Грезы посреди Серых пустошей

Размять мышцы, немного освежить разум — дежурная прогулка во время, которое Доан определила для себя на этом плане, как «утро». Здесь, конечно же, не было ни солнца, ни звезд, ни неба — лишь белесо-серая дымка, портившая ее настроение. Портившая, разумеется, все еще не так сильно, как собственные мысли: если совсем закрыться в четырех стенах своеобразного не то поместья, не то дворца, где Доан не радовали ни яркие витражи, призванные развеять скуку, ни темное дерево библиотек — тоску. Единственной радовавшей ее комнатой была спальня, сочетавшая темно-синий и ее любимый приглушенно-красный, в которых растворялись в небытие все самые мрачные мысли. Невозможно было, однако, проводить там абсолютно все время. Доан остановилась посреди просторного внешнего коридора со сводчатыми арками. Придирчиво вгляделась в налет на бледном мраморе — стремившуюся заполнить все вокруг серую не то пыль, не то плесень. Скривилась. Резко взмахнула рукой, заставляя магией исчезнуть разложение, вызванное близостью Серых пустошей. Чувство было такое, что она пытается натянуть очень тяжелый канат — магия нового Плетения все еще плохо слушалась ее. Ее, первую и почти равную, что же говорить об остальных его последователях. Но и этого будто бы было недостаточно — в нитях словно были спрятаны длинные, острые, зазубренные лезвия, которые так и норовили вонзиться в душу, если ухватиться недостаточно аккуратно. Плетение было готово растерзать и сожрать любого незадачливого мага, который был слишком беспечен, неосторожен и глуп, чтобы пытаться забрать достаточно много магии, не зная о ее «особенностях». Гейл наверняка будет недоволен, ведь она тратит усилия на такую ерунду. Но это крупицы, тонкие нити — ему их недостаток не повредит, а ее душевное спокойствие важнее. Они и так пока еще не могли позволить себе поддерживать достаточно сложную иллюзию — чтобы окутать их маленький карманный план хоть чем-то напоминающим фаэрунское небо и сделать его хоть чуточку приятнее. Хватает на барьер, что уберегает их от влияния Пустошей и от непрошеных гостей, скрывает от лишних глаз — и ладно. Доан тихо вздохнула. Результат ее удовлетворил, но облегчения не принес. Она и подумать не могла, что начнет скучать по башне Гейла в Уотердипе, где они прожили последние несколько лет, изредка прерываясь на короткие путешествия. Думала, что эта башня от скуки настолько ей осточертела, что она будет рада больше ее не видеть. Никогда в своей жизни Доан не проводила столько времени в одном месте. Даже в прошлой жизни, до сих пор частично укрытой пеленой безумия и удобного беспамятства, долгие ритуальные обряды с убийствами (которые единожды вспомнив, она старательно — и безуспешно — пыталась вывести из своей памяти) не удерживали ее в храме Темного Отца надолго. Раньше Доан Кровавый Рассвет постоянно меняла свои места обитания и занятия — как во Вратах Балдура, так и за их пределами. В Уотердипе же, когда они с Гейлом не были заняты исследованиями или друг другом, приходилось проводить унылые вечера-встречи со скучающими архимагами, встречаться с их сочувственными, сравнивающими взглядами, от которых у дочери Баала вскипала кровь. Ее раздражала Тара — чувство было взаимным и обоюдным. Разумеется, как две умные кошки, они поделили территорию и заключили перемирие, стараясь не пересекаться. Трессим благоразумно не лезла в их с Гейлом отношения, Доан благоразумно не лезла к Таре и в их дружбу с волшебником. Ради Гейла иногда они даже изображали дружелюбие, ведь преданная забота о нем — это единственное, в чем они обе сходились, но сходились замечательно, им обеим ужасно не хотелось его расстраивать. Никто, однако, не смог вывести ее из