***
Я долго бреду среди незнакомцев, сталкиваюсь с ними, но никто этого не замечает. Наконец, я выхожу на знакомую улицу. Прохожусь по подворотням, несколько раз поворачиваю на право и оказываюсь у голубятника, делаю круг и захожу в место, которое по праву могу назвать своим. Тут мы с Колей провели всë детство. Вылазили только чтобы поесть и поспать. Славные были времена… Оглядываюсь. Ничего не изменилось. Те же деревья, что столь удобны для лазанья, тот же огромный камень, который в детстве мог служить нам и креслом, и столом, и кораблëм, тот же высокий пень, на который забирался Николай, чтобы устроить мне небольшое представление…***
— И так!!! Барабанная дробь! Туруруруру! Бам! Бам! Супер-пупер крутой новый фокус с картами!!! — громко объявляет Коля. Птицы в голубятнике усаживаются поудобнее. Они тоже зрители. — И так, ты должен выбрать любую карту! — я тыкаю на ту, что посередине. Николай переворачивает еë, чтобы продемонстрировать мне. — Десятка червей! Отличная карта! Означает исполнение желаний, — хихикнув, Коля подмигивает. — А теперь, держи карту, я тасую колоду, ты меня останавливаешь, я кладу еë! Понятно? — кивнув, выполняю приказ Николая. — Смотри, засовываю нашу десяточку вот сюда и продолжаю тасовать, — внимательно слежу за его руками, замечаю, что Николай кладëт одну карту то вверх, то вниз. Сейчас она сверху. Подозрительно. — Теперь я вот так проведу пальцем по колоде, — Коля демонстрирует это действие. — А ты меня остановишь! Николай так и поступает. — Стоп, — говорю я, когда Колин палец заходит чуть дальше середины колоды. Он слишком резко отдëргивает одну из её частей и вынимает десятку червей. — Фокус удался!!! — ликует Николай, вручая мне колоду, чтобы я убедился в том, что в ней не все карты одинаковые, как было в прошлый раз. — Удался, но я заметил кое-что странное. Думаю, ты засунул десятку, когда убирал часть колоды, — задумчиво комментирую я. — Нет! Ни в коем случае! — Правда что-ли? Тогда… Как это у тебя получилось? — Фокусник не раскрывает своих секретов! Николай обиженно складывает руки на груди, усевшись на пень. — Ясно, я угадал. — Ничего ты не угадывал!!!***
Хм… Даже спустя столько лет, Николай не признал, что я раскусил его. Сейчас его фокусы куда сложнее и интереснее, но он всë ещё гордится тем детским трюком. Коля — удивительный человек… Сажусь на засыпанный снегом камень, устремив взгляд на голубятник. Вспоминается то, как Коля мечтал сломать решëтку и спасти «бедный» птиц, чтобы они летали на воле. Невольно улыбаюсь. Внезапно раздаëтся хрипловатый голос. Ко мне подходит уже более взрослая версия меня. — Тебе ведь не хватает его объятий? — недовольно говорит он, сложив руки на груди. Не могу дать ему больше тринадцати не столько из-за черт лица, сколько из-за этой обиды, что читается и в голосе, и в жестах. Я всегда знал, что он разочаруется, увидев нынешнего меня. Молча улыбаюсь. Не поддаюсь страху. Я понимаю прошлого себя. На него нет смысла злиться. Силуэт постепенно рассеивается, говоря на прощание: — Ты ведь помнишь. Ты ведь знаешь. Даже если всю жизнь проваляешься в обнимку с Колей, ты не почувствуешь ничего подобного. Дурак. Да, я помню тот день, знаю, о чëм он говорит. Не помню даты, не помню, где было то поле, но отчëтливо помню тот день. И помню, к чему это привело. Воспоминание мучительно разбивает мне сердце. Какими мы были детьми… И это хорошо. Так должно было быть! Но ведь это никогда не повториться… Никогда не повториться, если я не скажу Коле о желании вновь встречать рассветы в обнимку с ним. Не повторить, если я не скажу о желании вновь сидеть у костра и разглядывать созвездия, попутно говоря о свободе. Боже…***
Мы посреди поля, рассвет разливается по небу, ветер играет с нашими волосами. И Коля выглядит действительно искренним! Немного задумчивым, довольно напряжëнным, но всë же самим собой. Мне нравится видеть его таким. От этого на душе становится спокойнее. Коля мне доверяет. — Ах, Феденька, как же тут хорошо, — вздыхает Николай. — Но… Мы сбежали из дома ещë ночью. Где-то в два часа. И всë ради рассвета… В деревне нас никто никогда не контролировал. Мои бабушка с дедушкой были рады, что Коля вытаскивает меня из дома, а его гордились активным внуком. И все были рады. И, наверное, никто не удивился нашему исчезновению. Всë к этому и шло. Сначала мы прощупывали почву, забираясь в заброшенные дома и гуляя до поздна, чтобы узреть звездопад