***
— Ты никогда ничего не говорил об этом. Ким Докча крепче сжимает лямку рюкзака. Он хромает по улице, как и в любой другой школьный день. — А должен был? —Я не знал о твоём прошлом, — говорит Ю Джунхёк, чуть тише, чем обычно. Ким Докче даже не нужно было оборачиваться, чтобы понять, что он задумался. — И я оставлю всё как есть. Ты же не думаешь, что я представлюсь вместе со всеми своими травмами, не так ли? Он останавливается на светофоре прямо позади женщины средних лет, поправляющей свой макияж. По тому, как она делает паузу, нанося тушь, Ким Докча знает, что она следит за ним через зеркало. Требуется всего лишь мгновение, чтобы осознать, что небо всё ещё тусклое в этот утренний час, и даже при таком свете никто не может увидеть высокого прозрачного мужчину, следующего за ним на расстоянии нескольких шагов. Однако то, что могут видеть прохожие, - это последствия вспышек гнева отца. Это вызывает некоторое беспокойство, пока незнакомцы не отводят взгляд, слишком занятые своими собственными жизнями, чтобы вмешиваться в жизнь чужого ребёнка. Ким Докча чувствует себя беззащитным, так, как не чувствовал себя со времён средней школы. — Ким Докча, — зовёт Ю Джунхёк. Ким Докча игнорирует его. — Ким Докча. Всё ещё горит красный. Ю Джунхёк наконец появляется в поле зрения, и пользуясь своей фантомностью, встаёт на встречную полосу. — Я ничего о тебе не знаю, — говорит он. — … Можешь подвинуться? — Ким Докча озирается по сторонам, а затем понижает голос до шёпота. — Я не могу воспринимать тебя всерьёз, когда сквозь тебя проезжает поток машин. Ю Джунхёк испепеляет его взглядом, но подходит ближе к тротуару. — Ты никогда не воспринимаешь меня всерьёз. — Конечно, я воспринимаю тебя всерьёз, — огрызается Ким Докча. — Но ты знаешь обо мне всё, — хмурится регрессор, — а я о тебе ничего. Только сейчас Ким Дочка осознает, какой, на самом деле, Ю Джунхёк высокий, когда смотрит на него сверху вниз. Он снова чувствует себя не по возрасту маленьким, и их обстоятельства снова обрушиваются на него с новой силой. — Скоро ты узнаешь обо мне всё, — криво улыбается Ким Докча, на языке привкус пепла. — Ты будешь знать меня не хуже, чем я тебя. Краем глаза он замечает, что на него таращится женщина средних лет, но теперь гораздо менее сдержанно, чем раньше. Должно быть, он представляет собой впечатляющее зрелище: весь в синяках и побоях, смотрит в пустоту и разговаривает с воздухом, и всё, что ей остаётся, - это самой сложить пазл. Рефлекторно, Ким Докча затыкает самого себя. Загорается зелёный, и он, притворяется, что не видит Ю Джунхёка, загораживающего ему обзор своим телом.***
В классе никто не обращает на него внимание. Учителя смотрят поверх его головы и отметин на теле, сводя его существование к ещё одному ученику в школе. Всё осталось таким, каким он помнит, и таким и осталось в течение следующих дней. Единственное исключение — Ю Джунхёк, который следует за ним, куда бы он не пошёл. Поначалу это кажется странным — выставлять свои проблемы напоказ, но сейчас Ким Докча ничего не мог изменить. В качестве небольшого утешения, он был посвящён и в худшие моменты из жизни Ю Джунхёка за все его тысяча восемьсот шестьдесят три регрессии. — Хватит хмуриться, — говорит он на третий день. Всё нормально, или насколько может быть нормальным ежедневное избиение, но это всё ещё несравнимо с апокалипсисом. — У тебя будут морщины. Сколько тебе сейчас, тридцать один? Ю Джунхёк сердито смотрит на него в ответ. — Это всё твоя вина. — Я не контролирую выражения твоего лица, Ю Джунхёк. — Это из-за того, что ты