Нет ничего теплее зимы

- Эй, мышонок, ванна готова, мы тебя ждем, - зовет Гу Ие, заглядывая в комнату. - Ты закончил? Сидящий на подоконнике и залипающий на бегущие по стеклу капли дождя Ли Мо слегка вздрагивает - слишком сильно задумался над кульминацией новой поэмы, даже кончик нового карандаша погрыз - но затем улыбается и кивает. Он не закончил, вдохновение - штука капризная, однако заставлять своих любимых ждать чего-то, не имеющего четких временных рамок было бы совсем нехорошо. Довольный Гу Ие сначала скрывается было за дверью ванной, но через секунду появляется снова и подходит к Ли Мо, протягивая руку. Слегка закатив глаза, но невольно чувствуя нежную благодарность за заботу, омега принимает его помощь и аккуратно соскальзывает с высокого подоконника. Живот еще не сильно большой, настоящей необходимости так уж осторожничать пока нет, но инстинкты альфы заставляют того сдувать с омеги пылинки с самого начала беременности, и он начинает переживать, если Ли Мо сопротивляется его порывам. Ну а сам Ли Мо, конечно же, не хочет лишний раз никого беспокоить. Влажное тепло окутывает их сразу же, как они входят в комнату - большая угловая ванна до краев наполнена водой с пеной, и радостный, уже полуголый Сяо Чуньшэн забавно подпрыгивает на одной ноге, снимая штаны. - Эй, закройте скорее дверь, не выпускайте тепло! - восклицает он с улыбкой, наконец-то откидывая штаны в сторону и приближаясь к Ли Мо, чтобы ласково чмокнуть его а макушку. - Вперед, все готово. Давай залезай. А ты, - поворачивается он к Гу Ие, - сними уже свою форму, сил никаких нет больше смотреть, ты будто до сих пор на работе. Я постоянно чувствую порыв отдать тебе честь. - Отдавай, салага, я ж не против, - ухмыляется Гу Ие, но при этом кивает, начиная расстегивать китель, а потом косится на исходящую паром ванну. - Вода не слишком горячая? - опять беспокоится по мелочам, вот же дотошный какой. - За “салагу” будешь утоплен и накормлен пеной вместо ужина, - шутливо угрожает Чуньшэн, отмахиваясь, и указывая на погруженный в воду специальный градусник. - Нормально все, хватит суетиться. Пока они невсерьез пререкаются, подтрунивают друг на другом и зубоскалят, Ли Мо тоже начинает раздеваться и, снимая рубашку, опять не может удержаться от маленькой счастливой улыбки, когда видит красивый замысловатый орнамент на своей коже. Долгое время Ли Мо ненавидел изящный узор, что появился на его предплечье вскоре после полового созревания. Это должна была быть метка - точнее, половина метки, что позволяла бы омеге найти своего истинного альфу, партнера, предназначенного судьбой. Но метка Ли Мо оказалась какой-то бракованной - узор совершенно непонятным образом обрывался с обеих сторон, и выглядел невнятным фрагментом; всего лишь осколком, обрывком, насмешкой над самой идеей двух половинок одного целого. Делая его непригодным для нормальных отношений, делая его изгоем. Или так ему казалось. А потом, в юношеском максимализме уже потеряв всякую надежду, потерпев неудачу устроиться в Пекине и окончательно разочаровавшись в жизни, он встретил Сяо Чуньшэна - таинственного любителя запрещенной партией литературы, с которым Ли Мо долгое время, оказывается, делил одну и ту же лазейку в закрытую секцию городской библиотеки. И это было невероятно - но Сяо Чуньшэн имел на своем левом предплечье фрагмент узора, который идеально дополнял метку Ли Мо с одной из сторон, наконец-то делая ее почти полноценной. Оставалось только удивляться, почему судьба послала обычному омеге чрезвычайно редкого сигму, который не мог до конца удовлетворить всех его потребностей точно так же, как не мог (да и не видел смысла) вписываться в общепринятую иерархию; но Ли Мо влюбился в обаятельного красавца по уши, наконец-то чувствовал себя чем-то большим, чем ошибкой природы, и совершенно точно не жаловался. Когда придет время разделить течку… они что-нибудь придумали бы. Это было почти идеально, и ему легко было убедить себя откинуть это “почти”. Они встречались около полугода - чудесные месяцы, переполненные нежностью и романтикой, красивыми жестами, словно воплотившаяся в реальность сказка. Чуньшэн был рыцарем на белом коне - только не рыцарем, а хулиганом, и не на коне, а на велосипеде и в