Старые боги

Часть 1 Есть женщины, сырой земле родные,  И каждый шаг их - гулкое рыданье... О. Э. Мандельштам 1 Пахло сыростью. Трава сияла изумрудами. Нависали свинцовые тучи, ватой облепляя антрацитовое небо. Земля словно притихла в ожидании чего-то, замедлилось биение её древнего сердца. Слышался тихий шёпот молитв. Смеркалось.  Холодный ветер забирался под тонкую льняную сорочку. Горели ледяные костры, мёртвыми искрами оживляющие жухлую зелень. Пахло лесными травами. Ей чудился приторно сладкий ладан, вызывающий отторжение. Она тонула в сладких криках. Извивалась в страстных танцах израненных тел. Огонь ласкал окровавленные стопы и концы медовых кудрей. Она кружилась и кружилась, тая в тёплом пламени живых костров, шепчущих на грани слышимости. Огонь целовал рыжеватые пятки, окроплённые золотистым вином. Она смеялась и танцевала, чувствуя нерешительную пульсацию леса. Совсем рядом насмешливо возвышались вечные горы, предначертавшие её судьбу. Чарующие крики смешивались с ароматом горящих трав и пророческими молитвами. В свете костров светилась оболочка обнажённых танцовщиц, наполнявших поляну сладостным смехом. Земля тихо гудела под тяжестью божественных шагов. 2 Лилиан, казалось бы, не имела никакого отношения к разного рода мистике, но точно знала, что должно было случиться нечто плохое, возможно, ужасное. Она весь день ворошила длинную копну спутанных волос и загнанным зверем смотрела на прохожих. Руки то и дело тянулись к кинжалу, спрятанному под платьем. Что оставалось незаметным для простых обывателей. Город жил своей грязной человеческой жизнью, которую Лилиан всегда презирала. Люди копошились на рынке, в офисах, в ничтожных квартирках и огромных поместьях. Они были мелочными, злыми, алчными. И ужасно беспомощными. Каждое утро начиналось с почти забытой жаждой свободы. Хотелось уйти, сбежать, но каждое утро одёргивала себя, сама не зная почему. Дома она оказалась лишь после двенадцатого удара часов, вернувшись после шумного приёма у молодой вдовы известного политического деятеля. У входа в спальню скинула неудобные туфли на небольшом каблуке, ощущая босыми ступнями жёсткий ворс персидского ковра. Она ненавидела обувь, не способная привыкнуть к ней за несколько сотен лет. Служанка помогла избавиться от платья с тугим корсетом, стягивающим талию и рёбра.  Оставшись одна, распустила сложную причёску, заплетённую по последней моде. Она ненавидела всё это.  Бежать. Бежать в лес. К сёстрам. К кострам. Жить. Ей хотелось жить.  Нельзя. Свобода - недопустимая блажь. Каждый нынче сам за себя. Она обернулась. Посмотрела на опостылевшую золотую клетку. Выдохнула. Опустила взгляд на босые ступни. И отправилась спать.  3 Гермиона проснулась на рассвете. Червонное солнце медленно поднималось из-за горизонта. Нерешительно копошились городские рабочие.  Её преследовал запах костров и тёртых трав, в голове звучали языческие напевы. Казалось, поверни она голову, и в окне замелькают еловые верхушки. Её ноги были перемазаны в сырой земле, а волосы спутаны. Она в растерянности поправила крестик и решила об этом не вспоминать. Пребывая в смешанных чувствах, она вызвала дворецкого. Прямой спиной и лукавым прищуром глаз старик Аргус напоминал ей египетскую статую, он никогда не улыбался и был готов для своей госпожи на всё. - Велите подавать чай? - говорил сухо, был скуп на слова. Она кивнула и резко подалась вперёд, одёрнув себя лишь в последний момент. Аргус вышел, слегка хмурясь. Гермиона накинула блакитный шёлковый халатик с китайской вышивкой серебром и босиком спустилась в столовую. Юная нимфа, служившая горничной лишь поджимала губы, пока Гермиона просматривала утреннюю почту.  Казалось, она не замечала ничего вокруг, увлечённая собственными размышлениями. 4 Вечером того же дня Мистер Риддл получил через Мисс Кэрроу письмо от своей сестры, Мисс Блэк, написанный рукой её доброй подруги Лукреции. "Мой горячо нелюбимый брат, Пишу тебе из Лондона, где у меня намечается преграндиознейшее дельце, касаемое моих потенциальных охотниц. У нас с Лу всё хорошо. Спасибо, что не спросил. Знаю, что ты не просил моего совета, но не могу не отметить запущенность одного твоего мероприятия, начатого, верно, вечность назад. У тебя, братец, намечаются огромнейшие проблемы. Не знаю, как это могло произойти, но по некоторым данным, собранным твоей покорнейшей слугой, ОНА начала вспоминать, что вовсе невозможно. Хочу напомнить, что некогда говорила тебе о последствиях твоего дельца, но в этот раз хочу сообщить тебе, что моей глубокой неприязнью тебе не отделаться. Права на ошибку у тебя давно нет, поэтому... Если история многолетней давности повторится, то мне придётся пойти на крайние меры. В любом случае ты знаешь, как меня найти. С пожеланиями скорейшей смерти, Вал " Мистер Риддл отложил письмо, находясь в смешанных чувствах. Он опустил глаза, пальцами устало потерев переносицу. 5 Гермионе снилось, что ей семь. На голове струились медные кудри, а мрачный рыцарь баюкал её крошечное тельце, прикладывая травки к разбитым коленкам. Он говорил, что принц на белом коне не придёт, что она сможет сама себя защитить. Рыцарь плёл лавровый венок, и всё казалось смутно знакомым.  Он подарил ей цветок гиацинта и растворился в лесной тьме. Стало мерзко. И она проснулась на скомканных простынях. 6 Догорал закат. В городе сновали люди, но за окнами поместья Лорда Долохова было пугающе тихо, лишь изредка слышался стрекот мигающих сверчков. Хозяин дома слыл тихим повесой и искусным любовником, отчего ежедневно получал письма от семей потенциальных невест, не понимающих, что на надежду на заключение брака они не имеют права.  Антонин смеялся, отчего мистеру Риддлу становилось не по себе. Он обнажал белые зубы с заострёнными клыками и смотрел побитой собакой.  - Я помогу, лапуля, но... - Антонин спрятался за густыми кудрявыми волосами, - помни, я делаю это не ради тебя, - раздаётся лающий смех. - О Стикс, я ненавижу тебя. Такой идеальный, а как дойдёт до дела... - он резко выдыхает, - тряпка. - Ты же знаешь... - мистер Риддл выплёвывал слова резко, сопровождая их шумным ударом по столу красного дерева с причудливой резьбой, изображающей вакханалию. - Знаю, - Антонин дышал громко, крутя в тонких пальцах бокал дорого рубинового вина. - Но это не мешает мне ненавидеть тебя. И любить. Обаятельная же ты скотина! - Молю, не напоминай! Антонин расправил плечи, тряхнул пюсовыми кудрями и звонко рассмеялся. Поднялся, подцепил тонкими пальцами массачную бутылку и исчез в комнатах второго этажа. Мистер Риддл продолжил сидеть в раздумьях. Он не знал, что его волновало больше. Необходимо было принять ответственное решение. Лорд зарывался тонкими пальцами в пышные кудри, теребил ворот рубашки. Кокетки измялись, а манжеты и вовсе приобрели непотребный вид. Риддл сполз на холодный паркет светлого и тёмного дерева, выложенный в виде шахматной доски, побелевшие руки с силой вцепились в подлокотники наполеоновского диванчика со сценами Илиады. Его тёмный силуэт выделялся на фоне подсвеченного молочной луной окна, а кудри горели кофейным золотом. 