Тирис Гортензия Бэтт

      Опушка леса. Четкая грань, где кончалось привычное знакомое и начиналось скрытое и опасное.       Запретный лес.       Единой волной подступал вплотную, а на его фоне отдельными шквалами торчали высокие кроны деревьев, устремившие свои дряхлые когтистые сучья в стальное небо, кое-где покрытые мхом или грибными наростами, едва ли не старше самого прародителя.       Сквозь путаницу кустов пробивались обломки серых валунов, прогалины и высокая пожухлая трава, а где-то и вовсе проступали молодые снежные вершины пологих холмов, чередуясь с пока еще до конца не затянувшимися пятнами лета, напоминая струпья и язвы от солнечных ран.       Морозный сырой ветер вздымал полы поношенной мантии и яростно трепал концы обмотанного вокруг шеи шарфа с серебряным вензелем змеи — гордой принадлежности к факультету.       Как и любая змея — Тирис ненавидела холод, а сейчас он был и вовсе невыносим. Однако она не двигалась, продолжала упрямо стоять, спрятав руки в широкие рукава мантии, не обращая внимания ни на мерцавший в воздухе снег, ни на струйки пара изо рта, ни на стучавшие зубы. Пробирающая до костей свежесть отрезвляла и пыталась сдержать рвущиеся наружу чувства.       Ее филин погиб. Она пыталась спасти его, но не смогла. Больно так, будто сердце вырвали из груди и бросили на землю. Словно она потеряла частицу себя.       В голове вновь и вновь прокручивались фразы, возгласы, крики. Словно в замедленной съемке возникали ненавистные картинки из прошлого, вслед за которыми накатывали волны сожаления, ярости и безвыходности. И пустота. Где-то глубоко-глубоко. Удушающая, всепоглощающая…       — Бэтт! — хор голосов, прокатился по пустому холлу, многократно усиливаясь. Устрашающий, жестокий гул от которого побежали мурашки по коже.       Тирис вздрогнула и, оторвавшись от потрепанной стопки учебников, подняла глаза. На лестнице, склонившись и опасно перевесившись через перилла, стояли Гриффиндорцы и несколько Пуффендуйцев. Ненавистных тупых идиотов.       И вот она снова на опушке леса — одинокий маленький кусочек обсидиана с зелеными полосами на лацканах. С таким трудом вынырнула из собственных воспоминаний, которые не давали дышать и буквально разрывали изнутри. Ветер свистел, бил в самые уши, со свистом прокатывался по завиткам, козелку, ударял в мочку уха.       Сколько она так стоит? Старательно вглядывалась в темноту лесной чащи, словно в бездну, надеясь уловить хоть что-то в этом мраке. Зная, что это невозможно, но все равно надеясь на чудо, сродни молитве — жалкой попыткой отрешиться от реальности, не в силах сделать следующий шаг, не в силах смириться.       А в голове мысли. Такие бесполезные мысли.       Ни птиц, ни каких-нибудь других зверей не видно. Лишь изредка из глубины леса доносились какие-то звуки. Сначала — шорох веток и далекое урчание, затем — сердитый заунывный вой. И снова — тишина.       — Я не могу так больше. — наконец, едва слышно пробормотала она, едва ли не до хруста стиснув зубы.       В глазах потемнело, и Тирис без сил упала на колени, зарывшись руками в снег, судорожно хватая ртом воздух и глотая соленые слезы.       — Не может быть… Этого просто не может быть. Это все неправда… — шептала она.       А в голове вновь и вновь безжалостно громыхало:       — Это тебе за драную кошку!       — Это тебе за Криви!       Капюшон мантии давно сполз, темные волосы спутались и стали влажными, местами и вовсе покрылись корочкой льда, но Тирис этого не замечала. Она смотрела на лес и едва слышно всхлипывала, сотрясаясь всем телом, словно вулкан, готовый вот-вот выплеснуть лаву и пепел, которая испепелит и накроет все вокруг.       В этом месте на самом краю подступающего стеной леса она всегда чувствовала себя свободной. Но сейчас, глядя на деревья, она чувствовала только тоску и боль. Оул… бедный Оул. Он больше не прилетит к ней из леса.       Руки замерзли настолько, что она больше не чувствовала их вообще, порывы ветра заставляли щурить глаза.       Вот, в стальном небе, насмехаясь, закружил ворон.       Корни многовековых деревьев вздыбились, возвышаясь над мшистой землей, словно готовы были вот-вот вырваться из скованной корочкой льда земли и сделать шаг.       Тихий шорох, затем треск.       Громкое карканье над головой.       Визгливый скрип, шелест.       В темном влажном полумраке густых крон и соленых разводов в уголках глаз ослепительно белела изящная грациозная фигура… единорога.              Тирис вскинула голову, не веря своим глазам.       Ослепительно белый — он сиял в тени деревьев. Нервно переступая копытами, выбивая клубы пара из ноздрей. Вот высоко поднял шею и вскинул красивую морду — белое полукружие во тьме. Сдержанно и гордо. Так близко.       Дыхание перехватило.       Величественно. Ему не было дела до людских треволнений.       Спокоен и благороден.       Негромкий хрип, стук золотых копыт по обледенелому камню.       Хруст так не кстати попавшей под мощные ноги ветки.       Лес манил, звал. Тот самый темный лес с мертвыми деревьями и черными провалами, теперь дрожащий в холодном свете — сияющего серебряного солнца с золотыми копытами.       Такая же пустота и тишина, такой же покой и беззвучие, как и на теперь уже пустынном пепелище обсидиановой пыли.       Тирис не могла даже думать об этом. Не могла не смотреть на него. Не могла… сопротивляться.       И… он заставил двигаться.       Неудачная попытка встать — околевшие колени и руки отказывались слушаться и гнуться. Остывшие слезы на ресницах подёрнулись стеклянной корочкой, уши заполонил новый незнакомый звук, то ли от сменившего направления ветра, то ли биения собственного сердца.       Круживший над головой ворон напоследок насмешливо каркнул и полетел прочь. Тирис тяжело вздохнула, выбив из ноздрей влажное белое облачко, даже не пытаясь поднять голову и проводить черную удаляющуюся кляксу.       Руки постепенно обрели прежнюю гибкость. Колени и ступни — не сразу.       Наконец, сделан первый неуверенный шаг и под той же волной неуверенности — застывший.       Запретный лес. Но ведь им строго настрого запретили ходить туда…?       Да какая разница?!       Она сделала еще шаг — куда более упрямый, чем прежний.       Единорог исчез.       Вновь черная бездна да скрипучие пугающие сучья.       Плевать. Лес-то остался.       Продолжал манить, звать, тянуться своими сухими древесными ручищами в свои объятия. В свои ряды. Проклятое место ждало, понимая, что сейчас не до раздумий и сожалений.       И, стянув завесу сомнений, Тирис, ведомая неведомой силой, скользнула навстречу неизведанному.

