Сердце человека

Ветерок, хоть и был слабоват, отчетливо доносил запах добычи. Она была так близко. Просто прыгни и вовремя сомкни пасть на хлипкой шейке крольчонка. Может еще пару месяцев назад он бы и пустил слезу и, умилившись столь прелестному созданию, засеменил дальше. Но, как говорится, голод проймет, станешь есть, что бог дает. В его же случае - что сможешь поймать, на том и проживешь еще хотя бы неделю. Есть он хотел люто. Желудок, по ощущениям, прилипал к позвоночнику, напоминая о себе редкими спазмами и легкой тошнотой. Переступив с лапы на лапу, вспоминая когда какой нужно передвигать, он начал медленно красться вперед, буквально протаскивая себя на брюхе. Как то раз он видел передачу о жизни диких котов. На охоте они мягко перебирали лапами по земле. Чуть отодвигали корпус назад и прямо как снайперы, перекатывая мышцами спины, нацеливались и бросались, нещадно раздирая жертву острыми когтями. Столь впечатлительную омежью сущность это приводило в небывалый ужас, граничащий с робким восхищением. Сейчас он старался стать таким же ужасом. Оттопырил пушистую попу с лохматым хвостом, прижал уши к голове, чтобы в самый важный момент они не зацепились ни за какие ветки. Прицелился, предварительно размяв лапы. Кролик был маленьким, сереньким, со слегка вздернутым носиком. И эта пушистая прелесть даже не осознавала, что близится час ее кончины. Рот начала заполнять вязкая слюна. Она скапливалась под языком и просачивалась в пространство между клыками. Кровь бурлила в предвкушении, вызывая желание действовать. Вот он - настоящий хищник. Звено на пьедестале пищевой цепочки. Опасный зверь во плоти. Настрой в этом деле - самое главное. Вот он видит жертву. Она беспечно уплетает зеленую травку. Вот он чувствует свои лапы. Правая передняя лапа. Левая передняя. Задняя правая и левая. Фокусировка зрения - жертва не должна уйти из под его внимания. Настройка слуха. Жевание кролика резко прервалось. Странный мельтешащий звук принудил пушистика насторожиться и подняться на задние лапы. Недовольно рыкнув, зверь обернулся, чтобы увидеть воочию врага, отвлекающего от охоты. Хвост! Про хвост он совсем забыл. От предвкушения сытной трапезы его хвост явно начал жить своей жизнью, задорно виляя. Треск впереди. Кролик дает деру в заросли. Растерявшийся зверь, впопыхах гаркает на свой хвост, забывая о том, как его контролировать, и срывается с места, пытаясь все таки догнать предполагаемый обед. Ушастого не видно, но зверь его слышит и чувствует. Он словно видит его путь. Каждая веточка и травинка несет в себе след добычи. Поворот. Удар веткой по морде. Более сильный толчок задними лапами, чтобы перепрыгнуть корягу. Еще один поворот. И в следующий момент мир переворачивается с ног наголову. Завизжав как свинья на убое. Зверь кубарем покатился по склону оврага вниз. Оставляя после себя лишь тропинку измятой травы. Прийти в себя было очень сложно. Немного побаливал затылок. Перед глазами танцевал лес, заставляя закрыть глаза. Но даже темнота за закрытыми глазами вытанцовывала пируэты. Скулеж был едва слышен. А кролик, наверное, валялся сейчас где-нибудь и надрывно смеялся над неуклюжим хищником. Когда то он думал, что попал в собачий рай. Тогда тоже мир кружился перед глазами. Но был такой светлый и теплый, что недомогание очень быстро прошло. Он долго лежал бездвижно, наслаждаясь мягкостью солнечного света и переливанием птичьих голосов. Запахи, казавшиеся яркими и сочными, нежно укрывали все пространство вокруг. И если первое время он не вставал из-за пребывания в неге, то после, из-за нарастающей тревоги. Так страшно было нарушить этот мимолетный покой лишним движением и очнутся в неприветливой зимней стуже. А он точно помнил, что там, за пределами этого чудного сна, шел снег как с небес так и в душе. Тут же было не так. Тут было тепло и спокойно. Зверь уже не помнил как долго не мог встать. Он все лежал, а сон так и не заканчивался. И в какой то момент, когда его задняя часть тела начала неметь, он все таки решился. Как сейчас он помнит всю гамму эмоций что довелось испытать в те дни. Даже не поднявшись до конца, лохматая туша повалилась обратно. Ступор. Птицы для него перестали петь. Все сознание поглотила тишина и немой вопрос. Тогда он пролежал не меньше чем в первый раз. Маленькая истеричная обезьянка бегала в его голове и выдирала шерсть с макушки. Но он оставался полностью спокойным, отупевшими глазами смотря куда то в пространство. А обезьянка уже каталась по полу, стуча руками и ногами. Прокатившись по всей голове раз так десять, она выдохнула, только сейчас задумавшись, а что собственно