7 Запершись в личных комнатах, Антонин Долохов медленно съехал по стене, рубиновыми пальцами цепляясь за шёлковые обои с узорами виноградной лозы и деревянные панели алой вишни. Он с силой кинул опустевшую бутылку, разбившуюся после удара о крепкую дверцу небольшого плательного шкафа, где едва бы набралось места для десяти сюртуков, при условии, что на каждой вешался должно было висеть не менее двух предметов гардероба. Большую часть пространства просторной комнаты, выделенного под мебель, занимала двуспальная кровать без балдахина, где спокойно помещалось до шести человек невыдающейся комплекции. Паркет был устелен персидскими коврами; ширмы не наблюдалось, в прочем, как и какого-либо стола, при том, что практически всеми своими делами хозяин поместья занимался в личной комнате по причине удобства. В то время Антонин перестал её покидать без крайней необходимости. Долохов смотрел на растущую кокосовую луну, на нерешительно мерцающие звёзды, на выделяющееся дымным пятном на ультрамариновом небе облака. В его холодных медовых глазах застыла скупая злая слеза. - Прости меня, прости, - из-за застывшего кома в горле слова давались ему с трудом. - Прости, - он прикрыл покрасневшие глаза. - Я ненавижу себя за это. Обещаю, скоро всё изменится. Скоро... - Антонин замолчал, шумно выдыхая, сглатывая злой комок в горле. - Я знаю, что тебе суждено, и сделаю всё возможное, чтобы повернуть это так, как хотелось бы нам с тобой, - Антонин смахнул лёгким движением руки непрошенную слезу, - скоро... 8 Приглашения на приём в доме Лорда Долохова для многих стали неожиданностью. Маленькие открытки со скупыми посланиями были получены на рассвете, не давая дамам возможности как следует подготовиться. Зал Лондонского дома горел тысячами платиновых свеч и сотнями фальшивых улыбок. Шелестели дамские юбки. Задорно стучали каблуки туфель. По бокалам разливали игристое, за роялем сидел какой-то ужасно популярный французский виртуоз, чьего имени никто не мог вспомнить, внимания заслуживало лишь то, что он не раз появлялся при дворе её Величества.  Фрески на потолке изображали средневековые фольклорные сцены, воспетые Китсом, а пошлая хрустальная люстра сияла достаточно ярко чтобы их можно было бы рассмотреть, но слишком для того, чтобы кому-то пришло в голову этим заниматься. Люди лишь передвигались по шахматному паркету, участвуя в партии нескольких умелый гроссмейстеров. Лорд Долохов лавировал между гостями, успевая пообщаться с каждым, что требовало редкого умения, приобретаемого с многолетним опытом светских приёмов. Кому-то он улыбался, кому-то сочувствовал, делая то, что полагается хозяину вечера, это требовало знания всех свежих сплетен. Лорд обворожительно улыбнулся Леди М., что своим поведением и внешним видом опошляла само слово "очарование". Наряд её был по последней моде, миловидное личико выражало наличие недюжинного ума, но улыбка была ужасно натянутой, манеры вышколены, вбитые толстой деревянной палкой строгим учителем, но глаза её были пусты, выражая притворный интерес к происходящему, но на их дне плескалось собачье отчаянье. Её с рождения готовили в невесты, потому рано выдали замуж за титулованный денежный мешок, не интересующийся ничьими чувствами. Леди Гермиона стояла в тёмном углу сверкающей залы с нетронутым бокалом игристого, избегая кружка Леди М., лондонской светской львицы. Она выделялась пёстрым пятном своего бархатного ализаринового платья, сшитого по моде пятнадцатого века. Леди редко посещала светские мероприятия в виду юной беззащитности. Она не заметила, как к ней подошли. Антонин с охотничьим интересом рассматривал тонкую фигурку, мимику, жесты. Он был невероятно зол, что выдавали лишь сдвинутая челюсть и дьявольский огонь в глазах. Гермиона вся подобралась, отвлекаясь от созерцания содержимого изящного бокала на тоненькой ножке с узором в виде виноградной лозы, взгляд её сделался испуганным. Пальцы Антонина мелко подрагивали, выдавая его сильное раздражение. - Леди Грейнджер, рад тому, что вы всё же посетили мою скромную обитель, почтя своим присутствием небольшое празднество по поводу приезда моего близкого друга, - он улыбался приторной улыбкой. - Насколько мне известно, вы не знакомы, - Антонин развернулся на каблуках, вглядываясь в густое скопление высшего света, беседующего о политике и прочих безделушках. - Ах, вот и он! Лорд Долохов вцепился в её предплечье мёртвой хваткой, не давая возможности сбежать, вырваться. Гермиона чувствовала животный страх и странного рода ностальгию. Его прикосновения горели на коже леденящим огнём, но она не предпринимала никаких попыток к бегству. Лорд двигался легко, не делая лишних движений, напоминая изящную дикую кошку. Он ловко передвигался, одаривая гостей улыбкой или парой слов прямо на ходу. Хозяин вечера вывел её к одиноко стоящей фигуре в строгом костюме.  - Леди Грейнджер, хотел бы представить вам моего горячо любимого друга. Лорд Риддл, наслышанный о вашей красоте, приехал в столицу, чтобы лично убедиться в этом, - лорд Долохов отпустил её предплечье и, мягко подтолкнув к своему другу, удалился. - Приятно познакомиться, Леди Грейнджер, - глаза лорда сияли щенячьей преданностью и нечеловеческой тоской. Он склонился к её протянутой руке, целуя пястье, смотря ей прямо в перепуганные глаза. У Мионы перехватило дыхание, лицо сделалось мертвецки бледным. Она отчаянно вцепилась в маленький крестик на шее, после чего переполненная чувствами потеряла сознание, упав в сильные руки Лорда. - Ненавижу тебя, - практически прошипел Долохов, держа в руках пустой бокал игристого с причудливыми узорами на ножке. 9 Когда-то давно, во времена рыцарей, шла война на кромке Бескрайнего леса. Северус по праву мог считаться одним из сильнейших воинов. Казалось, он мог руками свернуть горы и передвинуть облака.  Рыцарь в багровых доспехах был красив, опасен и богат, что делало его идеальным.  