***

      И он принял ее. Как часть себя. Наполнил таким желанным покоем и силой. Деревья, казалось, раскрывали объятия навстречу. С новой силой вздымали мощные корни, старательно кривили многовековые стволы, едва ли расступающиеся, как развернутая страница книги.       Мисс Бэтт — наречённая злыми языками Наследница неведомой зверушки из пугающей Тайной Комнаты, все чаще тайком пробиралась в Запретный лес… Там, в самой чаще, где царила вечная ночь, она могла найти покой. Искала себе утешение в этом уголке, который стал ее тайным убежищем. И находила. Приходила в себя от изматывающих разум мыслей. Влезала в авантюры, убегала от гиганских пауков, боролась со сбежавшими из кабинета Локонса и поселившимися в дупле у самой кромки леса — Корнуэльскими Пикси.       И, наконец, с удивлением обнаружила, что эти скитания дали ей немало знаний, а еще больше… практики. Она училась. Упорно, старательно. Училась себя защищать, выживать. И ее учителем стал лес, а в последствии и огромный замок полный неизведанных секретов и тайн.       Но стоило хоть на секунду отпустить себя, сесть и закрыть глаза, расслабиться, как посреди одиночества распахивались дверцы огромного страшного шкафа, в котором хранились обломки ее расколотой жизни и чувств.