делаешь, — ворчит регрессор. — Раздражаешь. Ким Докча пожимает плечами. — Ну, ты застрял здесь, со мной. — Ты можешь хотя бы что-нибудь сделать? — скрипит сквозь зубы Ю Джунхёк. — Например… позвонить в полицию. Рассказать кому-нибудь. А не просто сидеть и ждать. — Всё не так просто, — морщится Ким Докча. В этот момент, он оказывается на пороге своей квартире, из-за двери уже доносятся грохот и крики, руки Ким Докчи замирают над панелью. Он встречается взглядом с соседом, который быстро уходит, шаркая ногами, словно его бездействие можно оправдать минутным неведением, затем задирает голову, чтобы снова взглянуть на протагониста. Ю Джунхёк смотрит на него в ответ. В его глазах мелькает едва заметный след негодования. — Если ты так сильно это ненавидишь, просто отвернись, — вздыхает Ким Докча, вводя последовательность из цифр. Ю Джунхёк поджимает губы. — Дело не в этом. — Не важно, — хмыкает Ким Докча, прежде чем открыть дверь навстречу хаосу. В конце концов, мир, в котором они сейчас находятся, всего лишь иллюзия. Ким Докча пережил двадцать восемь мучительных лет, и, несомненно, он смог бы пережить ещё двадцать восемь.***
Начальная школа была лишь смутным воспоминанием – все относились к нему, будто он был невидимкой, и точно так же Ким Докча относился к своим воспоминаниям о том времени: так, будто их не существовало. Он не помнит большинства деталей: имён одноклассников, или что они проходили на уроках, или что сказала милая учительница, которая действительно за него переживала. Ким Докча только помнит, что она умерла через несколько недель, он помнит, что в его жизни происходит только плохое. «Но это уже не та жизнь», — думает Ким Докча, и он так сильно вырос с тех пор. Он другой человек в старой коже. Он каждый день по расписанию посещает уроки с Ю Джунхёком, наблюдающим за ним из дальнего угла класса, а когда звенит звонок и солнце уходит за горизонт, он возвращается в разрушенный дом. Ничего нового. Ким Докча привык к этому. Проходит месяц, потом два. Каждый день он лежит на кровати в течение часа, прежде чем заснуть, чтобы убедиться, что отец неожиданно не ввалится в его комнату. Но когда такое всё-таки случается, из-за стены доносятся приглушённые рыдания Ли Сукён, вторгающиеся в его кошмары. В итоге его тело вовсе перестаёт спать. — Хватит на меня так смотреть, — фыркает Ким Докча, но раздражение впитывается в матрас одновременно с его кожей. – Хей, Ю Джунхёк. Регрессор скрещивает руки на груди. Он прислоняется к двери спальни. — Если бы я мог дотронуться до тебя, то ты был бы без сознания. — Должен ли я? — мямлит Ким Докча, переворачиваясь на бок. Всхлипывания его матери ещё не утихли. — Я имею в виду получить сотрясение? Ю Джунхёк смотрит на него, как на больного. — Ким Докча. — Это просто шутка, — без особого энтузиазма улыбается Ким Докча. — Спокойной ночи, Ю Джунхёк. Он просыпается от грохота и в тот день идёт в школу с фиолетовыми отметинами на шее. Никто не замечает, или просто не хочет замечать. Большинство одноклассников избегают его, как чумы, и он мог сказать, что привык к этому, но он также привык к ощущению обрушивающихся на него кулаков отца, и это всё ещё больно. На пятый месяц все дни сливаются в один, а хрупкое тело Ким Докчи избито, сломано и снова избито. Его мозги превращаются в кашу и плавятся в голове под издевательски ярким солнцем, заглушая шум в ушах. Возможно, именно поэтому все говорят, что терапия важна; чёртова травма преследует тебя всю твою жизнь. Но здесь нет никого, кто мог бы ему помочь, спасти от отчаяния. Он делает вдох, и его