Самая любимая дочка

      – …А скучно без Дашки, что ни говори! – Галя скучала вдвойне, ведь она привыкла видеть сестру еще и в классе. И ничего, что видела ее, только оборачиваясь. Привыкла ощущать дыхание Дарьи затылком, чувствуя за собой надежную поддержку. Надежнее, чем Илья (который, к тому же, сидел не сзади, а «только» сбоку). Поддержку за узкими плечами, которая, в отличие от широкоплечей Полежайкинской, проверена годами. Всей ее, пока еще недолгой, жизнью.       – Галь, ты чё? – Маша привычно уселась с журналом, забыв с чистой совестью, как только что чуть не разбила (другой) сестре ногу, и привычно переключаясь на обзор стильных трендов. Похоже, она не представляла, как Галя может скучать вдвойне, и полагала, что та должна бы вдвойне отдыхать. – Врубила бы щас свою музычку, тогда б ты по-другому запела… Это тебе не «Ой мороз мороз, не морозь коня…»       Галя даже не обиделась на толстый намек тонкой Маши на отсутствие в девочке-гении вокальных способностей – пожалуй, единственных (за исключением спортивных), отсутствующих в ней. И дело не в ее излюбленной пословице «Исключение подтверждает правило». И не в том, что Галина психоэмоционально повзрослела настолько, чтобы не переругиваться с практически взрослой дылдой, безнадежно отставшей от нее интеллектуально. Дело в том, что Гале было грустно. Без сестры, хотя есть еще три, включая эту. Без одноклассницы, хотя их еще с десяток. Без Дашиной музыки, хотя Галя ее терпеть не могла.       Да, дому не хватало не только Даши, а и сотрясающей его стены ее музыки. Музыки, ставшей для Даши стеной, ограждающей от мира, и даже – конечно, на время – от семьи. Музыки, то величественно-пафосной, то смешавшей в себе торнадо, землетрясение и извержение вулкана, то погружающей в невыразимую, неописуемую тоску… Тоску за чем-то светлым. Которое лучше всего различимо именно на черном фоне. Тоску за светлым, которого всем светлым людям всегда недостает. Такая музыка способна обволочь своей атмосферой, будто липкая мягкая паутина Тарантула, из которой трудновато было выбраться… Впрочем, тарантулы сетей не плетут. Тяжелы они, эти пауки. И полагаются не на сетевые интриги, а на прямое действие. Грубы, зато честные. Предупреждают о нападении, вставая на дыбы. Предупреждая… И уж точно без предупреждения из семьи не сбегают, будь у них хоть восемь быстрых небритых ног.       Дом без Даши и впрямь погрузился в какое-то морозное белое безмолвие (слишком уж стерильное, которому явно недоставало ее черных красок для полноцветной палитры), в омут глухой тишины – совсем не радостной. Несмотря на продолжающиеся в эти дни визги Пуговки, перемежаемые криками персонажей ее мультиков, кряканье Жени взахлеб, перемежаемое топотом ее мускулистой босоногой припрыжки, и несмолкаемый щебет самой Маши, перемежаемый цокотом ее шпилек, казалось, тишина давит неслышным и невидимым, но заметным, гнетом на семью. С тишиной в унисон молчала только тихоня Галя, но и та грустила и тревожилась о сестре – как знать, может, даже больше остальных! Такая тишина охватила квартиру вскоре после отъезда матери. А теперь стало меньше еще на одного члена семьи. И хотя каждый знал, что уж это не навсегда (да и верил, что отъезд мамы – тоже), дом без Даши неожиданно быстро становился тосклив. Эту нехватку чувствовали все, хотя заводилой и заправилой Дарья никогда не была. А теперь не было ее грубоватого смеха, остроумных подколов, рассудительных не по ее годам слов… И, главное, не было ее огромных серых глаз и улыбки, освещавших всё вокруг, несмотря на ее черное облачение. Поглощая им свет, она дарила взамен другой. Свой собственный. Горячий. Обжигающий. Куда бы она ни входила, она занимала собой всё пространство – не из-за полноватой фигуры и развевающихся волос, а благодаря какому-то магическому притяжению. Коему она ничуть не была обязана книгой колдовства, с которой некогда не расставалась. Дело было не в книге – колдовать по книгам она не умела. Магия прирожденная, не нуждавшаяся в сухих и пафосных книгах, в заключении в корявые труднопроизносимые заклинания, в коих ни звука нельзя было менять, магия свободы – была в ней изначально. Колдуньи тоже ходили с распущенными волосами…       Галя не любила шум, производимый Дашей. Точнее, ее музыкальными группами. Но скучала от тишины, делаемой сейчас ею же. Точнее, ее отсутствием в силу присутствия на концерте одной из тех групп. Посторонним людям, которые, тем не менее, были в курсе основных событий в семье Васнецовых (а таких наберется несколько миллионов зрителей, из которых как минимум тысячи – читатели фанфиков) могло бы показаться странным, как Галина Сергеевна может скучать от тишины, ведь умные читающие люди тишиной не тяготятся, а наслаждаются. Но Галя любила не только читать. Еще больше она любила сестер. И одноклассница не была исключением – напротив, она была с недавних пор самой любимой одноклассницей. С тех самых, с которых Галя пришла в ее класс, подарив Дарье дар надежды окончить школу не со справкой, а уж точно с аттестатом, и избежать насмешек Якушевой после выпускных экзаменов.       Тишина – божественный дар. Но разве не таковым являются родные сестры? Даже если они при этом тишину непрерывно нарушают.       Тишина – благо. Тишина после Дашиной музыки – благо двойное. Но без самой Даши тишина стала очень уж стерильной… На грани перехода от чистоты к чистоплюйству. Конечно, Евгения Сергеевна не давала переступить эту грань – не давала своими кедами, в которых забиралась на диван. Но она, хотя и сестра, порой выглядела всего лишь мимо пробегающим персонажем, пробегающим шумно, но мимо. Дарья же, где ни появлялась, невольно подчиняла себе если не всё и всех, то, по крайней мере, внимание. Туда, где ей это не удавалось, она попросту не ходила. Она была не производителем шума, а Прародительницей Хаоса. Того самого, в котором плавают Древние персонажи Лавкрафта, от звуков которых смертные теряют рассудок…       Шум мешает жить. Но шум – это и есть жизнь. А о тишине говорят «мертвая». Шумная Даша, несмотря на любовь к кладбищам, и на то, что пудрилась как Гоголевская мертвая Панночка, не была мертвой даже потенциально – звала себя бессмертной. И шум «своей» музыкой производила такой, что мертвые могли встать и идти, а живые хотели бежать далеко-далеко. Панночка, впрочем, тоже оказалась не совсем мертвой… Но «Вий» – это другой фандом.       Тишина – это покой. Но она же несет и беспокойство. Несет туда, где к ней не привыкли, даже если о ней мечтали. Даша тоже это узнает, когда Маша съедет в общежитие к Венику. А пока… Интеллектуалка Галя тяготилась тишиной, а любящая шумные клубы Маша – тишиной в доме наслаждалась. Впрочем…       Жизнь иногда выпускает жало,       Шипит змеей, и рычит драконом.       Но если дочь кому-то мешала,       Ей не грози ремнем и законом.       Когда слиняет из дома,       Сможешь понять,       Как в тишине незнакомой       Слёзы звенят.       Постой, какая слеза? –       Звенят так минуты.       Вернется, чтобы сказать:       «Ну что, грустите? Я тута».       Звенят минуты, стуча       Ритмом капельным в донце.       Тебе осталось скучать       По исчезнувшей дочке.