Он сражался двуручным мечом, руша всё на своём пути. Северус увидел её на лесной поляне, в разгаре очередной битвы, волосы развевались, когда она резко вспарывала смертным войнам глотки своим тоненьким кинжалом. Лицо ведьмы было обагрено кровью, в глазах горели языческие костры, сливаясь с тихими напевами. Её платье изорвалось, а на щеке сияла глубокая царапина. Северус опустил двуручный меч, посмотрел печально на ведьму и велел отступать.  Он думал о ней весь день и всю ночь, пытаясь найти забвение во хмеле. Но Бессмертная Фхина говорила с ним мужским голосом. "Чтобы быть рядом с ведьмой, необходимо быть невероятно сильным. Сильнее неё" Северус с тоской смотрел на двуручный меч и на отца, размышлявшего о женитьбе сына на богатой дрессированной принцессе. "Чтобы быть с ведьмой, необходимо отринуть человечность" Северус шептал молитвы старым богам, сжимая в руках двуручным меч, занесённый над чужим алтарём. 10 Лилиан не любила великосветские приёмы, но неизменно присутствовала на каждом, сама не понимая причин подобных поступков. Она улыбалась сиятельному Лорду Долохову и старалась не смотреть в сторону Леди Грейнджер, вызывающей не лучшие воспоминания. Её платье с тугим корсетом притягивало взгляды своей развратной целомудренностью, а шёлк волос являлся предметом зависти многих влиятельных дам.  Она слышала его тихие неспешные шаги, знала, что он крутил фамильные золотые запонки. Лилиан развернулась на каблуках, осушая бокал бланкового вина. - Леди Эванс, рад, что вы пришли, - он был таким, каким она его помнила: красивым и опасным ковриком под ногами.  - К чему этот официоз? Не ожидала тебя здесь встретить, - Лилиан смотрела ему прямо в глаза, заставляя болезненно хмуриться. - Предлагаю встретиться и всё обсудить. - Северус, нам с тобой нечего обсуждать.  Она резко махнула веером на прощанье, выставляя рукоятку вперёд, покидая приём немногим раньше полуночи. 11 Пока Гермиона спала, Лорд Риддл сидел у её ног, увлечённый разглядыванием тонких черт лица юной леди. Он ворошил свои кофейные кудри, превращая точно выверенную причёску в искусный беспорядок. Том ломал пальцы, мял полы дорого сюртука и комкал тяжёлое покрывало.  Гермиона проснулась неожиданно, резко подскочив на просторной хозяйской кровати, пальцами зарылась в распущенные волосы - Том разобрал сложную причёску - и перевела на него свой дикий взгляд, горящий первородным безумием. Девушка вмиг собралась, посмотрела осмысленно. - Лорд Риддл? Что вы... - он оборвал её на полуслове, решительно смотря в перепуганные глаза. - Леди Грейнджер, знаю, что мои слова могут показаться необдуманным, опрометчивыми, а предложение несвоевременным, но, боюсь, мой добрый друг забыл вам сообщить о том, - он замолчал, переводя дыхание, - что я приехал в город с чётким намерением взять вас в жёны, - Гермиона смотрела недоумённо, лишь пухлые губы приоткрылись в удивлении. - Молю, не стоит бросать таких взглядов. Леди, Гермиона, я молод, богат и так жажду обрести тихое семейное счастье с милой девушкой. Она приподнялась на локтях, приближаясь к точёному лицу молодого лорда. Взгляд её изменился, нерешительность уступила морозному холоду и тихой ярости. Очертила аккуратным пальчиком линию подбородка. - Ни за что на свете! Леди Грейнджер поднялась, неспешно подошла к большому окну, выходящему в ухоженный парк. - Мисс, дело в том, что не в моих правилах отступать, - она не видела сдвинутой челюсти и странной решимости в глазах. Том схватил её за предплечье, с силой разворачивая, кидая на огромную хозяйскую кровать с тяжёлым камелопардовым покрывалом. Он навис над ней, своим весом давя на тонкие девичьи запястья. Его кофейные волосы горели дьявольским ореолом в окружении чадящих свеч. Гермиона смотрела зло, шепча ругательства на незнакомом языке.  Лорд Риддл смотрел на неё в измятом бальном платье, со спутанными распущенными волосами, в которых несмело блестел небольшой крестик, с горящей яростью в глазах, но видел совсем другое.  - Почему? - он выглядел потерянным, оставленным.  - Мистер Риддл, мы ведь даже не знакомы, а вы уже обращаетесь со мной как с вещью, - её голос звучал аристократически холодно, а ярость в глазах потухла. - Нам с вами не по пути. Леди Грейнджер скинула его руки, поднимаясь. Поправила крестик, расправила складки на платье и покинула комнату с высоко поднятой головой. Лорд Риддл не видел, что в её глазах блестели слёзы. Ссутулившись, опустив голову, он остался сидеть на развороченной хозяйской кровати с тяжёлым камелопардовым покрывалом. 12 Том лениво потянулся, полулёжа на узком диванчике с бутылкой выдержанного греческого вина. Его лицо превратилось в злую маску бессилия, а мозолистые ладони с силой сжимали бутылочное горлышко, в правой он сжимал новомодную сигарету, удерживая её между указательным и средним пальцами. С красными злыми глазами Том напоминал падшего ангела. Он смотрел на сгорбленного друга с нервным возбуждением. - Всё повторяется. Она так похожа на свою сестру... - Злишься, да? -  Антонин говорил громко, резко, практически кричал, прикладываясь к влажному горлышку бутылки. - Распустил нюни, как баба, честное слово, - он замолчал. - Вот ты жалеешь себя, убиваешься... А сам виноват! Кто тебя заставлял лезть к девчонке?! Кто, Гера тебя побери?! Никто... - Антонин сделал большой глоток, оставляя в бутылке лишь несколько капель, стекающих по стенкам, утёрся рукавом измятой рубашки. - Почему нельзя с как с человеком, а? - он устало посмотрел на друга. - А если бы... Нет, и думать об этом не хочу! Антонин встал на некрепких ногах, сбрасывая сигаретный пепел на диван с геральдическими лилиями тыквенного цвета. Голос Тома Риддла был хриплый после долгого молчания. - Да что ты понимаешь, животное? - в этих словах была заключена вековая злость с нотками всемирного отчаяния. - Что же я могу понять! Вечно юный, вечно пьяный! Развесёлый идиот, - Антонин тряс в воздухе опустевшей бутылкой, стряхивая пепел сигареты на свои брюки. - Сладкий, ты не думал, что другим тяжелее? - слова его были сухи, хлестав Тома незримым кнутом. - Ну да, кто ты, а кто я... Тебя породила великая мать, а я лишь сын смертной потаскухи, но знаешь, - он говорил, тыча указательным пальцем собеседнику прямо в лицо. - Я тоже чувствую. Твоя зазноба жива! Цени это! - Антонин отвернулся. - Просто покончи с этим, пополни свой любимый гербарий! Он вышел, туша окурок носком лаковых оксфордов. Послышался звон стекла. Том смотрел на это сухими глазами. 