Визитёр

      Всю свою жизнь Грлгра считала, что духи одарили ее не только мощью, но и умной башкой, благодаря которой она и дожила до своих лет, а также умудрилась не стать кормом для червей, пищей для хищного зверя, сукой для сломавшего ее бугая или товаром на рабском базаре. Умение в башку не только жрать, но и думать ею, важность этого умения, она осознала еще совсем мелкой, а потом только оттачивала свое умение думать думалкой подобно тому, как нормальный воин или охотник ухаживает за своим копьем, топором, луком и щитом. Мозги, та серая жижа в башке, не показываются наружу, но без регулярной нагрузки усыхают не хуже мышц у лежачего раненного, месяцами не встававшего с топчана. И потому Грглра тратила каждую свободную минуту не только на то, чтобы стать сильнее, но и чтобы умнее тоже быть.       Не прогадала, как оказалось, сумев сначала завоевать право быть охотницей на испытании духов, загнав в ловушку и прибив простой заточенной палкой непобедимого даже для иных мужиков матерого варга, а потом попав в ряды горлорезов-пластунов при боевой банде малого вождя. И уже там, умеющая быть тихой, неслышной, а еще точно знающей, что притащить для разговора с шаманами полезно будет не ближайшего ополченца, первого попавшегося на глаза, а чуть заморочиться, да и умыкнуть пошедшего отлить упитого брагой сотника. К тому дню, когда все пошло по пизде орочья воительница уже командовала своим малым кагалом в семь рыл и с ней восьмой. Она умудрилась научиться читать шаманские записи, выучила несуразно сложные буквы срединцев, умела болтать на четырех языках, а еще спокойно ходила в дальние рейды и возвращалась вместе с группой, не сильно уменьшившейся в числе после оного рейда.       А потом их банда влилась в племя вождя Гроктбра, что казалось главарю умным решением, ведь большой и удачливый же вождь, шаманы сильные, стойбище большое, пригожее да укрепленное. Вон, даже с последнего рейда привез себе ушастую эльку, уже и шаманы своими узорами ее сковали, это ли не знак духов на удачу, а? Справедливости ради, даже умная и всегда осторожная Грлгра тогда нихера не заподозрила, только покивала уважительно. А уже через неделю элька зарезала своего несложившегося мужика, предварительно оскопив, шамана с молодыми учениками всем кагалом отравили прямо в заклятом могучими духами шатре, стойбище сгорело чуть ли не дотла, а посланные за беглой рабыней лучшие воины и старшие ученики старого шамана вернулись в количестве меньшем, чем у нее пальцев, причем только на руках. Вот тебе и удача, вот тебе и пригляд духов.       Малого вождя и парочку перебежавших из ее кагала горлорезов там и кончили ушастые лучники, а сама орчиха, которую вообще оставили на стреме в стойбище стоять только из-за ссоры с одним из сынков покойного вождя, причем тупой ссоры, едва не кончившейся поножовщиной, выжила. Они тогда кое-как организовались, даже иерархию установили, новым вождем выбрали одного из старых, но еще сильных мужиков, тоже старым вождем не любимых, да и сдриснули в ужасе. Нет, вслух она так не говорила, нехер на вызов нарываться, но сам факт был ясен даже последнему гоблу-прислужнику. Большую часть варгов пожгло пламя, а кого не пожгло, насадили на ножи и копья сами орки, потому что обезумившие от крови и ужаса звери, да еще и без пригляда шаманов, взбесились окончательно. Воины сдохли, шаманов не осталось, стойбище сгорело - тут и смелым будучи в ужасе обосраться не долго.       Увы, но пусть не зря в погоню за беглой элькой послали лучших, да только теперь лучшие кончились. Смешная вышла ватага, пусть большая ватага, да все равно не племя, даже малое. Мало мужиков, много баб, калечных и стариков, причем бабы именно бабы, чьи-то суки, а не воительницы, давно сменившие копье на очаг, если вообще когда-то то копье в руки бравшие. Не ватага, а смех один, что тоже понимали все, быстро разбиваясь на отдельные куски, расходясь по другим ватагам, бандам и племенам. Кто-то вообще откалывался сразу отдельным кагалом - новому вождю, слишком старому и туповатому, не хватало авторитета и тех самых мозгов.       Грлгра не была бы собой, не умей она хорошо запоминать увиденное, услышанное или даже прочитанное - без того в прознатчики нет тропки, так что она сразу вспомнила слова старого шамана ее первого племени: "Что дурню пиздец, то башковитому охуенно". Много баб? Так это же прямо знак того, чтобы побольше их к себе пригнать и повязать. Были среди девок и полноценные бугайки, сильные и злобные, сильнее самой Грлгры, но башковитых не было, а сила не сильно поможет набить пустое брюхо и решить те вопросы, какие не ухерачить дубиной по башке или топором по хребтине. Зато у опытной пластунки были навыки охотницы и следопытки, а значит найти пропитание или провести малую банду она могла уверенно, не уморив голодом и не заведя в западню.       Довольно быстро мелкая банда, все что осталось от поредевшей ватаги, признала ее лидерство, многие бабы вспомнили былые годы и начали вспоминать, как копье держать, иные были готовы учиться, а то жрать хотели, а в соседних племенах им только в младшие жены, если не сразу в суки идти. Переизбыток щелей, как сказал бы тот самый умный шаман, ведь племя обезхуенного вождя было здоровенным, ртов было дохера, а подохли в первую очередь мужики. Пару брошенных ей вызовов удалось пережить и победить, прирезав много о себе возомнивших щенков, нормального похода не нюхавших. Единственный реально опасный боец, натуральный бугай, поплясал с ней в круге, посквернословил, а потом плюнул, да и отшагнул назад. Нет, в ее праве было не принимать мир и продолжить бой, но она не была уверена, что победит, как, впрочем, и противник. Тот не стал мутить воду, забрал пятерку оставшихся с ним мужиков и оставил Грлгру в покое.       После этого было много всего, когда везло, когда и не сильно, когда удавалось влиться на правах союза в какую-то банду побольше, а когда и приходилось расставаться, часто с кровью. Удача, и без того изрядно потасканная, отказала при очередном налете на срединников-конфедератов, когда несколько сведенных ради грабежа банд накрыли встречной засадой вражьих бойцов и шаманов-магиков. Кто поумнее, сразу бросился бежать, оставляя за собой тех, кто тупее, а она, как уже говорилось, считала себя башковитой допезды и потому быстро погнала самых верных своих бойцов назад. Из капкана они вышли, пусть и потеряв прибившихся недавно свежачков, но так на то им и позволяли прибиться. Они ушли, хоть и не должны были, башкой Грлгра это прекрасно понимала, но им везло, как поцелованных духами матерей и отцов, чары проходили мимо, огненные булыжники разваливались прямо в воздухе, патрули засадных кагалов людишек проходили мимо, пропуская беглецов едва ли не под собственным носом.       И довольно скоро остатки невезучей банды, уже скорее отдельного кагала, а не банды, оказались рядом с тем, кто и был причиной чудесного везения. Обычный с виду человечек, без железной брони, без оружия и гербов, она бы приняла его за караванного белоручку-торгаша, встреть при других обстоятельствах. Но он спокойно сидел не камешке прямо напротив их уже не банды, а малого кагала, всего десяток выживших и еще одна Грлгра сверху. Духов она никогда не слышала, не было таланта, но происходящее просто-таки кричало СИЛЬНЫЙ МАГИК, так что Грлгра дала отмашку "ждать-опасаться-опасен-шаман", удерживая остатки отряда от безумного рывка к беззащитной добыче.       Только Вршва, верная, но нигде не башковитая даже по крайне низким стандартам иных мужиков, рванула вперед, взбешенная бегством, кровью и опасностью, просто не заметив отмашки своей главаря. Вршва так-то, хоть и не сильно умнее своей дубины, а резкая, быстрая и сильная, ростом выше главаря на голову, в плечах шире, да и вообще ее за мужика часто принимали, пока в реке не видели моющейся. Способная немалую часть известных ей бугаев в честной схватке в круге отправить к предкам, она была страшным противником в прямой атаке, особенно по безоружному и не защищенному противнику. Впрочем, иных видов атаки, кроме прямой и в лоб, с широким замахом верной дубины, она и не знала.       Как оказалось, противник был защищен, ведь Вршва будто налетела на стену, упала на жопу, приложила руку ко лбу и выдала задумчивое: "Уй, бля!" - пара брошенных больше на рефлексе дротиков тоже потеряли замах и упали на землю, так что эти слова первой силачки их банды-уже-кагала могли бы касаться не только неудачной атаки, но и увиденного доказательства вражьего шаманства. Тут бы им всем и кинуться на магика, да только тот заговорил и говорил, в общем-то, нормальную тему, так что его они все выслушали. Орки часто подрабатывали наймом, особенно на границе, особенно если хорошо платили, но столь же часто любили нанимателя же и пограбить, если чуяли слабину, так что дальше приграничных территорий такие отряды зеленокожих наемников попадались редко. Только самые жесткие, самые приспособленные, умеющие держать репутацию и дисциплину или хотя бы свидетелей не оставлять.       