лёгкие наполняются опаляющим жаром. Ким Докча приоткрывает входную дверь, чтобы снова увидеть мать, распростёртую на полу. В углу Ю Джунхёк выглядит, как большое чёрное пятно. — Ким Докча, - пятно хмурится. – Ты знаешь, как сражаться. Ким Докча осознаёт, что он знает. Затем отец сжимает его шею, и голова пустеет. Картинка меняется, когда он моргает. Он снова в классной комнате и кто-то поворачивается к его парте. Это мальчик, но он выглядит, как безликий манекен. — Хей, ты странный. Ким Докча как обычно улыбается. Как умеет только он. — Почему? — Без понятия. Ты никогда не играешь с нами, — мальчик пожимает плечами. – Это потому что тебе больно? Тебе всегда больно. — Просто оставь его, — его друг появляется, вытаскивая за рамки картинки. – Он чудик. Моя мама говорит, что, скорее всего, его родители избивают его, и ты знаешь, что обычно об этом говорят. Такие люди как он вырастают в таких же насильников. Ким Докча не хочет становиться таким. Он хотел бы, чтобы он никогда не появился на свет в его семье; он хотел, чтобы его отец любил своих жену и сына, но у него не было права голоса. Такова его жизнь. — Ты, блять, абсолютно бесполезный. Вот что, — нечленораздельно бормочет отец, а грязные слова так и льются из его рта. Он хватает Ли Сукён за волосы и швыряет на пол. — АА- — Сука, хватит орать! На этот раз в руках у мужчины нож, и, инстинктивно, Ким Докча понимает, что нужно бежать. Его отец всегда был сумасшедшим, состояние их дома – прямое тому доказательство, но его тело словно налито свинцом. В голове белый шум. — Нет, — хрипит он. – Не трогай её! Ким Докча бросается на него – нож вылетает из рук отца и скользит по кафелю, в следующую секунду он расплачивается за это – его отбрасывают в стену. На другом конце комнаты его мать ползёт по полу, царапая его ногтями. Её лодыжка распухла, стала размером с кулак, а от плеча до локтя тянется открытая рана, кровь льётся во все стороны. Зрение Ким Докчи затуманено из-за нарастающего давления в голове. Он задерживает дыхание из-за участившегося сердцебиения. — Докча-а, — плачет она. – Прячься. «Слишком поздно», — хочет сказать он. Ким Докча замирает на месте, его отец находится в шаге от него. В момент отчаяния его мать кидается под ноги мужчине, чтобы быть растоптанной, словно насекомое. Её хватка не ослабевает, разве она не устала? Ким Докча устал. По его мнению, Ли Сукён должна выглядеть элегантно и утончено, красиво и свободно. Всё не должно быть так. Это не то, как должна развиваться их история. Ким Докча поднимает нож. — Теперь ты знаешь обо мне всё. Ким Докча – убийца, но именно его мать увозят в наручниках. Вонь железа прочищает мозги ровно настолько, чтобы он мог говорить. — Скажи что-нибудь, Ю Джунхёк. Стоящий позади Ю Джунхёк пристально смотрит на него. — Ким Докча, - начинает он. — … Это не твоя вина. Красные и синие всполохи заполняют квартиру. Ким Докча захлёбывается рыданиями.***
— Как школа? — Нормально. — Ты сможешь продолжить учиться? — Как-нибудь. — Вот и славно, — говорит Ли Сукён. Её голос стал сильнее, закалённый тяжёлыми испытаниями. Ким Докча хотел бы услышать её без стеклянной стены между ними. — Как твои синяки? — Всё в порядке, — он цепенеет. — Хорошо, — говорит мать, затем добавляет, но мягче. – Мне жаль. Ким Докче тоже жаль. Он покидает тюрьму Содэмун, чувствуя, как ещё сильнее тонет в отчаянии. На выходе охранники окидывают его сочувственными взглядами, некоторые из них ранили немного сильнее, чем остальные, но Ким Докче было всё равно. Больше ничего не имеет значения. Дорога до дома невыносима. — Это