Самая любимая дочка

      Мрачным тянущимся облаком, предвещающим грозовой ливень, выплыла готесса в ясное утро залитой солнцем квартиры. Как же хотелось ей понаблюдать за «наказанием» Машки Женей… Уже открыв дверь в коридор, вернулась, услышав приход отца, разочаровалась, что драки не будет, но в который раз порадовалась своей интуиции, всегда подсказывающей ей не прилагать ни к чему особых усилий, и ждать, пока всё само собой решится. Снова легла, и… на пару минут погрузилась в дрему – после ночи, проведенной без сна, чтобы не проснуться у Машки на глазах, не быть застигнутой в своей уязвленности и уязвимости…       Вскоре, разведя черные густые леса ресниц над заветными серыми озерами глаз, окончательно встала. Призраком возникла почти бесшумно в пустом пространстве кухни, где, как и рассчитывала, никого уже не было. Машка ушла отсыпаться в университет, Женя – за очередным синяком на очередные тренировки/сборы/соревнования по чему угодно (и если повезет, – за очередной медалью или кубком), Галя – в библиотеку за раритетной архивной книгой, отсутствующей в бесплатном сетевом доступе, Пуговка – в первую смену. Так, по крайней мере, считала обладательница самых черных в семье волос и самых огромных глаз. Которыми сейчас осоловело разглядывала свой черный педикюр, стоя посередине кухни… Кружка кофе, чтобы не спать, если уж выспаться не удалось: она не Маша, в универ не ходит, поэтому спать днем не собиралась – только хандрить. Побольше сахару – подсластить горечь кофе и рухнувшей мечты. Потянулась в карман черной пижамы за утешительной сигаретой…       – Даша, наконец! Ну, ты и соня! Прямо как настоящая Дракула…       Испуганно и порывисто впихнула сигарету обратно в складки пижамы, попутно бесповоротно сминая до крошек в кармане… «Кажется, не спалилась!..»       – Настоящий. Пап, Дракула был мужчиной.       – Ты мне Дракулу в пример не ставь! Он кровосос. Не мужское это дело, Даша, – кровь пить. Это больше по вашей части. Ты только не обижайся…       – Пап, я не обижаюсь. Я сама ее пью. Я ж бессмертная.       – Знаю. Я же тебе не чужой… Я, знаешь, тоже мужчина. Не то что какая-то твоя Дракула. И, как настоящий мужчина, помогу своей… дочери. Держи.       Ощутила в своей большой ладони что-то мягкое, но слегка режущее, хотя и не больно. И такое приятное на ощупь для тех, кто знает ему цену… А кто не знает-то? Даже Пуговка знает, сколько мороженого, хорошего, не растаявшего, твердого, белого, можно купить за эти мягкие цветные бумажки.       Многоцветие бумажек, да не простых, заиграло в черной макушке готессы бразильским карнавалом. Она, будто боясь разогнать чудесный сон, еще не взглянула на них, не зная номинала, но представила цветастую окраску, и та понеславсь перед серыми глазами психоделическим калейдоскопом. А еще в магии сомневалась! Значит, действуют ритуалы… Эх, Дарья, Даша. Не ритуалы это, а доброта человека, который всех вас, непутевых, любит. Хотя – почему же всех? В смысле, любит-то всех, но Галина Сергеевна очень даже путёвая. И Пуговка – пока что, а там время покажет…       Мягкость свернутой нарезанной крашеной бумаги передавалась по правой руке Королевы Ночи на левую сторону груди, достигая королевского сердца.       Растапливала его, и с его теплеющей кровью разносилась в голову, приливала к набеленному пудрой Снежно-Королевскому лицу. На льду которого начала оттаивать растерянная улыбка. Улыбка, за которую можно было отдать все. Кроме любви к остальным ее сестрам.       Наверное, Снежная Королева была готессой. По крайней мере, готических зданий в Копенгагене пруд пруди. Есть готессы и в белых кружевных платьях, Дарья об этом не знала, ей Паук не говорил, этот фетишист всего черного. Ему с его любовью к черным одеждам идти бы в монастырь… Она боялась, что за любую белую деталь имиджа, кроме набеленного лица, он ее выгонит из готов… Королева не должна бояться. Ни Снежная, ни Королева Ночи, ни Королева Снежной Ночи. Ни ночи не должна она бояться, ни смерти, ни смертных, ни вампиров, ни тем более пауков. Тем более если сама – Тарантул. Ведь тарантул любого паука съест.       Оставив ее с деньгами на концерт, отец развернулся, так и не выслушав ее запоздалых благодарностей, и ушел. На работу. Даже не попросив ее поправить галстук, который, как обычно, завязал криво. Спешил, опоздав – из-за нее. Ждал ее пробуждения, пока она ждала ухода всех. Не дождался, ушел, но вернулся…       Когда он вышел, захлопнулась дверь, она тоже вышла – из оцепенения. Даже не пересчитывая (не на рынке же!), лихорадочно кинулась собираться. Отчаянно чертыхалась, долго шнуруя высокие клепанные готические ботинки на платформе со шнуровкой почти до колена (красота требует жертв… Время тоже приносится в жертву), но при этом не переставала улыбаться. Глаза, серые, как небо осени, светились счастьем ярче самых солнечных небес. Ярче неба над величественной Италией, откуда летела группа, на концерт которой летела Дарья. Строго говоря, ей предстояло ехать поездом, а летела только на крыльях счастья.       «Мир спасет не красота, мир спасет моя сберкнижка… Тьфу ты, Devil, какого это черта я Мертвую Блондинку вспомнила! Это от радости… Мертвая блондинка лучше, чем живая… Живая… Ух, теперь заживу! А чего не жить-то, я же Бессмертная… Ля-ля-ля… Фортануло, кайф! Ух, как Sweet Dreams сбываются!»       Полноватая и обычно немного нескладная, сейчас порхала по квартире с легкостью птицы (не вороны!). Накинув на черную футболку с принтом косуху, гремя ключами, выпорхнула из квартиры, на бегу откинув блестящую черную прядь, будто отбрасывая все горечи на лету. Будь она фанатка попсы, как старшая сестра, она бы еще и запела на улице, перепрыгивая через бордюры и лужи. Но в мартенсах не попрыгаешь, да и готический имидж не позволяет. Надо быть приличной готессой. Она же не панк и не попсистка – по лужам скакать. Кстати, вот что объединяет панков и фанатов попсы… А еще то, что готы их презирают.       Чтобы обрадовать готку, увидеть ее сияющей, ей нужно подарить немного мрака. Парадокс? Вряд ли. Ведь вспыхиваешь тем ярче, чем темнее твой фон…       Когда девушка грустит, сердце неба готово разорваться и брызнуть ливнем прозрачной лимфы на мир, омыв его слезами. Когда она радуется, небесное сердце бьется с ее сердцем в унисон, и резонанс разносится на всю вселенную. Солнце горит, как костер на пикнике. Луна горит, как солнце. Звезды горят, как луна. А если день не солнечный, дождливый, то миллионом звезд горят капли дождя. Весь воздух сияет. А если беззвездная ночь, – горят ее сердце и глаза.       Жизнь иногда выпускает жало,       И разливается морем яда.       Тебе лишь надо, чтоб подождала, –       Потом получишь за все награду.       Ты запасалась терпеньем:       «Ну-ка, постой!»       В награду – банка варенья       С ложкой златой.       Вокруг как будто слышна       Тебе мелодия сказки.       Такая ты не одна –       В семье на всех хватит ласки.       Не нужно золото им       Позолоченных ложек –       Отец бы лишь бы любил,       Своих папиных дочек.