13 У мистера Уизли, приближенного к королевской семье, была юная дочь, которую он страстно хотел выдать замуж за уважаемого человека. Она была бледна, светлоглаза и рыжеволоса, возвышаясь над землёй лишь на полтора метра. Семнадцатилетняя Джиневра была ярой христианкой, книгами признавая лишь священные писания. Девушка смиренно приняла известие о скором замужестве, так как та была одной из немногих её добродетелей. Утром того дня, когда Лорд Долохов устраивал приём в своём Лондонском доме, юную Джиневру Уизли везли знакомиться с женихом, подобранным отцом невесты, по уверением которого молодой человек был уважаемым вассалом Её Величества, лет тридцати от рождения. Юная Джиневра то краснела, то бледнела, проезжая живописные пейзажи Шотландии. Следующим днём была назначена свадьба. 14 На утро с рассветом Леди Грейнджер получила пространное письмо от своего несостоявшегося насильника. " Гермиона, Прошу простить мою несдержанность. Чтобы устранить возникшее недопонимание, я приглашаю вас на чашечку чая в полдень. Мой адрес вы можете найти на обороте. С надеждой о скорой встрече, Том Риддл" Она разорвала небольшое письмо пополам, бросая в алое пламя камина. 15 Лорд Риддл всё отправлял и отправлял ей свои письма, получая в ответ лишь лепестки алых роз. Аргус казался всё более взволнованным, он заметно побледнел со дня приёма в доме Лорда Долохова, отчего его вечно удивлённые глаза казались ещё больше. Дворецкий заламывал узловатые старческие пальцы, чистым платочком протирал блестящую залысину ла лбу, не решаясь начать разговор. Прислуга сделалась нервной, дёрганной, юные горничные вздрагивали при каждом приближении хозяйки, стыдливо опускали глаза и выполняли работу быстрее обычного. После получения очередного письма, пошедшего на растопку камина, дворецкий принёс пятичасовой чай, задержавшись дольше принятого. Он склонился в полупоклоне, резко выпрямился, демонстрируя идеальную осанку. - Госпожа, я бы советовал вам согласиться на все предложения Лорда, - Аргус замолчал, устремив взгляд в полированную гладь паркета. - Дело в том, что он ужасный... - дворецкий закусил тонкую губу, - человек. Аргус поморщился, приложив руку, затянутую в белоснежную перчатку, к сверкающей лысиной голове, и вышел, оставив Гермиону одну. Её фигура светилась потусторонним светом, заставляя прислугу, подслушивающую под дверью, зябко передёрнуть плечами. Гермиона наклонила медную голову, сощурилась, всматриваясь в пёстрое пятно горящего камина. Одним глотком выпила пятичасовой чай, принялась за упаковку посылки для своего настойчивого воздыхателя. В небольшую подарочную коробку, доверху заполненную алыми розовыми лепестками, она положила один белый. 16 Лорд Риддл примчался тем же вечером. Он был темноволос, азартен и словно светился изнутри. Лорд прошёл в голубую гостиную с камином, сверкающим золой одинаковых непрочитанных писем, наполненных лживыми обещаниями и ложными надеждами. Длинными светлыми пальцами пробарабанил гамму по столу с резными ножками, выполненными в виде пляшущих сатиров с уродливыми козлиными ногами. И всё смотрел на неё преданным взглядом. - Моя Леди? - его голос - лучший бархат, переливающийся на свету ночной глубиной Тартара. - Делайте со мной, что хотите, - она говорила резко, хлёстко, не глядела на него, а лишь с силой вцепилась в глубокую складку лёгкого домашнего платья. Лорд сдвинул тяжёлые бархатные портьеры червонного золота, погружая  просторную гостиную в полумрак, разгоняемый лишь нерешительным пламенем догорающего камина.   Риддл приблизился хищно. Она не смотрела на него. Подхватил под бёдра, усаживая на ледяную плоскость мраморного стола, узором напоминающую холодную морскую пену, подобную той, какой обратилась несчастная Ариэль.  Он зашелестел тонкими юбками, мнущимися от неосторожного прикосновения. Гермиона молчала, от злости и бессилия крепко стиснув зубы, и смотрела в потолок, расписанный итальянским художником, изобразившим Персея, отрубающего голову несчастной Медузе. Светлые глаза блестели от злых слёз, пока Лорд оставлял жгучи следы золотых поцелуев на её тонкой белой лебединой шее. Часы работы старого мастера пробили ведьмин час. Лорд Риддл прервался, засобирался, поправляя идеальную россыпь кофейных кудрей. Закусив губу, чтобы не закричать, Гермиона аккуратно спустилась с ледяного стола, оправляя задранные юбки. Её руки мелко подрагивали, а покрасневшие сухие глаза смотрели решительно.  - Мы уезжаем, - его голос был хриплым, низким, а тонкие пальцы музыканта привычным движением заправляли мятый край рубашки в тёмные брюки по последней моде. - Вы вроде бы собирались жениться, - она говорила безэмоционально, сухо; безразлично смотря в ярко-голубые глаза Лорда, лишённые какого-либо света. - А ты не знаешь? Нас расписали три дня назад, - он небрежно махнул рукой, оправляя сверкающие белизной манжеты свободной рубашки. В её глазах заплясал дьявольский огонь, тонкие пальцы напряглись. Из камина полыхнуло жаром. - Убирайтесь, - в её глубоком голосе звенела стигийская сталь. - Убирайтесь! Убирайтесь! - Гермиона кричала, опрокидывая чашки с остывшим чаем и заварочный чайник из сервиза наполеоновских времён, расписанного сценами Троянской войны. Гермиона резко остановилась, побледнела и упала без чувств. Риддл подхватил хрупкое тело...  Часть 2 Это абсурд, враньё: Череп, скелет, коса. "Смерть придёт, у неё Будут твои глаза". И. Бродский 1 Юная Джиневра купалась в ласке своего молодого мужа. Он осыпал её драгоценностями и дорогими безделушками, наряжал в лучшие платья, словно собственную куклу. Она улыбалась и выглядела вполне счастливой. Пара новобрачных гуляла по оживлённым улицам небольшого селения, находящегося неподалёку от их поместья. Молодой муж придерживал жену за талию, обращаясь к ней не иначе как "душечка". Вокруг мелькали однотипные дома не выше двух этажей. Колокола небольшой выбеленной церквушки зазвонили к обедне, и несколько пышных кумушек лениво приоткрыли окна крошечных кухонек.  Юная Джиневра, надевшая тем днём скромное белое платье и светлую шляпку, потянула своего молодого мужа к церкви. Печально посмотрела на слепого мальчика лет восьми, его одежда была чистой, ухоженной, но очень поношенной и бедной, он стоял с отчаянно протянутой рукой около главного входа, мимо него проходили люди, смотря лишь себе под ноги. Опустила несколько звенящих золотых гиней. Взвесив монетки в руке, ощупав царский профиль мозолистыми пальцами, лицо мальчишки осветила радостная желтоватая улыбка без двух передних зубов.  