Лес Отрешенных

      Раздался второй хлопок, означающий конец игры. Поляна снова заполнилась людьми, в центре начался подсчет. Пока друзья Искры хвалились своими достижениями, девочка стояла понурая. В ее руке была лишь одна жертва.       Есения разъяренно надвигалась на дочь, крепко сжимая кулаки и оставляя на ладонях красные луны от ногтей. Нужно было держать себя в руках, но как, если ребенок не слушает и убегает? Увидев старосту, дети отступили, оставив Искру одну с наступающей угрозой. Стремительно поравнявшись с дочерью, Есения процедила:       — Ни на шаг не отходи от Яна. Иначе пойдешь домой.       И ушла. Искра выдохнула, ожидая более суровой расправы. К ней тут же подбежал Ян и спросил:       — Охота хотя бы удалась?       Искра разочарованно покачала головой и показала один палец.       Мужской голос громко объявил результаты игры, но Искра не слушала. Толпа залилась восторженными криками, от чего девочке стало только обиднее.       Кира нашла брата за столом — он втихаря доедал лепешки и пил вино. Девушка села рядом, налила себе вина и похвасталась:       — Слышал, братец? Я единственная, кого не поймали.       — Поймаешь тебя, ага, — рассмеялся Клим.       — Там вроде хороводы сейчас будут, пойдем!       Кира допила вино и потащила брата за руку в середину поляны. В костры подкинули дров, и они запылали еще ярче. Народ выстроился вокруг главного костра огромным кольцом и взялся за руки. С одной стороны Клим держал Киру, с другой — стояла незнакомая взрослая женщина. Неподалеку стояли Майя и Ян, а рядом с ними — надутая Искра. Ее друзья встали через несколько человек от нее и о чем-то шептались. Снова заиграла музыка, и хоровод начал медленно двигаться, шаг за шагом. До костра было несколько метров, и спокойный темп расслаблял. Но музыка заиграла быстрее, и хоровод ускорялся. Люди затянули песню, но Клим ее не знал и просто наслаждался происходящим. Эта ночь была волшебной. Огонь, призрачные силуэты в белом и бесконечная майская ночь.       Чем быстрее раскручивался хоровод, тем больше людей его покидали. К тому моменту, когда люди перешли на медленный бег, все, кто был стар или слаб здоровьем, ушли, и круг стал гораздо ближе к костру. Было жарко. Огонь пылал внутри. Клим растворялся в ритме музыки и голосах людей рядом. Голова слегка кружилась.       Женщина, идущая рядом, покинула строй, и Клим взял за руку другую девушку. Хоровод все редел и прижимался к костру. Темп ускорялся, и вот уже оставшийся народ бежал, крепко держась за руки, восторженно шумя и смеясь. Лица мелькали и исчезали за языками пламени. Жар от костра обжигал лицо. Было тяжело дышать — от скорости, от запаха горящих дров, от радости. Девушка рядом покинула строй, и вот уже Клима взял за руку высокий молодой мужчина с черными глазами, подведенными красным. Он был очень красив и весело улыбался, вглядываясь в глаза нового знакомого. Клим крепче сжал его руку и отвел глаза, стараясь смотреть лишь украдкой на его силуэт за полупрозрачной одеждой. Ночь стала еще жарче.       Музыка стихла, и запыхавшийся строй остановился, переводя дыхание. Клим осмотрелся, но не смог найти человека, которого только что держал за руку. Он спросил Киру, не видела ли она, но та лишь пожала плечами.       — Что тебе сказала Вельмира в шатре? — спросил Клим, возвращаясь с сестрой к столу.       Лекарь прополоскал свой кубок и налил из бочонка свежей колодезной воды, которую принесли под конец хоровода.       — Пф, якобы меня тяготит какой-то нерешенный вопрос из прошлого, и мне нужно с ним разобраться, — презрительно фыркнула Кира. — Глупость. Что толку копаться в прошлом?       — Что же именно тебя тяготит? — Клим жадно осушил кубок, наслаждаясь прохладой воды.       — Ничего, — Кира налила в свой кубок вина и пригубила, — ничего меня не тяготит.       — Даже Есения? — Клим приподнял бровь. Девушка скрестила руки и не ответила, — я думаю, вам все-таки стоит поговорить. Она ведет себя холодно, но на то должны быть причины.       — Занудство — все ее причины, — отмахнулась Кира и взяла со стола последний наполненный кувшин. — Я прогуляюсь, братец, не скучай.       