себя больше, чем госпожа Декариос, поинтересовавшись как-то раз за полуденной чашкой ароматного чая в одной из еженедельных и обязательно-непритязательных бесед между ними двумя, во время которых Доан всегда выворачивалась наизнанку, чтобы их поддерживать и улыбаться, — не будет ли у нее когда-нибудь внуков. Вскипающий гнев моментально сменился леденящим душу ужасом, когда ей показалось, что она тише шелеста свечи услышала скрипучий смех Отца с вопросом: «действительно, мой милый Рассвет, когда?» Доан поджала губы. Очень редко, но она продолжала слышать его шепот. Отец больше не мог влиять на нее, но это не значило, что он оставил ее в покое навсегда. Доан чувствовала — он следил за ней, словно бы в надежде, что она где-нибудь оступится, сломается, вернется… к прежней себе. Большой путь она прошла: от безумной культистки, наводящей страх и ужас на Побережье мечей — до фактически прирученной домашней кошки. В какой момент, убеждая себя, что это все не навсегда, она вообще начала задумываться о том, что ей нельзя иметь детей, черт возьми? В какой момент размеренная и тихая жизнь в Уотердипе подарила ей навязчивые мысли, что это с ней что-то не так, что это она не подходит этой башне и ее владельцу? Злость. Даже предательство Орин не сделало ее такой жалкой. Ты предала не своего отца, Кровавый Рассвет. Ты предала себя. Доан думала, что все изменится, как только они преобразуют корону Карсуса и получат силу. Изменилось. Из прирученной спутницы, которую он так и не назвал женой, она стала его первой и самой преданной Избранной. Разве у неё был выбор? У тебя всегда был выбор, мой Рассвет. С той самой ночи в проклятых землях, когда ты не решилась взять в руки кинжал. Поежившись, она закуталась в шелковую красную накидку. Дотронулась пальцами до висков. Начинала болеть голова. Это не темные порывы, не темный соблазн — он давно оставил ее. Но мысли… мысли по-прежнему преследовали, душили ее. Разумеется, Гейл не стал бы делиться с ней божественной силой. Даже если бы захотел. Сумасшедшим не дают власть, их делают безобидными. Она подошла к заграждению, разглядывая безрадостный серый пейзаж на многие расстояния вокруг. Почувствовала, как ее с новой силой начала охватывать тоска и безысходность. А теперь, если и следовало взять в руки кинжал, то только чтобы перерезать себе горло. Доан встряхнула головой, пытаясь прийти в себя. Заставить себя вспомнить. Нет, она сделала столь многое, чтобы добиться этого проклятого «счастья» для себя лично. Перехитрить отца, свести на нет его и частично свой же безумный план, сражая на своем пути иллитидов, дьяволов, аватары богов… Именно Доан спрятала корону и нетерийские камни после битвы во Вратах, даже Гейл не знал о их месторасположении — все ради попытки отвлечь внимание Мистры. Именно Доан помогала ему эти долгие годы в его исследованиях, почти забыв их изначальную цель, так, что их фасад счастливой пары, осевшей на одном месте, почти стал реальностью… Пока в один день Гейл не разбудил ее на рассвете с таким хорошо знакомым блеском в темно-карих глазах: «Я знаю, что должен сделать. Нам пора». Плетение Гейла… магия, случайно созданная Карсусом, и преобразованная с помощью его же короны в нечто новое… Доан думала, что ее возлюбленный гений. Но даже у нее были сомнения, что у него получится, что он не разрушит Торил и еще пару планов в придачу. Нет, у него получилось. В самом деле получилось. Не было ничего неожиданного в том, что новое Плетение, новая магия обладала одним чудным свойством — оно пожирало всю остальную магию, усиливая себя, точно также, как оно делало это раньше, находясь в теле самого Гейла еще в виде сферы. Он подчинил эту магию себе, научился управлять ею. Поделился