Он залепетал, - спасибо, спасибо! Храни вас Господь. Джиневра потрепала его по тёмной макушке с жалостью глядя в мутноватые глаза, в которых заблестели серебряные слёзы. Взгляд прояснился. Мальчишка удивлённо смотрел на обретённый красочный мир, неведомый ему ранее. Смотрел на молодую женщину с честными светлыми глазами. Он сжал её в крепких благодарственный объятьях, шепча, - спасибо, спасибо, тётенька, я буду молиться за вас каждый день. Спасибо. Спасибо!  Молодой муж Джиневры смотрел потерянно, удивлённо, непонимающе. Он сделал шаг к жене, топча небольшой цветок маргаритки, проросший через мощёную камнем дорогу.  - Ведьма! - крикнул что есть мочи. 2 Лилиан всматривалась в антрацитовую глубину ночи, замутнённую столичным смогом. На душе было неспокойно. В воздухе витали животный страх и неясный ужас, не сформировавшийся до конца. Она чувствовала едва слышные колыхания земли, просыпающейся после векового сна. Руками зарывшись в алый шёлк волос, девушка шептала древние проклятья на родном языке, почти забытом в мире, но горячо любимом теми, кто помнил и хранил. Лилиан вдруг вздрогнула, резко подскочила к небольшому письменному столу, спрятанному за китайской ширмой от глаз любопытных посетителей.  Схватила чёрную чадящую свечу, толком не светившую, не греющую. Окропила пламя собственной кровью, что слегка мерцала в тусклом свете городской луны. И зашептала. - Пришло время, сёстры и братья. Резко задула свечу, погружаясь в мрак светлой комнаты. 3 Гермиона проснулась резко и неожиданно. За чужим окном царила светлая летняя ночь с неоновыми огнями звёзд. Лёгкий шифоновый полог кровати сиял пурпуром, мебель вокруг таинственно мерцала позолоченными ручками. На расстеленной шкуре стального льва тихо спал Том Риддл. В странном кресле-качалке около небольшого застеклённого окна цедил массачное вино Антонин Долохов. Он грустно улыбнулся и поднялся, призывая пойти с собой. - Знаешь, он на самом деле, хороший. Правда, - они вместе сели на мягкий узкий диван, касаясь друг друга локтями. - просто он очень боится за тебя, - Антонин сделал большой глоток, опустошая бутылку, - я бы тоже боялся, - он посмотрел на неё странным изучающим взглядом. - А ты мне нравишься... - Гермиона нервно дотронулась до креста на шее. Долохов слегка побледнел, наблюдая за её дёргаными движениями. - Слышала историю о Эхо? - О нимфе, что влюбилась безнадёжно? - её голос был тихим, чужим. - Не совсем. О той, что берегла свою девственность, предпочтя быть разорванной на куски... - Антонин не решался взглянуть на неё, смотря мимо и опуская глаза. - В прочем... слышишь, пчёлы... - он подскочил, роняя пустую бутылку на пол. - Пчёлы... - О чём вы? Я не понимаю... Долохов вцепился тонкими мозолистыми пальцами правой руки в её белое предплечье, оставляя темнеющие синяки. - Слушай внимательно, дева Гермиона. Слушай и запоминай. Беги и не оглядывайся. Промедление может быть равносильно смерти. Дорога сама приведёт тебя к сёстрам. Будь хорошей плохой девочкой. - Я не понимаю... Он приложил палец к её губам, - тише... Антонин целомудренно прикоснулся обветренными губами к чистому девичьему лбу. 4 Их было мало. Слишком мало. На глаза Лилиан наворачивались злые слёзы, а руки мелко подрагивали. Она сжала губы в тонкую полоску и опустила глаза на босые ступни, покрытые грязью.  В ночном лесу веяло прохладой. Не было слышно ни зверей, ни птиц, безмолвствовали насекомые. Чувствовался животный ужас, наполняющий каждую клеточку тела, заставляя сутулиться, дрожать и судорожно озираться. Ощущалось небывалое величие, идущее от громады ночного леса, от древних богов. Возникало чувство сопричастности, рождающее гордость и уверенность в следующем дне.  Их осталось всего двенадцать. Они стояли босые, раздетые, готовые принести жертвы своим покровителям.  - Принесём же гекатомбу. Во имя старых богов! - раздался дружный хор чужих голосов. Стук сердца раздавался в голове. Изящные пальцы вцепились в потную шею. Холодное лезвие атама разрезало тонкую кожу, заставляя жертв издавать предсмертные хрипы. Брызнула багровая кровь.  Зажужжали пчёлы. Засеребрилась ночь.  И они закружились под древние забытые напевы в причудливом танце обнажённых тел, кружа с окровавленными атамами, сооружая жертвенный погребальный костёр. Гул, раньше казавшийся незаметным, обрёл плотность. Отчётливо слышалась величественная поступь божественных ног.  Горели костры. Жглись травы и курились опиумные благовония. Разнузданные танцы не теряли выверенного изящества, складываясь в причудливый рисунок обнажённых человеческих тел, юных и прекрасных. Они отдавались безумию. Божественному экстазу. Из пролитого живого вина вырастали редкой красоты алые цветы амаранта.  5 Гермиона бежала по густому тёмному лесу, то отчаянно пытающемуся остановить хрупкую фигуру, то уступающему нечеловеческой силе. Медные кудри спутались. Дыхание сбилось, а ноги стёрлись в кровь. Вокруг мелькали безликие деревья, хранимые тонкими дриадами, ощущающими пробуждение природы.  Она остановилась. Обессиленно прислонилась к вековому дереву, дабы не упасть. Грудь тяжело вздымалась, в глазах бегал космос, растворяясь в серости дней.  Вблизи в лунном свете сияло небольшое лесное озеро, питаемое горными ручьями и реками. Переходя от дерева к дереву Гермиона, добралась до водной глади. Её лицо сделалось болезненно бледным, а под глазами залегли неестественные тени.  Гермиона опустилась на узкий каменистый берег, поросший травой, зачерпнула ладонью чистой ледяной воды. Сделала большой глоток. Умыла лицо, нависнув над водной гладью.  Показалась светло-золотая голова, освещённая потусторонним лунным светом. Тёмные глаза смотрели враждебно, изящные брови были нахмурены, а пухлые губы сжаты в тонкую полоску.  - Что забыла у моего озера? - низкий голос звучал неестественно холодно, напоминая дыхание смерти. - А ты кто будешь? - хрипло, опустошённо. Слова будто произносил чужой незнакомый человек. - Лаванда, - она вынырнула из озера, пристроившись на холодном мокром камне, самом большом на крошечном бережке. Её чешуйчатый русалочий хвост глухо стукнулся о сверкающую водную гладь, заставляя Гермиону поморщиться от головной боли. - Ты пьёшь из моего озера. Не думаю, что должна оставить тебя в живых, - она провела удлинённым языком по острым зубам хищной рыбы.  