и загадать желания. Поняв, что нам всë дозволено, если мы достаточно активно помогаем родственникам, создали план побега. Но, наверное, мой дед всë пронюхал и решил нам подыграть. Оно и к лучшему! Теперь мы можем по-настоящему отдохнуть. Никаких дел, никаких лишних мыслей. Только я и Коля… Он плюхается в траву, срывая цветы и на скорую руку делая из них венок. Я ложусь вслед за ним. — Но, знаешь, я хочу запомнить это день навсегда, — тараторит он, нервно сплетая цветы между собой. — Ты и запомнишь, — заверяю я. — Не нужно так нервничать. Это совершенно обычный день. Если хочешь, можем такое каждое утро устраивать. — Я и не нервничаю, — гордо заявляет Николай, одевая мне на голову небрежно сделанный венок. — Просто… — он осекается и замолкает. — Что? — Просто у меня чувство, что это никогда не повторится. Даже если мы будем каждый день встречать рассвет, что-то важное исчезнет. Что-то изменится и всë! Порой кажется, что не просто это лето последнее… Такое чувство, что каждый день последний! Нет, ты не подумай, я не боюсь конца света, взрыва Солнца, прихода инопланетян, да хоть войны! Нет, нет, нет! Да даже если кто-то помрëт! Дело в другом… — Коля произносит эту речь на одном дыхании, но под конец делает больше пауз, не в состоянии подобрать слов. Кажется, я понимаю о чëм он. — Ты боишься потерять какое-то чувство? Эмоцию? Или ты уже теряешь? — мягко спрашиваю я, гладя Николая по голове. — Да, Федя! Ты чертовски прав! Я что-то теряю. И не одно. Будто целый кусок отрывают! И я порой смотрю на себя и думаю: «А я ли это?» И не в плане внешности и… Этой! Ну… Ты рассказывал! — Деперсонализации? — Да! Еë самой! Так вот, не в этом плане. Я просто какой-то другой. Эмоции не те! Вот скажи, Федь, я так же, как раньше улыбаюсь? Так же нервничаю? — Нервничаешь ты явно сильнее. Я не спешу оспаривать его слова, хоть и не считаю, что это делает Колю другим. — Да! Но мимика? Ты обращал на неё внимание? Она же просто ужасна! Я такой… — Живой? Лицо Николая резко меняется. Глаза расширяются, руки замирают в воздухе, он в недоумении поворачивает голову в мою сторону. Я попал в самую суть. — Что ты сказал? — раздаëтся тихий нерешительный голос. — Ты живой. — Живой?.. — Да, живой. Твоя мимика живая, свойственная человеку. Раньше она была скорее кукольная. Теперь ты чувствуешь куда больше и выражаешь это несколько иначе. Думаю, это могло случиться из-за стресса или всплеска какой-либо эмоции. — И… Что ты об этом думаешь? — О чëм? — О том, что я теперь, как ты сказал, более «живой». — Думаю, что это ни коем образом не меняет тебя. В моих глазах ты такой же Коля, каким был раньше, — на это Николай молчит, поэтому после короткой паузы я продолжаю. — Но если это меняет тебя в твоих же глазах, я готов выслушать и не оспаривать того, что ты как-то поменялся, если для тебя это важно. Так вот, ты согласился с тем, что что-то теряешь. Я правильно понимаю, что теряешь ты вовсе не эмоции как таковые, а какое-то особое их проявления или чувство? Коля тяжело вздыхает, теребя волосы. — Если честно, я совсем не знаю… — смущëнно признаëтся он, отводя взгляд. — Я и не тороплю. Можешь думать столько, сколько посчитаешь нужным. А пока… Давай просто насладимся рассветом? — мягко отвечаю я, приобнимая Николая за плечо. Он еле заметно кивает, и повисает приятная тишина. Лишь птицы ласково щебечут, перелетая с ветки на ветку. А рассвет всë ярче и ярче… Скоро Солнце совсем взойдёт. Спустя какое-то время (кажется, прошло около десяти-пятнадцати минут) Коля нарушает молчание. — Наверное, я теряю чувство, — задумчиво произносит он. — Чувство, что мне подвластны эмоции… Ты так хорошо подметил, что раньше они были кукольными. Я как бы был от них свободен, это они от меня зависели. А теперь я теряю такую мелкую свободу. Право выбора эмоции… И, наверное, это сажает меня в клетку, отделяя от мира. И, возможно, поэтому ничего уже не будет так, как раньше. Утратив контроль над эмоциями, я утрачу свободу. И даже сейчас она медленно исчезает. Каждый день действительно может стать последним в контексте моей свободы… Пока что я ещё могу «самоутверждаться» за счëт контроля эмоций, делать вид, что свободен. Но такое моë поведение доказывает, что я не волен делать то, что пожелаю. — Коленька… Конечно, право выбора эмоций важно. Особенно для тебя. Но ведь ты… — Нет, Фëдор!!! Нет никакого «но»! Не обретаю я никакого ценного для меня права! Нет никакого