Вот и сейчас им предложили найм, работенку по охране какого-то места встречи, где нужно будет посидеть в засаде на случай, если начнется кавардак, а потом по разным сторонам. Платить мутный магик обещал нормальным оружием и броней, - что само по себе бывает дурным решением, а то этим же топором тебя и стукнут, как не раз бывало на памяти Грлгры, - а также мастерством магика. Тот обещал сделать их всех сильнее, дать освоить особую воинскую мудрость. Так бы послать, а то очень похоже на тупой обман для конченого дурня, но брони и топоры обещались настоящие, какие можно руками потрогать. Ну, выбора так-то не было, это Грлгра поняла сразу, потому что четко видела, чье шаманство их спасло, а потому склонила бошку, до поры. Еще тогда башковитая вожачка заметила, что из них всех выжили только бабы. Да, все были воинами, а не суками или женами, но из мужиков не убежал никто, будто их чары магика не прикрыли. Жопным умом, который приходит только когда на жопу дурного дитенка розги прилетят, каждый дурень крепок. Вот и Грлгра понимала, жопным, блядь, умом, что вот именно в тот момент надо было заподозрить недоброе, но тогда деталь эта прошла мимо ее ума.       Их доставили в какой-то лесок-сад, возле громадного и никогда ранее невиданных размеров терема, где и выдали первую часть платы. Полные латные доспехи, какие не всякому вождю вождей по карману, да оружие, словно на подбор, кованное и под орочью руку - топоры, дубины, палицы, чеканы, булавы, все как они любили. Вршва на новую свою окованную железными шипами двуручную палицу такими глазами смотрела, будто хотела вместо мужика ее использовать, да только шипы мешали. Цену подобным вещам Грглра представляла очень смутно, но достаточно, чтобы задуматься, но почему-то мысль в бошке не задержалась, иначе бы уже тогда могла бы начать что-то плохое думать, а то и приказала бы дернуть оттуда к херам.       По словам магика, встреча будет проходить через пару недель, а на это время их всех обеспечили жрачкой и выпивкой, а также теми самыми особыми воинскими мудростями. Почему-то никто в мудростях больше не сомневался, хотя бы потому, что перенесли сюда их всех тропами духов, а нарядили в такое железо, что их собственных шкур и одну кирасу не хватило бы оплатить, даже с потрохами. Успокоенные, обожравшиеся охеренно вкусного копченого и жаренного мяса, напившиеся лучшей, блядь, в их жизнях браги, они все окончательно расслабились. Магик силен, но платит справно, жрачка есть, бухло есть, хули еще хотеть-то? Разве что мужика сюда, но чего нет, того нет, а сам магик тщедушен и быстро умотал, оставив их всех располагаться.       Большое выложенное камнем кострище, да сложенный по всему вежеству шатер из добрых шкур, валежника, дерева и камней, мягкие шкуры вместо постелей... тогда кто-то из них, может Жрадка, вякнула, мол, она бы тут и жила бы. А еще рядом, но чуть в стороне были какие-то странные приспособления, отдаленно напоминающие те места, где у последнего большого вождя-без-хера лучшие бугаи тренировались, только поменьше, на меньшее число голов рассчитанное. Тягательные бревна, раскачивающиеся подвесы для отработки удара, перекладины для упора и все такое. А еще картинки на каждой приблуде, чтобы даже читать не умея, стало понятно, что и как делать, чтобы ту самую воинскую мудрость постигать.       Делать было реально нехер, после первой и второй ночи возлияний и обжиралова, - даже дежурные уже особо не ждали удара в спины, спокойно гуляя со всеми, - требовалось как-то выгнать дурь из скучающих боевых баб, потому что скучающий орк - это всегда к пиздецу, это же детская, блядь, истина. Ну, они и начали тренироваться, таскать бревна, бить эти подвешенные мешки и куски камня, бегать по отмеченным чертам и все такое. Реально нехер было делать, прямо полный штиль, даже не поохотиться, потому что им сразу сказали приносящие еду слуги, что, мол, лес чужой и зверье в нем трогать нельзя, а то херачить будут.       Прислуги никто не боялся, не стеснялись этих смазливых сучек-девок шпынять, но силу магика все запомнили. Шаманы, вон, тоже часто бывают хилыми, соплей перешибешь, а потом как дадут пизды наглецу и хорошо если сразу, насмерть, так ведь могут луна за луной вытягивать силы и жизнь из оскорбившего их. Короче, единогласно решили всем кагалом охот не устраивать - кормят так, как сами не приготовили бы вовек, бухло льют, не жалея и вообще всякий почет высказывают. К такому магику можно и не на одну засаду наняться, если, конечно, позовет и не обосрется, подставив спину.       Короче, принялись картинки смотреть и точно так же делать, воинскую, сука, мудрость постигать. Поначалу все было даже хорошо, потому что только слепая сука не заметила бы, что рука очень быстро стала тверже, взгляд четче, сила в теле больше и даже пара пальцев роста прибавилась, это по их старой одежде было видно. Доспехи оказались осторожно сложены возле шатра-терема, укрытые просаленным тряпьем и правильно прикопанные, чтобы не портились, а девки продолжили постигать мудрое во главе с Грлгрой. Совсем скоро их тряпки стали им реально маловаты, каждая из их кагала прибавила сначала по голове, а потом и по полторы роста.       Ладно бы просто тряпки и рост, но выросли и сиськи с жопой, совсем разрывая старые одежки и оставляя их голыми, лица стали какими-то иными, более смазливыми и мягкими, но при этом по-орочьи пригожими. Они тогда шутили, что теперь любой вождь за право их женой взять удавится. А потом, подкинув в одной руке двуручный молот, продолжали, что они теперь сами таких вождей удавят. Сквозь странный туман в голове Грлгра попыталась было поскандалить, мол, обещанные брони им теперь малы, да и оружие не по руке. Но вместо скандала с обнаглевшей и намеренно пытающейся продавить больше всякого добра себе в награду вожачкой, магик просто прислал новые брони и оружие, как и одежду вообще. Правда, одежда была такая, особо ничего не закрывающая, но часть из них уже давно предпочитали голыми упражняться, а остальным и эти мелкие шкуры, тряпки да веревки сошли, в них даже чуть удобнее было.       Поменялась и та площадка мудрости, усложнились упражнения, зато картинки стали проще: вместо сначала деревянных, а потом каменных таскательных бревен теперь были вовсе стальные, но никого это не злило и не волновало, все было просто пиздато. Каждая из ее кагала, и она сама чувствовали, как с каждым часом, с каждым заходом, становились сильнее, выше, быстрее, мощнее. Любой орк может, в теории, приобрести благословение духов предков и набрать роста и силы куда выше обычной нормы, чтобы огра в кулачки заломать... или просто быть рожденным с частью огровой крови, что бывает куда чаще. И пусть бывают эти блага духов, она даже однажды видела издалека орка с таковым, когда на большие торги попала, да только редко когда бабе удается такое благословение получить. А сейчас, когда поднимающая сразу два стальных бревна Вршва, довольно скалила зубы, каждая в кагале уже была выше и мощнее покойного обесхуенного вождя - не обманул магик, подарил силу, за такое можно в засаде хоть полжизни просидеть, особенно с такой жрачкой и бухлом.       От того, что она станет сильнее и круче, Грлгра, тоже в тот момент таскающая стальную херню, стало так хорошо, что она прямо там, поднимая ее на вытянутых руках еще раз, звучно зарычала и кончила, пуская из щели брызги прямо под себя, а рядом с ней кончила уже в третий раз Вршва, даже сейчас будучи на голову и еще ладонь выше своей вожачки. Вот в тот момент, когда из ее щели прямо текло, словно у сучки варговой, Грлгра начала понимать, что какая-то эта хуйня не такая, как надо.       Она оглядела своих бойцов - почти все голые, а кто нет, так одет в едва прикрывающие сиськи со щелью юбки да укороченные рубахи из кусков шкур да веревок, все рослые, сисястые с большими жопами, смазливыми рожами, громадными сиськами с голову размером, но при их росте кажущимися нормальными и, это, как бы, уместными, вот. Увидела, как дергает себя за сиськи Дыбгда, приседающая прямо на вибрирующий каменный хер, торчащий из того камня, над которым она приседает, выполняя дневную меру упражнения. Поглядела на Штрубду и Кабанку, двух сестер, прямо сейчас развалившихся на шкурах около дымящего костра, сосущих громадные, с локоть длиной, медовые палочки в форме хера, причмокивая и пуская слюни, но при этом не пуская в ход клыки и зубы. Кинула взгляд на Ргырду, упершуюся лицом в траву, выпятившую по варжьи задницу к верху и засовывающую в свой сральник одно вибрирующее железное яйцо за другим, тоже выполняя очередную воинскую, сука, мудрость. И ведь Грлгра сама эту же мудрость сегодня уже делала, о чем свидетельствует приятная тяжесть и пустота в жопе, только-только избавленной от лишней ноши!       