Гермиона нахмурилась, приблизилась к русалке, чтобы получше рассмотреть её при тусклом свете молочной луны. Она сделала шаг назад. - Я - Гермиона, - в её глазах алмазами заблестели слёзы. - Девочка, кто с тобой сотворил такое? Русалка заплакала, когтистыми руками притянув девушку, чтобы уткнуться ей в крепкое плечо. Лаванда нерешительно всхлипывала, а осмелев, зарыдала, завывая по-звериному. - Те, кто сотворили свои злодеяния, давно покоятся в земле, - в тёмных глазах потух недобрый огонь. - Расскажешь? - Гермиона продолжала прижимать к себе тощую фигуру, впитавшую запах тины и отчаяния. - А что рассказывать? - Лаванда горько усмехнулась. - Жила в бедности. Продали за мешок зерна. Подохла как собака. Тело, вот, в озеро кинули, - её мертвецки красивое лицо исказил звериный оскал. - А ты помнишь себя? Ну... - голос звучал тихо, напоминая стрёкот сверчков. - Нет. Я так давно забыла... - Гермиона пыталась что-то вспомнить, сама не зная, что именно. В задумчивости дёрнула крестик, разрывая тоненькую серебряную цепочку, виг пропавшую в зарослях сорной травы. - И я нет, - тоскливо, - возможно, это и к лучшему, - Лаванда замолчала. Пробил ведьмин час. Она вскинула голову, прислушиваясь. - Чувствуешь, Пан воскрес... И природа ожила. Зефир заколыхал громаду леса, мазнув по бледным девичьим щекам подобием воздушного поцелуя. Закопошились звери. Мелькнул седой хвост лисицы, сжимающей в крепких зубах окровавленную добычу. Закружились припозднившиеся сверчки, наполняя лесную поляну фосфорическим светом первобытных свеч. Застрекотали цикады. Разрумянились цветочные бутоны. Гермиона с немым восторгом наблюдала за чарующим оживлением. Дриады приободрились, затянув радостную песнь. Лаванда поцеловала Гермиону на прощание и нырнула в сияющую гладь озера, ударяя хвостом мрачную глубину вод.  6 Том видел перед глазами её стройную фигуру, кружащуюся в струящихся шелках, обнажающих столько, сколько и скрывающих. Гермиона отворачивалась, манила руками, увлекая, призывая идти за собой. Плавные движения тонких белых пальцев завораживали. Взлетали и плавно опускались медные кудри.  Шуршали дорогие ткани, звенело лунное серебро, солнечное золото. Лилось багровое вино. Он вскидывал руку, чтобы ухватить тонкую девичью руку, вцепиться в скользкий холодный шёлк, но ловил лишь воздух. Одуряюще пахло гиацинтами, отчего Том не мог чувствовать её запаха, ведомый лишь человеческим теплом. Пальцы крошили алые лепестки амаранта. Сыпались кровавые плоды барбариса. Всё покрывалось толстым слоем пепла. Он кричал. Том проснулся до рассвета. Её давно не было рядом. 7 В камере было темно и сыро. По стенам бежала плесень, в углу размеренно капала вода, отмеряя отведённое время. Копошились крысы. Сваленная небрежной кучей солома давно сгнила.   Юная Джиневра сидела на морозном каменном полу, маленькими ладошками вцепившись в костлявые колени. Щёки впали. Под глазами пролегли мрачные тени, волосы превратились в один большой колтун. Взгляд сделался безжизненным, лишь изредка она могла позволить себе посмотреть на то место под сгнившей соломой, куда тайком спрятала маленький серебряный крестик.  Джиневра хотела бы биться о стены, кричать, но сил не было. Ненавидящая свою сущность, она была неспособна на совершение тяжкого греха, одна лишь мысль о котором сладко отзывалась в её прогнившей душе.  - Дорогая, а оно того стоит? - Джинни оглянулась. В её тесной камере со спёртым воздухом и покрывшимися плесенью трупами крыс, пожираемыми своими собратьями, стояла сиятельная девушка дивной красоты. Джиневра попятилась назад, упираясь лопатками в ледяную каменную стену грубой кладки, дёргано поглядывая на место поколения серебряного креста. Она не слышала ни шагов, ни скрипа тяжёлого амбарного замка.  - Сгинь, нечистая! - Джинни хрипло крикнула, вскидывая вперёд правую руку. - О, девочка, - во взгляде незнакомки скользили сочувствие, жалость. В нём можно было увидеть боль. Красавица протянула было руку, но тут же себя одёрнула. - Что же они с тобой сотворили, что же ты с собой сотворила, - в её глазах стояли слёзы. Джиневра злобно смотрела на неё исподлобья. - Разве стоит того бог, отвернувшийся от своего создания, презирающий его таким, каким создал сам? - Сгинь, сгинь, дьяволица, искусительница, - Джинни кричала, закрывая уши грязными холодными ладонями. Она старалась как можно сильней вжаться в стену. - Разве он не призывает к всеобщей любви? К терпимости? Девочка, может, он вовсе не испытывает ненависти к тебе? - незнакомка не решалась приблизиться. Джиневра дёрнулась к кресту, притягивая его за тонкую серебряную цепочку, практически не заметную в ворохе прогнившей соломы. Выставила вперёд руку со сверкающим в темноте распятием, отползая к стене. - Изыди, демон! - Джинни крикнула настолько громко, насколько хватило тающих сил. Незнакомка подавила тяжёлый всхлип и растворилась в темноте тесной камеры со спёртым воздухом. 8 Они сидели у разожжённого камина, увлечённые неспешной беседой. Антонин увлечённо рассматривал полупустую бутылку массачного вина, Том устало прикрыл глаза. - И что теперь будем делать? - он теребил свои кофейные кудри, делая вид, что думает о решение возникшей проблемы. - Как что? Присоединимся! - Долохов опустил бутылку, поднимая глаза на собеседника. - Сбрасываем личины и кидаемся в пекло? - он лукаво улыбался, глаза его сверкали. - Как в старые добрые времена, Атолла! - его лицо озарила широкая улыбка. И всё вокруг начало меняться... 9 Лес говорил с ней, звал. Шелестела листва, напоминая дружный шёпот, под ногами сломанными костями хрустели ветки. Призывно жужжали пчёлы, стрекотали цикады, шумели стрекозы. Из тени выглядывали лукавые рыжие лисьи морды, в кустах мелькали кокетливые хвостики зайчат.  Она слышала зов. И откликнулась. Лес говорил - она отвечала.  К ней ластились травы, и цветы распускались под нежным прикосновеньем. Расступались заросли, отступал бурелом. И звери кланялись при встрече.  Нимфы наблюдали завороженно, не решаясь приблизиться. Они могли лишь смотреть, задержав дыхание. Пан улыбался грустно и вытирал подступившие слёзы алевшим виноградным листом. В её глазах сверкала свежая зеленеющая трава, голос звучал тихим шелестом листвы. А кожа сделалась мертвенно бледной. Лес просил, и она давала всё, что он пожелает. Гермиона плыла по сладостной лете, созерцая сверкающее солнечное небо. Вокруг цвели карминовые маки и жужжали пчёлы. А человеческое тело осыпалось пеплом. Послышался божественный крик. И сильные руки вытащили её из воды.  10 После затхлого воздуха тёмной камеры на улице было непривычно легко дышать. Джинни сделала глубокий вдох. Тело стягивали крепкими верёвками, впивающимися под рёбра и заставляющими неметь ноги и руки. Её глаза были опущены. Её муж - её палач, с силой сжимающий пальцы на горле, она хрипела, пытаясь сделать вдох. Мужчина ослабил хватку и отошёл. На маленькой площади возле церкви собрались все жители небольшого городка. Джинни испытывала чувство омерзения от того, что смущает Создателя своим присутствием на полуденном солнце. Её ноги обложили сухой соломой, а руки надёжно привязали к высокому столбу. Джиневра опустила глаза, стараясь скрыть свой стыд. Тело обильно полили маслом и спиртом - Вернись туда, откуда пришло, дьявольское отродье!  