься, — нелепо хихикнул Хонджун, — и не делай вид, что это очередное правило. Ты ведь волновался за меня, правда, Сонхва? Лукавая улыбка, скрасившая лицо напротив, заставила Пака замолчать. Он лишь еще раз подчеркнуто раздраженно цокнул языком и, дождавшись, когда кто-то иной вернет парню меч, оперативно удалился прочь. Ни минуты, ни минуточки покоя рядом с ним! Да еще и снова странно бьющееся сердце, отзывающееся на звонкий голос, тянущий заветное имя. Просто безобразие!***
Вечерняя прохлада легла на просторы Цайи непроглядной тьмой, не оставляющей надежды на желанное тепло. Луна взмыла на небо совсем недавно, но уже старательно заливала осушенное озеро своим призрачным голубоватым светом, подчеркивающим каждую неровность. Деревья вокруг все так же безмолвствовали, но, казалось, дышать стало чуть легче; появившийся из ниоткуда легкий ветер забирался изящными змеями под легкую ткань одежды. Хонджун то и дело пытался запахнуться потуже, чтобы сохранить более приемлемую температуру, но все было тщетно; глава клана минутами ранее объявил, что они скоротают здесь ночь на случай непредвиденных ситуаций — а уж что это за ситуации не хотелось даже представлять. Ким принял решение прогуляться вдоль одной из рек, попавших на глаза. Чуть желтоватая из-за глинистой почвы вода весело журчала в свое удовольствие, а совсем рядом радовали глаз самые разные цветы, овеянные тонким ароматом. Один из них показался до странного знакомым — Хонджун без особых раздумий двинулся вперед. — Разве тебе позволяли столь далеко отходить от старших? — шелест глубокого голоса у самого уха. Обернувшись, Хонджун ожидаемо столкнулся нос к носу с Сонхва. — Тише, — шикнул он и указал вперед неопределенным жестом, — идем со мной. К удивлению обоих, Пак действительно пошел за ним. Приятный запах становился все сильнее, и Хонджун в какой-то момент почувствовал, что существует лишь он и ничего более. Вскоре пред ними обозначились во всем своем молчаливом великолепии зеленеющие кусты, средь листвы которых отчетливо пестрели свернутые бутоны алых цветов. Они что-то смутно напомнили парню; и вправду, именно такой, только раскрытый, получил он от женщины в первый свой день в Гусу. — Ох, — вдруг подал голос Сонхва, — это ведь розы. Прекрасные цветы. Ким проследил за искрами печального взгляда и сделал единственный вывод: он должен достать их. Кусты располагались чуть ниже по течению в опасной близости от пологого склона; юноша уже прикидывал, как подберется к ним, и даже когда его великолепный сопровождающий начал настойчиво волочить ближе к остальным, он не оставил размышлений по поводу возможного букета. Насколько он помнил, в правилах Гусу Лань значилось недвусмысленное: "живую природу, не угрожающую жизни заклинателя, уничтожать и повреждать запрещено", отчего сам Сонхва едва ли мог придумать повод взять немного цветов для себя. И то, что Хонджун относился к ордену Юньмэна — у них столь строгих запретов не наблюдалось — было весьма и весьма обнадеживающим обстоятельством. Сонхва наказал юноше сидеть смирно возле лодок, дабы ни местные, случайно забредшие сюда под впечатлением от прибытия заклинателей, ни кто — или что — либо иной не повредил их, а сам удалился в сторону Лань Сичэня. И Хонджун честно исполнял все, что ему было сказано до тех пор, пока звезды не стали тускнеть. Скоро рассвет, — подумал он, — стоит поскорее осуществить свою задумку; следующая вылазка в районы Цайи не наблюдалась на горизонте. Понадеявшись, что стоящий неподалеку Цзиньи справится со всяким непредвиденным обстоятельством, Ким отправился в уже знакомое место. Там все так же задумчиво трепетали на легком холодном ветру зеленые листья, а бутоны начали постепенно раскрываться, являя собой очаровательное зрелище. Бархат их алых лепестков завораживал смотрящего, который всеми силами пытался сохранить равновесие — оказалось, величественные розы обладали въедающимися в кожу шипами. Вот, что тогда отсутствовало на стебле, — вновь вспомнил цветок парень. В голове он сделал себе пометку точно так же обрезать их для Сонхва — эти изящные белые руки, столь искусные в обучении, не должны были пострадать. Когда в руках оказалось достаточно цветов, Хонджун решил прихватить с собой и кусочек корня; может, приживется в Облачных Глубинах, и тогда Сонхва не придется скучать за их красой. Довольный собой, он отправился обратно к лодкам, где уже собирались остальные. Ночь прошла спокойно, размеренно; именно так, как то было необходимо. В душе самой прекрасной розой распустилась надежда, что это утро пройдет еще лучше. — Снова уходишь, — покачал головой Сонхва. Он вышел навстречу, вероятно, испытывая неясное волнение из-за отсутствия Хонджуна, и теперь, нахмурившись, рассматривал во всем великолепии то, как парень убирал последние шипы с тонких стеблей. — Все для того, чтобы вновь вернуться к тебе, — сладко улыбнулся Ким и протянул букет. В ответ на это послышалось оглушающее молчание: неужели не стоило? Переборщил? А ведь он так долго выстраивал эту хрупкую дружбу! — Сонхва, — протянул он привычно ласково, и юноша наконец оттаял. Он подошел ближе, принимая подарок, но все еще упорно безмолвствовал. Ни глаза, ни губы не шевелились; казалось, он потерял всякие эмоции в этот самый миг. — Спасибо, — наконец тихо сказал он, — спасибо, Хонджун. Глаза Пака все же метнулись к глазам напротив, а улыбка скрасила точеное лицо. Сейчас, стоя в бледных красках разгорающегося рассвета, он выглядел божеством — столь нереальный с бликами в глубинах темных глаз и полумесяцем растянутых губ. Он вновь отвел взгляд и наткнулся им на руки Хонджуна. Те не то, чтобы были сильно повреждены, но отчетливые кровоточащие ссадины из-за шипов все же значились на белой коже — Сонхва, вмиг обеспокоившись, взял одну из них в свою и поднес ближе к лицу, чтобы рассмотреть серьезность увечий. — Сонхва, — вновь повторил Ким, вывернув свою ладонь и опасливо разместив ее на чужой щеке, — Сонхва, ты ведь знаешь, что я влюблен в тебя, правда? — знакомый нелепый смешок сорвался с уст, — молодой господин Пак, простите мне дерзость. Хонджун, коротко вздохнув, чуть приподнялся на носочках и подался вперед — целомудренный поцелуй, будучи лишь секундным касанием губ, растаял на них чем-то приторным, словно карамель. — Созвездия подле этих желтых рек благословят нас, — улыбнулся Сонхва снова и наклонился, чтобы подарить ответный поцелуй.