своей силой с Доан — не божественной, разумеется, магической. Она была вольна запускать руки в его Плетение так же, как запускала пальцы в его волосы, притягивая для жадного поцелуя. Магия была непривычной, беспощадной, не прощающей ошибок, до сих пор не до конца стабильной — она то и дело грозила сожрать саму Доан, если та пыталась взять слишком много. Гейл, конечно, утверждал, что с ней этого никогда не произойдет, но ей тяжело было не обращать внимания на миллионы острых темных лезвий, когтей и зубов, готовых разорвать ее разум и душу. Это пугало и одновременно восхищало ее. Больше своей зависимости Доан злила только собственная беспомощность. Она была теперь намного сильнее, чем раньше, даже сильнее и могущественнее, чем когда вела за собой целый культ. Но какое это имело значение, если ей когда-нибудь снова предстоит встретиться со своим Отцом, и она снова ничего не сможет сделать? А что будет, если богиня магии найдет их? Хорошо, если Мистра окажется достаточно милосердной, и просто развоплотит ее щелчком пальцев — в первую очередь. Но Доан сомневалась в том, что богиня откажет себе в удовольствии и не заставит ее бесконечно страдать… например, оставив смотреть, как целую вечность мучается и умирает Гейл. Баалова дочь на ее месте поступила бы именно так. — Доан… я ощущаю твои эмоции на другом конце плана. Не хочу читать твои мысли, но не забывай, теперь мы связаны намного сильнее, чем раньше. Ты в порядке? — Я отвлекаю тебя? — Нет. Но если что-то нужно — тебе достаточно только попросить. Это лучше, чем… чем распространять вокруг эманации о смерти. Она усмехнулась. — Я дочь бога смерти, ты забыл? Это естественно. Гейл никак не ответил на ее сомнительную шутку, поэтому она, сделав несколько шагов туда-сюда, приняла решение. Резко развернувшись, Доан прошла несколько залов, громко отстукивая каблуками по каменному полу. Добравшись до его кабинета — такого же зала, как и остальные, отличавшегося только размерами и тем, что новоиспеченный бог постоянно его переделывал и по негласному неустановленному правилу между ними не позволял что-либо изменять в нем самой Доан. Ее возлюбленный увлеченно занимался своим Плетением. Очередной болезненный укол самолюбия — как смертной, ей было далеко до понимания, чем именно он занимается. Со стороны походило на тонкую настройку… наверное. Раньше он также управлял Плетением Мистры. А теперь у него появилась собственная любимая игрушка. Гейл оторвался от своего занятия и мягко улыбнулся ей. — От твоих двух прекрасных, но сведенных на переносице бровей, меня терзает смутное чувство, что ты хочешь поговорить. Лучше сейчас, Доан, — добавил он серьезным тоном. — Чем когда ты начнешь… прости меня, но кипеть. Внешне никак не обратив внимания, она молча прошлась по кабинету. Доан ни на чем не останавливаясь надолго, но с легким интересом касалась всяческих безделушек с разных планов, которые Гейл уже успел натащить сюда с прошлого ее визита сюда. Возле изящного зеркала из тончайшего металла она остановилась, провела рукой по своему темно-алому и сегодня необычно сдержанному платью, поправила длинные красные волосы, смахнула несуществующую соринку с неизменно подведенных черным век. Удовлетворенно отметила, что она все также прекрасно выглядит — и даже лучше, чем раньше. Присутствие божественной силы Гейла хорошо влияло на цвет ее лица. Доан неуловимо почувствовала, как он улыбается, тоже рассматривая ее. — Я знал, что именно оно тебе понравится. Мне утверждали, что оно не отражает некрасивых людей. Доан усмехнулась и, обернувшись к нему... застыла на мгновение. Он смотрел на нее сверху вниз, расслабленно восседая в кресле, сложив ногу на ногу. Его изящные длинные пальцы