Близорукость

Илья понимает, что нужно бежать, когда оказывается рядом с Раулем и сквозь пелену своей близорукости видит его красный живот. Этот цвет на белой футболке трудно не заметить. Он пугает и тревожит последствиями, пробивающимися в голову так же просто и неотвратимо, как из раны вытекает кровь. Илье кажется, что он предлагает ехать в больницу, просто чтобы заиметь моральное алиби. Внутри он согласен с Кисой: Рауля надо где-то тут же прикопать, потому что он никого не оставит в покое, если останется жить. Когда они едут на какой-то там хутор, он пытается приложить руки к общему спасению, убрав их с окровавленного живота, и не без удовлетворения наблюдает, как красный цвет расползается в разные стороны и становится агрессивнее. Рауль перестает постанывать. А если бы Илью не окликнул Антон Витальевич, попросив делать что сказали, то и дышать бы перестал. Чтобы отвлечься от собственных фантазий про грязные руки и заражение крови, про сомнительную квалификацию доктора, про утекающие секунды и минуты, Илья думает про Хэнка за рулем, про ровный ход машины, уверенные и мягкие повороты — и чувствует восторг и страх. Хэнк — настоящий хладнокровный убийца, и Илья, кажется, никого и никогда так не любил и так не боялся. Наверное, если попросить его просто сейчас выкинуть всех из машины и поехать в сторону моста — он так и сделает. Что будет дальше, Илья пока придумать не может, но точно знает, что нужно бежать. Эта мысль не оставляет его несколько дней. Он даже пробует и тренируется по мелочи: уходит с уроков, раньше родителей встает из-за стола, прогуливает созвон по отцовским избирательным делам. Освободившееся время он тратит на одну мысль — нужно бежать. После того как Илья вместе со всеми — почти, с ними почему-то нет Хэнка — едет проведать Рауля на хуторе и выясняет, что его там нет, мысль становится богаче. Теперь это «нужно бежать срочно». Когда у головы получается сдвинуться с мертвой точки, можно перейти и к более серьезному планированию. Куда, как и с кем. «Куда» — самый простой вопрос. На материк. Там огромное количество городов, больших и маленьких, и можно бежать на все четыре стороны, не рискуя почти сразу оказаться у моря, проглотившего Игоря. «Как» — Илья понимает, когда сначала в чат класса приходит сообщение от Анжелы про вечеринку и день рождения, а потом отец говорит, что они все пойдут к Бабичам и неплохо было бы найти старшего сына. Илья знает, что лучшего вечера для побега не будет. И, глядя в осунувшееся лицо отца, который теперь всегда как будто готов сорваться в паническую атаку, он вспоминает код от сейфа. Логическая цепочка простая: отец, припадок, день рождения, код, деньги, свобода. «С кем» — самое сложное. Илья прячется за местоимением, хотя у него только один вариант, с кем он хотел бы оказаться вдвоем в дороге и в любом выбранном пункте назначения. И только он избегает Илью с момента дуэли. В последний раз они смотрели друг на друга прямо, когда стояли по две стороны стола, на котором лежал Рауль. Хэнк некрасиво и испуганно дышал через рот, наверное, хотел кричать, искренне и перекошенно, но не мог или не умел издать хоть какой-то звук. Илья, наоборот, много говорил, звучал слишком быстро, слишком громко и как будто по-детски тонко и испуганно, забалтывая Рауля. В последний раз они разговаривали ранним утром у базы, когда Хэнк сказал, что Илья ему нравится и он убил, чтобы Илья остался жить. И больше ничего не сделал, будто это был единственный допустимый максимум — чтобы Илья был, а большего и не надо. Это будоражило, перекручивало все внутри и управляло руками под одеялом. И в ночи подкидывало картинку из памяти — их руки, перемазанные одной кровью. Когда наступает день рождения Анжелы, Илья, так ничего и не сделав, загадывает, что будет дальше, и задает невыносимо сложные условия для самого лучшего варианта событий. Он дождется, когда родители уйдут, и откроет сейф. А потом почти сразу уедет из города. Почти — потому что заглянет на базу. Если Хэнк будет там, значит, Илья предложит ему бежать. Если он сразу не ответит «да» и не сделает шаг навстречу, значит, не судьба. Илье очень хочется, чтобы это была судьба, и он больше всего боится именно этого. Все решается в тот момент, когда открывается дверь. Хэнк смотрит на Илью удивленно, и он, кажется, отвечает точно таким же взглядом, не веря в то, как все на самом деле