Священник чиркнул спичкой, но пламя инквизиции зажглось и без неё, разгоревшись с небывалой скоростью. Джинни старалась молчать, но стихия, пожирающая плоть развязала ей язык. Она издавала звериные крики, пока не умолкла, сгорев до закоптившихся костей. - Получила по заслугам, ведьма! В глазах зрителей горело злое удовлетворение, совершённым злодейством. Их губы кривились в улыбках удовлетворения. Лишь бедная мать прозревшего мальчика в чистой поношенной одежде вытирала горькие слёзы. Недавно она укачивала окровавленное безжизненное тельце, забитое камнями несущих веру. В тени домов на колени упала плачущая богиня, не способная сдерживать свои слёзы. На кончиках её аккуратных пальцев вспыхивали искры, выпрыгивающие из разрушенного очага. Часть 3 Пусть жертвенник разбит - Огонь ещё пылает... С. Я. Надсон 1 Темнели ночи. Возбуждённо летали птицы. Каркали вороны, принося плохие вести. Над людьми нависла костлявая рука первобытного ужаса. Земля тряслась от тяжёлых божественных шагов. Звенели цепи, рычали удерживаемые крепкими руками псы, готовые растерзать незадачливую добычу. Старых богов почти забыли, но кровь предков помнила.  Шептались повитухи, знахарки. Травницы заготавливали жертвенные дары, а маги праздновали грядущую победу вместе с колдунами. Простые волшебники не помнили, не хотели помнить. К лесам стекались вакханки и ведьмы. Белла очнулась словно от долгого сна. В маленькой грязной камере она была одна. Надзиратель заходил раз в день, чтобы оставить скудную порцию жидкой похлёбки. Некогда яркие волосы спутались, грязной паклей спадая на покрытый испариной лоб. Изорванная одежда напоминала половую тряпку. В мутных глазах горел нездоровый огонь. Прислушиваясь, она припала к бьющемуся в жизненном ритме земляному полу. Белла подскочила к тяжёлой рябиновой двери, колотив в неё до тех пор, пока в небольшом окошке не появился желтоватый глаз тюремщика, светящийся на алой роже.  - Вы слышите? Они идут! - Белла кричала возбуждённо и билась в религиозном экстазе. - Тушите костры инквизиции! Старые Боги возвращаются! Тюремщик отвесил ей звонкую пощёчину, заставив упасть. 2 Пылало пламя битвы. Нещадно палило горячее южное солнце. Падали окровавленные тела доблестных воинов, болезненно стонали знакомые и родичи. Пустыми глазами смотрели трупы. Она бежала, не оглядываясь. Крепко сжимала в руке кинжал, принадлежащий брату. Она слышала отчаянные крики сестры, практически обезумевшей от своего дара.  Её с силой дёрнули за руку, похотливо осматривая и распуская руки. Кинжал брата вошёл прямо в промёрзшее ахейское сердце. Тело упало к её ногам.  Она со всех ног побежала к храму. Огляделась, поднявшись на первые ступени. Её город стремительно погибал в неравном бою. Глаза накрыли тёплые ладони.  - Не бойся, Гермиона, - раздался шёпот, и жгучее дыханье обожгло ухо. Она слышала звон стали, лязг мечей, рычание ахейцев, стоны умирающих. Сестра кричала. Она не видела, как насиловали Кассандру, как горел её родной город. Она не видела гибели Трои. 3 Босые ноги ступали по холодной каменной кладке. Руки Гермионы были связаны за спиной толстой верёвкой из пеньки. Спина исполосована тяжёлыми ударами Святого Отца. На лице застыла кровавая корка, уродующая его до неузнаваемости.  Вокруг ревела толпа, образуя узкий смердящий коридор. Вошь скалилась беззубо, возбуждённо размахивая грязными покрасневшими руками.  Мелкая галька болезненно отзывалась в израненных ногах. В неё полетел первый камень, пущенный светлой рукой прихожанина церкви. За ним второй, третий. Гермиона медленно шла по узкому зловонному коридору с высоко поднятой головой. Лицо - кровавое месиво. Тело - сочный кусок мяса.  Священник содрал с израненного плеча остатки рубища, давно превратившегося в тряпки. Толпа ревела. Ликовала. Священник похотливо облизывался.  Гермиона медленно шла, осторожно ступая израненными босыми ступнями, когда толпа ждала, что она повалится на колени ещё около здания храма. Аполлон оставил на её губах поцелуй раскалённого золота.  А после Европа взвыла от чёрной смерти. 4 Том взволнованно посмотрел на Антонина. В его кофейных кудрях терялся лавровый венец, оставляющий блики на виноградных листьях в тёмных кудрях Долохова. - Неужели... Аполла, это то, о чём я думаю? - в его глазах недоумение, светлая тень лёгкого страха. - Боюсь, что так. Она теперь старшая, - Том грустно улыбнулся. Поморщился. - Ей суждено потеряться в горах... - он опустил глаза на вздрагивающие веки спящей. - Я верю в неё. Гермиона сможет вернуться назад. И боги растворились в солнечной вспышке. 5 Гермиона плавно выплыла из небытия, открыв глаза в незнакомом месте. Бурно тёк горный ручей, из темноты доносились орфические гимны. Она на ватных ногах вышла из прохладной пещеры в антрацитовую глубину ночи. Гермиону тянуло в горы странное ощущение жизненной необходимости. Пахло медуницей, мятой. Вокруг жужжали навязчивые пчёлы, сверкающие солнечными брюшками. Вдалеке мелькнула крупная тень, скрывшись за ближайшим холмом. Гермиона потянулась за ней. Засверкала бистровая шерсть с ализариновыми всполохами. Со страхом смотрели перепуганные аквамарины глаз. Тяжело переступали внушительные лапы с шестидюймовыми когтями. Громада мелко подрагивала, тихо поскуливая. Гермиона шумно выдохнула. Протянула руку к бурому носу. Неполноценный малыш-орф тщательно её обнюхал. Аккуратно лизнул кончиком малинового языка. И радостно заскакал, сотрясая землю.  - Кто хороший мальчик?  Гермиона удобно устроилась за загривком, тонкими пальцами, позеленевшими от лесных трав вцепившись в густую бистровую шерсть. Малыш-орф скрылся в тени. 6 Её кружили Зефир, Эвр и Кор, Борей и Афер танцевали, путали, заставляя реальность осыпаться тысячами дребезжащих осколков. Кровожадно посмеивался Эол, скаля заострённые клыки. Они сбивали с ног, вертели, превращая тело в холодный кусок сочного мяса. Нот смотрел неодобрительно, не понимая всеобщего веселья. В её волосах шелестел ветер. Стихия полностью захватила её, а после боги отступили. Гермиона одуряюще пахла озоном. Вокруг кружился мягкий июньский снег, расцветающий спелой радугой. Ветры понесли её дальше от величественного Тайгета. Бушевала стихия. Гермиона чувствовала кислотную соль, жгучую пятки. Морские гады ластились к ногам, пока бушевал бескрайний океан. Понт штормило, качало, и Гермиона кружилась вместе с ним, опьянённая дикой свежестью. Необузданная свобода солёными разводами расцветала на рёбрах. Она дышала и всё не могла надышаться. Рушились границы. Мир просыпался. Бушевал свободолюбивый океан, играясь незадачливыми путниками, презревшими древние правила. Расплывались сытой лужицей сирены. Сцилла и Харибда скалились кровожадно. Гермиону кидало из стороны в сторону, она то взлетала высоко, касаясь жгучего солнца, смотрящего с щемящей тоской, то падала низко, цепляясь пальцами за ледяную гладь кипящей воды. Гермиона стремительно бледнела, падая в мрачные объятья Океана. Ветры с озорными улыбками вернули её бездыханное тело в горы, бросая с высоты Колосса в тесное замёрзшее озеро, расцветающее маковым пятном. 