Все до единой ее девки были будто выебаны в бошки, как бывает делают сильные магики и шаманы с дорогими и статусными рабами, вроде тех же элек, для каких мало будет просто подчиняющего узора на шею и спину! Осознание пришло быстро, как и понимание, что спорить или доказывать хоть что-то уже поздно, они тупо не пойдут за ней, особенно Жрадка и Тмошта, прямо сейчас облизывающие намазанные медом сиськи друг другу и при этом смеющиеся неимоверно тупым смехом. Осознав херню и приняв эту херню, как уже свершившуюся, вожачка молча и одним стремительным движением бросилась в лес, скрываясь там от любых взоров. Ее, очевидно, бывший кагал потери своей предводительницы просто не заметил, лишь зарычала особенно громко снова кончившая Вршва, начав с довольной ухмылкой трясти сиськами, смотря в никуда и не опуская поднятое над головой стальное бревно. Грлгра конкретно так попала в говно, но, раз уж ее умная башка спасла и сейчас, теперь нужно не психовать, а думать, как из говна вылезти.       Она просидела в наскоро обустроенном схроне до вечера, благо удачно выбранное место позволяло легко наблюдать за размеренной и похотливой жизнью лесного лагеря. Сука, да если бы не блядово шаманство тщедушного людского магика, то она бы сразу же заметила, что их лагерь расположен в едва ли сотне шагов от стены громадного терема! Даже меньше, чем в сотне, если учесть выросшие размах тех шагов. И ведь не заметила, в упор не видела, упивалась бухлом, жрала в три горла, дергала и гладила растущее во всех местах тело, кончала, как сука, довольно хохоча вместе с остальными, уже представляя, как будет новой мудростью воинской всяким людишкам пизды давать. И в пизду давать, и в жопу тоже давать, и между фляжек, и между жопы, и между ляжек, и ладонью, и ногами, и волосами... полная пизда, короче.       Злости особой не было, только собранность и понимание, что ее поимели, но так всегда бывает, то тебя ебут, то ты уже в ответ, главное бошку на плечах сберечь. Гости появились под самую ночь, все одетые в дорогие на вид одежды, все без оружия, все такие, сука, охуевшие, что так бы и перебила всех, да только было подозрение, что рыпнись она сейчас, попадись на глаза, так сразу вернут на место слетевшее с нее шаманство и будет она вместе с остальными веселье веселить да дырками шалить. Оставалось только лежать в ухоронке, наблюдать за лагерем и сжимать в бессилье зубы и ноги, потому что от зрелища она начала снова течь, как сука. Наметанный и натренированный на вражьих патрулях взгляд быстро подмечал детали и закономерности, создавая в башке стойкую картинку.       Зеленые девки не особо обращали внимания на проходящих мимо них гостей, максимум выкрикивая какую-то смешную шутку или просто тряся сиськами-фляжками, уделяя почти все внимание друг другу. Кто-то лизал, кто-то боролся в круге, без оружия, зато намазав тело блестящими маслами, кто-то таскал тяжести или упражнялся с топором. Они все это делали словно бы и для себя, но красуясь, давая смотреть и брать, если кто захочет. Для того, чтобы взять хватало только выполнить простое указание, оно даже было написано на стоящей перед лагерем железной табличке, прикрепленной к большому булыжнику. Раньше Грлгра на нее внимания не обратила, хотя она с первого дня там стояла, а теперь просто не могла разглядеть, слишком далеко. Ей, впрочем, хватало и наблюдения, чтобы понять и осознать степень пиздеца. Орчихи не обращали на гостей внимания, пока те их не потревожат, а вот потревожить можно было разными способами.       Шлепок ладонью по жопе справа и девка захочет взять попавшегося на глаза человечка или кого еще. Взять сама, жестко, властно, показывая тому его место, смотря на него с презрительным оскалом, давая понять, что она тут сила, а он слабак и годен только слушать и выполнять. Они всегда этот взгляд и это отношение сохраняли, и когда скакали на шлепнувшем их верхом, и когда сосали мелкий на фоне их громадных и сильных тел хер, и когда зажимали его между сисек-фляжек, и когда впускали в жопу - постоянно, что бы ни делали, как бы ни трахали, в какую бы дыру не давали себя драть. Впрочем, всегда вели именно девки, а не мужики, именно они двигались, они скакали, а мужики просто расслаблялись и давали их ублажить, суки этакие. Вршва, вон, вообще взяла какого-то коротышку бородатого на руки, словно мамка дитенка, прижала рожей к сиське, а рукой дрочила мелкий хер, при этом жопой прыгая на каком-то полукровке от нормального орка. Грлгра не была бы пластункой, не научись по губам читать, так что речь бывшей сестры по кагалу могла разобрать. Ну, если говоримые отупевшей в край силачкой вообще можно было называть словами, а не лепетом тупого гоблина. - Вршва дрочить, Вршва ебать, Вршва тебя драть, а ты быть раб, ты быть мой раб, понял, бля? - И рукой вверх и вниз, вверх и вниз, сжимая сильно, но приятно, хотя силы в той хватке хватило бы чтобы порвать коротышку надвое, не то что яйца вырвать. - Раб драть, раб ебать, раб Вршва. Вршва сильная, Вршва большая, большое тело, большие сиськи, большая жопа. Кончай для Вршва, дать Вршва белый брызг, люби Вршва! Это было то еще зрелище, потому что коротышка на фоне ставшей нереально здоровенной орочьей девки был и вправду как дитенок, только что не агукал, зато как сиську-то сосал! Грглра и сама не выдержала и потерла щель пальцами, просто из необходимости снять с себя часть желания, снова начать думать башкой, а не щелью, текущей, жаркой, нежной и сладкой щелью, после которой так хочется облизать пальцы.       Если же ладонь шлепала по левой стороне жопы, то девка просто переставала обращать вообще любое внимание на коснувшегося. Прекращала, но слушалась, сгибалась, наклонялась, ставала раком, сосала, но при этом вела себя так, будто бы никого рядом нет, будто ее не дерут в любую щель по одному или сразу в несколько херов. Они даже говорили друг с другом, общались, ржали, не замечая, как сами же кончали, как кончали в них или на них. Тоже зрелище еще то, особенно на фоне "властно" трахающихся тупых неудачниц.       Штрубда и Кабанка дружно и по-сестрински стояли раком, выпятив жопы, положив бошки подбородками на ладошки и локтями упершись в землю. А сзади их драли два бледнокожих человечка, тоже похожих друг на дружку, как братья. Два брата на двух сестер, только сестры тут сильные воительницы, а ебут их какие-то хлюпики, которых и гобл захерачит, совсем молодые и, похоже, вообще не воины. - Слыш, Штру, я б счас тиьками потрясла, а? - Кабанка подмахивает жопой, но при этом не прекращает болтать с сеструхой. - Пусть позырят, человеки, какие титьки у нас, ага. Ты ‘кинь какие у них копья в штанах встанут. - Угу, мож даж кто подойдет к нам, тип яйца подкатит. - Согласилась вторая, тоже подмахивая, но больше подаваясь вперед, позволяя жопе аж трястись и волнами ходить от не особо сильных движений человека. - Тут мы их и в полон, пусть лижут, как суки. Гы-гы-гы!       Довольно захохотавшие сестры почти синхронно кончили и продолжили подмахивать ебущим их людишкам, не осознавая своего положения. Грлгра им даже немного завидовала, у них башка о том, как башку сохранить и в говно не уронить, не болит, просто давай во все дыры и будет тебе счастье. То, что она на херу вертела такое счастье, едва ли будет волновать хоть кого-то, кроме самой Грлгра, какую тоже будут вертеть на херу в любой позе, какую захотят. А она точно так же, как и эти две даже не заметит, блядь.       Тех из девок, кого ущипнули за левый сосок, будто переделывало из орчихи в самку варга, да еще и течную, абсолютно все мозги потерявшую. Буквально один щипок и сначала Дыбгда несколько мгновений удивленно смотрит на ущипнувшего, едва допрыгнув до тех сисек, половинчика, будто не веря, что это мелкое говнецо посмело так нагло ее коснуться, а потом - все. Громадная бугайка падает на четыре кости, выгибает спину, начинает скулить, выпячивать щель с жопой, и едва не кидаться на того самого мохноногого ублюдка. А когда все-таки кинулась, то едва не раздавила в трахе, что немного улучшило поганое настроение Грлгры, особенно когда он сломал себе какую-то кость в теле. Вернее, когда эту кость ему сломала Дыбгда с мозгами течной суки, но мелюзгу подлечили шаманством, причем мгновенно и за пару секунд, тот даже заорать от боли толком не успел.       