то, что ты хотел скрыть? — спрашивает Ю Джунхёк с серьёзным выражением лица, чёрным пальто и голубоватым свечением, доказывающим его существование. Под его грозным взглядом Ким Докча чувствует себя голым, все трещины и изгибы тела выставлены напоказ. – Эта неуловимая черта, дистанция между тобой и остальными… — Без комментариев,— хмыкает Ким Докча, но даже без его ответа, всё обретает смысл. Осознание того, что Ю Джунхёк знает, заставляет его хотеть убежать. — Давай пока забудем об этом. В ответ рука Ю Джунхёка дёргается. Следует пауза, будто он думает, что лучше сказать. — Я имел в виду то, что сказал. О том, что это не твоя вина. Ким Докча смотрит на свои костлявые руки. — Я не знал об этом. Ю Джунхёк не хмурится, но воздух вокруг них тяжелеет. — Я серьёзно. — Правда? — Правда. Ким Докча смеётся, даже если протагонист говорит искренне. В горле раздаётся неприятный булькающий звук. — Я не верю.***
Его отец мёртв, а мать за решёткой. Ким Докче некуда идти. Дальние родственники, которых он никогда не видел и о которых никогда не слышал, перекидывают его из рук в руки, словно горячую картошку, и в течение нескольких месяцев он скитается по Сеулу, пока не оказывается на пороге очередной семьи. Это скрытый способ показать, что ему не рады; Ким Докча часто приходит к холодной еде, оставленной в холодильнике, ещё один знак, говорящий о том, что он здесь нежеланный гость. Он оканчивает начальную школу в дождливый день, когда рядом с ним никого нет. Сквозь мягкий шум дождя он слышит отдалённый смех детей с родителями, и более мягкий голос. — Поздравляю, Ким Докча. В тёмных глазах Ю Джунхёка появляется тусклый блеск. — Спасибо, — шепчет Ким Докча и сильнее прижимает к груди диплом. В нём нет ничего важного, но на ощупь он немного тяжёлый. – Это немного удручает, — шутит он. Выражение лица Ю Джунхёка меняется до пугающего быстро. — Кто дразнил тебя? – он хмурится. — Что? Нет, — бормочет Ким Докча. – Чёрт, почему-то я чувствую себя, как Ю Миа. — Миа никогда бы не позволила издеваться над собой. — Я сказал тебе: надо мной никто не издевается. — Тогда почему ты грустишь? — Я не грущу, — спешит сказать Ким Докча, словно защищаясь. – Я просто… немного. Ха. Толпа у школьных ворот начинает редеть, перенося радость праздника в уединение тёплых домов, одну девочку родители даже держат за руки. Ким Докча провожает их глазами, и, похоже, на его лице появилось что-то, раз Ю Джунхёк выглядит таким встревоженным. — Что такое? — спрашивает Ким Докча, спускаясь по ступенькам. Его старые ботинки промокают от воды, стекающей с крыльца. – Солнечник. Эй. — Хочешь ли ты... — Протагонист сверлит свои руки глазами, по непонятным для Ким Докчи причинам. — … Ким Докча. — … Что? — Я не могу заменить тебе родителей, — говорит Ю Джунхёк, капли дождя стекают по его волосам, — но я здесь. [История ‘Компаньоны в Жизни и Смерти’ хочет быть рассказанной.] Он слышит шелест деревьев на ветру, затихающие голоса других семей, позволяя пузырю спокойствия окутать их двоих. Ким Докча вздрагивает, когда видит, как Ю Джунхёк тянется к его лицу, и хотя ничего не произошло, он может поклясться, что почувствовал, как лёгкий холодок прошёлся по волосам. Ким Докча всматривается в лицо Ю Джунхёка. — Солнечник. Я не Ю Миа. — Я знаю, — говорит ему Ю Джунхёк, — ты мой компаньон.***
