***
Андрея больше нет. — Врачи пытались спасти его. Андрей мертв. — Сделать было ничего нельзя. Тело Князя скоро вскроют и скажут точно причину смерти. Маша говорила что-то еще, но Миха слышал только свои мысли: «Андрей погиб. Андрей-Дюша-Князь-Андрюха-Княже умер, просто умер, ушел. Его нет». — Дюша! — Только что и мог просипеть Горшок. Все было как в тумане. — Гаврила, Горш? Ты с нами? Эй, Горш! — Яша сидит на корточках перед Михой. Он пытается достучаться до того, пытается растормошить Горшка, осевшего на пол под тяжестью обрушившихся на него новостей, — Ты понимаешь, Андрея больше нет. Князь умер, умер полчаса назад. Ты это понимаешь? А у Миши в голове мысль, что это он убил лучшего друга. Убил часть своей души, нудную, ворчливую, но такую важную, такую любимую, такую жизненно необходимую. Андрея больше нет. А потом были похороны… Миха плакал на похоронах. Он много плакал на той неделе. Плакал, когда звонил родителям Князя из морга, когда привез им его вещи из тура. Он плакал на руках у матери Андрея, когда та привела Горшка в комнату сына, чтобы отдать записи Князя, его рисунки, альбомы, и блокнот. — Миша, Андрей в последнее время рассказывал, что группа хочет петь более тяжелые песни. Он очень переживал, что не справится, что он пишет только сказки, поэтому и завел этот блокнот, чтобы учиться писать по-другому. Он очень хотел написать тебе новые песни, писал постоянно, все тут, — говорила Надежда, мама Андрея, протягивая блокнот, где страницы были исписаны строками, исчёрканными и заново переписанными. Заметки, мысли, рисунки, слова, откровения — тут было все, тут был Андрей. Он еще жил в этих словах и росчерках, хотя в мире его больше не было. И Миха завыл от боли, от обиды, от страха, что он остался один. Он упал на колени, прижимая это последний подарок Дюши к себе, и плакал. Никакая героиновая ломка не ломала его так сильно, как мысль, что это все, что дальше он только один, один в этом мире, который создали они с Андреем. Надежда тоже плакала. Она обнимала Горшка и укачивала его как маленького, убаюкивала, успокаивала. Потом заставила подняться с пола и лечь на кровать Князя, где Миша так и вырубился, когда слезы и истерика его окончательно добили. Хотя вскрытие и показало, что Князь умер из-за приступа острой сердечной недостаточности, вызванной стрессом и общей измотанностью организма алкоголем, сигаретами, наркотиками и бешенной нагрузкой, но Миша верил, что это он довел Князя, что это всё из-за него. Он сразу же признался в этом родителям Андрея, но те не поверили ему, не отталкивали и не обвиняли. Они простили и приняли Горшка, жалели его и пытались поддержать. Но это было там, потом, в Питере, когда тур свернули. Это было после того, как журналисты набились перед воротами морга, пытаясь узнать хоть что-то, когда Реник и Яша чуть не избили пару фанатов, которые орали, что во всем виноват Миха, что это он убил лучшего друга. Их растащили, но это было потом… А до этого были холодные носилки, Андрей лежит под простыней в морге. Есть его рука, выглядывающая из-под простыни, следы ручки на пальцах (он написал новые стихи, которые они должны были обсудить после концерта), синие ногти, голубые губы, серая кожа, кровь, которая застыла бурыми подтеками в уголках рта, шов на животе и груди после вскрытия, песочные волосы поникли, а когда-то яркие, синие глаза теперь были совершенно пустыми. После дикого скандала Михаилу Юрьевичу Горшеневу, да и всем в группе разрешили пройти в морг и увидеть, точнее убедиться, что это всё правда, что Андрея Сергеевича Князева больше нет. Теперь есть только его труп, застывшая оболочка. Автора, одногруппника и, самое главное, друга больше нет. Все ушли, а Миша еще долго сидел рядом, держал за руку, плакал, кричал, хотел обнять и не мог. Он говорил, говорил, объяснял Князю, что ему так жаль, что это всё неправильно, что это Миха должен был лежать тут, не Андрей, что он не хотел, что он очень любит Князя, и скучает. А потом он стал рассказывать ему их историю, с первого для знакомства и до последнего момента, как Миха смотрел, что Князя, еще живого, уносят на носилках из гримерки. Он рассказывал как они все ждали его на следующий день, как звонил Гордей, и сказал, что все хорошо, а тут такое, удар, кровь, звонок, Маша, мир оборвался, вой, это воет Миха, а уже Андрея нет.Часть 1. Миха, драка, Андрей
20 сентября 2023 г. в 06:06
Примечания:
Lumen, Би 2, Агата Кристи - А мы не ангелы, парень
Миха очень злился на Андрея, точнее он был в бешенстве, что тот «забил болт» на концерте и еле выводил свои партии, пока вся группа выкладывалась на все двести процентов, заводила и разрывала фанатов, когда Горшку приходилось петь за двоих.