просто. Они пару секунд молчат. Илье нужно время, чтобы свыкнуться с тем, как легко внутри перевернулось все, и только потом он начинает замечать, что происходит снаружи, что происходит с Хэнком. Даже в приглушенных цветах их местной подсветки видно новые синяки и ссадины на лице, исказившуюся его геометрию. Опять подрался, или опять побили. — Я сваливаю, вообще сваливаю. Сегодня. Сейчас, — говорит Илья и, до того как изо рта вылетает последний гласный, замечает, как начинают изгибаться губы Хэнка, будто он собирается улыбнуться. Когда слово сказано до конца, Хэнк, наоборот, поджимает губы, кивает и опускает голову. Илья не понимает, что происходит, и пытается молча разобраться. Хэнк как будто тоже в чем-то разбирается, глядя себе под ноги. Кажется, у него первого получается, потому что он поднимает глаза и снова кивает. — Ну пока, — голос у него тихий и хриплый, а движение, когда он тянет дверь за ручку обратно на себя, медленное, но уверенное. На Илью он уже не смотрит. — Нет! Подожди! — Илья, не думая и не сомневаясь, выбрасывает вперед руку и вцепляется в дверь. Хэнк оглядывается, лицо его искажается еще сильнее, как будто ему невыразимо больно — от этого «Подожди». — Поехали со мной! Он хотел предложить это спокойно и серьезно. Сейчас это больше похоже на отчаянный и капризный крик. Илья ненавидит себя, когда так звучит, даже больше, чем когда заикается. Ему внезапно снова хочется сбежать — хотя бы за угол, чтобы подышать и поненавидеть себя, когда его никто не видит. Но Хэнк смотрит и как будто держит взглядом, а потом все-таки улыбается и еще раз кивает — не каким-то своим мыслям, а Илье и его предложению. Они уходят очень быстро. Хэнк только на несколько секунд задерживается внутри, чтобы взять куртку и рюкзак. Он ничего больше не говорит и ничего не спрашивает, когда Илья предлагает поймать какую-нибудь машину, чтобы доехать до моста или даже до материка. То, что план так быстро и безоговорочно одобрили, очень приятно. Первой на дороге попадается фура, сама выезжает на них из-за поворота, когда они только подходят к обочине. Водитель едет в Краснодар, водитель соглашается довезти их за так, разрешает вдвоем остаться на переднем пассажирском и задает по пути самые простые вопросы. У Ильи с большим опозданием получается хоть как-то обдумывать даже самые маленькие события и действия. Они проезжают, наверное, пару десятков километров, когда он вдруг понимает и обращает внимание на то, вернее, на воспоминание о том, как Хэнк забирался в машину. Первым, тяжело, рывками и с какими-то мелкими ноющими звуками. Теперь он бледный. И сжимает зубы после каждого смешка и каждого слова, которым откликается на реплики водителя. Он стискивает пальцы на сидении, вцепившись в обивку. Илья выкапывает в памяти свою собственную мысль о том, что Хэнка побили. Возможно, стоит поменять приставку и сказать «избили». Так глагол звучит серьезнее и больнее. Это точно был Киса. Неприятно, что он как будто едет теперь с ними. Илья перестает держать рюкзак, в котором только паспорт, смена белья и гора денег, обеими руками. Он опускает левую между собой и Хэнком и накрывает его сжатый кулак. Хэнк продолжает смотреть перед собой и коротко переговариваться с водителем, говорит что-то про бензобак. Они вообще всю дорогу обсуждают бензин. Возможно, поэтому Илье чудится его сильный запах. И в это же время Хэнк отпускает сидение, поворачивает ладонь и переплетается с Ильей пальцами. От этого начинают гореть щеки и уши. Илье очень хочется положить голову Хэнку на плечо или уткнуться ему в грудь носом, обнять его, закрыться, закрыть собой и спрятаться. Вместо этого он продолжает следить за дорогой, высматривая километровые отметки и ожидая, когда полуостров закончится. Одной рукой он держится за Хэнка, второй — за рюкзак, где их общая свобода. В Краснодаре они быстро находят квартиру из сомнительных, с почасовой оплатой. Хозяин спокойно берет наличку и даже не спрашивает, как их зовут. Илья закрывает за ним дверь и долго стоит, упершись в нее лбом. В голове спорят две мысли. Одна — про то, как все удачно складывается, как будто им подыгрывает окружающий мир, подстраиваясь и изменяясь под каждое решение и движение. Вторая — про то, что они наконец-то остались одни, и он по-прежнему не знает, что с этим делать. Хэнк долго пропадает в ванной, воду включает изредка, иногда перестает