Кира покинула тепло поляны и погрузилась в ночную прохладу окраины леса, наполненную запахом хвои, костров и завершения праздника. Она вышла на протоптанную тропинку и направилась к реке в надежде уединиться у воды. Дорожка вела через заросли кустов — с тропинки не было видно реку. Лишь выйдя из кустов, Кира увидела небольшой пляж и заметила женский силуэт, одиноко сидящий на притоптанной траве. Подойдя ближе, Кира узнала Есению — та обернулась на звук ее шагов и бросила короткий взгляд, а затем снова отвернулась. Уходить было уже поздно. Кира присела рядом и шумно выдохнула. «Вот, братец, что б тебя, — подумала девушка. — Ладно, раз уж я тут, надо…»       — Что, тоже хотела посидеть в одиночестве? — ядовито спросила Есения.       Женщина сидела, обняв колени, и уголь под ее глазами был размазан. Такая сильная староста при рассмотрении оказалась хрупкой и бессильной. Есения смотрела на воду, не отрывая взгляд, но прогонять Киру не стала. Девушка отпила вино, протянула Есении кувшин и ответила:       — Да. Не ожидала тебя здесь встретить. Я знаю, что я — последний человек, которого ты хотела бы видеть, но раз уж так получилось, рассказывай. Почему ты ушла с праздника?       — Они сами знают, как им лучше, — устало проворчала Есения и отпила вино.       — Может, и правда знают, — Кира пожала плечами.       — Искра в точности как вы с Климом, — Есения поджала под себя ноги и снова отпила, — вы никого никогда не слушали.       — А сама-то? — усмехнулась Кира и заглянула в ее сосредоточенное лицо, — сама кого слушала?       — Детство быстро для меня закончилось. Дальше приходилось думать. У тебя такой необходимости нет.       — Ты за это меня ненавидишь? — предположила Кира, переводя взгляд на воду. — За то, что я безответственная пьянчуга и воровка, ничем не обремененная и живущая свободной жизнью?       — Нет, — Есения покачала головой и снова отпила, — я никогда не говорила, что ненавижу тебя.       — Тогда почему ты так говоришь обо мне? Почему не подпускаешь к Искре? Я приехала помочь вместе с Климом и даже ни разу здесь не воровала, а ты смотришь на меня, словно я грязь.       — Потому что ты стала такой из-за меня.       Есения отпила вино и поставила кувшин на землю. Она молчала, подбирая слова, думая, стоит ли вообще дальше говорить. Кира ждала. Напряжение в воздухе обжигало кожу. Кира поежилась — от порыва ночного ветра по рукам пробежали мурашки.       — Мне больно и стыдно на тебя смотреть, — покаялась Есения. — Когда Клим ушел на войну и у тебя начались проблемы с родителями, я понимала, что это лишь причина. Ты хотела сбежать ко мне и жить со мной не потому, что тебе было плохо дома. Ты плевать на них хотела, брала лошадь и уезжала, когда тебя что-то не устраивало. Ты хотела жить со мной потому, что хотела быть ближе ко мне. А я… потакала твоему желанию. Потому что…       — Потому что скучала по Климу, а я была на него похожа.       — Да. Я в какой-то момент перепутала тебя с ним. Хотела верить, что он еще здесь. Но ты не он. Ты лучше. У тебя был шанс на нормальную жизнь. Но ты хотела большего. И я виню себя в том, что мне не хватило сил противостоять Драгомиру. Когда он увидел нас в тот день, он так взбесился. Я думала, он убьет тебя. Но тогда вернулся Клим, и я почувствовала такое облегчение, что не стала за тебя бороться. Драгомир тебя изгнал, но Клим нашел тебе новый дом, и я думала, что об этой истории можно забыть. Я ошиблась. Из-за моей слабости тебя изгнали, и я ничего не смогла с этим сделать. Тебя оклеймили позором, и твоих родителей тоже, поэтому им пришлось уехать вместе с тобой. Они, наверно, ненавидели тебя. То, что было потом, я узнавала со слов Клима. Что ты начала воровать, выступала на площади и ошивалась в сомнительной таверне. А потом и вовсе вышла замуж за незнакомца из стражи, понарошку. Я чувствовала себя виноватой в том, что твоя жизнь пошла под откос. Но теперь, когда ты выросла, и учишь Искру тому, чему тебя учила я… та другая, старая я, которой больше нет… мне больно. Я ошиблась, я что-то упустила, я могла сделать все по-другому.       — Какая же ты глупая, — Кира потянулась к кувшину, — во всем винишь себя. Все, что я сделала, было моим выбором. Я ни о чем не жалею. У меня был шанс на нормальную жизнь? Нет. То, что ты считаешь нормальной жизнью, это клетка. Очнись, ты сама просидела в клетке ненавистного брака. Желаешь и мне такой участи?       — Нет. Желаю не заливать вином старые раны, — мрачно ответила Есения.       — Разве ты сама не делаешь то же самое? — усмехнулась Кира. — Все-таки ты постарела. Раньше ты купалась нагишом в самых опасных местах реки, слушала стихи до рассвета и влюблялась в истории, задирала подол платья и прыгала через костры, словно нимфа с картины. А сейчас, посмотри на себя, половину праздника ходила с кислым лицом и всех контролировала, а потом и вовсе ушла от всех.       — Время вносит свои изменения, — Есения опустила голову, — у меня дети, я староста, я не могу расслабиться.       — Твои дети выросли, — заметила Кира, — двое уже создали свои семьи. Да и город без тебя за пару часов не рухнет. Все будут только в плюсе, если ты отдохнешь. Глядя на тебя, и люди успокоятся. Думаешь, они ничего не подозревают, глядя, как ты встревожена?       — Что ты предлагаешь?       — Предлагаю искупаться в реке.       Кира поднялась и встала напротив Есении, протягивая ей руку. Женщина осушила кувшин и вложила свою ладонь. Девушка помогла ей встать и потянула к реке. Сбросив обувь и коснувшись ледяной воды пальцами ног, Есения хотела передумать, но Кира продолжала тянуть. Тело Есении покрылось мурашками, когда вода достала до щиколотки, но староста подобрала подол праздничной рубашки и вошла в реку по колено. Кира зашла чуть глубже и плеснула в Есению водой. Женщина вытянула руки, прикрывая лицо от брызг, и тоже начала брызгаться, отпустив рубашку. Подол лег на воду и потянулся за телом, напоминая лепестки яблони на воде. Кира и Есения смеялись и продолжали брызгаться, охваченные детским восторгом.       Оступившись, Кира начала падать и рефлекторно схватилась за Есению, утягивая ее за собой. Свалившись в воду, они засмеялись еще громче. Есения держалась за ее плечо, заливаясь хохотом. Кира, сидя на дне, не смела пошевелиться — Есения сидела на ее колене и подергивала плечами, почти утыкаясь в плечо. Ее кудри намокли и прикрыли уставшее лицо. Приобняв ее за спину, Киру наслаждалась теплым родным смехом, который она не слышала уже много лет. И если завтра мир бы рухнул, такая последняя ночь ее вполне бы устроила.       Есения выпрямилась. В лунном свете в ее изумрудных глазах словно горел костер. Рубашка прилипла к узким плечам и широкой груди. Мокрые волосы ниспадали стеной с обеих сторон лица и оттеняли его черты — так хотелось запомнить этот момент навсегда. Кого Кира обманывала? Она надеялась встретить здесь Есению. Хоть брат и прав — Кира этого не признает.       Девушка опустила взгляд на приоткрытые губы Есении. Ее сердце пропустило удар — женщина была так близко и не спешила уходить. Кажется, Есения впервые за долгое время расслабилась. Если присмотреться — можно было увидеть в ней ее молодые черты.       — Ты возненавидишь себя наутро, — сказала Кира, поднимаясь и помогая подняться Есении, — и меня заодно.       — Почему ты так думаешь?       — Ты всегда так делаешь. Сначала расслабляешься, потом ненавидишь себя за это. Говоришь, что не хотела и не должна была.       — Нет, это не так, — возразила Есения и отжала промокшую рубашку.       — Если это не так, то посмотри мне завтра в глаза, — Кира сказала это без малейшей надежды и вышла на берег.       На поляне стихла музыка. Люди разошлись. Со стола уносили остатки еды. Маленькие и средние костры заливали водой. Клим грелся у главного костра и не хотел уходить. До рассвета еще оставалось время, ночь пока не спешила отступать. Но все приятели ушли, и оставаться одному было неловко. Клим осмотрел поляну и увидел на окраине знакомый силуэт. На подножье небольшого склона стоял молодой черноглазый мужчина и смотрел, как показалось лекарю, прямо на него. Клим решил подойти — все равно ничего не теряет. Молодой мужчина широко улыбнулся ему. В подведенных красным глазах мерцали языки главного костра.       — Прекрасная ночь, — сказал Клим, поравнявшись с незнакомцем, который оказался на голову выше лекаря.       — Да, — кивнул незнакомец, — прекрасная. Как тебе праздник?       — Давно я так не веселился, — честно ответил Клим. — Не хочется идти домой. Как тебя зовут?       — Сервус, — представился молодой мужчина и протянул руку.       — Клим Гравилат, — лекарь пожал руку, но незнакомец не спешил ее отпускать.       — Хочешь прогуляться, Клим? — Глаза Сервуса горели, как майский костер. Клим не смог отказать.       