Зато как он потом старался отшлепать все еще ведущую себя течной сукой орчиху, едва не сломав себе еще и руки, херача ладонями по оттопыренной жопе. По крайней мере руки ему тоже лечили, после чего мелочь сплюнула в костер, подтянула штаны и отодрала вылечившую его служанку, явно желая вернуть себе веру в себя после неудачи. В тот момент маскировка бывшей вожачки едва не провалилась, настолько яростно она одновременно совала пол-ладони в щель и давила собственный дикий хохот, перерастающий в громкий вопль кончающей девки.       Быстрым щипком за правый сосок мозги перекручивало не хуже иных вариантов, но, как водится, по-другому. Такие бугайки начинали глядеть на ущипнувшего, Грлгра даже затруднялась слова в башке найти, как именно. Будто он не просто твой вождь, но, сука, вождь вождей, перед которым не стыдно раздвинуть ноги и пойти в суки даже будь ты хоть сто раз воином, сильной, духами отмеченной и ростом такой, что потолки в самых больших теремах низкими будут, а двери узкими. Не просто уважение, а едва ли не взгляд на пришедших к тебе духов земли и неба, которым нужно, важно, единственно правильно угождать так, как только можешь сама вообразить.       Когда Ргырду сначала перекосило в ярости от того, что ее нагло за титьку дернули, а потом тоже перекосило, но уже по-другому, похотливо и течно, это было не передаваемо ни словом, ни надписью, ни как угодно еще. Она стелилась, ластилась, на коленях ползала, лицо в траву утыкала и жопу задирала, призывно той жопой качая, с радостью сосала такой мелкий и тонкий на ее фоне хер, а уж как она кончала, когда этот стручок оказывался в ней, неважно в жопе или щели! Это как если бы в тебя мизинец засунули, вроде и что-то есть, но почувствовать выходит с трудом. Впрочем, справедливости ради, они все кончали от мелких человечьих и не только херов, слишком для больших орчих тонких и малых. Грлгра не сомневалась, что она и сама бы от такого недо-хера кончала бы до визга - очень уж сильно шаманство блядского магика.       Если честно, именно этот вариант того, как в бошки им всем понасрали, тронул и выбил из себя больше прочих. Было одновременно до пизды смешно, прямо до хохота и визга, но и до усрачки страшно, страшно оказаться на месте той же Ргырды, а еще страшнее от того, что страха не было. Башкой своей умной она понимала, что нужно бояться или заменять страх яростью боя, да только не было страха все равно, только похоть, текущая щель и предвкушающее желание оказаться на месте кого-то из них, из ее кагала, оказаться рядом с ними и тоже драть, быть выдраной, подставлять щель с жопой, сосать и глотать, сжимать сиськами и скакать верхом. Как-то очевидно стало, что если она продолжит на это смотреть, если не перестанет натирать себе щель, все чаще суя еще и пару пальцев в раздерганную прошлыми упражнениями и теперь свободно тянущуюся жопу... то она сама выйдет к ним и просто присоединится. Не найдет воли и силы отказаться, решит остаться рядом со своими кагалками и такой же, как они, станет.       Сжав зубы и клятвенно пообещав отомстить, если будет возможность и если выживет, если останется со свей башкой на месте и без говна в ней, Грлгра откатилась поглубже в лесок, двинувшись подальше от лагеря. И поближе к большому терему, потому что ум часто важнее силы, а умом она понимала, что шаманство сильнее всего на входе и выходе из шатра шамана или терема вождя. И выйти ей не дадут, заметят, перехватят и за жопу возьмут, так что искать укромного уголка стоит поближе к терему или вовсе внутри. А там переждать, дождаться, пока все станут расходиться и прошмыгнуть наружу вместе с толпой этих, блядь, гостей, на которых они все эти дни сидели в засаде, сука!       Заметив одинокое окно, словно бы духи сами ее сюда привели и это окошко открытым оставили, она в него и скользнула, подтянувшись на руках. Проем оказался достаточно широким, чтобы она протиснулась внутрь, осмотрелась, не нашла врагов, прикрыла даже не скрипнувшее окно и решила переждать здесь. Судя по всему, здесь не часто бывают, а значит она сможет переждать хоть сколько-то. Бродить по чужому терему точно не стоит, так заметят быстрее, либо глазами, либо тем же шаманством, а вот незаметно примостившуюся в уголке орчиху могут и не найти, особенно если не станут искать, ведь на ее кагалках шаманство сработало как надо и теперь они развлекают всякую мразь и без своей вожачки.       Оставалось ждать.       Долго ждать было той вещью, без какой в горлорезах делать нечего, но даже при всей ее выдержке, Грглра чувствовала себя неуютно, да и просто сидеть на месте было откровенно тяжело, а руки все тянулись и тянулись, то щель погладить, то жопу растянуть, то сиськи помять, то все это вместе. Вот и пришлось отвлекаться, искать чем себя занять, не шумя и не влезая в опасное говно. Особо искать, впрочем, не пришлось - сам большой терем и эта его часть, в какой она оказалась, неплохо могли развлечь. Потому что здесь были книги, много-много бережно разложенных по громадным полкам книг.       Грлгра однажды бывала в составе большой орды, какая грабила цельный город и там ее и еще пару знакомых воинов поставили охранять книжную комнатку в каком-то особняке, потому что один из шаманов не хотел, чтобы книги случайно сожгли или подтерлись ими. Было ему срать с верхушки своего шатра на эти книги, но шаман знал, что их можно жирно продать за золото, или сменять на нечто полезное, вот и приставил воинов для охраны трофея. А еще владельца тех книг, бибиликовтекаря, если по-человечьи, тоже оставили им, потому что он знал, что из книг ценное, а что не очень. Вот от него Грлгра нахваталась словечек, выучила предназначение книжных полок, узнала о том, что книги нужно уметь оберегать от пыли, а еще о том, что в огромном количестве этих книг помогает ориентироваться некий Каталог. Судя по орочьему имени это был какой-то особо древний и сильный дух, способный быть одновременно в каждой сколь-либо большой книжной комнатке по всему свету, если верить тому человеку, но так ему и лгать было бесполезно. Даже жаль его, дурака, то ли он попробовал бежать, то ли просто разозлил своими причитаниями воинов - пока ее смену заменили на других охранников, вот они и прирезали болтливого хлюпика.       Впрочем, эта дурная история не отменяет того, что Грлгра неплохо умеет читать на конфедератском, а также действительно любит всякие книжки перелистывать, потому что башку нужно тренировать, как и тело, а тут прямо отличный шанс. Она немного опасалась того, что шаманство заметит попытку стащить книжку или вовсе она потревожит Каталога, но она ведь не собиралась ничего воровать или уносить, только спокойно пролистать. Короче, была надежда, что дух книжных комнат на нее не будет злиться и не сообщит о ее здесь присутствии. Потому что если она забрызгает своей щелью половину полок, то это точно разозлит не только Каталога.       Первая книжка была сборником каких-то нелепых рецептов готовки вообще без мяса, будто для рабов, причем гнойных и на смерть моримых, ведь даже самому последнему гоблу нормальный вождь кинет в помои хотя бы костей немного. Вторая была на каких-то других буквах написана, так что орчиха просто положила ее на место, откуда взяла, третья рассказывала о видах тканей и о том, кто, где и какую ткань производит, а также продает. Было бы полезно, вдруг караван разграбишь, а тут сразу знаешь, за сколько толкнуть и от чего торговаться, но скучно и про дальние земли, а не знакомые ей места.       А вот четвертой она нашла книгу в яркой розовой обложке, причем книга эта была полностью состоящей из одних только картинок с самым минимумом текста. Очень удобный вид, как по мысли Грлгры, всем бы так писать, чтобы понятно, быстро и без кучи сливающихся в одно пятно строчек да рядков буковок. Перелистнув на начало, Грлгра начала с неким интересом осматривать картинку за картинкой, довольно быстро поняв суть смешной на деле истории. Картинки рассказывали о жизни всей такой благородной и расфуфыренной человеческой девки из богатой семейки, которая была красива, богата, но при этом пусть не тупая, но доверчивая, как самый стукнутый на голову гобл, упитый грибной брагой до потери пульса.       Что ни говорили этой "юной, сука, леди", так всему она верила, чем довольно быстро начала пользоваться сначала прислуга ее дворца, в тайне от остального семейства рассказав сучке о том, что можно загадать желание не только на падающую звезду, но и высосать это желание из чьего-то хера, только нужно никому про такое не рассказывать. Потому пошли все более нелепые и смешные версии всяких секретных секретов, потом о том, какая эта мелкая блядь на деле доверчивая прознали враги ее родни и стало совсем смешно.       