выхода! Я тут бессилен. Как ты не поймëшь?! Я бы так не парился, если бы мне всунули вместо одной свободы другую! Я бы так не парился, если бы мог хоть что-то с этим сделать, кроме как смириться! А тут!!! — Коля срывается на крик и тут же осекается. — Блядь. Извини… — Нет, нет, это лишнее, продолжай. Я слушаю. — Не лишнее! Федь, я разозлился! Я, чëрт возьми, разозлился! И на такую чепуху! Ты всегда меня понимаешь, находишь правильные слова, выслушиваешь, поддерживаешь. Так стараешься! И стоило тебе самую малость меня не понять… Нет, не не понять, попытаться приободрить!.. Как я тут же ответил тебе вот этим, — Коля восстанавливает дыхание, чтобы произнести полнейший бред. — Я ужасный друг. — Так и знал, что ты и до такой чепухи дойдëшь. Коля, мы не в трагедии, у нас тут не драма, даже не любовный роман. Мы адекватные люди, обсуждающие твою проблему. Из неë вытекла эта секундная злость. И это не делает тебя хуже. Я уже это говорил. Не глупи, пожалуйста. Николай нехотя кивает. — Так вот. Продолжим. Мы поняли, чтó ты боишься окончательно потерять и опять пришли к свободе. Давай немного конкретизируем то, какая именно свобода тебе важна в данный момент и почему. — Боже, Федя… Ты… — Николай массирует глаза. — Что? — Ты слишком хорошенький. Скажи честно, репетировал? — Нет, я просто всегда готов поддержать диалог с тобой. Так что? — Ну… Со свободной всë просто. Эмоции же довольно сильно мешают, ты сам такое пару раз говорил, я помню, так что не отрицай! Так вот. Контроль над ними освобождает меня, и я чувствую себя в своей тарелке. Но когда эмоции берут верх… Я уже действую не столько по своей воле, сколько по их. И потом буду жалеть. Вот прикрикнул я на тебя, так меня до сих пор совесть мучает, хоть ты вообще никак на это не отреагировал. Ты на добрую половину моих выходок не реагируешь! И так совпадает, что пропускаешь мимо ушей ты именно то, что я хочу, чтобы ты проигнорировал, — я ехидно усмехаюсь. Заметил всё-таки. — Ты, наверное, специально, так что спасибо. Но что, если я такое же с кем-то другим вытворю? Это же не только совсем не принесëт мне удовольствия, это ещё и чревато последствиями. Но это ладно. Никогда не злиться я в любом случае не смог бы. Но ведь лишения контроля над эмоциями обозначает и скорое лишения контроля над чувствами… И что это будет? Вдруг я каждого встречного бомжа жалеть буду? Ну это же совсем пиздец!!! А если я к кому-то привяжусь?.. — Ко мне, например? — не удерживаюсь от ехидного комментария я. — Да, — серьëзно отвечает Николай. — Что будет, если я к тебе привяжусь? А что, если я уже привязался? Ты думал об этом? — Не особо. Но это же совершенно нормально. Хотя… Да, я понял в каком ты смысле. — Да! Я буквально посажу себя в клетку из зависимости от тебя. А это противоречит всем моим размышлениям о свободе. — Это всë усложняет… Ладно. Раз с этим ничего не сделать, то давай подведëм итоги? Возможно это поможет с решением проблемы. — То есть, ты можешь кратко пересказать весь наш разговор?! — широко распахнув глаза, произносит Николай. — Ага. — Почему я об этом не знал?! — Потому что раньше ты не обращался ко мне по поводу таких масштабных, не по важности, конечно, ситуаций. — Хорошо-о-о, допу-у-устим… Ну, начинай свой пересказ. — И так, ты думаешь, что каждый день не просто последний, а последний в контексте твоей свободы, ведь неумение контролировать эмоции сажает тебя в своеобразную клетку из них же. Ты боишься, что это повредит твоей способности общаться с людьми и самоощущению. И даже если этого не будет видно, то бишь ты продолжишь делать всë то же самое, ты будешь чувствовать себя не в своей тарелке, ведь в своих глазах ты уже не тот, какой-то неправильный, заточëнный в клетку. И это уже не ты. Ты не можешь находиться в зависимости от эмоций, не можешь находиться в зависимости от кого-либо, но теперь этого не избежать и это тебя тревожит. Я правильно понял? — Да… — удивлëнно произносит Коля, будто это не он только что рассказал всë это мне. — Но это не особо поможет в решении проблемы. Поэтому давай думать дальше. Что ты можешь с этим сделать? — Ты уже всё придумал, но заставляешь меня соображать самостоятельно? — Не совсем. У меня есть своë мнение по этому поводу, но не буду же я тебе его навязывать. Ты можешь выбрать что угодно. Я вообще свою позицию высказывать не планирую. Николай подозрительно щурится. Возможно он думает о том, что я его дразню, играю с его