***
Обиженный, я упал лицом в подушку и разрыдался. Кривлялся и корчил рожи, передразнивая ворчливого отца. Мне было так обидно, что слова мои не восприняли всерьёз. Зачем мне такое было выдумывать? Да и вообще, у меня настолько отсутствовала хитрость и воображение, что я ни за что не смог бы так правдоподобно рассказать о том, чего на самом деле не видел. И родители это знали, я никогда им не врал. Я поджал ноги к животу и пустым взглядом уставился в небольшое окно напротив. В тёмном небе на мгновение замерцали цветные огоньки и исчезли, будто их и не было вовсе. Я улыбнулся и провалился в мелодичный, успокаивающий сон. Ничего, кроме забавных огоньков и знакомой внеземной мелодии в нем не было.***
С первой встречи с огоньками прошло около девяти лет и за исключением последнего полугода не было и дня, когда они бы не навещали меня. Но они стали появляться все реже, и визиты их укорачивались до считанных секунд, хотя раньше мы часами напролёт наслаждались компанией друг друга. Это не давало мне покоя. Я боялся, что наступит тот день, когда мы увидимся в последний раз, а я этого даже не пойму. Видимо ужасы и зверства гитлеровцев на моей родине разгневали и напугали и моего молчаливого друга тоже. Я не знал, как зовут моего таинственного товарища, и он вероятно не знал моего имени тоже. Но мы понимали друг друга без слов, и он кажется точно знал, что творится у меня на душе. Ещё давно я заметил, что когда наступали тяжелые времена в моей жизни, огни светили ярче и забавно рассекали бескрайние небесные просторы, стараясь развеселить и приободрить меня. Мы общались на ином уровне. Это не была телепатия или пантомима, мы словно чувствовали существо друг друга. Связи, как нашей, трудно, почти невозможно, найти между двумя людьми. Чистейшая дружба. Неиспорченная бессмысленными пререканиями и столкновению двух абсолютно противоположных мировоззрений. Для нас этого попросту не существовало, потому что это не имело никакого значения. Я не знал откуда пришёл мой космический друг и пришел ли откуда-то вообще. Может он и был космосом или олицетворением моих тоски, любви, грусти и радости, детских несбывшихся мечт и грез, которым еще суждено было сбыться. Может, он был моим ангелом хранителем, посланным нашим создателем. Я не знаю и знать не хочу, и есть что-то приятное и успокаивающее в этом неведении. Без огоньков жить стало странно и ощущение безнадёжности, как и одиночества, что я испытывал последние полгода, лишь усиливалось. Ночное небо выглядело чуждо и неправильно без прекрасного калейдоскопа мерцающих огней моего внеземного друга. Проведённые бессонные ночи на крыльце дома становились все более тоскливыми, ведь огоньки не возвращались, и лишь где-то вдалеке вспыхивали размытые расстоянием огни сражений. Линия фронта вот-вот настигнет и наше маленькое село, погубит его жителей и разрушит старые дома. И ничего и никого знакомого мне с рождения уже не будет. Осядет пыль и сажа на пропитанную кровью землю, на разбитый колодец и на тела замученных до смерти людей. И только в памяти моей останется живым мой дом, моя семья и любимые друзья. Если мне повезёт дожить до конца войны. И вот ещё ничего, вроде как, не произошло, а я уже успел про себя проститься с родными людьми и зелёными полями за окном. Война отняла у нас слишком много, преступно много, чтобы мы могли притворяться, будто наше село это чудным образом обойдёт стороной. Будто не дойдут до нас немецкие танки. Будто у нас есть лекарство против войны. С того самого дня в далёком детстве так никому, кроме Андрея, об огоньках я и не рассказывал. Знал, не поверят. А Андрюша верил всегда. Его доверчивое сердце и по-детски невинная-наивная добрая душа не могли даже предположить, что люди способны на такую страшную подлость, как ложь. Тогда я мимолетно, как бы между прочим упомянул о невероятном спектакле, что развернулся в небе, и больше эту тему не затрагивал. А Андрюша Новиков ничего не