а после титров мы идём отдыхать

С кого именно всё началось, Крисси не знает. По чистой хронологии — с Эдди. Шоу талантов, её шестой класс, его восьмой; привет-пока за кулисами, громовой шум гитар и неуклюжего мальчишеского вокала с ещё не до конца сломавшимся голосом, её восторженная улыбка, потому что в двенадцать лет все мальчики с гитарами кажутся невероятно крутыми, и его румяные щёки в ответ на её улыбку. Но это мимолетное знакомство, которое и знакомством-то не назовешь, не может считаться… или может? Крисси не уверена. Она предпочитает считать их днем, её и Эдди, сделку в роще за школой, среди сухих осин и за прогретым весенним солнцем деревянным столиком, когда она снова легко улыбнулась ему, хотя до этого улыбаться было больно. Хороший был день. Да, ей больше нравится считать знакомство их обоих отсюда. Тогда, стартовой точкой считать Стива? Сти-ив Харрингтон — её четырнадцать и его шестнадцать; для учениц средней школы Хоукинса было просто дурным тоном не пройти этот «обряд инициации в женственность» в виде обязательной влюбленности в Короля. Это Стив заложил ей типаж на спортсменов (Джейсон, правда, стал в череде досадной промашкой) и интерес к чирлидингу. Юную и наивную Крисси Каннингем вдохновляли истории старших девчонок из группы поддержки, эти перешептывания в женском туалете о том, что Стиву нравятся чирлидерши. Может быть, думала Крисси, танцуя на брусьях и делая колесо за колесом, на одной из игр он заметит и её. Глупо, поняла потом; зачем такому, как Харрингтон, взрослому и популярному, нескладная восьмиклассница? Стив её не заметил. Наверное, просто не успел. К тому моменту, когда Крисси Каннингем сама стала королевой, изящной, статной, когда её стало невозможно не замечать, — он выпустился и поставил набившую оскомину корону на пыльную полку. Ему оно больше не было нужно. А Билли? Билли кажется наиболее подходящим вариантом. Почти ровесники, оба голубоглазые, оба светловолосые, оба слепят окружающих улыбками — горошины с одного стручка. Они познакомились на вечеринке Тины, когда Билли ещё осваивался в Хоукинсе, мерял чужую корону и ломал местные законы об колено. Крисси сразу привлекло именно это — ну, и стекающая по бронзовым кубикам алкогольная пена, ладно, она всего лишь человек — свобода, которой Билли не питал, но изо всех сил старался обуздать и подчинить себе. Он жил вхолостую, грëб посреди океана без шанса на спасение, но на чистом упрямстве, бежал, лишь бы бежать. И Крисси его, как бы сказать, — почувствовала, что ли. У Билли на плечах лежали руки подпевал, у Крисси — собственническое объятие Джейсона. Они встретились своими одинаково одинокими глазами через людское море вечеринки. Билли понял безмолвно. Крисси поняла его тоже. Но кроме этой переглядки да нескольких переброшенных фраз между ними ничего не было. Билли тоже не считается. Поэтому она берёт за начало самое плохое — как всегда. Кошмары. Изнанка. Смерть Билли, собственная смерть, потом оказалось, что и не смерть вовсе. Кома, анализы в жуткой лаборатории, вечный тремор в месте перелома ноги, крест на чирлидинге, кошмары. Полиция, с трудом прикрытое дело, снятие обвинений с них и с Эдди в частности, ещё кошмары. Кошмары, кошмары, кошмары. Иногда она просыпается от них, тяжело дыша и истекая потом и слезами, и думает, что разломалась на куски, как спичечный домик, — и не собрать. Умирать страшно, но выжить — ещё страшнее. Всё закрыто и уничтожено, все монстры побеждены, а она по-прежнему ищет тупую точку опоры, что-то, с чего, как говорят, должна начаться её новая жизнь. Она везунчик — дважды в рубашке рождённая. Вот только ни в одной из этих жизней её как будто бы и не было. Хорошая дочь, послушная девушка, гордость школы и любовь города. Кусочки есть, а целого, человека, — никогда не существовало. Крисси хотела перестать быть разобранной. Она и Эдди в этом дерьме только локти испачкали, другие же — завязли по уши. Когда шумиха поутихла, Стив рассадил их у себя и всё рассказал сам: хороший король, даже бывший, за всех чувствует ответственность. Потом долго молчали, переваривая прожитое-выжитое, пока Билли не потребовал притащить бухло. И срать на запреты федераловых врачей на тему уязвимости еле воскресшего организма. В печëнках уже засел этот хоукинский, сука, карантин. После выпускного Эдди предложил ей уехать вместе. Они поцеловались на берегу Озера Влюблённых — примерно в миле от места смерти Патрика, — а следующим вечером Крисси уже тряслась в кузове фургона марки Gaucho, прижимая к груди забитый одеждой рюкзачок. Оставила записку