шевелиться — и Илья переживает из-за того, какая тут хорошая слышимость. Чтобы отвлечься, он начинает думать о том, что ему тоже надо в ванную, в душ, и, по-хорошему, надолго. Представлять и вспоминать, что нужно делать, страшно и очень стыдно, почти так же, как было, когда он в первый раз, узнав все про отца, пошел смотреть и читать. Поэтому он перекидывается на другую мысль, что, может быть, следовало, оставить в сейфе половину денег, но взять отцовскую машину, потому что у него в бардачке целый склад всего нужного и тоже стыдного. А так придется идти в аптеку или магазин и, может быть, прямо сейчас, но как. С другой стороны, на отцовской машине они привлекали бы слишком много внимания, она вызывающе дорогая и пафосная, особенно когда за рулем не мужчина в деловом костюме. Илье нравится эта мысль про машину и про отца, про его деньги, панические атаки и про то, что наверняка случится еще одна, когда он узнает. Внутри этой мысли нет самого Ильи, он же теперь далеко, и поэтому ее достаточно просто и приятно думать. Она обрывается, когда в дверях появляется Хэнк. Илья ушел в свои рассуждения и не услышал, как открылась и закрылась дверь в ванную, и теперь вскакивает на ноги с кровати, на краешек которой присел. Это должно случиться сейчас. Илья смотрит на Хэнка и понимает, что не сможет его обойти и объяснить, почему ему надо в ванную. Это уже неважно. Картинки перед глазами опережают события. Илья представляет, как они сейчас начнут целоваться, снова коротко и удушающе, от чего будет кружиться голова и болеть в груди. Как Хэнк снова вцепится ему в одежду, но не потащит за грудки куда-то, а рванет ее в разные стороны, чтобы разъехалась молния на куртке, а дальше сам снимет с него кофту. Поможет расстегнуть штаны, будет трогать и прижимать к себе, не давая без него лечь на кровать, не давая закутаться в одеяло, рассматривая и не торопясь. Это все ужасно стыдно и страшно, и от этого еще сильнее хочется. Илье кажется, что он сейчас задохнется от возбуждения. Хэнк смотрит на него мягко, и начинает казаться, что все будет по-другому. Медленно, аккуратно и нежно, так, что точно можно будет сгореть. Илья выдыхает сумбурный сложный звук и, испугавшись его, зажимает себе рот рукой. Хэнк прикрывает глаза, приваливается к косяку плечом и медленно, как будто все контролирует, начинает сползать вниз. Илья на автомате все-таки делает шаг вперед, подхватывая его. — Мне нужно лечь, — говорит Хэнк слабым и тихим голосом и действительно, серьезно и не жалея опираясь на Илью, идет к кровати. Илья помогает, а потом сразу отходит в противоположный угол, не понимая, что делать. — Больно? — спрашивает он, надеясь, что нет. Хэнк кивает. — Может, в больницу? — продолжает Илья, все так же надеясь, что нет. — Нет, — отвечает Хэнк. — Нас найдут. Надо... просто отдохнуть. — Да! Да! Мы сколько проехали. И день тяжелый! Ты с Кисой подрался? Я почему-то сразу подумал, что с Кисой. Ты ни с кем больше не дерешься, я сколько раз видел, вы очень сильно друг друга бьете, звуки еще страшные. Может, в аптеке что-то надо купить? Скажи, что именно болит. Можно просто нагуглить, что надо делать. Ты только скажи, а сам лежи, я сейчас... Илья останавливается, когда понимает, что Хэнк отключился. Он лежит на спине, руки вдоль туловища, живот медленно и невысоко поднимается. Кажется, что поднимается. Илья подходит, садится на другую сторону кровати, чуть наклоняется и подползает вперед, чтобы посмотреть. Хэнк дышит. Накопленная за день усталость накатывает мгновенно, смывая все переживания, все мысли и возбуждение. Илья чувствует, что у него нет сил снова подняться, чтобы хотя бы скинуть одежду. Он забирается на кровать с ногами, как был, не сняв куртку и очки, и скручивается, подтянув колени к груди, рядом с Хэнком, просто упираясь ему в плечо лбом. У него могут быть сломаны ребра, у него могут быть повреждены внутренние органы, его страшно даже обнять, но отказаться от минимального контакта тоже нет сил. Илья думает, что им главное — пережить эту ночь, а дальше они разберутся со всем. На середине мысли о том, что если Хэнк не переживет, то значит все-таки не судьба, он сам засыпает и уже начинает видеть сон о том, что так оно и случилось, или что все вообще было по-другому, сбежал он с Наташей, а потом их поймали. Тяжелый, кромешный кошмар, которым мог на самом деле закончиться этот день.