сказал, лишь пожал плечами и улыбнулся. С Андрюшей я знаком с самого детства. Не помню, как получилось так, что из всех ребят мы нашли именно друг друга, но с тех пор мы были неразлучны. Он всегда заступался за меня, когда меня доставали местные задиры, а я огребал по самое не хочу, когда лез защищать его от хулиганов-драчунов, с которыми он имел дурную привычку связываться. Мы вместе болели, бегая раздетыми на колючем зимнем холоде, и вместе, разбежавшись, прыгали в реку. Вместе пахали землю, кололи дрова и топили печь, влюблялись в тех же девочек и вместе залечивали разбитое сердце. Сердце — одно на двоих. И хотел бы я знать, как нам одного его хватало. И скоро мы вместе отправимся на фронт, хоть нам ещё нет семнадцати. Мы договорились уйти ночью, ни с кем не попрощавшись. Вместе уйдём, вместе и вернёмся. Или не вернёмся, как и другие мальчишки, с которыми мы росли. Главное, что вместе. Хотя кого я обманываю?.. Я бы дважды умер, лишь бы Андрюша с его глазами цвета родной земли жил вечно или по крайней мере дольше моего. На меньшее я не согласен. С его смертью я не справлюсь ни за что. Даже не с помощью огоньков в небе. Война едва успела начаться, а мы уже запинаемся об это ужасное слово «покойничек», вспоминая и рассказывая истории давно минувших дней. Теперь заместо «Тёмыч дурак» звучит слезливое «Тема покойничек», и так не только про Артема говорим, так и про его брата и отца, про Михалыча, Сему и Борьку. Мы до сих пор не привыкли к этому слову. Оно чуждое и звучит неуместно из уст мальчишек. Мы не должны были познать смерть так рано, это противоестественно. И теперь мы уже не дети, а полноценные взрослые. Только мы не ворчим, сидя на лавочке или корчась в огороде, а мучаемся от страшных бессонницы и тревожности, ведь осознание того, что настали дни, когда мы должны взять судьбу наших стариков в свои руки, пугает до слёз, до дрожи в руках, до преждевременной седины. Дома в селе пока ещё стоят, не дошли до них немецкие танки. А сволочь-война все равно прошлась по нашим головам, как косой по пшенице, забрала лучших людей, с которыми меня свела эта странная вещь по имени «Жизнь». Говорят, плохие люди получат свое, а хорошие проживут долго и счастливо, бережённые богом и ни в чем не нуждающиеся. Но почему тогда мои друзья мертвы? Они были хорошими. А хорошие люди не бывают плохими. Поэтому они не должны были умереть. Но почему же тогда война забрала их, а немцы ещё живы, да никак не помрут? Ведь немцы плохие и жизни не заслуживают. И почему Бог не отвёл немецкую пулю от Борьки? Разве он заслуживал жизнь меньше немца, выстрелившего в него? Куда Бог подевался и почему предал нас? Почему встал на сторону фашистов? Эти вопросы навсегда останутся без ответов, которые я никогда не перестану искать. А Андрюша Новиков хороший. Очень хороший. И я стараюсь об этом не думать, потому что, как мама когда-то начинаю плакать. Он мой единственный друг. Если погибнет и он, то ничего и никто не сможет заполнить его место и утешить меня. Мир лишится своего последнего хорошего светлого человека, и тогда смысла в нем уже не останется. И прекрасно понимая, что вероятность того, что мы оба вернёмся домой развивая флаг, а не в гробу, обёрнутым им, была столь незначимая, что её не стоило даже рассматривать, я понял одно — я не могу уйти, не познакомив их. Я рассказывал огонькам об Андрее, потому что знал, что он им понравится так же, как нравился мне, а он в свою очередь знал об огоньках. Посему сейчас в присутствии мерцающих словно светлячки снежинок и тихого ветра я стучался в дверь Андрюшиного дома, переминаясь с ноги на ногу. Едва Андрей успел открыть дверь, как я взволновано выпалил: — Я хочу познакомить тебя с моим другом. Новиков вскинул светлые брови, удивленно таращась на меня и растирая плечи, пытаясь согреться. — По дороге расскажу. Давай, бери велосипед и выходи. Андрюша кивнул и спустя несколько минут, активно крутя педалями, мы выехали из села.