меховой шапке. Он сильно, но очень приятно и ненавязчиво пах горьковатой цитрусовой свежестью грейпфрута и теплым уютным кардамоном, и омега быстро полюбил засыпать, утыкаясь носом в его плечо. А затем, однажды Ли Мо замечтался, выходя из аптеки, и на полном ходу влетел в украшенную медалями широкую грудь. Военный вздрогнул, машинально обхватывая его за талию и тем самым спасая от падения - а сознание донельзя смущенного омеги вдруг помутилось и поплыло, как туман над рекой Янцзы поутру. Густой, терпкий запах матерого альфы сшибал с ног похлеще столкновения, и окутывал как тяжелое теплое одеяло промозглой зимой. Они так и стояли в обнимку намного дольше необходимого, дышали друг другом и мешали другим клиентам аптеки выходить на улицу, пока Ли Мо переживал шокирующее откровение - едва ли не более шокирующее, чем становление омегой и проявление неполноценной метки - он был возбужден одной только случайной близостью незнакомого альфы. Он даже представить себе такого прежде не мог: предтечка, которая всегда приходила строго по расписанию и должна была начаться завтра, внезапно и одномоментно вступила в свои права, окатывая его с ног до головы напором штормовой волны. И это не говоря о том, что либидо Ли Мо в принципе было подавленным и никогда раньше не доставляло ему проблем. - Так-так, кто это тут у нас, - пробормотал военный таким глубоким и бархатным голосом, что у Ли Мо чуть не подкосились колени, и тихонько, как-то незаметно отвел его в сторонку, заставляя прислониться спиной к стене. А затем оперся на эту самую стену одной из рук, другой продолжая придерживать Ли Мо за талию и тем самым практически загоняя его в ловушку - по крайней мере, ощущение у омеги было именно такое. - Ну не трясись, мышонок, не обижу. Ты чего это в таком состоянии по улицам один шляешься, а? - криво улыбаясь уголком рта, мужчина наклонился еще ближе, делая глубокий вдох и практически касаясь носом шеи Ли Мо. - Разве никто не говорил тебе, как много вокруг опасных хищников, которые любят маленьких славных мышат?.. В их первую встречу Ли Мо ничего толком не сказал - краснел и заикался, умирал от стыда, чувствуя как мокро и скользко стало от смазки между ног, пока Гу Ие - военный представился именно так - провожал его до дома, деликатно (но не очень успешно) делая вид, что не замечает его состояния. Во вторую (которая произошла на следующий день, поскольку Гу Ие запомнил его адрес и нагло пришел скрашивать дискомфорт предтечки “мышонка” фруктовым тортом и своим обществом) случилась такая драка, что соседи вызвали полицию - Сяо Чуньшэн может и не был альфой, на свое защищал похлеще прочих представителей доминирующего пола. А еще эти двое внезапно оказались отдаленно знакомы - родом из одного военного городка, и это почему-то только подстегнуло градус вспыхнувшего соперничества. И вот тогда-то, пытаясь разнять рычащих и ожесточенно мутузящих друг друга мужчин, Ли Мо просунул свою тонкую руку между их одинаково жилистыми предплечьями - и заметил интересную вещь. Паззл сложился. Это было удивительным, крайне редким явлением - но оказалось, что его странная, с двух сторон “оборванная” метка, метка Чуньшэна и абсолютно зеркальная ей метка Гу Ие составляют между собой не привычный всем орнамент из двух одинаковых половин - но идеальную, гармоничную мандалу триединства, и узор на предплечье Ли Мо является ее центром. Осознание неожиданного откровения вышло сумбурным - параллельно пришлось спроваживать полицию, объясняться перед соседями и старшей сестрой Чуньшэна, которую неравнодушные граждане вызвонили прямо с работы, превозмогать потребности предтечки Ли Мо и обострившиеся инстинкты и альфы, и сигмы - но они справились. Сидели потом плечом к плечу на тесной кухоньке, за маленьким столом, как нахохлившиеся воробьи на приглянувшейся всем одновременно короткой веточке, пили чай, много разговаривали. Пришедшую за этим течку Ли Мо провел, как всегда, один - он едва начал привыкать, что в его одинокой жизни появился первый отвечающий ему взаимностью мужчина, что уж говорить о том, когда их, одинаково желанных и прекрасных, стало два. Это ломало всю его картину мира, шло вразрез со всеми вбитыми в голову принципами о моногамности, да и просто омега был