Похороны полезного досуга

Под мурлыканье рыжего кота, по стене сползают растаявшие буквы, чьи корни растопили нагретые солнцем заплатки из жестяных пластин. Тонкие цветные дорожки бегут отпечатками спускающихся вниз улиток, помечая свою причастность к раскрашенной стене. Тиканье часов, как потрескивание метронома, отсчитывающего шаги снаружи. Свежий воздух разбавлен пылью, запахом влажных внутренностей больших и длинных трав и горьковатой цветочной пыльцой. Ноги махают в такт песне, разгульно прыгающей по веткам в голове, как семейство лемуров. Они хватаются своими цепкими лапками за кончики серых мыслей, заражая своей пёстростью. Утыкаясь носом в разношёрстные разводы, кончик покрывается тёплой корочкой восковых мелков. Надпись больше разобрать не получается, остается только помнить и надеяться, что в коробке остались ещё красики. Сдирая с себя получившуюся маленькую чашку, он зажимает её в пальцах, сгибая пополам. Она гнётся и покрывается рваными шрамами у дна, схожими на корочки на губах и содранную кожу на коленках и локтях. Комок летит в угол домика, остается лежать там мертвой пчелой. Скрип деревянных досок, прикреплённых на ствол множеством гвоздей, подобно дверному звонку, повествует о взбирающихся гостях. –Ты кота стащил? –С чего бы? – С максимальным сарказмом отвечает Джисок, у которого, очевидно, ютится кошачья тушка на коленях. –Я там не досчитался одного. Гониль поправляет прибитое к стене одеяло, разравнивая складки, хотя лучше не становится. Усаживаясь рядом, тот чешет пушистую шею рыжего Мурлыки. Руки покрываются белой шерстью и тонким слоем грязной пыли. Кот то уличный, с немного подбитым глазом и надкусанным ухом. Мурчащее тельце извивается под гнётом заботливых поглаживаний, оставляя зацепки на больших джисоковых одеждах. Мурлыка любит Джисока сильнее материнских вылизываний, ведь тот буквально с самого детства заботился о нём, как самый настоящий кошачий родитель. А ещё Гониль любит Джисока. Любит его фантазию и любит его любовь.