Михины мысли были просты и злы. Да, он понимал, это был конец тура, всего два концерта осталось, все устали от переездов, вечного панк-рока, пьянок, криков, концертов, бессонных ночей, калейдоскопов городов, ДК, отелей, фанатов, репетиций, и клубов для афтерпати. Но это была та цена за любовь и творческую свободу, которую все принимали и платили. Все бесились, все жаловались, но принимали и жгли дальше. Миха сам уже еле вывозил, но вывозил же на любви к Королю и Шуту, музыке, алкашке и наркоте. Не, он вывозил только потому, что Король и Шут — это было его настоящей страстью, а все остальное так, только чтобы продержаться и не свихнуться окончательно, когда всякие уроды, как Андрюха, плюют на него, на всё, что они делали, на всех. Горшок считал это предательством, предательством всего: их работы и мечтаний, их дружбы, самого Горшка в конце концов!
Да, на паре концертов неделю назад Миха сам срывался и выходил уже под кайфом, и отчасти с глюками, со злостью, но выходил же, орал, пел, отрабатывал всего себя без остатка. Все были довольны, конечно, кроме Андрея, который зачем-то решил его спасать, читая лекции, доставая Горшка из передряг, не давая ему пить, колоться, громить мусорные баки и номера отелей, или стоять под проливным дождем, когда так хотелось. Святоша фигов, моралист конченный, спасатель чертов, да его самого спасать надо от всей этой хуйни, моральных причуд, его побасенок и кабацкой чепухи, которую тот пытался протащить в их творчество, и тех обид, которые он сам себе придумал из-за того, что Горшок не принимал ни одной из последних дико слабых Князевых дурацких придумок. Миха так ему и сказал, правду сказал, а этот придурок вот решил обидеться. Сволочь! Сука!
В старых ДК путь от сцены к гримерке занимал много времени, и с каждым коридором, поворотом, лестничным пролетом Горшок заводил себя такими мыслями все больше. Он ненавидел Андрея в этот момент, злость пробирала его всего полностью, захватывала и не отпускала. Поэтому, когда он наконец-то добрался, он даже не стал спрашивать ничего у Князя, просто подошел к нему, и когда тот как-то неуверенно поднялся и пытался что-то пролепетать: «Миха, я, прости меня, мне, я, мне не… точнее я должен был … должен… я…»
Горшок не стал его слушать, а просто стал толкать в плечи, приговаривая «придурок» и «сука», на каждый толчок. А потом он врезал Андрею под дых. Несильно, но уверенно и точно, как раньше. Князь только охнул, закашлялся и упал. Он попытался встать пару раз, но кашель становился все сильнее, он складывал второго фронтмена группы пополам. Так продолжалось пару минут. Потом Андрей затих, скрыв лицо в ладонях.
Горшок не ожидал такого поворота событий. Он ждал, когда Андрей встанет, и как это раньше бывало, втянется в драку. А тут все было как-то не так, немая сцена, вашу мать. Враг повержен, главный герой стоит в раздумьях, а все свидетели тупо замерли, раскрыв рты и не вмешиваясь. Пауза затягивалась.
Яша, Балу, Поручик, Реник, Маша и Гордей, все еще молча сидели, не решаясь разводить фронтменов. Хотя разводить было некого. Миха просто стоял над своим другом. Ему очень хотелось врезать Князю еще раз, но бить лежачего даже врага было бы неправильно, противно, грязно, что ли, а тут такой родной человек.
Андрей все лежал, не пытаясь подняться, поэтому Миха опустился на корточки и тряхнул его за плечо со словами: «Вставай, Андрюх, будь панком, е-мое. Просрался, так и будь смелым, признайся». Князь даже не дернулся. Горшок потряс его сильнее, но ничего. Андрей сдался, и просто продолжил лежать, спрятав лицо в руки и хрипло дыша. Миша, обратно заводясь, толкнул друга в плечо так, что тот от удара перевернулся на спину, но все равно не дернулся защититься или ударить обидчика. Он просто не мог. До Горшка только через несколько секунд дошло, что все это неправильно, что голова Андрея безвольно повернута в сторону, глаза полузакрыты, и из-под век видны только белки, а из уголка губ стекает струйка крови, ярко выделяясь на белых губах.