воспитан в строгости, и склад характера имел тихий и скромный, а тут… такое. Дикую бурю эмоций тоже нужно было тщательно осмыслить и пережить - всем им. У них получилось. После периода естественного дискомфорта и недопониманий, после нескольких серьезных ссор, после обсуждения и принятия границ каждого, они сложились и “кликнули” вместе как предназначенные друг другу кусочки одной мозаики. Первый секс был неловким (а у Ли Мо еще и первым вообще в принципе, и он чуть с ума не сошел, ошеломленный и обуреваемый тысячей разных чувств), но потом они втянулись. Да как втянулись… ничего другого отныне даже воображать не хотелось. Любовь Сяо Чуньшэна была океаном - бездонной и обволакивающей нежностью спокойных волн, поддерживающих доверившихся им на плаву, безопасной гаванью, в которой можно переждать любой шторм, романтикой потрясающего оранжево-пурпурного заката на остывающем песке и терпкостью благородного вина, сладко-соленой пряностью на кончике языка и всегда бережной лаской уверенных сильных рук. Страсть Гу Ие была пожаром - всепоглощающим морем огня, взрывной волной сбивая с ног недостаточно осторожных, невыносимо сладким жаром внизу живота и пульсацией разгоряченной крови, набатом бьющей в ушах, неистовым диким зверем, намертво вцепляющимся когтями в свою вожделенную жертву, вкусом пикантным и жгуче-острым до слез, но таким притягательным, пьянящим, что просто невозможно остановиться. Они были такими разными и одновременно такими похожими, что у Ли Мо иногда все это в голове не укладывалось. Гу Ие обладал силой и навыками боя безукоризненно натренированного, опытного солдата и непреклонной, суровой решимостью командира, целеустремленностью неумолимой и где-то даже жестокой, готовый поставить на кон все ради победы, абсолютно безжалостный к врагам; Сяо Чуньшэн обладал харизмой и задором предводителя влиятельной шайки “благородных разбойников”, своей маленькой стаи, легко флиртующий и легко разбивающий носы - но не сердца, всегда побеждающий в уличной драке с другими хулиганами, всегда готовый накостылять негодяям, но в то же время альтруист до мозга костей, готовый любому дать второй шанс, всем пожертвовать ради близких, жизнь свою отдать за жизнь друга. Сяо Чуньшэн обожал целоваться, готовый нежить омегу чуть ли не часами - Гу Ие больше ласково, но весьма чувствительно покусывал, покрывая кожу обоих любовников собственническими отметками. Они оба обладали железной волей и были упрямы, как ослы; оба с маниакальной преданностью защищали то, что считали своим, будь то страна или омега - честное слово, Ли Мо рядом с ними чувствовал себя не просто как за каменной стеной, а скорее, как в неприступной крепости, обнесенной рвом с крокодилами, и доступ в которую позволяли лишь избранным - тем, кто точно не обидит, не навредит. Прежде всю свою жизнь чувствующий себя каким-то неправильным и никому не нужным, он робко признавал, что это была приятная перемена, хоть иногда и приходилось отстаивать слегка пострадавшую от такой яростной заботы свободу. Ну, а уж что касалось внешности… Ли Мо видел родных братьев, которые были менее похожи друг на друга, чем эти двое. Умноженная на два утонченно-мужественная красота была в прямом смысле слова сногсшибающей. Обычно Ли Мо сразу падал в их объятия или в постель. Или на диван. Или даже на укрытый ковром пол, ну, в общем, куда придется, это было не столько уж важно, когда потрясающие гэгэ спустя мгновение так или иначе зажимали его между собой и любили. Он был настолько переполнен своими чувствами к ним, что иногда казалось, они разорвут его маленькое бедное сердце. Сочиняя стихи, себя он, наверное, описал бы ветром - способным как поднять сокрушительные волны и раздуть огонь до катастрофы невероятных масштабов, так и успокоить бушующий шторм, задуть опасно тлеющие угли. Их гармония иногда бывала хрупкой - но в конце концов всегда оставалась нерушимой, и чаши метафорических весов никогда не склонялись в одну сторону надолго. За возможность заключить такой брак тоже пришлось побороться - но они справились, как справлялись вместе с любыми сложностями, неизбежно возникающими на жизненном пути.

Когда тяжело, трудно верить, что это пройдёт,

Что жизнь, отнимая, потом многократно вернёт.