произошло? Медленно скосив глаза чуть ниже, он только сейчас заметил свой нос. Даже не так. Он только сейчас заметил вытянутую морду, на которой находился далеко не человеческий нос. Обезьяна пошла искать веревку и табурет. Первые, наверно, дней пять были самыми сложными в его новой жизни. Чего только стоили первые шаги. Само осознание того, что вместо двух ног - четыре лапы, вызывало периодические сбои в головном мозге, а следовательно и сбои в управлении собственным телом. С двумя ногами то все проще. Правая, левая, правая… так по кругу. Тут же аж по две левые и правые. А как там ходят четвероногие у нас? Один шаг - вперед левая передняя и задняя правая либо левая передняя и задняя левая? А те моменты, когда мозг давал сбои - вперед задняя правая и задняя левая. В общем, итог у этих всех телодвижений был один - мордой в землю, лапами в небо. И можно было бы подумать, а в чем смысл стараться? Он же во сне, а значит можно было и дальше валяться под солнцем. Вот только, разве во сне затекают лапы или чувствуешь жажду, причем так отчетливо, что язык сводить начинает? Были ли у него другие варианты объяснения происходящего? Нет. Но что на сон это мало походило - точно. Или же это действительно был сон. Когда эта мысль приходила к нему, становилось тошно. Ведь у снов есть такая особенность - заканчиваться. И даже запутываясь в четырех лапах, мучаясь от жажды и голода, он не хотел просыпаться. Тут тепло, солнце светит, пахнет вкусно и даже птицы поют. А с лапами он разберется - главное воду найти. С такими мыслями он тогда и доковылял, вечно спотыкаясь и падая, до небольшой речки. Она была узенькой. Кривой лентой пряталась между деревьями. А вода в ней была кристально чистой. Тогда то он и смог себя разглядеть в первый раз. На удивление даже не удивился. Лишь легкая горечь тихонько заскреблась где-то на задворках сознания. Что ж, этого стоило ожидать. На него с поверхности воды смотрела обычная дворняжка, в крови которой, скорее всего, что только намешано не было. Да и в принципе она казалась какой то неказистой и нелепой. Лапы слишком худые и длинные. Морда, хоть и остренькая, но коротковата. А уши чуть ли не в два раза больше самой головы. Про размер же вообще без слез не скажешь. Мелкой собачка получилась и явно не жизнеспособной для леса. Отчаиваться же ему не хотелось. Если есть хоть маленький шанс, что это все таки не сон, он захотел попробовать прожить маленькую жизнь небольшой собачки. Сил же на это ему придавало солнышко, что так приятно напекало шерстку на спинке. Как и тогда, солнышко нежно обогревало, несмотря на легкую лесную прохладу. До конца придя в себя, пес поднялся на, не совсем уж и послушные, но уже свои и родные, лапы. Зевнул, обнажив ряд белоснежных клыков, и начал выбираться из оврага. Жизнь эта была не самой простой. Однако было в ней что-то приземленное и понятное для пса. Если следовать за сладким запахом голубеньких цветочков, то можно выйти к реке и там напиться. Идти же нужно выше по течению. Ниже обитала пренеприятное семейство боброскунсов. Он окрестил их так после первой же встречи, когда набрел на платину. Эти существа выглядели странно. Вроде бобры, но полосатые и с перьями. Так еще и воняют под стать своему характеру. Просто проходящий мимо песик так всполошил этих демонов, что тому пришлось удирать словно зайцу от погони. Так что больше вниз по реке он не спускался. Если он решит пойти на запах мятой травы, то выйдет на полянку. Там всегда солнышко грело лучше всего. Он с завидной регулярностью помечал это место, как добропорядочный пес. В самые удачные дни на поляне можно было найти даже дохлую мышку. Пища конечно не самая сытная, но, с другой стороны, за ней и не приходилось гоняться по всему лесу. А если же последовать за запахом сырости. То можно было найти кусты с разными ягодами. Есть то он конечно их никогда не пробовал. Зато птицы в то место прилетали регулярно. Охота на них давалась чуть сложнее чем на дохлых мышей, да и кости в глотке застревали частенько. Но тут уж не ему привередничать. Так что в ту сторону он и побрел, не теряя надежду хоть кем-нибудь перекусить. Жизнь была прекрасна. И совсем уж ему и не думалось о прошлом. Было и так слишком много забот. В некоторые моменты чудилось, что и вовсе оно будто стиралось из его памяти или вовсе было не его. Лишь иногда, глубокой ночью, когда на лес спускался туман, покрывающий инеем листья, ему мерещились призраки. То ли это был сон из прошлой жизни, то ли игра воображения. Тогда он начинал плакать по собачьи, пытаясь отогнать от себя кошмары. И по лесу разносился жалостливый скулеж.