Клетка

Дазай опирается спиной на стекло. Он сжимает собственные губы. Взгляд бегает по классу, в надежде за что-то зацепиться. Сзади слышится шорохи. Он резко оборачивается. За окном стоял Николай. Он улыбнулся и жестом попросил открыть окно. Осаму облегчённо вздохнул и выполнил просьбу. Он протянул любимому дрожащую руку. Тот заметил это, но не подал виду. Он забирается в класс и глупо улыбается. Шатен закрывает окно, но не поворачивается. Гоголь хмурится и встаёт рядом. Он слегка наклоняется, чтобы развидеть чужое лицо. Карие глаза были на мокром месте и в краешаках уже виделись слезинки. Нижняя губа редко поддрагивала, но её тут же прижимала верхняя, создавая белую полоску. — Что-то не так? — спросил наконец белокурый. Дазай кинул на него взгляд и тут же отвернулся. По щеке потекла слеза, доставляя лёгкий дискомфорт. — Даза-а-а-ай. Ну скажи! Я не люблю когда мне что-то не рассказывают! Осаму не ответил. Он лишь прикрыл рот рукой,чтобы не издавать лишних звуков. Николай нахмурился и скрестил руки на груди, он выпрямился и отвернулся. Правда, услышав шмыганье носом и первый всхлип он всё равно повернулся обратно. Он шарится в карманах брюк, в попытке найти что-то интересное. Но там лежали лишь разные шпаргалки, крошки, нитки. Проще говоря хлам. Тогда он подошёл к своей парте и достал от туда маленькую конфету. Кажется она была русской. «Коровка». Осаму наблюдал за ним, сквозь слой слёз. Он поднял голову вверх, дабы не разреветься окончательнее. Правда стало только хуже. От солённых слёз глаза начало больно щипать. Их пришлось вытереть рукой, что усилило эффект. Николай протянул ему конфету. Тот улыбнулся и стал её открывать, но это было проблематично. — Дай своим эмоциям уже свободу. Ты можешь подавлять их сколько влезет, но ты же понимаешь, что в один день сорвёшься? Расслабься хоть на секунду. Побудь плаксой, — произнёс Гоголь помогая развернуть конфету. Он кладёт её на парту и берёт руку, что недавно была у рта. На тыльной стороне ладони красовался розоватый след от зубов. — Съешь конфету только тогда - когда станешь самим собой. — Чуя добавил лимон в карааге, - с нивинной улыбкой, дрожащим от накатывающей истерики голосом ответил шатен. Он вернулся в первоначально положение, дожидаясь, когда Николай к нему подойдёт. Долго ждать не пришлось. — Обещай что это останется между нами. — А ты мне не доверяешь? — с вызовом в глазах сказал белокурый. Он усмехнулся и аккуратнным движением рук, обнял возлюбленного за талию, прижимая к себе намного ближе. Тот одной рукой обнял его за шею, а второй вцепился в чужое пледплечье. — Начинай. Слёзы прорвало. Они текли ручьём, заставляя Дазая хватать ртом воздух и шумно всхлипывать и мычать что-то невнятное. Он утыкается глазами в чужое плечо, наконец разжимая зубы. Гоголь стоит неподвижно. Он редко ведёт себя спокойно. Слишком редко. Иногда это просто пугает. Да, он любит свободу и желает быть пархающей в небе птицой. Правда, плохо пархается, когда твой возлюбленный в клетке собственных эмоций и принципов. Одному быть тоже не хорошо. Николай по собственой воле залезает в чужую клетку, пытаясь её распилить. Дазай редко плачет. Так же редко как его Гоголь тих и молчалив. Сегодня его начали накрывать эмоции, которые уже сами не выдерживают. Он тяжело дышит, стараясь сдержать слёзы, что уже намочили чужую блузку. Он поднимает голову и смотрит в разные глаза. — Расскажи штуку, — заикаясь попросил он. Николай улыбнулся и аккуратно стал поднимать свою руку, кладя на забинтованую шею. На лице шатена появилась улыбка, будто он пытается сдержать смех. — Хоть какую-нибудь. — Ебутся два клоуна. Один другого спрашивает: \-у тебя есть справка о том, что ты не спидозный? \-да. \-можешь выкинуть. Осаму рассмеялся, обнял любовника крепче. Тихая пауза. Слёзы текут новой волной. Дазай еле дышит, пытается прийти в себя, но ничего не выходит. Белокурый зарывается вечно горячей рукой в кучерявые волосы, слегка массируя корни и стараясь успокоить. Шатен крепко сжимает ткань чужой одежды, уже качаясь от бессилия. Он старается удержаться на ногах дольше, но где-то в глубине разума, он понимает, что он держится на Гоголе. Николай оставляет мокрый поцелуй на шее, аккуратно проводя носом до уха. Он кусает за мочку, не поднимаясь дальше. Белокурый замерает. Он слышит выравнивание дыхание и прерывистые вдохи. — Присядь, — прошептал он. Дазай ослабляет хватку, но всё ещё держась одной рукой за чужое плечо, он усаживается за ближайшую парту. Гоголь протянул ему конфету, садясь перед ним. Прямо на парту. Он упирается рукой в один из краёв и смотрит на любимого заворожительным взглядом. — Тебе стало лучше? Дазай вздрогнул от резкого холода, что подул с коридора и прислонился к чужой руке. Он жевал конфету, слегка щурясь, смотря на яркий закат. — Кажется, — Осаму запнулся. Он закрыл глаза и ещё раз вдохнул воздух. — Да.