И может мы скоро поймем, что нет ничего теплее зимы,

Где верных взаимно любимых найдем себе мы…

* Теплая вода расслабляет просто восхитительно. То, что нужно в пасмурный зябкий день накануне осени, и когда от непривычной тяжести живота уже начинает побаливать поясница. Ароматная пена тоже довольно хороша - Ли Мо откидывает голову на бортик ванны с довольным вздохом, вытягивает под водой ноги, наощупь переплетаясь ими с двумя парами других. Блаженство. Очертания комнаты и потолка перед глазами расплываются без очков, и омега закрывает глаза, снова погружаясь в свой внутренний мир, с легкой полуулыбкой краем уха слушая, как тихо переговариваются его мужья. Их голоса постепенно сливаются в успокаивающее, монотонное бормотание на фоне; кто-то размеренно поглаживает его по бедру, легонько щекоча под коленкой, кто-то поигрывает его пальцами, выводя на ладони линии. Он почти засыпает, постепенно сползая все ниже и ниже в воду, пока его губ не касается ласковый поцелуй. - Ну и ну, кое-кто очень устал, - улыбается Сяо Чуньшэн, и настойчиво тянет Ли Мо на себя, пока тот волей-неволей не усаживается ему на колени. - И вода-то уже почти остыла… видишь подушечки моих пальцев?.. я сморщился, как настоящий водяной. Давай-ка мы сами тебя вымоем, м? Можешь просто расслабиться. - Правда, отдыхай, - вторит ему Гу Ие, - мы о тебе позаботимся. Просто позволь нам… ты такой сонный, вот-вот утонешь в ванной, мышонок. Как мы без тебя?.. Иногда Ли Мо кажется, что он может задохнуться от их любви. Он буквально купается в ней, так ее много; она обволакивает все его тело, согревает изнутри. Он кивает и откровенно балдеет от последующих прикосновений, жмурится лукаво и довольно, когда его драгоценные мужья выражают ему свое обожание. Он чувствует себя таким счастливым и защищенным, что начинает мурлыкать и ласкаться, как котенок, тыкается наугад, касается губами чуточку колючих от пробивающейся щетины щек, острых скул, чмокает один красивый ровный нос и другой упрямый волевой подбородок, сжимает пальцы на сильных плечах, и подается назад, когда к спине вслед за мягкой мыльной губкой прижимается твердая рельефная грудь Гу Ие. Остывающая вода тихо плещется, в какой-то момент даже чуточку переливается через край, пока они активно двигаются в ванной, пена почти растворяется, становясь отдельными островками крошечных белоснежных пузырьков. Дыхание учащается, с приоткрытых губ срывается первый тихий, протяжный полувыдох-полустон. Ловкие мозолистые пальцы бережно поглаживают круглый животик, потирают горошинки напряженных сосков, обводят впадинку пупка, и, наконец, скользят ниже, обхватывая член; другие жилистые, умелые руки оглаживают и тискают бедра, звонким шлепком оставляют на выглядывающих из воды ягодицах яркий отпечаток ладони и скользят между половинок, растирают смазку, обводят по кругу тугую дырочку, медленно толкаются внутрь. Ли Мо едва не захлёбывается невольным протяжным стоном, который тут же ловят улыбающиеся губы Чуньшэна и целуют, целуют, целуют пока не кончается дыхание; и губы Гу Ие тут же подхватывают, грубоватой лаской вверх-вниз по шее, острому кадыку, подобием укуса сжимаются на феромонной железе и скользят вниз, оставляя яркие засосы на ключицах. Обильная смазка в растягиваемой дырочке омеги начинает пошло хлюпать, колечко мышц ритмично сжимается вокруг вторгающихся пальцев, и толстый горячий член скользит между ног, по промежности, головкой упираясь в яички, обещая скорое наслаждение. Ли Мо хнычет, когда Чуньшэн сжимает в ладони его ствол вместе со своим, ласкает, и шепчет на ухо ужасно, ужасно грязные вещи, от которых омега краснеет, как спелая помидорка-черри, хочет провалиться сквозь землю и в то же время течет сильнее, возбужденный до готовности умолять, как будто эти потрясающие мужчины еще не втрахали в него ребенка. Убедившись, что подготовки достаточно, Гу Ие немного по-животному прихватывает зубами загривок омеги и толкается внутрь. В первые секунды Ли Мо всегда чуточку дрожит - не от страха, но от переполняющих его эмоций и ощущений, запретного прежде удовольствия, которое до сих пор