Долетишь ли до рая, неперелётная птица?

Солнце уже вовсю освещало Порт-Ормос, когда аль-Хайтам добрался досюда, влекомый запахом песков. Он смутно помнил о том, что его Любовь пару раз в неделю отправлялась, влекомая долгом, в их пустыни. Но этой ночью Она не вернулась домой, и безумная тревога за Её здоровье в итоге пригнала его именно в это место. Аль-Хайтам как раз поворачивал за угол, когда неожиданно услышал знакомый голос, от которого в тот же миг сладко заныло сердце. Но чужие голоса, говорившие в ответ, быстро потушили зажёгшийся в груди пожар. Решив убедиться в том, что кто-то действительно посчитал уместным вступить в диалог с самой Богиней без его разрешения, аль-Хайтам умело скрылся в тени привезённых товаров и ящиков и двинулся навстречу усилившемуся песочному запаху. — Я познакомился с человеком, которым жил в невероятно ветхом доме, — вещал Кавех, и в тоне его слышалось откровенное недоумение вперемешку с раздражённостью. — Несущая стена вот-вот должна была рухнуть, и я предложил ему помощь в постройке нового жилища. Ведомый своим планом, Кавех не упускал любую возможность, чтобы познакомиться с как можно большим количеством коренных жителей пустыни. На днях удача улыбнулась ему, и когда песчаная буря закончилась, его взору предстала совсем уж ненадёжная постройка. Воспитание Кавеха не позволило ему сразу же обратиться к живущему там пустыннику с расспросами об аль-Ахмаре. Сперва как архитектор он обязан был выполнить свой долг — то было бы платой за информацию, логично рассудил тогда он. — Он сказал, что у него совсем нет моры, и я одолжил ему некоторую сумму на покупку камня и древесины у местных торговцев. Но когда я вернулся несколькими часами позже, всё жилище было пропитано запахом вин, и какие-то карты лежали на потёртом столике. Кто же знал, что он просадит всю мою мору на азартные игры! — И что тогда? — послышался ещё один голос. — Я… Я одолжил ему мору снова, — чувствуя, каким, должно быть, странным человеком он выглядит в чужих глазах, Кавех принимается в неловкости гладить себя по задней стороне шее. Ему тут же приходится убрать оттуда руку и просто обхватить себя за плечи. Кожа там… Всё ещё сильно болела. — Я ничего не подозревал о его дурных намерениях, пока он не подослал пустынных наёмников, которые напали на меня в его собственном доме! Что-то звонко щёлкнуло позади стоящих, невольно вынудив разговаривающих повернуть головы в сторону звука. Несколько неизвестно откуда взявшихся щепок лежали на каменной кладке. Деревянные доски, за которые держался аль-Хайтам, были сломаны под сжавшимися в приступе гнева побледневшими пальцами. Кто-то посмел напасть на Неё, кто-то мог убить Её, лишив жизни снова — кровь оглушительно пульсировала в ушах, отдаваясь в висках и заливая собой ничего не видящие от ужаса глаза аль-Хайтама. Неблагодарные, зазнавшиеся люди, что живут на песках, данных Им, и что питаются водами Её оазиса, пока что не ведали того гнева, воспылавшего в сердце влюбленного Бога. — Он сказал, что я лёгкая добыча: учёный из Академии, в пустыни у меня ни друзей, ни родственников. Пф-ф! Кто вообще оценивает людей в таких терминах, как «лёгкая добыча»? Перед глазами аль-Хайтам проплывала страшная картина того, что могло случиться, окажись эти пустынные наёмники профессионалами своего дела, а не нанятыми бродягами за дешёвую бутылку вина. Рот наполнился горечью, и его затошнило при виде воображаемой крови, пятнавшей пол и стены ветхого жилища. Эти люди, испившие пьянящей свободы без надзирательства до недавнего времени исчезнувших Богов, не имели никакого уважения к своим прародителям. Аль-Хайтам знал, каков его долг. Преисполненный удушливой, чёрной ненавистью, он отступил, так и не показавшись Ей на глаза. Но когда он снова предстанет перед Ней, Она будет благодарить его за то, что он отомстил за испытанный ею страх перед пустынниками. Для осквернённого духа свой собственный народ отныне не представлял никакой ценности. Лишь одержимость Богиней и страх потери Её гнал аль-Хайтама всё дальше и дальше, туда, где проходила граница меж тропических лесов и бескрайним морем песка. Он никак не мог слышать того ответа, что дал ведущий с Кавехом разговор пустынник на его слова: — К сожалению, в последнее время такое случается. Подобные люди и создают дурную славу жителям пустыни! Я прошу за него прощения. Кавех прикрыл глаза и только устало покачал головой. В конце концов, он был достаточно отходчивым человеком, и злость на эту неурядицу уже постепенно сходила на нет. Пустыня огромна, и вряд ли хотя бы одно поколение пустынников когда-то разделяло философию Дендро Архонта. Но даже несмотря на потенциальную опасность, Кавех упрямо желал окунуться в знания о том Боге, информацией о котором не так давно был одержим аль-Хайтам. Царь Дешрет, аль-Ахмар… Кавеху оставалось лишь надеяться на то, что люди, которые будут встречаться на его пути, поведают ему о Боге, давшем начало их древней цивилизации.