по всем параметрам

на часах без трех минут одиннадцать предпоследней августовской ночи, выдавшейся удивительно теплой. бар напротив казанского сияет неоновой витриной и фонариками на террасе, ваня с сережей выходят под козырек покурить, и питер обнимает их, а они друг друга. пьяные неясно от чего — то ли от алкоголя, то ли от близости, такой ласковой, такой понятной с первой встречи на съемочной площадке «первого отдела». ваня называет это совпадением по всем параметрам, а сережа наконец-то поверил в то, что судьба провернула с ним этот финт не просто так. он щелкает зажигалкой и выпускает облачко дыма, наблюдает за тем, как колесников возится с айкосом, пытаясь вставить стик — ему так хорошо, что пальцы не слушаются, подрагивают. ваня хохочет и чертыхается. — давай помогу, — жарков улыбается и уверенно перехватывает ваню за руки. они борются за держатель, стик с тихим щелчком падает на плитку и по наклону укатывается в ливневку у бордюра. — дурак, блять, какой, — совсем не обидно, с нежностью в голосе. сережа поднимает глаза. ванин ответный взгляд мягко светится обожанием, и жарков замирает даже на пару мгновений. шутка ли — видеть в глазах напротив отражение собственных чувств. синька, может, и зло, а синева ваниных глаз — лучшее, что случалось с ним в этой жизни. сережа затягивается и, придержав колесникова за подбородок, подается вперед максимально близко, выпускает дым плотной направленной струей. ваня подставляется, втягивает дым, сережино дыхание и его душу, кажется. если поцелуй дементора — то только такой, думает жарков. есть что-то особенное в том, чтобы дать затянуться из своих рук, и сережа подносит полуистлевшую сигарету к ваниным губам. колесников обхватывает чуть влажный фильтр, щурится от летящего в глаза дыма, тычется кончиком носа и оставляет поцелуй на подушечках сережиных пальцев. они так близко друг к другу, что жарков может рассмотреть каждую трещинку, каждую складочку на ваниных губах. — видел фотки твои с лушей с «тверской»… — голос резко садится, и сережа прокашливается, отводит взгляд. ваня выдыхает удивленно, наклоняясь ближе. — ревнуешь? сереж… — ты точно дурак. да я подумал просто, надо было тебя тут по ночным крышам погулять, пока тепло было. — так может, успеем еще? колесников ластится, кутается в родные объятия, его накрывает счастьем, как не накрывало никогда. он скользит губами по сережиной шее вверх до ушной раковины и шепчет: — давай поцелуемся? жарков вплетается пальцами во встрепанные волосы, притягивает еще ближе. поцелуй чувственный, медленный и терпко-сладкий, на вкус табак-водка-апероль. поздний августовский вечер плавно переходит в ночь, двое под козырьком бара совсем не хотят, чтобы она заканчивалась. — ванька… а переезжай в питер. насовсем.