только учится себе разрешать, от стыдно-сладкого блаженного спазма внизу живота, от осознания, что его раз за разом присваивают, и он добровольно готов на все, чтобы это не кончалось. Крупная головка почти сразу начинает задевать простату, Гу Ие быстро подбирает идеальный угол проникновения и наращивает темп, утробно рычит, одной рукой придерживая омегу за бедро, другой тянется вперед и перекатывает в ладони тяжелые яйца Чуньшэна, слегка сжимает и тянет, намекая присоединяться. Тот поначалу не торопится - подается бедрами вверх, издает довольный одобрительный стон, гладит альфу по щеке, но продолжает целовать Ли Мо в губы и дрочить им обоим, подушечкой большого пальца трет под уздечкой, заставляя омегу сходить с ума от одновременной стимуляции и сзади, и спереди, и уже откровенно непристойно хныкать. Ли Мо ведь много не надо - он уже близко, совсем близко к оргазму, вот-вот, еще чуть-чуть, и… Он широко распахивает глаза и выгибается, когда все тело пронизывает судорогой чувственного удовольствия; пальцы на ногах поджимаются, в промежности все мучительно сладостно пульсирует, тугой узел жара в животе распускается и разливается жидким огнем, белесая ниточка спермы смешивается с остатками пены, а Гу Ие продолжает с оттягом, размашисто долбить его дырочку и щиплет набухшие чувствительные соски, пока Ли Мо не падает Чуньшэну на грудь без сил, кусая собственное запястье, чтобы не кричать. - Ну-ну малыш, мы хотим тебя слышать, - сигма улыбается и урчит будто кот, налакавшийся ворованной сметаны. - Не лишай нас этого, солнышко, звуки твоего удовольствия - как песня. - Почему быть громким… его поощряешь ты… а соседи… не любят меня? - слегка задыхаясь, со смешком ворчит Гу Ие, и приостанавливается, полностью вытаскивая из омеги член, и теперь просто дразняще потираясь им между аппетитных раздвинутых булочек. - Хотя знаешь что, плевать. Если мы их сейчас затопим, непристойные звуки больше не будут самой большой проблемой. - Да они просто завидуют, - Сяо Чуньшэн вытягивает шею, обращая внимание на то, сколько воды покинуло ванну и вылилось на пол, и скабрезно ухмыляется, не чувствуя ни капли вины. - Ой-ёй. Но, вообще, ладно, давайте продолжим в другом месте. Вода совсем остыла. Они выбираются из ванной, буквально передавая обмякшего Ли Мо друг другу из рук в руки, едва ли позволяя его собственным ногам коснуться пола. Он слабо протестует, потому что мокрая плитка - далеко не самая устойчивая поверхность, но Чуньшэн только успокаивающе шикает на него, предусмотрительно вставая на липкий резиновый коврик, и подхватывает под бедра, заставляя обхватить ногами свою талию. “Другое место” оказывается в двух шагах от предыдущего. Чувствуя, как ко скользкому, растраханному альфой входу прижимаются сразу два возбужденных члена, Ли Мо по новой заливается краской и содрогается снова - теперь уже от сжимающего нутро тревожного предвкушения. Просто ему каждый раз кажется, что два пениса в него, недавнего убежденного девственника, никак не поместятся. А члены большие - тот, что Гу Ие, прямой, мясистый и увитый рельефными венами, у Сяо Чуньшэна чуть тоньше и длиннее, слегка изогнутый. Оба по-своему идеальные и одинаково шикарные, заставляющие омегу невольно источать самый соблазнительный аромат и обильно истекать смазкой от желания почувствовать их в себе. Так что после первого раза, когда все получилось, и тем более всех последующих, укол страха уже иррациональный и неуместный, и забывается в то же мгновение, когда дырочка начинает послушно растягиваться под объединенным напором. Когда они оба оказываются внутри, Ли Мо чувствует себя таким наполненным, что становится сложно дышать - судя по ощущениям, любимые мужья достают ему до горла, и вот-вот вытрахают из него душу. А затем они оба начинают двигаться, и все, что ему остается - задыхаться и громко скулить от возбуждающего чувства собственной беспомощности, от того, как невыносимо хорошо они натирают его простату и гиперчувствительные края припухшего ануса, как глубоко достают, как нежно и одновременно безжалостно они его долбят, шепча ласковые слова о том, какой он