свободой, но я действительно не намерен давить. — Ладно. Допустим, я могу принять ситуацию и жить дальше, создавая для себя иную свободу. Но… — Но это не в твоëм духе? — Именно. Поэтому я научусь использовать эти «живые» эмоции в своих целях. На сцене, например. А в остальное время буду стараться обходиться без них. — Контроль? — Типа того. — Хорошо, твой выбор. Что я могу сделать, чтобы ты чувствовал себя абсолютно в своей тарелке? — Всë то же самое, что делаешь обычно. — Конкретнее. — Слушай. — Как скажешь. — А ещё… Давай чаще будем вот так выбираться в поле? — Клещей цеплять? — Ты говорил, что можно хоть каждый день!!! Я становлюсь серьëзнее. — Соврал. Коль, я не вывезу. Вся эта одежда пропитана спреем от клещей, комаров и мух. И я безумно устал это делать. И я не буду заниматься этой хренью каждый день. — Ладно, раз в две недели. — Договорились. Но раз тебе важен какой-то ежедневный ритуал, то мы можем сидеть у костра. — Отлично! Меня всё устраивает! Коля хлопает меня по спине, приобнимая. — Спасибо за это утро. — Всегда пожалуйста. Я чувствую, как его тело постепенно расслабляется. И через несколько минут на мне лежит мирно спящий Коля. Бессонная ночь сильно сказалась на нëм. Я укладываю голову Николая к себе на ноги, поглаживая. Солнце совсем взошло, и я достаю из небрежно брошенного в сторону рюкзака Николая шляпу, накрыв ей его лицо. Коля невнятно бормочет что-то и окончательно засыпает. Он, конечно, проснëтся через час, может быть, через пол, с зарядом энергии, позабыв о своих думах. Но они никуда не денутся и будут настигать Николая каждый раз, когда он будет оставаться один. Или в тишине со мной… Но это не важно. Не важно только сейчас, ведь он спит, наслаждаясь царством Морфея. И пока что всë хорошо. Коля в безопасности. А когда он проснëтся, я смогу помочь ему с тяжкими мыслями. Мы проведëм это лето так, как и не могли мечтать, не смотря ни на что. И сейчас, ощущая на своих ногах голову Николая, наблюдая за Солнцем, оставляющим жëлто-оранжевые следы на небосводе, слушая пение птиц и видя мирное колыхание травы, я чувствую, что всë действительно пойдëт так, как надо. Это лето будет замечательным. Замечательным не только для меня, но и для Коли. Я позабочусь об этом. Спустя пару дней я всë таки решил пригласить Николая посидеть у костра. До этого мы ходили в лес, рыбачили, мучали деревенских детишек, так что под вечер сил уже совсем не было. А сегодня — только помогали предкам, так что мы полны энергии! Дедушка по доброте душевной оставил нам шашлык, чтобы мы дожарили, и ушëл, а бабушка уже давно смотрела новости по древнему телевизору, поэтому мы остались совершенно одни у мангала. Хворост тихо потрескивает, пока его медленно поглощают яркие языки пламени. Они поджаривают и шашлык, который я время от времени прокручиваю для равномерной прожарки. От мяса исходит великолепный аромат. Хочется его съесть, но я терпелю, стараясь концентрироваться на огне. Он служит чуть ли не единственным источником света. Исключение составляют окна и слабый фонарь, прикреплëнный к дому. Он освещает лишь тропинку от одного из входов в дом до мангала. А пламя распространяется только на нас с Николаем, оставляя рядом стоящую беседку в кромешной тьме. Находиться в свете огня приятно. Особенно завораживает вид Коли. Он сидит ко мне боком, его профиль очерчивает приятный оранжевый блеск, в глазах отражается костëр, а свет, падающий на одежду, дрожит из-за переменчивости огня. Одет Николай тепло, ведь ночи морозные, а комары настолько дикие, что их не пугают ни спреи, ни костры. Только плотная ткань кофты их немного останавливает. Но вот открытым участкам тела приходится не сладко… К счастью, это будет заботить нас лишь утром. Сейчас хочется любоваться чудесной деревенской ночью. Где ещё можно увидеть такое прекрасное звëздное небо, чуждое большим городам? Тут и Млечный Путь во всей своей красе, и созвездия и, конечно, огромна жëлтая Луна. Рядом с ней пристроились две яркие точки. Слишком большие для дальних звëзд, а значит это планеты Солнечной системы… Я прокручиваю шашлык ещë раз. Скоро будет готов. Нельзя про него забывать, а то сгорит! Вновь переводу взгляд на небо. Раз это планеты, то круг возможных сужается… — Коль, — зову я. Николай дëргается от неожиданности и тут же расплывается в улыбке, наклоняя голову влево, показывая, что готов слушать. — Как думаешь, что это? — указываю на планеты возле