Грлгра невольно начала вновь тереть щель и с подавляемым хохотком пролистывать страницы книжки. Что-то в этой истории было притягательное, причем не сцены с трахом этой самой доверчивой человечки, а сама ее жизнь. На секунду орчиха закрыла глаза, представляя, какого это жить вот так, всегда в нежнейших и дорогих шелках, окруженной заботой и опекой, словно ты от тычка пальцем развалишься, никогда не знать клинка и копья в руке, не проливать кровь и не сражаться за жизнь... Все эти платья, балы, изящные и непонятные кружева слов, реверансы и поклоны, интриги и намеки - часть ее жизни, настолько чужой и непохожей на нормальное бытие опытной горлорезки, что невольно вызывает интерес.       Листая страницы, глядя на разные платья, ожерелья, танцы и все прочее ей даже на миг подумалось, до чего же нелепо они бы все смотрелись рядом с ней, вооруженной, опасной, смертоносной и вообще, ну, ей. И как бы она нелепо смотрелась там, на том балу, в надетом на ее могучее и крепкое тело платье, со всеми этими рюшками и ожерельями, делающую какой-то там кни-что-то-там-сен и вот это все блядство блядовое. Это не для нее, но все равно, наверное, было бы смешно и приятно побывать там, повидать эту сторону жизни человеков, а не только с топором рубить бошки разбегающимся крикливым ссыкунам.       "Это было бы... было бы... было бы... до пизды охуенно!" - Проносится в голове натирающую щель и жопу орчихи, какую просто выгибает в наслаждении. С громким стоном кончив, брызгая-таки щелью во все стороны, надеясь, что Каталог сюда за ней не придет, усталая и сомлевшая Грлгра закрывает глаза и проваливается в сон.

***

      Гиралинра де Гринн, матушкой и папенькой прозванная Изящной, осторожно ступала вперед, ставя ножку строго по линии, что было весьма непростой задачей на столь высоких каблуках. Надетое на нее белоснежнее шелковое платье, изящное, скромно, но явно подчеркивающее ее достоинство и красоту, с открытыми плечами и умеренным вырезом, казалось, сверкало в свете магических светильников. Дополняли это платье жемчужное колье и больше ничего, ведь она прекрасно знала, что чрезмерное количество украшений скорее прослывет вульгарным, чем красивым. Скромная, едва заметная улыбка и любопытный взгляд ее ясных глаз, впервые вырвавшегося за пределы родового имения, смотрел вперед уверенно и спокойно, не выдавая кипучего любопытства той, кто сумела выйти из-под родительского крыла во взрослую жизнь.       Впрочем, стоило признать, что некоторые моменты этого званого вечера, на котором она должна будет блистать, казались ей несколько отличающимися от тех представлений, какие она имела раньше. Гиралинра, для матушки и подруг ее всегда отзывавшаяся на сокращенное имя "Гира", сама не могла сказать, что именно ее смущало сильнее прочего, скидывая эти ощущения на вполне объяснимое для этого вечера волнение. Быть может вон та парочка из человека и темного эльфа, зажавшие в углу темную эльфийку и прижавшиеся к ней сразу спереди и сзади? Или же тот миг, когда она случайно заглянула в одну из комнат для отдохновения, где незнакомая красавица, одетая в черные, блестящие и обтягивающие одежды, отдаленно напоминающие сутаны жриц фасоном, поигрывала плеткой в руках, смотря на связанного и распятого на мягких перинах полуэльфа?       Что бы ее ни смутило, дева и сама не знала и не собиралась позволить ничему такому отвлечь ее от этого прекрасного дня и столь же прекрасной ночи, даже если этим чем-то будет небольшая компания, где, в ходе напряженного диспута, чернокожая жрица Владычицы Морей спорила с не менее могучей синекожей и остроухой рыболюдкой со светящимся на кончике отростком над головой. Быть может, спор был и немножко неуместным, даже пошловатым, ведь выясняли они то, чья глотка глубже и кто больше мужской страсти сумеет проглотить, но уж точно не скромной и благовоспитанной Гиралинре было в диспут двух могучих женщин вмешиваться. Она не могла в том поклясться, ведь лицо темнокожей поклонницы морской богини было слишком сильно испачкано чем-то белым, скрывая все черты, но эта благородная леди чем-то напоминала саму Верховную Жрицу Фаону, а ее соперница, если и уступала той в величии, то не слишком сильно.       Пройдя мимо обменивающихся аргументами и доказательствами жриц, Гиралинра оказалась в освещаемом сотнями кристаллов и амулетов большом зале, где к ней сразу же подошел один из гостей, приглашая ее на танец под классическую нейратскую мелодию. Сделав ответный книксен, зардевшаяся и чуть покрасневшая дева закружилась в плавном и мягком танце. Пригласивший ее благородный сир был весьма высок, то есть нет, он был довольно низок ростом, едва доставая Гиралинре до середины груди, отчего в моменты наибольшего схождения невольно в ее грудь утыкался лицом. Краснеющая пуще прежнего девушка только сильнее смущалась, глядя на то, как ее благородно-зеленая кожа заслоняет собою затылок партнера по танцам. Тем не менее он никак своего недовольства не показывал, то ли будучи очень благовоспитанным, то ли не обращая на досадную мелочь внимания.       И лишь когда их танец завершился, он негромко и встав на носки, чтобы она лучше слышала, - а она сама чуть склонилась, - он вежливо и мягко указал ей на некую очень важную деталь: - О, милая Гиралинра, прелестный мой цветок и лист в лесу моих страстей. - Эти его комплименты заставляли сдерживать глупенькую улыбку, просящуюся на лицо, а от сладких слов все тело словно начинало пылать, испугано трепеща где-то внизу живота. - Мне совершенно не хотелось бы вас смущать, дорогая моя, но ваше платье оказалось очень тонким, тогда как холодная ночь и жаркий танец привели к несколько неловкому результату.       Мысль собеседника понята не сразу, но, когда до нее все же доходит эта истина, когда она опускает взгляд на собственную грудь, даже немного приподнимая ее, чтобы лучше увидеть, вот тогда Гиралинра и краснеет по-настоящему. Какой-то непередаваемый стыд! Здесь, на этом балу, рядом со столькими гостями и на глазах у пригласившего ее на танец мужчины! Четко проглядывающие под тонкой белой тканью бугорки напрягшихся сосков были отчетливо видны любому любопытному глазу. Особо внимательный даже мог разглядеть проглядывающий контур ареол и от этого становилось столь стыдно, что хотелось провалиться под землю прямо в тот же миг. Провалиться и взлететь вслед за никак не желающими уходить жаркими взмахами птичьих крыльев, обмахивающих ее горячее от стыда и еще чего-то, неведомого юной деве, тело. - П-прошу прощения, м-мне очень стыдно, я должна покинуть вас... - Начинает дева, не в силах ни закончить сказанное, ни подобрать слова, лишь кое-как поборов желание побежать прямо сейчас, просто убежать как маленькому ребенку, расплакаться, подобно напуганной девочке. - Нет-нет, что вы, дорогая моя, это всего лишь небольшой конфуз, ничего такого, что не случалось бы с любой благородной девой, особенно если до этого дня она не носила платьев из тастайского шелка. - Нежно и успокаивающе сказанные слова бальзамом ложатся на израненное переживаниями, истерзанное стыдом сознание. - Ведь не носили же?       Ей только и хватило сил, что кивнуть, понуро опуская голову, потому что очень хотелось блистать на этом вечере так, как никто не блистал бы, а ее советчики наперебой говорили, что больше никто-никто платья из этого шелка не наденет. - Ну вот, всего лишь нехватка опыта, это не порок и не причина для стыда или слез. - Все так же мягко и обволакивающе-спокойно говорит сир Селмар. - Сейчас мы эту оплошность исправим и больше ничего просвечиваться не станет. Присядьте, пожалуйста, присядьте вот так, моя невинная спутница.       Дождавшись, пока она сядет на ближайшую скрытую в алькове лавочку, которая оказалась какой-то хрупкой и едва сумела удержать ее, кажущееся готовым унестись вслед за ветерком, тело, сир Селмар мягко коснулся ее платья прямо возле груди, просто стянув его вниз, под грудь, будто бы создавая дополнительную поддержку оной груди. Все это было проделано стремительно и быстро, одним слитным движением, отчего потерявшая дар речи Гиралинра даже не успела возмутиться, только и осталось ей, что раскрыв в шоке свой ротик возмущенно уставиться на мужчину. - Дорогая моя, не стоит так смотреть, ведь не стесняетесь же вы вида собственных изумрудов? - Как ни в чем ни бывало обратился он к ней, а когда дева уже готова была возмутиться, успокаивающе и мягко продолжил мысль. - Это ведь всем известный способ скрыть слишком напрягшиеся вторые глаза, если вы понимаете подтекст сего словосочетания. Теперь никто не обратит на такую мелочь внимания, более того, я уверен множество юношей пожелают поближе познакомится и даже коснуться столь больших и тяжелых изумрудов, поцеловать ваши темно-зеленые вторые очи. Сие есть норма для подобных званых вечеров, не волнуйтесь, просто соответствуйте.       