7 Гермиона спала и видела сон.  Снежными хлопьями с неба падал льняной пепел, оставляя кислотные кровоподтёки на реальности. Он прожигал до кости кожу, оставляя лишь послушный скелет. Дикое небо было сплошной мировой пепельницей. А вокруг никого. Лишь горячее дыхание смерти холодило ухо. И она кричала. Так громко, как позволяли слипшиеся разъеденные лёгкие. Пепел язвами расцветал на тонкой коже. Искрами на кончиках пальцев кружилась боль. На слепнущие глаза падали хрупкие пряди белёсых волос, чтобы вскоре упасть к слабеющим ногам. Гермиона упала без сил и проснулась с шумным вдохом, переходящим в болезненный хрип. 8 Люди склоняли побелевшие головы перед источником своего страха, они крепко сжимали в красных покрытых волдырями руках свои маленькие распятия. Священники лицемерно ползали у неё в ногах, целую землю, по которой она ступала.  Дребезжал и звенел воздух, натягивались тонкие струны мироздания. Именно ей предстояло начинать. Она улыбалась, слыша отдалённый звон цепей, топот копыт и лошадиное ржание. Минерва смотрела на преступно белый храм с нескрываемой злобой, искры, выскакивающие из очага её рук, игриво подпрыгивали, затухая от столкновения с каменой дорогой, от которой веяло неживым холодом.  Минерва возвела руки к зекрому небу с гридеперливыми облаками. Церковь вспыхнула аделаидой с искрами адского пламени. Загудела земля. С азартными криками в небе пронеслась Дикая Охота, сопровождаемая бодрыми звуками барабана Дрейка. Она смотрела на объятый бушующей стихией храм с блаженным лицом. 9 На смуром небе пылали плавые звёзды. Жужжали пчёлы, звенело стекло, лилось пурпурное вино. Раздавались возбуждённые крики. Жглись травы. Курился опиум. Вакханки, опьянённые жизнью, извивались во всполохах сольферино. Румяные щёки горели парнасской розой. Пухлые губы сверкали разводами шарлаха. Крепкие бёдра гортензии двигались под древние напевы. Изящные ножки сдвигались и раздвигались в причудливом ритме танца. На пышную грудь лилась массака вина.  Гермиона выскользнула из тени, подалась вперёд, чтобы присоединиться к вакхическому буйству.  Тела по-змеиному изгибались, двигались с кошачьей грацией и сверкали глазам хищниц, нежащихся в горячем пламени костра.  Себялюбивый гордец, случайно забредший на запретную поляну, был обречён. Его тело оплели диким плющом, заставив в испуге открыть широкие сизые глаза. Он тяжело прерывисто дышал. Кожа похолодела, покрываясь липким потом.  Вакханки смеялись, скаля заострённые клыки. В глазах возбуждённо горел дикий огонь. Гермиона подошла вплотную к юноше, отчего тот задёргался, замычал, не способный от дикого страха промолвить и слова. Светлая рука с аккуратными тонкими пальчиками коснулась кожи прямо над трусливым заячьим сердцем. Она смотрела ему в глаза, когда в них резко потух огонь жизни, сменившись ледяной пустотой смерти. В ладони истекало вином сочное трусливое сердце. 10 Они сидели друг напротив друга в неудобных кованых стульях в саду, примыкающему к просторному двухэтажному дому с большими окнами и небольшой башней. Щебетали птицы. Он крутил в руках шляпу-котелок, не собираясь надевать её вовсе. Она улыбалась за чашкой холодного травяного чая. - Когда я первый раз тебя увидел? - он улыбался, вспоминая былые деньки. - При Артуре, да? - она утвердительно качнула головой. - Когда прекратятся эти игры? Лили, долго ещё бегать будешь? Позволь быть хоть ковриком у твоих ног! - он беззлобно усмехнулся, откинувшись на спинку кованого стула. - Северус, - она шумно выдохнула. - Мы были по разные стороны баррикад, - Лилиан выпустила из рук чашку, отчего фарфоровое дно со звоном соприкоснулось с поверхностью кованого садового столика. - В шестисот мохнатом году! - Северус эмоционально всплеснул руками с широкими ладонями. - А давай, - он придвинулся поближе, в глаза его заплясали черти, а голос сделался заговорческим, - сбежим на Авалон. Вместе. Просто представь, - он говорил, мечтательно прикрыв глаза, - яблоневые сады. Благой двор. Мы с тобой. И куча старых знакомых, - она улыбалась, а из глаз её текли жемчужные слёзы.  - С тобой - никогда, - Лилиан аккуратным движением смахнула слёзы. Поднялась, оправила пышные юбки и развернулась, чтобы уйти. Он подскочил, ухватил её за предплечье, развернул к себе и посмотрел из-под густых бровей. - Хотя... Знаешь, Сев, таким ты мне нравишься гораздо больше. 11 Размеренно горел день. Солнечные лучи игриво танцевали на обнажённых лицах, сияющих радостными улыбками.  Аполлон и Дионис полулежали на залитой солнцем придомовой лужайке, вглядываясь в ночную темноту леса. Долохов одну за другой клал в рот сочные виноградины, немного нервно прикладывался к изумрудной бутылке, ёрзал, постоянно менял позы, отчаянно пытаясь лечь удобней. Риддл же лежал недвижимый, он щурился, увлечённо разглядывая светлое смальтовое небо, Том перевел яркие глаза на тьму леса, привлечённый хрустом ломающейся ветки.  Долохов подскочил, нервно забегал. Том поднялся на подрагивающих ногах, нервно запустил пальцы в кофейные кудри и замер, не способный ступить и шага. Гермиона шла, слегка пошатываясь. Её волосы были спутаны, смешавшись с виноградными листьями. Тонкое платье было запятнано травами, цветами, карминовым вином и брусничной кровью, подол изорвался. Издалека завидев пышнокудрую фигуру, она перешла на лёгкий бег. На лице сияла счастливая улыбка. Гермиона приближалась, излучая солнечное счастье, а он стоял, не в силах пошевелиться, ошеломлённый нахлынувшей радостью. Она кружилась, танцевала, призывно расставляя руки, и Том побежал навстречу, чтобы с силой обнять хрупкое горячее тело, уткнуться в плавую макушку и не отпускать.  Гермиона тихо шептала, - теперь я дома, - Долохов присоединился к крепким объятьям. Из кубового мрака дневного леса показалась огромная голова малыша-орфа.