драгоценный, какой любимый, самый лучший на свете мальчик, и трахая его вдвоем в одну дырку, как распоследнюю шлюху. Собственный член Ли Мо снова стоит, и омега кончает еще дважды, последний раз - всухую, извиваясь в хватке сильных рук с надрывными потрясенно-восторженными криками, весь в слезах, полностью теряясь во времени и пространстве, пока Гу Ие с фанатичным пристрастием гладит его беременный животик и покусывает нежную шею, а Сяо Чуньшэн облизывает ярко-розовые измученные соски и до желанных лиловых синяков впивается пальцами в широко раздвинутые ягодицы. Когда они, наконец, позволяют ему самому встать на ноги - точнее, попытаться, потому что колени дрожат и подгибаются - по внутренней стороне бедер Ли Мо течет столько спермы, что он наверняка залетел бы еще раз, если б только мог. Удовлетворенно вздыхая, альфа собирает немного белесых подтеков пальцами, и безапелляционно затыкает до предела наполненную семенем попку омеги своим членом с набухшим узлом. - Я хочу есть, - неожиданно даже для самого себя говорит Ли Мо, все еще хлюпая носом и вытирая мокрые щеки. Он толком ничего не соображает, видит без очков - еще меньше, затраханный до невменяемости, но внезапное чувство голода острое и ясное достаточно, чтобы даже в таком состоянии он это осознал. В холодильнике точно стоит еще неоткрытая банка маринованных овощей. Ему невыносимо сильно хочется слопать ее всю, сию секунду, закусывая редким импортным “Сникерсом”. Его возлюбленные в унисон смеются - потрясающе бархатный, мелодичный, глубокий грудной звук. - Хорошо, солнышко, - отсмеявшись, в конце концов говорит Чуньшэн, и тянется за влажным полотенцем, чтобы вытереться, - я тогда пойду и приготовлю что-нибудь для всех нас, пока вы тут… заканчиваете. А потом мы с тобой завалился на диван и почитаем что-нибудь интересное, пока Гу Ие будет прибираться в ванной, да, Ие-гэ? - Знаю, знаю, моя очередь по уборке, - ворчит альфа, закатывая глаза. - Не обязательно напоминать. Иди давай, нам еще придется вымыться по второму кругу. - Удачи, - усмехается сигма, - но не смейте начинать ничего интересного без меня, ясно?.. Он уходит бодрой пружинящей походкой, не потрудившись даже натянуть трусы, и вскоре в ванную просачивается невероятно аппетитный аромат по-тайски жареного риса, в то время как Гу Ие и Ли Мо заново ополаскиваются под душем и обнимаются, ожидая, пока спадет узел. Потом они ужинают все вместе, под уютное бормотание телевизора, шелест дождя по стеклу, соприкасаясь коленями под столом и игриво пихаясь локтями, когда кто-то в шутку таскает у другого еду с тарелки; обмениваются счастливыми улыбками, залитые теплым желтым светом потолочной лампы, переполненные разделенной на троих любовью. А затем, почему-то все вместе убираются в ванной, и все вместе, в обнимку падают на диван - кто с книжкой, кто с блокнотом для стихов, кто с кроссвордом. Диктор прогноза погоды говорит, что последние дни августа будут дождливыми - зато осень грядет солнечная и теплая, и сентябрь разукрасит городские парки в багрянец и золото. Ли Мо поправляет сползающие на кончик носа очки и довольно жмурится - скоро из их окон опять можно будет наблюдать как стайки ярких снегирей объедают аллею рябин. “Ну, чем нас больше, тем лучше, - неловко пошутил Чуньшэн в тот самый день, когда они сидели на другой кухне зажатые и растерянные, только обсуждая, как им быть в таких необычных отношениях. - Вроде как… веселее”. Тогда он сказал это очень неуверенно, от безысходности - однако, оказался совершенно прав. Искренняя, судьбой предначертанная любовь не истончается из-за того, что любят больше, чем двое. Она растет и приумножается, проще справляется с бытом, быстрее решает конфликты, смеется дружнее и громче, обнимает сильнее и крепче. Им еще только предстояло узнать, как счастливы они будут, когда родится маленький и их станет четверо; как многого они достигнут вместе, поддерживая цели и начинания друг друга.

…Пойдём в эту теплую осень, в туман,

В город, усыпанный листьями, в море огней.

Показывал зарево в звездах небесный экран,

Пока жизнь приятна, давай насладимся ей.