С ее плечиков будто бы упала гора или, как минимум, тяжелое стальное бревно размером с бревно настоящее, настолько ей стало легче и проще. Будто дышать вновь начала, право дело! С благодарностью посмотрев на сира Селмара, она позволила себе расслабиться и дать тому поиграть с ее изумрудами, зачаровано глядя на то, как ловкие его пальцы в белоснежных перчатках гладят темную зелень ее груди, почти касаясь темных-темных ареол и сосков, кажущихся в свете магических кристаллов вовсе черными. Смущение быстро уходило, ведь ее партнер по танцу не стесняясь делился с юной девицей теми мелочами и негласными правилами, каких она раньше не знала, как, например, о дозволенности таких ласк для девы от помогшего ей партнера. И не только таких, ведь, оказывается, многие из тех вещей, какие кажутся постыдными в любой иной ситуации, именно здесь, на этом празднике вполне могут быть воплощены и регулярно воплощаются к обоюдной радости и удовольствию. - Ох, мне так хорошо! В теле словно пропали все косточки, а сама я готова взлететь каждую секунду, возносясь все выше и выше. - Гиралинра без стеснения делилась собственными ощущениями в ответ на каждое касание внимательного и ласкового собеседника, на каждую пронзающую ее тяжело дышащее тело искорку искреннего чувства, чего-то неясного, но такого желанного. - А этот жар внизу живота, он словно волнами идет по телу и с каждым мигом становится все сильнее и сильнее, я будто бы сейчас сама запылаю и упаду в ледяную воду, ох, добрый сир, как же мне сейчас, сейчас, я уже, извинитеееееиииии!       Сорвавшись на крик и не удержав стон, Гиралинра чувствует, как из нее словно выходит нечто, вместе с криком, вместе с хлынувшим вдоль по телу жаром в животе, достигая кульминации, высшей точки и чего-то еще за ней. Тесно прижимая трясущиеся ножки друг к другу, она с ужасом чувствует, как ее белье промокает от хлынувшего из нее вместе с удовольствием наслаждения. Мучительный стыд и все еще не прошедший жар, новые легкие касания пальцев и следом осторожный, мягкий поцелуй губами в ее невозможно твердый сосок, и она испытывает это же самое тайно чувство еще раз, только более резко, внезапно, еще более мучительно приятно и плавно, понемногу сходящее на нет, когда жар сменяется блаженной прохладой, ощущением скользящего по враз вспотевшему телу ветерка.       Устало выдохнув и растянувшись на скрипящей от натуги хрупкой лавочке, она смотрит на улыбающегося своей обаятельной улыбкой сира Селмара и улыбается в ответ. В этот миг ей кажется, что она готова сделать для него все-все, что только попросит, просто чтобы отблагодарить за его чудесные касания, что заставили ее испытать это новое, никогда ранее невиданное блаженство. Такое блаженство, какое не описывали в книгах и не рассказывали за ужином, какое нужно было испытать самой. Не задумавшись даже на несколько секунд, она сразу же и предложила сделать столь же приятно уже ему, пусть только объяснит, как нужно касаться пальчиками и целовать губами. - А т-так точно в-все делают? – В последний миг ей, уже готовой и согласной, все равно было немного стыдно и непристойно от своего положения. - Конечно же, мой изумруд, конечно же делают. - Успокоил ее сир Селмар, проводя ладонью вдоль затянутой в белоснежный чулок ножки.       Она уже стянула и выбросила испортившуюся от той влажной и окутывающей каждую частицу ее тела страсти ткань трусиков, оставшись лишь в платье, чулках да подвязках, а сейчас и вовсе раскрылась ему **вся**. Они зашли в еще одну уединенную комнату, где она легла спиной прямо на крепкий дубовый стол, широко раздвигая обтянутыми чулками ноги, открывая, - так стыдно, - всю влажную ее девочку, задирая платье вверх, позволяя смотреть на себя, трогать и ласкать, как это принято в высшем обществе на званых вечерах. Она понимала, что не имеет никаких причин стыд испытывать, но все равно стыдилась, стыдилась того, как мокрела и не переставала, как неимоверно и отчаянно желала новой вспышки того блаженного жара и уносящего к небесам ветра, как хотела снова сжаться всей душой в тугой комок ниже живота и взорваться в пламенной феерии.       Он казался таким крохотным на фоне нее, когда гладил покрытые чулками ноги, каждую выпирающую сквозь тончайшие нити мышцу, как касался ее грудей, ее прелестных изумрудов, как он их называл, ее плеч, ее лица и шеи, едва не вынудив ее взорваться и застонать снова. Гиралинра почти плача попросила не мучить ее ожидание, не терзать ласками, что почти приносили желанное, но останавливались в каждый последний миг. И он, он, он! Ее несравненный, благородный, прекрасный сир Селмар лишь кивнул и в одно движение вошел в нее. Она почти ничего не ощутила, ей на миг показалось, что он просто слишком мал для нее, но эта мысль ушла и была забыта раньше, чем обдумана. Она мало что ощутила, то была правда, но само осознание того, что сир Селмар теперь в ней, само это понимание будто прорвало в ней плотину. - О, боги, йо, божечки, ой, ой, ой, ой, я не могу, мне уже, ужееееееее!!! - Ей самой показалось, что это уже не ее голос, а какой-то рычащий вопль дикого зверя, первобытной дикарской ярости, с каким она выгнулась, едва не раздавив охнувшего от неожиданности партнера между своих мускулистых, то есть, изящных и женственных, восхитительно нежных ножек.       Сам же тяжело дышащий мужчина лишь снова погладил ее изумруды, вдруг резко и уже не ласково, а требовательно и грубо сжав оба вторых ока, раз, второй, третий, словно бы сыграв простейшую мелодию в касаниях. Не ожидавшую такой перемены и такой грубости Гиралинру снова выгнуло в удовольствии. Это удовольствие было иным, не таким рвущим душу в трепетном ликовании, а будто бы мягким потоком меда окутывающим, заставляющим чувствовать себя попавшей в этот мед мухой, неспособной даже пошевелиться, но при этом непрерывно горящую внизу живота, непрестанно истекающую из лона, закатывающей глаза в искреннем наслаждении.       Крепко зажмурившись Гиралинра смакует этот момент, трепетная, юная, изящная и такая нежная, словно утлый тепличный цветок пред взором садовода. А миг спустя глаза отрыла уже Грлгра, горлорезка, ватажница, бугайка и очень-очень злая орчиха, внезапно оказавшаяся на месте персонажа картиночной книжки, про какого она смотрела картинки и терла щель. Причем абсолютно неподвижная и застывшая в одной позе орчиха - с раздвинутыми и задранными вверх ногами да вываленными сиськами.       Она осознала себя, одетую в тряпочное платье, причесанную, намазанную какими-то маслами, с жемчужным ожерельем на шее, с тончайшими чулками на ее монументальных и увитых мышцами ногах, - да она раздавить могла дравшего ее неподвижное тело недоросля просто сведя бедра вместе! - с широко открытым в страстном и немом крике клыкастым ртом. Она как будто сверху на себя смотрела, на то, насколько она сейчас выглядит одновременно нелепо, но столь же пиздато. Смесь гнева, ярости и такого постыдного удовольствия от бытия в роли человеческой белоручки-дворянки, какая даже траха не знала и не кончала ни разу в жизни, какая верила любому слову, любому бреду, давая свою щель кому угодно просто потому, что ей сказали, будто так все делают - все это накрыло ее такой волной, таким камнепадом, что она ощутила, как ее снова накрывает пиком, хотя она еще прошлый испытывать не перестала! Ее широко раскрытый рот невольно и так приятно принял форму кольца, будто приглашая любой хер в это кольцо влезть, а сама она издала протяжное и удивительно тихое, почти шепотом, даром что в ее исполнении и шепот громче иных слов обычного человечка: - Бляяяяяя... - Стоит только перестать говорить и следить за ртом, как тот самовольно принимает это выражение "вставь-ка хер", а снова заговорить, сказать следующее слово уже немного труднее. - Ты, падла. Мне ответишь. Ты. Я. Тебя. Сама. Выебу. Сейчас. Только. Только. Только. Тооооооооооооо...       Последняя попытка сказать хоть слово вышла натурально смешной, что пиздец - она только и могла, что тянуть один звук, держать раскрытый в хуесосном кольце рот и непрерывно кончать, пока ее долбил в щель своим мелким хером этот недомерок. Но, всеми духами неба и земли, как же ей было охуенно, настолько классно, что вернись к ней способность двигаться, она бы просто не смогла прикончить ублюдка, какой заставлял ее кончать вот так. Ничего, она уже чувствует, что та сила, какая ее держит, слабеет, еще совсем чуть-чуть, она соберется с силами и начнет двигаться и тогда, тогда она, она, она, она, ооооооо00000ОООООО...       