для брата и отца, матери — пожизненное разочарование в шлюхе-дочери. Штат за штатом, где-то на полпути к Калифорнии, в одном из мотелей на 77 шоссе они впервые переспали. Чувство полноценности, когда его живое сердце бьётся под ладонью, боже, она по этому так скучала. Это — хорошее… не начало. Но, по крайней мере, нечто похожее на него. Где-то через год позвонил Билли. Не то чтобы они договаривались держать связь своим скромным отрядом выживших; просто такая нить не могла перерубиться при всем желании. Он сообщил, что доучился в школе и поступил в колледж (мог бы получить место ещё раньше, но наотрез отказался от помощи федералов в прогоне пропущенного на том свете учебного года), в Сан-Франциско, где она поселилась с Эдди, и искал место, где бы перекантоваться. Предложил встретиться, Крисси не отказалась, — только по Билли из всех ребят она, признаться, и скучала. Когда рассказала ему об этом, сидя с ним на крохотной кухне, он лишь удивленно поднял брови, но не прокомментировал. По Билли никто никогда, кроме разве что сидевшей у его могилы Максин, не скучал. Из него выветрилась эта мнимая дерзость, точно пыль с ветрового стекла. Осталась усталость. Билли надоело укрощать свободу, теперь он хотел пожить. Впервые. Всего капельку. Пришвартоваться ненадолго никому ненужной ржавой баржей у порта, где никогда никого не ждут. Но Эдди и Крисси предложили остаться на столько, сколько захочет, и он, неожиданно для самого себя, согласился. С Билли было странно, но весело. Крисси нравилось просыпаться с ним ранним утром и бегать по парку, потому что изнасилованным Изнанкой организмам необходимо было окрепнуть. Эдди часто уходил с ним в ночной город запастись музыкой, поработать или покурить ни о чём, и набил ему поверх шрамов вереницу фантастических зверей. Они провели ночь втроём на втором месяце сожительства, спонтанно и по пьяне. А на утро, когда Билли смотрел на неё, и днем позже, когда снял с шеи женский медальон с Девой Марией, хранящийся, Крисси не уверена, но от кого-то из прошлого без Хоукинса и изнанок, — его глаза больше не были одинокими. У него оставалось ещё какое-то дело в Хоукинсе, нечто важное и мучающее его переносицу тоскливой морщинкой время от времени, но он упорно не рассказывал, что. Впрочем, этого не потребовалось. Это дело приехало спустя полгода, пропахшее знакомыми индианскими лесами и с битой в багажнике полудохленькой БМВ. И всё встало на места. Эдди был с ней всегда, постоянно маяча где-то на периферии: шоу талантов, речи в кафетерии, вечеринки с травкой, тряс за плечи, когда чуть не умерла, держал за руку, когда с трудом оживала. Нет ни дня, ни часа, ни минуты её жизни, проведённой без его существования, и она ему за это так признательна. Эдди научил её улыбаться, хотел её и цельной, и разобранной, и с ним ей получилось заново задышать. Билли появлялся как грозовой всполох, время от времени, но всегда оставляя неизгладимый след. Вспышками гнева, а потом неуклюжими стараниями вытянуть из себя извинение; одинаковыми кошмарами; затаенной болью в уголке приподнятой губы, когда упоминал отца или когда она рассказывала о своей матери. Билли живёт с тобой на твоих осколках и стережëт твой сон раненным псом. Их связь — как неправильно сросшаяся кость, уродливый рубец на тонкой коже, но даже когда накрывает фантомной болью во время бури, остаётся четкое понимание: жизнь дана во второй раз, и она продолжается, и наша задача сейчас — не просрать очередной шанс на пепелище прежнего. Стив привык присматривать за окружающими, без этого он уже не видел себя. Стив — надёжность, воспоминания о детстве, что-то доброе и хорошее, как из диснеевского кино. Крисси нравилось тепло его ладоней на спине и то, как он по-отечески гладил её по волосам, прогоняя страхи. Ей нравилось, что он мог остановить её и Билли в моменты, когда они импульсивно порывались сбежать на край света от собственных мыслей. Он помнит все забавные, хорошие вещи с вечеринок с чирлидерами и о школе, когда они оба крутились в одних и тех же кругах. Он красивый и пахнет домом. У него несмешные шутки, но он всё равно старается, и это очаровательно. В таких, как Стив, влюбляются, чтобы жить дальше. Они рядом, ближе, чем кто-либо. Они все считают её красивой. Им всё равно на её вес и не всё равно на то, что с ней происходило из-за этого веса. Они не спрашивают ничего, потому что понимают бессловесно. И когда, кто и почему начался, Крисси тоже больше не спрашивает. Это просто произошло. И это было здорово. Главное — чтобы у этого как можно дольше не было конца.