волшебника слегка касались подбородка и идеальных губ, изогнутых в хитрой улыбке. Гейл за время путешествия с ней полюбил темные цвета, и черный отчаянно хорошо шел ему — так же, как и властный блеск в его глазах. Доан ощущала его силу, его власть, его могущество… и его привязанность к ней. А ещё он был так невероятно красив, что ее накрыла волна эйфории от восхищения. Она любила его. Несмотря ни на что. Самая великолепная и восхитительная манипуляция из возможных. Заставьте женщину полюбить вас — и она сделает все, что угодно, простит, что угодно. — Это вряд ли. Я бы почувствовала в нем магию, не говоря уже о тебе. Это красивая безделица, и только. Но… ты знаешь, как меня порадовать. Но улыбка почти сразу покинула ее лицо, как она отвела взгляд, снова поддавшись тоске. Злило ли ее, что все так вышло? Возможно. Ты была рождена, чтобы править, а не подчиняться. Она не знает — и никогда не узнает — ее ли это собственные мысли, или то, что Отец старательно вбил ей в голову вместе с кровью и смертью. Был ли у нее выбор? Разумеется. Оставить все, что у нее в жизни случилось по-настоящему, отказаться и стать послушной куклой отца. Делать то, что он позволял бы ей делать. Она смертельно устала подчиняться ему всю свою жизнь. Гейл же ничего от нее не требовал. Манипулировал ли он ей? Скорее всего. Но она же сама этого захотела, верно? Верно. Доан вздохнула, решительно расправила плечи и прошла несколько шагов по ступенькам на возвышение — к импровизированному трону-креслу своего бога. Все ради того, чтобы бесцеремонно усесться возлюбленному на колени. Почувствовав его руки у себя на талии, сама дотронулась до его лица, мягко коснулась пальцами его неизменной бороды, которая ей так нравилась, провела вверх и запустила их в его темные волосы. Притянула его к себе, впившись в его губы страстным поцелуем, так, чтобы завладеть полностью, раствориться, объять прядями упавших алых волос, словно потоками крови. Иначе она не умела и не хотела. Оторвавшись от любимого, Доан снова взглянула на него, утопая в бесконечном водовороте чувств к нему. Вот ради чего все это было. Ради кратких моментов абсолютного счастья, как сейчас. Он перехватил ее руку и поцеловал внутреннюю сторону ладони, отчего у Доан прошли мурашки по коже. Пока совсем не растаяла от взгляда его темно-карих глаз, а остатки разумной воли в ней не ушли в одно единственное желание снять с себя одежду, она решилась задать вопрос: — Ты счастлив? В легком недоумении от ее вопроса Гейл чуть приподнял брови. Прищурился и снова чуть улыбнулся, вглядываясь в лицо Доан. — Более чем. Но твой вопрос не может не заставить задуматься… Ты — нет? Гейл внимательно и долго смотрел в ее глаза. Но она не ответила на его вопрос. — Скажи мне, что будет, когда ты наиграешься со мной? — Доан… — Скажи мне, что будет… когда ты оставишь меня — так же, как когда-то Мистра оставила тебя? Ярость от ее слов мгновенно отразилась в его глазах. Черты его лица резко заострились. Доан почувствовала, как пальцы, до этого ласкающие, больно сжали ее тело. — Очаровательное сравнение, — произнёс он низким, полным желчи голосом. — Приятно слышать его от тебя. — Я не могу не думать об этом. Я не так глупа, как мне хотелось бы. К сожалению. — Нравится изводить себя этой мыслью? Может, ты хочешь, чтобы так все закончилось? — Конечно нет, я… — Я когда-нибудь лгал тебе, Доан? О своих чувствах к тебе? Она опустила глаза. — Вечность бесконечна, Гейл… — Ты не веришь мне. Даже после всех этих лет. Даже зная, что я не добился бы ничего без тебя. — Тебе… — Она снова подняла на него взгляд, в котором теплилась надежда. — Тебе в самом деле будет тяжело без меня? Гейл какое-то время смотрел на нее, пока, наконец, не