Est quaedam flere voluptas

      — Очень жаль, что Людмила Валерьяновна простудилась. Вас некому сопровождать на бал. — Служанка забрала у них пальто, и Свенельд остановился у лестницы, ведущей на второй этаж, чтобы ещё сильнее пригладить свои светлые волосы. Про себе Аркадий называл эту прическу «сыном колбасника», но при Свенельде вслух никогда так не говорил...       — А у вас есть компания? Помимо меня, конечно же, — Аркадий приподнял уголки губ, и Свенельд Карлович стушевался.       — Вы в курсе моей... нашей с Анной Владимировной ситуации...       — Конечно, в курсе, — покивал Аркадий и бросил взгляд на зеркало до пола, думая, что нужно поправит перекрученный платок. Стоило Мите и Ингвару уехать в Пажеский, и они остались без верного помощника – Митя завязывать платки им всем. — Но Ингвара здесь нет, и никто вам не помешает в ваших намерениях касательно Анны Владимировны... Но если вы хотите знать мое мнение, то я категорически не согласен. Я не могу потерять своего хирдманна.       — Вы и не потеряете, если я всего лишь женюсь.       — Всего лишь? Свенельд Карлович, простите, но, Карл! Вы женитесь! Снова, — Аркадий покачал головой.       — Причем здесь мой отец? — Свенельд Карлович вскинул брови, а Аркадий в смятении нахмурился, будто его ум затуманился. Он тряхнул головой, растрепав свою прическу. Митя с собой и гель для укладки забрал... Под ребрами неприятно кольнуло, и Аркадий понял, как скучает по сыну.       — Извините... Вырвалось, — Аркадий крепко зажмурился, прогоняя туман из головы. — Я лишь надеюсь, что вы примете правильное решение, Свенельд. Эта женщина правда не стоит... вас.       — Спасибо за вашу заботу, но мне уже хватило того, что сказал тогда Ингвар. — Щеки Свенельда дернулись, он отвёл взгляд и вздохнул. — Я вас оставлю, если позволите.       — Конечно-конечно, у меня тут как раз появилась работа, — Аркадий виновато улыбнулся, глядя в зеркало на свой платок и укладку. Свенельд приподнял в ответ уголок губ и поднялся вверх по лестнице. Стоило ему исчезнуть в пролете, Аркадий повернулся к зеркалу, пытаясь причесать волосы пятерней. Вот почему у Мити это так хорошо получалось, будто он причесался за пять минут и пошел? Наверное, на свою укладку он тратил все пятьдесят...       Аркадий вздохнул, с горечью глядя на свои волосы и отошёл к дальней стене, которая в бледном свете утопала в тенях. Было чувство, будто этот несчастный платок его задушит.       — Помочь? — шепот прошелестел у его уха. Аркадия прострелила молния, и он уже круто развернулся, чтобы приложить серебряным ножом этого шутника в темечко или куда попадет, но нож завис в сантиметре от цели. Рогнеда или, вернее сказать, Морана подняла на него свои большие темные глаза, и уголок ее губ дернулся в ухмылке. — А ты не теряешь хватку.       Аркадий приоткрыл рот, все ещё держа нож над ее головой. Его взгляд невольно скользнул по покатым белым плечам, обхваченным пышными рукавами платья. Он несколько раз оглядел ее с ног до головы, и в глазах его она увидела такую тоску, что помогла ему опустить руку с ножом. Прикосновение ее пальцев было ледяным и лёгким, будто она была соткана из тумана после дождя. Этот жест отрезвил Аркадия, и нож быстро скользнул в ножны под рукав сорочки.       — Прости...       — Митя тебе говорил не носить нож как какой-нибудь апаш, — голос, которым она говорила, звучал сухо и совсем чуть-чуть разочарованно.       — Воспитанный человек просто не признается в том, что он носит нож как какой-нибудь апаш.       — И это Митя тоже говорил. — После этих слов они замолчали. Рогнеда, точнее, Морана стала перевязывать ему галстук. Ее тонкие, кажущиеся полупрозрачными пальцы ловко расправились с четверным узлом, который Аркадий сотворил на своей шее. Он неотрывно наблюдал за ее спокойным расслабленным лицом и впитывал как можно больше, чтобы образ в его памяти ещё долго не смог потускнеть. Ее светлые волосы, при жизни бывшие яркими, поблекли и стали напоминать пролитое молоко, которое удачно напоминало высокую прическу как раз для... бала. В ушах и на шее у нее сверкали жемчужные украшения, да и сама она была в платье... каком-то даже слишком красивом для этого места. Аркадий нахмурился, пытаясь вспомнить, где же видел это платье.       — Я вижу, сегодня у тебя нет спутницы, — движения пальцев Мораны остановились, и она подняла на него глаза. Где-то на их дне Аркадий увидел огонек насмешки, который слишком часто сопровождал Морану в их разговорах. — Какая жалость, что Людмила простудилась. Ещё и Ниночке, наверное, станет хуже. Болезни – дело такое.       — Ты рада этому?       — Совсем чуть-чуть, — Морана показала крошечное расстояние на кончиках своих пальцев. Аркадий подавил резкое желание их облизнуть. — Не хотелось бы, чтобы она умерла, но хотелось бы, чтобы ее здесь не было.       — Ты жестока.       — Я Смерть, Аркадий, и я милосердна, — Морана хмыкнула и заколола его платок булавкой. Всё-таки любовь к красоте и педантичность Мите достались от матери. — Тебе не с кем пойти в бальный зал.       — Хочешь пойти со мной? — Аркадий вскинул бровь, пытаясь сделать это так же насмешливо, как умела она, но у него получалось явно хуже, чем даже у Мити.       Морана вздохнула и сделала шаг назад, убирая руки от его воротника.       — Будет странно, если твоя покойная жена на один вечер восстанет из мертвых.       Воцарилось молчание в узкой тени коридорчика у лестницы. Аркадий подавил улыбку, и его лицо в нужный момент приобрело выражение недопонимания.       — ...Ты не моя жена.       Глаза женщины перед ним распахнулись, ее лицо на мгновение приобрело раненое выражение и вновь вернулось в норму. Кулаки сжали ткань ее платья на бедрах, губы поджались. Аркадий прыснул от смеха, и богиня перед ним совсем растерялась.       — Но ты сегодня в своем свадебном платье – черном, но это не удивительно – и предлагаешь повести тебя под руку. Знаешь, а я ведь холост, — губы мужчины растягивались в улыбке шире и шире, пока холодное и бледное лицо богини смерти перед ним не покраснело. Он надеялся, что от смущения, но гнев бы тоже подошёл.       — Ты понял, что это свадебное платье, — сказала она, и это не было похоже на вопрос. Ее тонкие пальцы все ещё сжимали платье, и их потряхивало от ярости.       — Тяжело забыть такой шедевр, — Аркадий улыбнулся и сделал шаг навстречу к ней, сокращая расстояние так, как не положено было на публике. — Когда я увидел тебя в нем в первый раз, я подумал, что всё-таки влюбился.       — Вот соловей... — пробормотала она, заправляя волосы за ухо. — Ты меня дразнишь.       — Да, и у меня это отлично получается, — Аркадий подавил смешок, подумав, что это по-настоящему разозлит женщину перед ним. Он взял ее руку, все ещё поправляющую локоны прически, и обхватил ее ладонь, кажущуюся маленькой и полупрозрачной в его руке. — А ещё я не против жениться второй раз.       Он заметил, как она подняла на него взгляд и снова опустила. Ее плечи вздрогнули, и Аркадий с опаской подумал, что от рыданий, но потом она хихикнула вслух.       — Думается мне, как порядочный человек ты должен был это предложить ещё тогда, когда стоял перед моим алтарем.       — Тогда я не знал, что ты будешь приходить ещё и ещё, — Аркадий сжал крепче ее руку, заставив ее поднять голову. — Я люблю тебя и хочу быть с тобой. Я хочу, чтобы мы вновь стали семьёй: ты, я и Митя. Нашему сыну нужна мать... и мне нужна ты.       На краткий миг Аркадий увидел в ее глазах влагу, но она быстро сморгнула ее и взяла себя в руки.       — Я не смогу быть той самой женой, которая все время сидит дома и шьёт... салфетки. Если ты думаешь, что так будет. Я не смогу управлять домом, поместьем и слугами, не смогу вести приемы в твоём доме... В конце концов, не смогу быть рядом с тобой каждую минуту и держать тебя под руку, — не сдержавшись, она всё-таки всхлипнула. Веселье быстро сменилось горем. Она отвела полные слез глаза и смахнула слезинку, а Аркадий мастерски сделал вид, что не видел ничего из этого.       — Ты и так все время была рядом, а я ослеп и оглох, — он взял ее за подбородок, ее губы подрагивали. Он их поцеловал. — Мне все это не нужно. Салфетки, балы и другая ерунда меня совершенно не волнуют. Я влюблен в прекраснейшую из женщин из всех миров, и мне этого уже достаточно.       Морана усмехнулась сквозь слезы. Ее губы на вкус были горькими и солёными.       — У кого ты научился так красиво говорить? Не припомню, чтобы ты так умел.       — Тогда я был ещё молодым и зелёным, — Аркадий гордо надул грудь, и Морана засмеялась громче. — Ты оставила нас слишком рано, надо было подождать, пока мне не исполнится хотя бы сорок.       — Тебе ведь сорок два, — Морана вскинула брови.       — Да, я не ошибся. Тебе и правда стоило дождаться, пока мужчина настоиться.       — Как вино?       — Следует подождать, пока напиток достаточно созреет, — с видом знатока хмыкнул он, подняв палец к потолку. Морана скрыла улыбку за ладонью. — Думаю, там меня все заждались. Ты все ещё не против сопровождать меня?       Ее лицо мигом избавилось от всех покраснений, которые были следами недавних слез, будто по мановению волшебной палочки. Или божественной руки. Ее призрачные, подернутые дымкой пальцы обхватили его локоть. Она заправила локон своей высокой прически за ухо и приподняла уголки губ. Аркадий отметил, что за сегодняшний вечер уже увидел больше улыбок, чем за все время, пока они были знакомы.       Они вышли из тени коридора и поднялись по лестнице, растягивая этот момент. Или Аркадий просто так думал, ведь с каждым шагом потели ладони и пульс учащался. Они остановились перед входом в приемную, где собирались все гости бала перед тем, как их пригласят, и через которую им нужно было пройти.       Они остановились перед дверями на краткий миг, и в этот момент Аркадий наклонился к ее уху:       — Я боюсь, что как только мы войдем туда, ты растворишься, как сон, и я буду выглядеть законченным дураком.       — Я тебя не брошу. Больше – никогда.