Луны. — Тут какой-то подвох? — я хмыкаю. — Понял, значит это не звëзды… — Планеты. Как думаешь, какие? — Большие. Усмехаюсь. — Ну, фактически ты прав. Это газовые гиганты. Коля хлопает глазами. — Думаешь, я помню кто к ним относится? — Подумай. Кто ещë может быть вот такого размера? — Ну… Юпитер точно. — И Сатурн. Я замечаю, что шашлык уже готов и снимаю его с огня, после чего накладываю на тарелки, вручаю одну Николаю, вторую оставляю себе. — Ого, Сатурн… А есть шанс разглядеть кольца или спутники? — Не знаю, надо будет опробовать дедушкин бинокль. Может быть, немного увидим. Ну, кольца точно. А спутники… Япет, разве что. И то вряд ли. — Кажись, у твоего деда всë есть! — Коля дует на кусок шашлыка и с аппетитом кладëт в рот. Я тоже подключаюсь к трапезе. — Не удивлюсь, если мы и термоядерный реактор найдëм! — с набитым ртом подмечает Николай. — А ты знал, что его можно дома собрать? — прожевав, говорю я. — Чего?! — Но нужно тридцать тысяч. — Тьфу, а я уже обрадовался! — Ты думал, что его можно из бабушкиных огурцов собрать? — А почему нет? — Действительно. Я усмехаюсь. Дальше мы едим в тишине. Костëр постепенно потухает, я подбрасываю туда дрова и хворост, после чего он разгорается с новой силой. Не зря Коля бегал по всему лесу в поисках хороших веток и берëзовой коры. Теперь мы можем поддерживать огонь хоть всю ночь! Закончив трапезу и отнеся тарелки в дом, мы вновь уселись у костра. Теперь на моей шее гордо висел дедов бинокль. Мы с Колей договорились, что когда я буду его провожать, мы посмотрим на Сатурн и звëзды. — В такие моменты обычно наступает время страшилок!!! — заявляет Николай с хитрой лыбой. — А у нас время допроса. Я всë хотел узнать как ты, так что, будь добр, отложи свои ужасы на потом, — призываю я радость Коли. — Ну блин! — ворчит он. — Ла-а-адно. Допустим. Ну… Я жив, здоров, не особо свободен, с эмоциями не всегда в ладах. И малость озабочен своими мыслями, — Коля нервозно стучит ногой. — Мне нравится думать, что ты озабочен проблемой сбора термоядерного реактора из бабушкиных огурцов, но во мне остался здравый смысл, поэтому попрошу тебя рассказать об этих мыслях. — Ничего особенного. Просто ночами задумываюсь о твоих словах о привязанности. Да, это действительно окончательно сломает мою свободу. И я даже придумал, что со мной станет, если я привяжусь! Но придумав это, я осознал, что всё уже произошло… Я вздрагиваю. Нужно правильно отреагировать. Привязанные люди безумно уязвимы, с ними важна осторожность. Но я действительно не знаю что и как сказать. Это должно быть естественно и не грубо. Но ведь, чëрт возьми! Почему я? Почему он привязался ко мне?! Нет, я знаю почему. Я слушаю, а главное слышу, пытаюсь поддерживать, обладаю эмпатией и всем таким. Это, вероятно, помогает справиться с «недолюбленностью», дефицитом внимания и прочим. Но это же не отменяет факта того, что я абсолютно не рад лишней ответственности. Я и так взял на себя достаточно. Но не могу же я скинуть Колю?.. Не могу. — И в чëм это выражается? — стараюсь сделать голос максимально мягким, но фальшь чувствуется. Нет, она режет слух. Я готов визжать, негодовать, недоумевать и трясти Колю, спрашивая о том, как до этого дошло. Боже… — Это, наверное, происходит уже несколько лет… Так что даже не могу перечислить всë, ведь уже привык. Из прям неприятного, что точно не может быть нормой, совсем немного ощущений: опустошение, тревога и собственная бесполезность после того, как мы расходимся и чувство, что всë встаëт на свои места при нашей новой встрече, необъяснимое счастье и всë такое. А ещë… Нет, это слишком. Несколько лет! Несколько, блядь, лет… Как я мог не замечать? Нет, я замечал. Просто игнорировал. Потому что мне не выгодно осознавать свою значимость для Николая… Тяжело вздыхаю. — Между нами нет никакого «слишком». — Вот такие фразы — это одно из «слишком». — Ты хотел сказать не фразы, а твоя реакция на них? — Да как ты… — Наблюдательность, — пожимаю плечами я с привычной ухмылкой, пытаясь скрыть волнение, возникшее от всей этой ситуации. — Да, ты угадал. Бабочки в животе. Лучше бы была бабочка, — мрачно произносит Коля Боже, Боже, Боже… Всë настолько плохо?.. Нет, ну нет… Пытаюсь не реагировать. — Ты сказал «одно из». Что ещë? — Если я отшучусь, ты мне врежешь? — Если попросишь. — В своих мыслях я отшутился. Ударь меня. — Ладно, ещë одно условие. Для этого нужно сказать вслух. В мыслях и я всякую ересь