— Андрей, Дюша, Дюш, — закричал он, хватая друга за голову и пытаясь как-то растормошить его, — Андрей, сука, очнись, пожалуйста, Андрей!
Вместо Андрея очнулись все остальные.
— Что с ним? — Балу был первым, кто долетел до них. Он схватил Миху, за плечо, оттаскивая — Ты что с ним сделал, Горшок?
— Я… я… я не… Андрей, сволочь, очнись, давай, — Горшок не мог объяснить, что произошло. Они не редко с Андреем дрались, переходя к кулакам, когда эмоции уже зашкаливали, а словами было нельзя выразить все, что накипело. Но такого не было никогда, Князь всегда давал сдачи и не боялся сам вступить в драку.
— Андрей, Князь, очнись, давай! — уже все подбежали к ним, пытаясь растормошить Князя, оттащить Горшка, сделать хоть что-то, но это что-то не помогало. Голова Андрея безвольно качалась от толчков, кровь всё тихо капала, а глаза не открывались. Мише было очень страшно смотреть на друга, которого трепали как куклу. Он вырвался из, оттаскивающих его, рук Гордея и Балу, подлетел к лежащему Князю, и рыкнул на всех:
— Скорую, уроды, звоните в скорую, — а сам сел рядом с ним, гладя по волосам и стирая кровь со щеки.
От злого голоса Горшка все как будто пришли в себя, засуетились. Гордеев побежал звонить в скорую, Маша схватила подушку с ближайшего дивана, чтобы подложить ее под голову Андрею, а Яша предложил переложить того на диван, что и сделали с помощью Балу, Реника и Поручика. Никто ничего не говорил, все только смотрели на Андрея, ожидая, когда тот очнется. Спустя пару минут веки Андрея вздрогнули, и он дернулся от прикосновения Михиной ладони к его щеке.
— Дюша, Дюш, — Миха замер, боясь спугнуть друга или сделать ему больно, но продолжая приговаривать, — тише, тише, все хорошо, ты тут, ты пришел в себя, тише, все хорошо, лежи, лежи, дыши.
— Мих, я… Миха, я, — Князь пытался открыть глаза, но это было сложно, чертовски сложно, и мысли убегали от него. Андрею точно было нужно сказать что-то очень важное, что-то, в чем надо было признаться еще до начала концерта, саундчека или еще в гостинице. Но это было так тяжело, мысли путались, ускользали.
— Андрюха, ты лежи, все хорошо. Ты ничего не говори, все потом объяснишь, сейчас врач приедет. Гордей уже должен был вызвать. Андрюша, тебе помогут, потерпи, тебе совсем скоро станет легче. Лежи, родной, только не отключайся обратно. Лежи. — Миха продолжал методично гладить Андрея по щеке одной рукой, а второй держать его холодные руки.
Маша принесла воды, и застыла рядом с Горшком, не зная кому отдать стакан. Миха попытался напоить Андрея, как тот снова закашлялся и повалился обратно на подушку, сотрясаясь всем телом. Перед его глазами все плыло. Лица Маши, Горшка, подошедших Яши и Балу расплывались в розовом тумане, сквозь который отрывками пробивались какие-то звуки, крики. Его звали, пытались растормошить, но сознание — это так сложно, так больно в груди, так неважно, так… Веки Андрея опять закрылись, а губы побелели еще сильнее. Это делало его идеальным прототипом вампира, как подумал Миха. От этой мысли ему стало одновременно и смешно, и дико страшно. Андрея пытались дозваться, но тот просто лежал, иногда хрипя, иногда пытаясь открыть глаза и ответить, но безрезультатно. Вроде как был тут, а вроде и нет.
А потом приехали врачи, отстранили всех от лежащего на диване Князя, быстро проверяя его, слушая, ставя уколы и прикрепляя датчики. Они только сухо уточняли детали, по-бытовому спросили, куда и как сильно Михаил ударил своего коллегу по группе, и что произошло дальше. «Коллегу по группе» звучало ужасно для Михи, ему хотелось закричать, что врачи неправы, что Князь — не коллега по группе, он лучший друг, часть Мишиной души, но ему не дали.