понял — и его глаза даже чуть расширились от осознания. — Ты не обвиняешь меня. Ты… боишься. Она невесело усмехнулась. — Я все еще простая смертная женщина, в отличие от тебя. Гейл покачал головой. — Не принижай себя. Ты никогда не была простой смертной, ты хорошо это знаешь. Он усмехнулся, но, видя, что это напоминание словно бы еще больше расстроило ее, произнес: — Я думал отложить этот разговор до момента, когда действительно смогу что-то сделать, не только теоретизировать. Но близость Пустошей влияет на тебя слишком сильно, заставляя впадать в уныние, — он задумался на секунду, словно принимая какое-то решение. — С этим я тоже постараюсь справиться, настрою защиту получше. Но этот разговор откладывать больше нельзя. Ты позволишь? Она чуть улыбнулась и кивнула — и в следующее мгновение расслабленно потянулась, ощутив спиной мягкую гору подушек. Гейл перенес их во внутренний двор — небольшой садик с беседкой, над обстановкой которого потрудилась она лично. Доан взглянула на любимого, который встал рядом, прислонившись к ближайшей колонне, и так и не решил присоединиться к ней. Еле слышно вздохнув, она небрежным, характерным для чародея жестом взмахнула рукой, материализуя в воздухе левитирующую бутылку вина и два кубка. Сембийское, Гейл предпочитал именно его — и Доан озаботилась, чтобы в погребе его всегда было достаточно. Под его оценивающим взглядом она филигранно-аккуратно с помощью телекинеза наполнила оба кубка, забрала один себе, другой переместила любимому, не пролив и капли. — Идеально, — произнес он, пробуя вино. — Скоро я начну думать, что у тебя лучше получается справляться с моей же собственной магией. — Ай, какая грубая лесть. Все еще сложнее, чем с обычным Плетением. Но я-то хотя бы ничем не рискую. Вчера снова наблюдала, что стало с теми, кто счел мои предупреждения за пустой звук. Каждый раз смотрю, как в первый. Даже меня не оставляет равнодушной, а я ведь многое повидала, Гейл. Он небрежно пожал плечами, отставив в сторону кубок. В задумчивости соединил пальцы рук перед собой, приготовившись к очередному объяснению. — Я даю право пользоваться силой и ничего не прошу взамен: не сковываю моралью, не спрашиваю и не осуждаю. Но за все приходится платить свою цену — и свою я заплатил уже давно. Если же у того, кто хочет воспользоваться властью, недостаточно умения, способностей, таланта… интеллекта, в конце концов, — Гейл в пренебрежении дернул щекой. — Значит, он ее недостоин. Лучше позволить опасному дураку спокойно умереть и насытить Плетение, чем позволить распоряжаться им. Доан улыбнулась — с одобрением и вызовом. — Такой жестокий, — протянула она, дотрагиваясь пальцами до своей шеи и волос. Пожалела, что платье на ней слишком закрытое, слишком долго придется его расшнуровывать. С другой стороны, она ведь всегда может заставить его ткань раствориться в воздухе. — Мне так всегда в тебе это нравилось… хоть ты успешно скрывал это под своей маской доброжелательности. Но я всегда чувствовала. Гейл ответил ей такой же улыбкой — изогнуто-дерзкой и многообещающей. — Ты многому меня научила. Не оглядываться назад, прислушиваться к себе. Не сдерживать себя. Я и подумать не мог, что смогу добиться столь многого. До встречи с тобой. Легко рассмеявшись, его Избранная покачала головой, словно стряхивая наваждение. — Прекрати, я и так максимально растаяла. Выкладывай уже то, что мне абсолютно не понравится. Я готова ко всему. Доан, поднесла к губам кубок, сделала большой глоток — в надежде остудить свои чувства. Гейл подошел ближе, взглянул на нее сверху вниз и произнес: — Думаю, я смогу избавить тебя от проклятия твоей крови. Она дернулась от неожиданности, почти захлебнувшись вином и совсем