выдаю. — Скажу я, скажу… — Коля вздыхает и вдруг широко улыбается. — Мужчина ревнует к прошлому, женщина — к настоящему, а Пенсионный фонд — к будущему, — я, как и просил Николай, даю ему пощëчину. Если честно, довольно слабую. От этого Колина ухмылка становится шире. — Второй анекдот! Комплекс неполноценности — ревновать тебя к каждому приятелю. Мания величия — считать, что ты дружишь только со мной, — он пытался шутить, но в такой момент это невозможно. Я влепляю ему ещë одну пощëчину. В этот раз сильнее. — И третий! Не дожидаюсь, когда Коля начнëт и вновь ударяю его. — Хватит. Я знаю, что ты прекрасно помнишь все шутки, которые тебе кто-либо говорил, и в состоянии перекроить их под эту ситуацию, но ты не клоун и не сборник анекдотов. Я понял, что ты имеешь ввиду. — Ударь ещë раз… — Нет. — Почему? — Ты не виноват в своей привязанности. — Да, но я не могу держать это при себе… — И не нужно, — выдавливаю я, понимая, что от этих слов потом не отвертишься. — Я способен это понять и принять. Это противоречит твоему представлению свободы, но тут уже ничего не сделать. И раз нельзя это исправить, ты не должен это скрывать. — Так и знал, что ты так скажешь… Он болезненно вздыхает. Так вот как выглядит Коля, страдающий от привязанности… Он замахивается и со всей дури ударяет себя. У меня не на столько быстрая реакция, чтобы остановить его. Я запоздало беру его за руки. — Прекращай. Не хватало ещë, чтобы ты засунул руки в костëр, — вздыхаю. — Дурак. — Ты же знаешь, что я могу сжечь себя в любой момент, и твоя хватка меня не остановит? — это походит на угрозу, но я еë таковой не считаю. — Да. Это на доверие. Я не претендую на ограничение твоей свободы. Ты волен делать то, что считаешь нужным. Даже меня в костëр кинуть можешь. Но я знаю, что ты так не поступишь, — на самом деле, я готов вывернуть Коле руки в любую секунду, чтобы он меня не угробил. На самом деле, я знаю, что сейчас им управляют эмоции. На самом деле, я не доверяю Николаю. — Вот как, — лыбится он. Что-то замышляет… Коля медленно и с необычайной лëгкостью высвобождается из недо-хватки, я не протестую. Он берëт мою руку, я готов ему врезать, и… Нежно целует тыльную сторону ладони. — Спасибо за доверие, — шепчет он. Чувствую лëгкий укол совести, но его заглушают крепкие, даже душащие, объятия Николая. Он буквально стоит на коленях! И, кажется, пытается распилить меня пополам, прижавшись к моей талии. — Бог ты мой, — шокировано шепчу я, смущëнный действиями Николая. — Нет, Бог ты мой, — усмехается он. — Это ужасно звучит. Прекращай, — отрезаю я. Коля лишь хихикает, приподнимая голову, чтобы посмотреть на меня и скорчить довольную рожицу. Я непоколебимо пялюсь ему в глаза. Молчание. Я считаю секунды, ведь интересно на сколько хватит Николая. Раз… Два… Три… Сто пять секунд. Сто пять секунд и Коля сдаëтся. — Тебе тоже стоит завязывать с некоторыми привычками. Молча пялиться людям в глаза — довольно странно. — Я бы сказал, что в тебе странно, но, боюсь, не хватит слов. — Не слов, а смелости. Небось боишься меня обидеть? Я лëгким движением ноги смахиваю Колю с себя. — Ауч! Да ты изверг! — Зато не боюсь тебя обидеть. — Фу таким быть!!! — Знаешь, забавно слышать это от человека, сидящего предо мной на коленях. — Пошëл ты! — с наигранной обидой ворчит Коля, вставая с земли. — Зато я убедился, что ты и в таких ситуациях можешь устраивать цирк и играть с эмоциями. Не всë потерянно, — отмечаю я, вставая со стула. Беру ведро воды, что принëс сюда тогда, когда только вечерело, и заливаю костëр. — Пойдëм. Провожу тебя домой. — Погоди! Так ты специально поставил меня в такое положение, вдарил своим острым коленом и простебал, чтобы узнать как у меня дела с эмоциями на практике?! — Да, — пожимаю плечами я, направляясь к калитке и на мгновение поворачиваюсь лицом к Коле. — Я же волнуюсь. Николай давиться воздухом, кашляя от смущения. Смеюсь и мы выходим с участка, направляясь к небольшому холмику, с которого открывается хороший вид на небо. — Вау… — только и может выдавить из себя. Коля, оглядывая небосвод. Вспыхнувшие на нëм золотым огнëм миллионы звезд мерцают и искрятся ещë ярче, переливаются в его светлых глазах. — С чем у тебя ассоциируется космос? — внезапно интересуюсь я. — С тобой. Звездное небо всегда дарит мне покой и равновесие своим величием и непоколебимостью. Оно иногда выглядит глубоким, бездонным, недосягаемым. Таким, какое невозможно понять. А