Гиралинра ужасно стеснялась того, как громко она кричала, она даже слюни пустила, высунула язык изо рта, как малолетняя непослушная девочка, да так и застыла на несколько минут, позволяя себе уноситься на волнах терзающего ее наслаждения, неведомого до сего дня, но теперь такого привычного, что жизни без него уже и не получится вообразить. Она приходила в себя несколько минут, пока сир Селмар терпеливо наслаждался бокалом вина, сидя за небольшим столиком с закусками в углу их уединенной комнаты, любуясь ее частично обнаженным телом. К счастью, такое любование не было непристойным, а являлось нормой для тех, кто танцует вместе под классическую музыку, иначе она бы в глаза ему взглянуть не посмела от сжигающего стыда. - Пройдемте дальше, миледи? - Спокойно и куртуазно подал он ей руку, когда она оправила платье и чулки, снова надела туфли, но так и оставила свои изумруды обнаженными. - Вечер еще молод и нам есть что от вечера взять.       И они пошли, танцуя, развлекаясь, разговаривая обо всем на свете, а Гиралинра чувствовала, что она готова влюбиться, прямо как в книжках про рыцарей и леди из-под пера Людинда Сладкоголосого. Сир Селмар познакомил ее со своими друзьями, среди которых были отнюдь не только люди, так что юная дева впервые в жизни увидела полуэльфа, полурослика и даже настоящего гнома. Потом они все весело шутили, а она сыграла с ними в "быстрый ветерок": очень любопытную традиционную игру высшего общества, где ей нужно было как можно быстрее заставить их твердые и мягкие одновременно пальцы, какие мужчины скрывают в штанах ради приличий, как можно быстрее отдать ей "белоснежную страсть". Она сумела выдержать все три круга, заслужив честные овации, поздравления и щипки за вторые очи, сначала добывая страсть ротиком, губками и язычком, потом ручками, а потом сжимая их горячие пальцы между своих драгоценных изумрудов.       Ее, как победительницу, наградили тем, что сделали ей очень и очень приятно, только ей нельзя было видеть, как именно это приятно делается, лишь лечь грудью на каменный стол, задрав платье и открыв все, что под ним. Она, впрочем, все равно догадалась, что весь трюк заключался в том, что они как-то по-особому искусно засовывали свои тайные пальцы в ее девочку и попку, но она не стала расстраивать их в том, что их попытка удержать ореол мистики провалилась. Вместо этого она сыграла с какой-то очень смешливой и веселой эльфийкой, - настоящей эльфийкой! - в ушко-зеленую дружбу, когда сначала нужно тереться вторыми очами о вторые очи подружки, а потом язычком щекотать и нажимать на цветочек новой подружки.       Ей так понравилось, что она пообещала себе так же играть и другими эльфийками, они очень умные и хорошие игры знают! Потом, конечно, ее немного обидел какой-то зеленокожий и громадный орк, важный вождь какого-то ханства, как он говорил, когда потребовал от нее, подумать только, "потрясти сиськами". Да она едва в обморок не упала от стыда и возмущения, но сир Селмар с друзьями ей помогли, поговорили с орком, оказавшимся совсем не таким громадным, как она про них читала, даже ниже ее. Он искренне извинился, но она все равно дала ему десяток пощечин каждой грудью, а потом вообще зажала его лицом между ее изумрудов и шлепала несколько минут кряду. Под конец, когда она сжимала его большой зеленый палец между изумрудов, тот и вовсе стонал, рычал и едва не плакал, ей стало жалко и чуточку стыдно, что так издевалась над ним, ведь он просто не мог знать нормальных правил вежливого общения в цивилизованном обществе. Она смилостивилась и даже поцеловала его палец, легонько, в самый кончик, едва не закашлявшись, когда он начал плакать белым от счастья.       Потом сир Селмар отвлек ее разговором, зачем-то опять положив грудью на стол и то и дело давая поцеловать уже его белый пальчик, пока орк, своим пальцем, делал ей хорошо тайным способом сзади. Она опять не стала расстраивать не такого уж и грубого орка, - он честно, то и дело срываясь на свой варварский смех, пытался говорить с ней, как подобает вежливому человеку, а не зеленокожему дикарю, - что его тайну тоже раскрыла, так что он ушел довольным собой и получившим ее прощение. Проведя милого, но невоспитанного грубияна взглядом, она продолжила свой променад в компании сира Селмара, который довольно скоро увлекся беседой с какой-то леди-рыцарем, невольно перестав уделять столь же много внимания Гиралинре. Она не позволила себе испытывать обиду в адрес столько для нее сделавшего сира, но кинула немного ревнивый на леди-рыцаря, почему-то без доспехов и почти голую, одетую только в какие-то очень откровенные тряпочки, больше подходящие восточной танцовщице, чем пристойной леди.       Что вообще можно найти в этой вульгарно одетой леди, пусть даже очень благородной и героической, в ее больших грудях, в этих ее крепких и не очень-то женственных мышцах, кубиками и резкими чертами покрывающих ее тело. Нет, она действительно вправду красива и женственна, но при этом лишена той изящной благородной невинности, какую видела в себе Гиралинра. Они с ней, с леди Раабель, почему-то постоянно глупо хихикающей и забывающей длинные слова, даже посоревновались немного, сжимая пальчик сира Селмара между ее изящных изумрудов и вульграрно-громадной груди леди Раабель, то и дело целуя пальчик, но нечасто, потому что он полностью между их тел прятался, только иногда плача белым, но даже эти слезы не сразу замечаешь, быстро размазывая по коже.       Следом они сыграли в немного иную версию знакомой игры, она даже подумала, будто это слишком пошло, но ей пояснили, что это не так. Рыцарь и юная дева встали спинками друг к другу, зажав пальчик между их попками, а потом, когда тот заплакал опять, повернулись уже лицами друг к другу, поиграли в дружбу, трясь вторыми очами об очи подружки, но одновременно с этим они еще и цветочками терлись, тоже о друг дружку. Но! Между их цветочками был пальчик сира Селмара, так что это за пошлость не считалось, чем приятно обрадовало Гиралинру. Леди Раамаль была хоть и рыцарем, но глупенькой, очень глупенькой, вероятно потому, что вся из себя солдафонка, нормального высшего общества толком не знающая, не иначе.       Гиралинра не злилась на нее, но не могла отказать себе в удовольствии осыпать ту сложными словами, терминами, цитатами классиков и отсылками на давнюю или современную историю. Она так смешно морщила лобик и высовывала язычок в задумчивости, но каждый раз просто заразительно хихикала, - а Гиралинра вслед за ней тоже хихикала, - и говорила какую-то милую глупость. Она, впрочем, быстро признала, что она просто немного дурочка, так что дальше умная и начитанная дева уже не издевалась над подружкой, только изредка шутила.       Сир Селмар ушел, покинув их компанию, отправившись вслед за сразу четверкой вошедших в зал чернокожих дикарок, зазывно танцующих свои дикарские танцы. Не иначе, пошел сказать им, что здесь приличное общество и таким развлечениями тут не рады, но задержался из-за какого-то важного дела. Оставшаяся в компании доброго друга сира Селмара, почтенного сира Гиона, она немного поговорила с ним, обсудила классику поэзии прошлого века, и аспекты торговли тканями в условиях недавнего передела влияния между торговыми домами.       А потом, постоянно и немножко невоспитанно пялящийся на ее раскрытые изумруды юноша, грубо и совсем не пристойно ущипнул ее за вторые очи, а потом, снова, и еще раз, и еще, будто какую-то мелодию отыграл, и ей стало так стыдно, возмутительно, приятно, что она охнула и вновь начала испытывать это неназванное и неописуемое чувство! - Уууууух, сссука! - Отойдя от того, как бурно кончила, ее опять **замерло**, оставило не в силах пошевелиться и с раскрытым ртом, который после каждого слова все тяжелее и тяжелее двигался. - Мелкий говноед. Сяду на рожу. Будешь лизать. Пока не. Задохнешься. Счас встану. Встану. Уже. Встаю. Почти. Сейчас. Тело. Застыло. О. О. О. Ооооооооо!!!       Снова ее накрывало, снова она осознавала, что с ней произошло, как именно ее драли во все дыры под видом каких-то тупых игр, в какие она, сука, блядь, искренне верила. Если бы эта херня происходила бы не с ней, она сама бы визжала степным варгом в приступах неконтролируемого хохота, и терла бы щель не переставая, смеясь над тупой сукой, что не уберегла свою башку от шаманства и теперь считает себя слабой человечкой, носит эти белые тряпки, и дает ебать каждому, кто солжет ей любую херь! Но это случилось не с какой-то тупой сукой, над которой смеяться только приятно, а с ней, с ее телом, с ее башкой! И это Грлгра сейчас снова кончит и забудет-вспомнит, снова будет этой тупооооо00000ОООООО!!!       