Год спустя Ли Сукён пишет книгу. Она продаёт их историю за деньги, и средняя школа превращается в ад, которого он ожидал. — Это тот ребёнок, правильно? Ким Докча? Эй- — Мальчик! Можешь дать нам комментарий по поводу книги «Подпольный Убийца»? Ким Докча держит голову опущенной и продирается через море жадных журналистов. Его шея болит и он не видит, куда идёт, но не похоже, что у жизни вообще есть путь, по которому он мог следовать. Часть его умирает с каждой новой вспышкой фотокамеры; он чувствует себя животным, запертым в клетке, за которым наблюдает весь мир. Микрофон утыкается ему в лицо. — Что вы думаете по поводу того, что ваша мать убила вашего отца? Докча, с этого момента я буду перечитывать это снова и снова. Твой отец, он поступил неправильно и умер. Это была самооборона. Понял? Это не твоя вина. — Это не её вина, — слабо бормочет Ким Докча. Это его. Одноклассники заваливают его вопросами, которые Ким Докча помнит из первой жизни; всё то же самое, ужасные предположения, и Ким Докча удивляется, почему это так их волнует. Каждый день кажется, будто кто-то выпотрошил его и набил чёрной слизью, которая блокирует все звуки окружающего мира. — Эй, сын убийцы! – кто-то окликает его в коридоре. – Твоя мать разбогатела, когда прикончила своего муженька? Ким Докча проходит мимо. — Ты меня игнорируешь? Хей! Он переходит на бег. Дома Ю Джунхёк говорит с ним, не как с ребёнком, чудиком или сыном убийцы, а как с Ким Докчой. Это грустно осознавать, но Ю Джунхёк есть и всегда был единственным, кто у него был. — Должен ли я найти способ, как получить физическое тело в этом сценарии? — спрашивает регрессор. Он сжимает пальцы в кулак. — Этим детям нужно преподать урок. Ким Докча тот час чувствует, как на душе становится чуточку легче. — Что, собираешься побить их? Им четырнадцать. Это всё равно, что залепить Юсон крепкую пощёчину. — Шин Юсон другая, — Ю Джунхёк цокает языком. – Она любит тебя. Ким Докча вздрагивает. Он почти забыл об этом. — Но её здесь нет. Свет просачивается на пол из-за двери кладовой. Снаружи его родственники собрались за обеденным столом и наслаждаются домашней тёплой едой, без него. Ким Докча понял, на самом деле, они не ненавидели его, но для него у них просто не было места в их гнёздышке. Он не нужен ни здесь, ни там. Травля начинается пару недель спустя. Они смотрят на него, как на добычу, и считают своим долгом напомнить о его ужасном положении. Его стол изрисован чёрно-красными цветами. Выглядит так, будто кто-то вскрыл его голову и вывалил оттуда наружу все назойливые мысли. Ким Докча не пытается стереть это, когда знает, что написано перманентными чернилами, и целыми днями смотрит на следы своей ошибки. — Ты случайно не скрытый психопат? — хихикает девочка в его классе. Визгливый голос вместе с криками её дружков перерастает в оглушительный гогот, который раздирает уши. – Я слышала, что это передаётся по наследству. — Агх, не разговаривай с ним, Юнсо. Что, если он укусит? — Какая разница? Посмотри на него, самый тощий из нас всех. Субин с лёгкостью одолеет его в драке. — Серьёзно? Эй, Ким Докча… дерьмо, что это взгляд? Атмосфера накаляется. Мёртвая тишина наполняет воздух, прежде чем он осознаёт это, море глаз приковывают его к месту. Вдруг кто-то заезжает ему локтем по подбородку, хватает за шею и стаскивает со стула. — Какого чёрта ты пялишься- Эй, хватайте его! — Ты и вправду сумасшедший- Не сопротивляйся, ты заслужил это! — Ты ничего не можешь сделать, — задыхается Ким Докча, корчась в руках своих одноклассников. У него влажные глаза, но он смеётся. – Т-ты ничего не можешь сделать. В ответ ему прилетает сильный удар в челюсть. Больно, это чертовски больно, но он ничего не может сделать. Мир – стая собак, дерущихся за его кусок, пытающихся сожрать его живьём. За спинами его обидчиков глаза Ю