порой кажется, что протянешь руку и можно достать до звезд. С тобой также. Ты такой же чудесный, Феденька, — Коля осторожно целует меня в щëку. — Спасибо, что ты есть. Я улыбаюсь такой внезапной нежности и молча снимаю с шеи бинокль, подставляя его к глазам Николая. Ласково поворачиваю его в сторону Сатурна. — Смотри. — Кольца, — не скрывая восхищения произносит Коля. Я поворачиваю его голову к Луне. — А так красиво? — шепчу я на ушко Николаю. — Безумно… — Хочешь, я покажу тебе созвездия? — Да. Покажи. И я показал. Рассказал обо всех созвездиях, которые сумел найти, после чего проводил Колю до самого дома. И он улыбался всю нашу прогулку. И он обнимал меня на прощание так крепко, как не обнимал никогда. И так целовал мои руки, как не мог никто другой…***
— Боже мой… — шепчу я, прогнав всë это в воспоминаниях. Встаю с камня, отряхиваюсь. Но предо мною тут же предстаëт очередное нечто. Оно уже не такое чëткое. Скорее, силуэт. Но я не хочу ничего слышать и иду в другую сторону. — Не избегай меня, — произносит оно голосом нынешнего Коли. Я игнорирую и ускоряю шаг. — Пожалуйста… Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, — повторяет нечто. Не важно, что оно говорит. Я в состоянии контролировать свои мысли и изгнать его оттуда. Нужно только постараться. Я очищу свой разум, сконцентрируюсь на внешнем мире, а не на внутреннем, после чего точно приду в норму. Контролируя дыхание и скорость шагов, иду по тихой улице. Всë хорошо, всë хорошо, всë хо-ро-шо… Я не должен жить прошлым, когда у меня прямо под боком живёт целый и невредимый Коля, с которым всегда можно всë обговорить без зазрения совести. Я не должен избегать как его, так и откровенных разговоров. «Не беги, Федя. Нельзя бежать от всего. Иди прямо на встречу трудностям», — наставляю я самого себя, не смотря на то, что бегу исключительно от чувств к Николаю. Но я «ускоряю шаг», когда нужно открыть свои мысли, переживания, секреты. Думаю, это можно включить в категорию «бега»… Вздох вырывается из груди, когда я понимаю, что избегаю и самого себя. Сегодня это не повториться. Я пойду на крышу, в место, где мысли являются сами собой, и ещë раз разъясню всë себе. И ничто не должно мне помешать.***
Но помешало… Помешало то, что, когда я захожу на крышу, когда снег хлещет в лицо, сквозь него я вижу изящный силуэт человека. Он немного облокачивается на бортик крыши, сгорбившись. Длинные белые волосы волнами падают с его плеч. Коля… Хочу уйти, но он тут же поворачивается. Уже не сбежать. Да и нужно ли это? Николай оглядывает меня с ног до головы, под его серьëзным взглядом я чувствую себя голым. Наверное, тут больше сыграло чувство вины, нежели сам Коля. В последнее время мы толком не общались именно по моей инициативе, так что такая неожиданная встреча не может не вызывать смущения. Особенно после мыслей о том, что я не буду прятаться. Как следует разглядев меня, Коля тут же задаëт вполне разумный вопрос: — Что с лицом? — Упал. Николай хмуриться. На его лице проскальзывает тень беспокойства. — Не на лестницу, надеюсь? — Коля подходит немного ближе. С распущенными волосами он выглядит строже. — В снег лицом, — отвожу взгляд я. Как будто на допросе… — Жаль, что я этого не видел, — Николай позволяет себе секундный смешок, но тут же становится серьëзнее, продолжая расспрашивать. — Но ты как-то странно выбираешь места, в которые пойти с разъëбанным носом. Вдруг сломал? Может лучше домой? — Коля тянется, чтобы погладить меня по плечу. — Не сломал. Ушиб. Жить буду, — я осторожно убираю его руку. Мы молча пялимся друг на друга. Глаза Николая, изначально готовые прожечь во мне дыру, смягчаются. А я стараюсь сделать лицо как можно более беспристрастным, но не уверен, что получается. В любом случае, всë становиться на свои места. Я вновь сама серьëзность, а Коля… Чëрт, он сейчас расплачется… — Ты давно не говорил со мной вне школы, — констатирует Николай со взглядом преданного пса. Не знаю, чего он ждëт в ответ на это… — Я, если честно, сильно скучал. Коля будто хочет добавить: «Но знаю, что ты — нет.» Но я скучаю. Скучаю по временам, когда не был по уши влюблëн в него, не таял от одного касания, не думал о Коле целыми днями. Но ведь я понимаю, что как раньше уже не будет. Никогда не будет… И всë потому, что я ослабил контроль. Позволил себе настолько сильное чувство. Глупо, безрассудно, абсурдно, но с этим ничего не поделать. Ничего уже не