неэлегантно пролив его остатки на платье. Присев и отставив кубок в сторону, Доан сверкнула на Гейла ядовито-зелеными глазами, полными изумления. Он снова хитро улыбнулся, ничуть не обратив внимание на ее замешательство. — Не сейчас, не в один момент — в этом не буду тебя обнадеживать. Но это возможно… Представь, — Гейл взмахнул рукой, жестикулируя своими изящными пальцами, как обычно любил это делать, словно пытаясь просто объяснить ей сложные вещи. — Если я возьму фокус той части божественности, что есть в тебе, и немного смещу его, чуть разделив, разложив на составляющие… то, возможно… возможно мне удастся найти источник знаменитого Баалового безумия… Повисла пауза — он терпеливо ждал реакции Доан. Она, однако, пару раз изумленно взмахнув ресницами, неожиданно начала хохотать, почти сложившись пополам. — Ты… ты… — Произнесла она чуть отсмеявшись. — Я правильно услышала тебя? Ты что, собираешься препарировать меня? — Доан вздохнула, успокаиваясь, но на ее лице осталась странная отстраненная улыбка. — Ну конечно, после лоботомии от дорогой сестры мне уже ничего не страшно. Гейл нахмурился. — Ты любишь драматизировать, — в его голосе звучало легкое разочарование. — Я бы и не подумал тебя заставлять. Оставим все, как есть, если хочешь. Доан отчаянно всплеснула руками, распахнув глаза. — Нет, с чего ты взял, что я против? Если у кого и получится, то у тебя. Можешь делать со мной, что хочешь, — она многозначительно усмехнулась. — Я верю, что у тебя получится. Почти сразу, однако, ее лицо приняло серьезное и задумчивое выражение. — Это значит, что Баал в самом деле будет надо мной не властен? Знаешь, я иногда задумываюсь… что он может сделать со мной, если найдет лазейку, способ снова проникнуть в мой разум. Пока я с тобой, мне не страшно, но… Отец слишком много сил потратил на мое создание, он не может позволить мне просто существовать. — Доан нахмурилась. — Не помню, что я когда-либо жаловалась тебе. Как ты догадался, что мне это важно? Гейл картинно-обиженно закатил глаза. — То, что ты сомневаешься в моих интеллектуальных способностях, особенно оскорбительно. Она слабо улыбнулась в ответ — мечтательно и почти робко. — Ты в самом деле подумал обо мне, Гейл. Он потянулся к ней, чтобы погладить по щеке, взять ее лицо в свои руки. — Сложно было не заметить, что ты несчастна. Несчастна со мной, представляешь? До сих пор не понимаю, как мое самолюбие это выдержало, — Гейл снова усмехнулся. — Ты не веришь мне и моим обещаниям. Могу понять. Я все еще не заслужил твоего доверия — что ж, у меня впереди теперь на это долгие тысячелетия. Доан похлопала ладонью по сиденью рядом с собой, приглашая любимого сесть рядом. Он принял приглашение, мягко поцеловав ее в висок, и не сел — лег, положив голову ей на колени. Они молчали некоторое время, пока Доан не отказывала себе в удовольствии водить пальцами по его бороде, раздумывая над тем, хочется ли ей сначала расцеловать его лицо или сразу же накрыть его губы своими, не оставляя ни единого шанса. Когда она уже почти сдалась, Гейл произнес: — Если у меня получится, то больше не будет опасности, что ты можешь передать проклятие. — Передать? Кому передать? В смысле по наследству… О… Рука Доан застыла в воздухе. Гейл перехватил ее и снова положил ее прохладную ладонь на свое лицо. — Не смогу сказать, что не думал об этом, не буду лгать тебе, — он хитро улыбнулся. — Но я хорошо помню, как ты сказала мне в самом начале: «у нас не может быть совместных детей». Я пообещал не говорить об этом, предполагая, что тебе это неинтересно, потом — когда внезапно понял, что эта тема тебе неприятна. — Гейл… ты имеешь ввиду наших детей? — Что тебя смущает? — Твой статус? Мы все еще можем? Теперь? — Это