Джунхёка дрожат. Пинки и удары не прекращаются, и Ким Докча чувствует яркую вспышку всеобщей ненависти. До этого он ни разу не осознавал, как сильно ему не хватает четвёртой стены, но это всего лишь мимолётная мысль, прежде чем уши наполняются звоном. Всё, что происходит после, – темнота и пустота, ничто. Месяцы кажутся медленно тянущейся вечностью. Ким Докча превращается в персональную боксёрскую грушу для всей средней школы и живёт своей жизнью, нося сломанные кости, будто это последний писк моды. Кто-то тащит его за здание школы, и это уже превратилось в часть тошнотворной рутины. Ноющие конечности ослабли, Ким Докча сворачивается в клубок и ждёт, когда всё закончится. — Эй, убийца! — их смешки эхом раздаются в голове. – Ты и нас собираешься прикончить? «Нет», — думает он, но как же хотелось, чтобы он мог.***
— Я хочу убить их. Ю Джунхёк выглядит уставшим. Он обнажил свой меч, но даже не может провести линию на песке. В этом мире он самое бессильное создание. — Я ненавижу их. Ким Докча растянулся на земле, обхватив голову руками. Вся его рубашка и земля вокруг в следах от ботинок и крови; он хочет слиться с травой и никогда не проснуться. — Я их тоже ненавижу. Но больше всего Ким Докча ненавидит свою мать. Если бы она никогда не написала ту книгу, ничего бы не случилось. Если бы она не вышла замуж за жестокого мужчину, увлекающегося азартными играми, то Ким Докча не родился бы только для того, чтобы страдать. Если бы она никогда не попала в тюрьму и не написала ту книгу, то Ким Докча был бы убийцей, а не сыном убийцы. Всё тело болит. Боль настолько реалистичная, что трудно помнить, что это не реальность. Его дыхание сбивается и слёзы, которые он прятал, выплёскиваются наружу. Это его наказание.***
Он снова открывает глаза в классной комнате. Из окна открывается прекрасный вид: высокие здания и тёплое солнце, чирикающие птицы в тени деревьев, оживлённый шум городской жизни. Ветер обнимает его лицо, как старого друга. Через дорогу мальчик и девочка сидят на корточках в траве, перешёптываются, играя с насекомыми. Пейзажи Сеула нетронуты, но в этом шумном мире никто не ждёт его. Ким Докча хочет, чтобы апокалипсис вернулся. Вот почему этот сценарий должен закончиться. Он поворачивается. — Ким Докча, — у Ю Джунхёка широко распахнутые глаза, бледная кожа. Он замер на месте, словно сделать ещё один шаг – слишком большой риск. — … Хей. Ким Докча качает головой. — Ю Джунхёк. — Всё не должно быть так, — улыбается протагонист. Это неуклюжая, надломленная попытка самоутешения. Раздражает. – Компания разозлится. Но ещё больше они расстроятся. — Они не должны узнать. — Ким Докча, — умоляет Ю Джунхёк. Рябь пробегает по его силуэту. — … Отойди. Пожалуйста? Ким Докча сжимает руками подоконник – небо дразняще голубое. Его школьная форма слишком велика и тяжела для него. — Ю Джунхёк, — он вздыхает, — условия сценария: пережить события прошлого. Выражение лица Ю Джунхёка меняется. — Что ты говоришь? Ким Докча делает вдох, чтобы унять дрожь во всём теле. Это всего лишь короткая поездка до больницы и ещё более быстрый способ поскорее испытать облегчение. — Это моя судьба. Он прыгает. Ю Джунхёк ловит его, но пальцы проходят сквозь одежду.***