исправить. Пора смириться с тем, что нужно разбираться с последствиями, а не с прошлым собой. Но я ещë не готов… — Ладно, ты, наверное, устал, — Николай мягко улыбается, понимая, что не дождëтся от меня никакой реакции. Он вновь приближается, я киваю, соглашаясь не столько с Колиными словами, сколько позволяя ему делать что угодно. Ожидаю лëгких объятий, уже готовлюсь ответить на них, но Николай наклоняется, и на секунду наши губы соединяются в коротком поцелуе. Я не отвечаю на него, не меняюсь в лице, не оказываю сопротивления. Просто стою. Просто чувствую во рту вкус крови. Наверное, всë моë лицо в ней. И Коленька не брезгует… И его губы имеют вкус виноградного ментоса… И это так приятно… Так нежно. Так хорошо. И мне это нравится. Действительно нравится. Но я не должен ничего делать, ведь если отреагирую, то Коля может о подумать, что я люблю его, а может решить, что ненавижу. Ни что из этого мне не нужно. Я не хочу, чтобы между нами навсегда повисло недопонимание из-за моих действий, поэтому просто стою. Не сбегаю, но и не открываюсь. И меня так тошнит от моего бездействия. И меня так тошнит от моей любви… И мне так хочется пырнуть себя ножом. Лишь бы не чувствовать этого. И мне так хочется свалиться с этой крыши. Лишь бы не чувствовать этого. И мне так хочется притянуть к себе Колю и сказать… Просто что-то сказать, а не молчать. Не стоять столбом. Не скрывать свои чувства. Не прятать эмоции! Но нет. Я не могу… Коля отстраняется, после чего сразу же направляется к выходу с крыши, попутно вручая мне гигиеническую помаду. — У тебя губы обветренные, — поясняет он, удаляясь. Я чувствую, что меня бросают на произвол судьбы. На растерзание своим мыслям. — До встречи, — он произносит это совершенно спокойно, не мягко, не грубо… Никак. И, отсалютовав, уходит. Походка тоже ни о чëм не говорит. Не за что зацепиться. Ни одной подсказки. Я не знаю, о чëм думать. Я не знаю, что делать. Я не знаю, как жить… Знаю только, что нельзя догнать Николая и зацеловать, поэтому подавляю это желание. Потому что уверен, Коля поцеловал меня не из любви. Нет. У него были свои причины. Может быть, Николай искал утешения, представлял на моëм месте кого-то другого или вообще с кем-то поспорил. Не важно. Это не имеет никакого значения. Я не должен давать Коле понять, что что-то чувствую. Не должен! Но не показывать, что чувствуешь не равно ничего не чувствовать… От этого сердце разрывается, оставляя на душе лишь отчаянье, боль, беспомощность и любовь. Бесконечную любовь к Николаю… Медленно подхожу к краю крыши. Совсем недавно тут стоял Коля. Я ещё смутно ощущаю аромат его духов. Но теперь их обладатель растворился. Прямо как мои галлюцинации. Он и впрямь похож на них… Когда Коленьки нет со мной, я чувствую, что его никогда и не было. Даже образ Николая в моих свежих воспоминаниях такой смутный… Кажется, я знаю каждую черту его лица, каждый изгиб тела, каждую грань характера, но сейчас я не могу представить его целиком. А если Коли действительно нет…***
Спустя какое-то время приходит сообщение от Николая, хотя теперь кажется, что даже телефон врëт, нет никаких сообщений. Но я стараюсь отбросить такой нелогичный бред. «Извини, пожалуйста! Я поступил слишком некрасиво(»«Ничего.»
«Может, мне лучше вернуться и объясниться???(( Или тебе нужно побыть наедине со своими мыслями? Не забудешь нос обработать?»«Я хочу побыть один. Всë в норме.»
«Ладно…» Коля присылает несколько грустных смайликов. Возможно он чувствует себя виновато, но я совсем не обижаюсь, поэтому незачем гонять Николая туда-сюда. И поэтому я продолжаю стоять на крыше в гордом одиночестве, замораживая себе разодранные в кровь ладони. И тогда ко мне приходит мысль. Такая простая, но важная. И как я раньше не понял? Николай не может постоянно носить с собой совершенно новую гигиеничку. А значит, поцелуй был запланирован! Коля точно знал, что я сюда приду, и точно знал, что поцелует меня! Так значит…***
Возвращаюсь домой поздно, родители спят. Обрабатываю нос и руки, замечаю несколько ссадин на коленках, хотя одежда не порвана. Обречëнно замазываю раны зелëнкой. Сделав это, пишу Коле, чтобы он не переживал. Но Николай всë равно выражает своё беспокойство на счëт того, как я долго находился на крыше. Вру, что забыл сразу написать и дома уже давно, после чего ложусь спать. Усталость заставляет меня отключиться за несколько мгновений. Утром всë наладится. Всë точно наладиться.