Гордей оттеснил его в угол комнаты, зажал и приказал не рыпаться. Он объяснил, эти врачи — лучшая бригада в городе, они примчались из частного госпиталя по требованию устроителей концерта, суровых нефтяников, которые расстарались, услышав от Гордея про состояние Князя и испугавшихся его угроз. Гордеев сам понимал, что быча на устроителей, он перегибает палку, но ему было страшно. Страшно за себя, за концерты, за Князя, и за Мишу. Точнее, он боялся Горшка и того, что тот мог сделать в гневе или от страха за Князя. Поэтому и прижимал Миху к стене, пока врачи осматривали второго фронтмена, перекладывали его на носилки и увозили. Все по-деловому, слаженно, и как-то автоматически. Только, когда бригада вышла из гримерки, директор отпустил Миху, рыкнув на него и всех, чтобы не рыпались, а собрались и выходили на автографсессию. Да, без Андрея, да, надо, да, он охренел, но, если бы Горшок, сука, не распускал руки все было бы по-другому. Фанаты есть фанаты, ради них придется работать, а сам он поедет в госпиталь узнавать, что с Князем.
Гордеев ушел за бригадой скорой помощи, а Балу подошел к Мише, пытаясь вывести последнего из ступора, положив руку на плечо, — Гаврила, Гордейка прав, пойдем. Надо быстро подписать и сфоткаться, а потом разберемся, что произошло с Андреем, все равно, сейчас нас в госпиталь не пустят.
— Иди ты, — Миха скинул руку гитариста, но послушался, и стал собираться.
Автограф сессия прошла скомкано и достаточно быстро. Горшок извинился перед фанатами за отсутствие Князя, которому стало не хорошо после концерта и пообещал устроить вторую сессию в ближайшее время. Это звучало не очень, но сказать, что Князь в отключке в госпитале точно было нельзя. Михе так не хватало Андрея рядом, чтобы тот останавливал, орал на него, или просто сидел рядом и порол какую-то чушь, пытаясь хоть как-то переубедить, переспорить, или просто рассмешить Горшка.
После сессии все поехали в местный клуб, чтобы хоть как-то спустить пар и отвлечься от всего происходящего. Пиво, водка, сигареты и фанатки хоть немного перевели внимание от того, что произошло в гримерке, но в воздухе все-равно витал вопрос, а насколько виноват Горшок в состоянии Князя, и что вообще случилось такое. Балу с Яшей, Поручиком и Ренегатом выдавали разные гипотезы, а Мышь их тихо костерила и пыталась заставить заткнуться, так как всем было не по себе.
Драки между Горшком и Князем были не редким делом, а под конец очередного тура вспыхивали чуть ли не ежедневно. В них почти уже никто и не вмешивался. Ну поорут, подерутся вокалисты, кинут друг в друга стулья, бутылки или что-то еще и все, мир, труд, май и сплошная анархия впереди. А тут, баста, вроде и драки не было, а Андрея увезли на скорой. Потом Гордей позвонил Маше, и рассказал, что острый приступ врачи сняли, а завтра или послезавтра Князева уже выпишут. Было очень плохо слышно, что за приступ, но новость была отличная, и всех попустило, кроме Горшка, который заметил на своих пальцах остатки грима Князя и, наверное, кровь.
— Ну, Князь, сука ты, если знал что-то и скрыл это от меня, — зло приговаривал солист, — я тебя сам прибью, расхерачу и прибью, но контролировать буду от и до этот процесс.
Ему было страшно.
А потом в тревожном прерывающемся сне Горшок слышал, что у Маши звонит телефон.
Стены в гостинице тонкие, Миша слышит задушенный то ли вскрик, то ли всхлип, потом бег по коридору, суету. Количество голосов возрастает. К нему к номер стучатся, стучатся несколько человек. Открывать не хочется, страшно. Страшно, что непонятный приступ повторился, что Миша узнает, что Андрей останется в больнице надолго, что там что-то серьезное. Стук повторяется, раздаются голоса Яши и Поручика. Все-таки надо открыть дверь, но это значит, что Миха узнает неприятную правду, что тур отменяется, что все из-за Михи, что тот не сдержался.
В конце концов Миха сдался и вышел из номера. Тут была вся группа за исключением Андрюхи и Гордея. Парни пытались что-то сказать, успокоить, просили сдержаться, но все их голоса перекрыл голос Маши, спокойный, печальный, но в ушах Миши он звучал громче набата:
— Андрей умер, у него оторвался тромб. Может из-за удара.