единственное, что тебя беспокоит? Тебя. Дочь бога. Серьезно? — Ну, может быть, меня беспокоят еще Серые пустоши, например. Не самое лучшее место, не находишь? Разве что мы не собираемся пригласить какую-нибудь ночную каргу в качестве няньки. В качестве эксперимента. Если не получится разобраться с моим наследием, хуже уже все равно не будет. Хм-м… — Мы найдем место получше. И если ты все еще захочешь. Пока сам не буду абсолютно уверен в том, что один потенциальный дед не попробует заявить свои права. — Он постарается всеми силами, — мрачно и абсолютно серьезно заявила Доан. Гейл поймал взгляд ее зеленых глаз и точно так же абсолютно серьезно произнес: — Если хочешь… мы сможем сделать так, что твой отец точно больше никому не причинит вреда. — Да сегодня просто день откровений. Я правильно тебя поняла, ты предлагаешь… убить Бога Убийств? Он кивнул в ответ, с некоторой тревогой наблюдая за тем, какой кривой и слегка безумной становится ее улыбка — всего лишь отголосок, но тревожный отголосок того пугающего безумия Темного Соблазна, что он видел в ней много лет назад. — Ты даже не представляешь, насколько ему это понравится. Может быть, наконец-то мой Темный Отец одобрит, что я выбрала именно тебя. — А он не… что? Она хихикнула, увидев замешательство и лёгкую обиду на его лице. — Ненавидит тебя, конечно же. Не думала, что тебя может волновать его мнение. Но я уверена, услышь он сейчас твое предложение, то сразу бы назвал тебя любимым зятем, от которого получатся самые лучшие дети. Судя по выражению лица Гейла, он вряд ли смог бы счесть это за комплимент. — Даже когда узнает, что мы можем забрать божественную силу и передать ее тебе? Доан подозрительно сощурилась. — Я устаю удивляться, Гейл. Это тоже возможно? — В теории. И точно не сейчас. Чтобы провернуть нечто подобное, мне потребуется достаточно силы. А еще твоя помощь, конечно же, без тебя точно ничего не получится. Я точно не смогу забрать его силу себе. Мысль была настолько притягательной и сладкой, что Доан незамедлительно ухватилась за нее, отпустив на волю фантазию. Жажда власти успела затуманить ее взгляд, оставив в глазах мечтательный блеск. Впрочем, не могло все быть так просто. Она нахмурилась. — Но это же значит, что я унаследую его безумие, вместе со всем прочим. Стать богиней — неплохо, стать безумной богиней — уже не так весело. — Риски те же, что и с нетерийской сферой, из которой я сотворил собственное Плетение. При правильной и долгой подготовке, планировании, просчете рисков мы сможем сделать все, что захотим. Ты будешь вольна выбирать, какой богиней тебе быть. Домен смерти, конечно, изменить вряд ли получится — все же некоторые законы мироздания действительно тяжело изменять… Но все остальное решаемо. Я, правда, буду тебе признателен, если ты станешь богиней поспокойнее, чем твой отец. Хотя бы немного. Достаточно не пытаться меня убить, потому что... подожди, я вспомню твою точную фразу… «потому что ты мне слишком дорог». Это было самое очаровательное признание на моей памяти, я был сражен. — Тебе грозила смертельная опасность, а ты до сих пор смеешься. Сейчас я точно не смогу тебя убить, но тебе все же хочется вернуть тех «острых ощущений»? — Если ты хочешь этого сама, и это тебя осчастливит… я готов рискнуть. Глядя на хитрый огонь в его глазах, Доан улыбнулась — довольно и счастливо. — Хочу. И только одного я хочу в этой жизни больше, чем власти. Она наклонилась к лицу Гейла — так, что алое пламя ее волос окутало их обоих. Едва касаясь губ любимого, произнесла: — Я хочу быть твоей самой верной и преданной последовательницей, мой повелитель. Даже если ты сделаешь свою Избранную богиней, эта богиня будет вечность поклоняться тебе.