Через две недели Ким Докча просыпается от пиканья кардиомонитора. Ю Джунхёк стоит в изножье кровати. — Вот как, Ким Докча? – его голос ломается, выдавая пустоту на его лице. – Ты… жесток. Все слова Ким Докчи умирают в его горле. Его родственники приходят проведать его. Они обмениваются формальными фразами, служащими для окружающих доказательством того, что они выполняют свою работу, затем уходят и больше не возвращаются. Коридоры заполнены медсёстрами, которые смотрят на него, как на предмет благотворительности, а Ю Джунхёк не разговаривает с ним неделями из-за странной, мелкой мести. По началу, Ким Докча не возражает против этого – его левая нога сломана, и он даже не может самостоятельно ходить, не то чтобы ему было, что делать за пределами палаты. Что касается Ю Джунхёка, сложно осознавать последствия своих действий сразу после того, как ты выпрыгнул из окна. Ким Докча никогда не был склонен к конфликтам. Но один день превращается в два, затем в семь, четырнадцать… — Ю Джунхёк. —… — Ты устал? — …. — Думаю, что я устал. Ю Джунхёк отворачивается. Так что Ким Докча пытается заснуть, чтобы заполнить тишину; он закрывает глаза и пытается не думать о измученной улыбке матери или полных ужаса глазах Ю Джунхёка, когда он выскользнул из его хватки, спрыгнув с третьего этажа. Ким Докча мечтает о мире, где его отец хороший человек, главный герой настоящий, а он растёт любимым. Когда он просыпается, больничные простыни прилипают к его коже. Дождь стучит за окном, заглушая его прерывистое дыхание. Оглушительный звук. Он один.***
Ким Докча ненавидит это, но он должен, как-то, выжить. Он снова находит Пути Выживания. Теперь он знает, где и что искать, поэтому поглощает историю, словно человек, лишённый пищи. Каждый новый абзац вызывает в нём новый приступ вины. Годы страданий Ю Джунхёка были собраны в одну веб-новеллу для его удовольствия. Ким Докча не лучше созвездий, которые процветают за счёт агонии всего мира, но он всё равно погружается в произведение и тонет в каждом слове. Он ненавидит себя и ненавидит то, что не может остановиться. 「Завёрнутое в плотный пучок соломы, странное и пушистое существо с двумя маленькими рожками парило в воздухе.」 「Оно было слишком странным, чтобы звать его феей. Слишком злобным, чтобы звать ангелом. Слишком мирным, чтобы звать демоном.」 「Именно поэтому его назвали «доккэби»」 Эта трагедия больше, чем все страдания мира, вместе взятые. И всё же Ким Докча читает, читает, читает. Не имеет значения, сколько раз протагонисту всаживали нож в спину, сколько раз его компаньоны умирали на поле боя или сколько раз он регрессировал и начинал всё с начала. Пока он всё ещё жив, у Ким Докчи будет причина продолжать читать. Продолжать жить. 「Ю Джунхёк стоял перед огромным, бесконечным бедствием, обрушившимся на него, и говорил.」 「— Пока я не стану свидетелем конца сценариев, я не сдамся. Вот почему… 」 — Ты тоже не должен сдаваться. Он поднимает глаза и встречается с пронзительным взглядом Ю Джунхёка, протагонистом его любимой истории, который увидел его во всей красе. Кто знал Ким Докчу не хуже, чем Ким Докча знал его, и он всё ещё не ушёл. — Используй меня, — в конце концов, говорит Ю Джунхёк, как он обычно говорил. Заставляя Ким Докчу остаться. – Выживи, пока мы не сможем выбраться отсюда. Ким Докча шепчет. — Ты, должно быть, ненавидишь меня. — У меня много вопросов, которые я хочу задать. Но мы не обязаны говорить об этом прямо сейчас. В будущем у нас будет больше времени. В нашем будущем. Ю Джунхёк протягивает руку, чтобы коснуться его щеки, и прохладный росчерк остаётся на коже Ким Докчи. Удовлетворение озаряет его лицо, будто это то, что он хотел сделать уже очень и очень давно. — Давай вместе вернёмся домой, Ким Докча. Ким Докча так крепко сжимает телефон, что, кажется, будто тот вот-вот разлетится на мелкие осколки. По лицу скатывается слеза, затем другая. — Хорошо, — говорит он, затем повторяет, — … Хорошо.