Чуть потерявшая нить беседы Гиралинра села поудобнее на заскрипевшем под ней стуле, поправляя лежащие на столе изумруды свои, ведь один из ее очей вторых случайно задел плошку со сливками и теперь на нем остались те самые сливки. Она уже хотела взять салфетку, но сир Гион предложил свою помощь, с радостью слизав сливки с ее второго ока, что, конечно, выглядело немного непристойно, но он все объяснил и стало ясно, что это просто такой славный дружеский жест с его стороны.       В свою очередь она сама с радостью согласилась, что ей нужно отблагодарить самоотверженную помощь юного наследника целого торгового дома, немного подсластив ему это блюдо, а потому вылила на изумруды свои целую плошку прекрасного меда, нежного и сладкого, прямо как он предложил. Отведав сладости и даже поделившись этой сладостью с еще несколькими девицами и женщинами, одна из которых так жадно смотрела на ожерелье Гиралинры, что сир Гион даже протянул ей одно из своих колец, какое та сразу же спрятала в вырезе своего совсем уж пошлого платья, а потом полезла зачем-то под стол.       Попрощавшись с сиром Гионом, а также с любопытством заглянув под стол, где Риночка целовала очень глубоким поцелуем пальчик сира Гиона, Гиралинра последовала дальше. Пусть теперь она снова одна, но прошлые ее партнеры по танцам и беседам неплохо ее научили, подсказали и объяснили, так что она ориентировалась на этом званом вечере куда лучше, чем раньше. Где-то она просила помощи, где-то сама предлагала помочь сделать ставший слишком твердым тайный палец отдать беленькое и стать снова мягким, где-то ей помогали маленькие и смешливые служаночки, снующие у нее под ногами и всем прелестные, если бы не такие низкорослые. Один раз она заблудилась, так ее провели к нужному месту едва ли не за ручки. Вернее, не за ручки, потому что они простые служанки и потому не могли вот так взять и схватить госпожу за руки, так что они взялись пальчиками за ее вторые очи, вынудив немного, - на деле довольно сильно, - наклониться, чтобы не слишком утруждать служанок подпрыгивать и не нагружать чрезмерно оттягиваемые очи ее изумрудов.       В конце концов, устала, довольная и счастливая леди Гиралинра Изящная вышла в сад, поиграла там с несколькими гостями в особую игру, пряча "белый жемчуг в черной пещере", как весело объяснил ей тот чернокожий и дикарски одетый мужчина с большой-большой сережкой в нижней губе, а потом вышла к небольшому лагерю на окраине сада. Кострище, шатер, запах жарящегося мяса, а еще орки, вернее орчихи, каких она раньше никогда не видела. Ее прямо снедало любопытство, глядя на этих громадных, увитых мышцами, рядом с какими и леди Раамаль казалась хрупкой, дикарок. Их высокий рост, - хотя и не все их них были так уж выше самой Гиралинры, - громадные и вульгарные груди, чаще всего вообще ничем не прикрытые, грубая речь, похотливые взгляды, резкие и рваные движения.       Деву, изящную и галантную, такая дикость одновременно возмущала и при этом манила необъяснимым интересом, так что она провела рядом с ними несколько часов, изредка отвлекаясь на беседу, помогая успокоить кому-то твердые пальцы то устами, то руками, а то и чем-то еще. Одному приятному в качестве собеседника гному помочь с его пальцем могла только и только одетая в чулок ножка благородной леди, он сам так сказал, так что искренне желающая помочь новому знакомому Гиралинра сняла туфельку и принялась гладить пальчик пока он тоже не отдал белое, теряющееся на белой ткани нежного чулка.       Еще один мужчина где-то потерял свою счастливую монетку и очень слезно просил Гиралинру помочь ее найти. Снедаемая желанием утешить безутешного, она наклонилась, перегибаясь в поясе и принялась внимательно разглядывать траву и камни под ногами, упершись руками в собственные бедра. Сам владелец потерянной монетки почему-то начал искать ее у нее под платьем, задрав его так высоко, что оно едва не слетело с другой стороны, закрывая ей часть обзора. Зато ему было очень просто искать монетку, пока его палец был в ее цветочке или попочке, так что нашли монетку они очень быстро, он только и успел дать ей немного белого жемчуга в обе ее пещерки!       Да, были вот такие веселые и приятные моменты, но она раз за разом возвращалась туда, к границе лагеря похотливых дикарок, смотрела за их разнузданными игрищами, невольно и машинально поглаживая свои изумруды легчайшими касаниями, пощипывая едва-едва ощутимо вторые очи, и наслаждаясь завершением этого великолепного вечера. Так, она не сразу заметила пропажу гостей и большей части гостий, а также появления рядом какой-то парочки низкорослых, - они все такие невысокие, - мужчин.       Первый был совершенно неприметный и невзрачный, одетый в простую и удобную одежду то ли торговца, то ли просто хорошего ремесленника, а второй имел явно аристократические черты лица, одевался в странную смесь конфедератской и куордемарской моды, а также что-то записывал волшебным пером в громадный левитирующий в воздухе блокнот. Он же и сделал, не отвлекаясь от записей, бесстыжий и наглый щипок, прямо пониже ее, Гиралинры, спины, заставляя ее от стыда и возмущения вскрикнуть, а после начать испытывать нарастающее удовольствие. - Да вы! Да вы!!! Да как вы посмелиииии... - Тихонький писк быстро переходит в вопль и стон, когда ее накрывает неведомым до сегодня чувством, отчего она начинает кончать и рычать, бурно пуская соки из щелки. - Ыыыыыыыыыых!       Придя в себя и в этот раз сохранив возможность двигать своим могучим телом, Грлгра первым делом одним рывком разорвала на себе эти блядовы тряпки, которыми даже пизду не вытереть, настолько они ее доебали до бешенства. Сорвала тряпки, сбросила дебильную обувь на высоком шипе, отчего в ней ходить нормально нельзя, стянула эти белые кишки с ног, сорвала ожерелье из белых горошин, сбрасывая все это под ноги и с хрустом разминая пальцы на руках, сжимая кулаки и смотря прямо в глаза магику, с видом полного вежества глядящего на нее в ответ, будто бы он с каким-то человеком беседу ведет, а не стоит напротив желающей мести орочьей бугайки. - Падла поганая! - Рыком, обвинением и со злобой выдавливает из себя орчиха, все еще не решающаяся напасть на магика в месте шаманской силы. - Не стану отрицать. - Если страх в нем и есть, то его даже варг не унюхает, но будто бы просто не верит, что она ему втащит, уебет насмерть. - Ублюдок ебаный! - Оскорбления нужны ей, нужно топливо для злобы, смелость для атаки, и она сама себя заводит, бесит и входит в раж. - Не буду осуждать личную жизнь моей матушки. - Отвечает он, не поведя и бровью. - Тварь проклятая! - Задыхаясь от обуревающей злобы, держа башку холодной из последних капель воли она все еще ждет ошибки, встречной атаки, проблеска страха, чего угодно. - Полностью человечен, у нас с этим строго. - В этот раз в его тоне промелькнула легкая доля, не ярости, не злости, не ужаса, а осуждения, будто бы он на нее обиделся, блядь. - Да ты, сука, да ты, мразь, да я тебя к хуям варжьим, да я сейчас... - Это был пиздец контролю, дальше злобу сдержать было невозможно, она просто не стала сдерживаться, отдаваясь ведущей ее ярости со всей страстью и готовностью.       Стоящий рядом с ним мальчишка только возмущенно тявкнул что-то, когда она его притянула, подняла за шкирки, запечатав поганую пасть поцелуем, просунула ему язык чуть ли не в глотку, а следом уронила на траву, разорвала штаны с рубахой и насадилась на крохотный для нее хер безумно текущей щелью, сразу же кончая и начиная двигать тазом, вдавливая щенка в траву всем телом, трахая его, выдирая, как свою личную суку, тряся сиськами в лицо, подпрыгивая и сжимаясь вокруг мелкого недо-хера, пока тот не спускает в ее пизду, а она вжимает блудивого пса еще сильнее, едва ли не душа его всем своим телом, всем весом своего увитого мышцами тела. Она ему покажет, она их всех уроет, всех выебет, всех трахнет, за каждый их унизительный смешок, за каждую блядскую каплю, какую она отсосала, за каждый раз, когда ее саму драли, с ее же позволения и драли!       С рыком кончив еще раз, она просто встает, нет, не встает, но вскакивает, одним рывком, без ласк, касаний или желания поваляться рядом, в два прыжка врываясь в компанию трахающихся сестер по кагалу, начиная лизать, целовать, облизывать, лапать сиськи и жопы, снова лизать, трахать кистью, просовывать пальцы и ладонь в жопы и щели, кончать, кончать, кончать!!! Без мыслей, без слов, как тупое животное, как течная сучка варга, как тупая орочья блядь, зеленая блядь, тупая и сильная, тупая и сильная, тупая и тупая, и тупая, и тупая, и кончая, и рыча, и кончая, и тупая, и кончая, и кончая, и кончая!!!