Сервус отпустил руку Клима, но сразу же мягко взял другую, чтобы удобно было идти, и повел его по краю поляны, словно прячась от других людей. Клим не возражал — двое мужчин, идущих за руки, вызвали бы много вопросов. Как только они ушли с поляны, Климу стало спокойнее. Он не хотел отпускать незнакомца, но и не знал, может ли держать его дальше. Незнакомец был так красив, что Клим старался не смотреть на его лицо. Да и смотреть стоило под ноги — обломанные ветки, упавшие колокольчики, сорванные ленты. Они шли медленно, и Клим начал разговор:       — Я тебя здесь раньше не видел. Ты недавно в городе?       — Да, ты ведь тоже?       — Ага. А сколько тебе лет?       — Сколько дашь? — игриво парировал Сервус.       — Двадцать семь? — неуверенно предположил Клим.       — Побольше, — незнакомец тепло улыбнулся. Сильно побольше.       Всю дорогу они разговаривали о незначительных мелочах, словно отвлекаясь от по-настоящему важных тем. Клим не знал, как завести разговор о личном, но незнакомец так искусно говорил о ерунде, что лекарь решил просто довериться. Около небольшого деревянного моста Клим остановился и спросил:       — Куда мы идем?       — Я подумал, что мой дом придется тебе по вкусу, — мягко ответил Сервус, — здесь недалеко. Если боишься — просто не отпускай мою руку.       — Ни за что не отпущу.       Клима захлестнул азарт. Он пошел за незнакомцем по мосту и вышел на узкую тропинку, прорезающую заросли малины. Сервус пошел вперед, а Клим шел сзади, не ослабляя хватку. В его голове всплывали воспоминания, как он бегал по лесу с друзьями, захваченный восторгом и жаждой веселья. Как уходил все глубже в чащу, прятался за деревьями, таился в кустах. Сейчас он чувствовал себя ребенком, который сбегает из дома и оставляет груз проблем в своей комнате, чтобы почувствовать себя просто свободным и счастливым. Сервус иногда оборачивался, поглядывая на Клима и тепло улыбаясь, крепче сжимая его руку.       Незнакомец не соврал — дом действительно был недалеко. Старый, с покосившейся крышей и заросшим крыльцом, он был скорее похож на заброшенный, но в темноте Клим не стал присматриваться и обижать его хозяина. Сервус со скрипом открыл входную дверь и провел Клима внутрь, затем запер дверь на засов. Клим осмотрелся.       Небольшая пыльная комнатка с низким потолком, заваленная старыми вещами, освещалась слабым огнем в печи. Наверно, Сервус понес огонь Майского костра домой, когда пропал из виду после хоровода. Рассыхающийся стол покосился, на старом кресле лежало скомканное перьевое одеяло. Окно было наглухо завешано плотной шторой. Межкомнатная дверь была закрыта, но Климу и не было интересно, что за ней. Свежей выглядела только кровать, и Клим устроился на ней, снял обувь и подобрав под себя ноги.       Дом вызывал чувство тоски и тревоги, а Сервус слишком выделялся на общем фоне. Но Гравилат успокаивал себя: вдруг незнакомец живет не один и больше негде уединиться? Сервус опустился на кровать рядом с Климом и заглянул в его глаза. В приглушенном свете печи глаза незнакомца казались не черными, а ореховыми, а волосы отдавали каштановым отливом. Сервус подвинулся ближе, и Клим коснулся пальцами его руки. Лицо незнакомца было так близко, что Клим чувствовал его дыхание.       Устоять было невозможно. Мир словно перевернулся с ног на голову. Это было не просто вожделение, это была мучительная жажда. Клим потянулся за поцелуем, пьянящим, сладким, и Сервус ответил, медленно, нежно. Гравилат притянул его за талию, прижимая к себе теснее, второй рукой прикоснулся к его изящному лицу. Такой таинственный, такой прекрасный, словно предрассветный туман. Он пах лесом, кострами и травами, сыростью и мхом.       Сервус потянул Клима на себя и лег на спину, разведя ноги, чтобы Гравилат устроился между ними. Клим, не разрывая поцелуй, оказался сверху и продолжил ласкать его губы, словно впитывая нектар. Незнакомец тонко вздыхал, на грани стона, когда Клим проникал языком в его рот, осторожно, словно боясь попасть в ловушку. Звуки поцелуев и шумное дыхание сводили с ума. Кожа Сервуса была прохладной, и Климу хотелось сгрести его в охапку, сжать и отогреть. Гравилат гладил его лицо, касался шелковистых волос, рассыпавшихся по постели, проводил кончиками пальцев по чувствительной шее, наслаждаясь разгоряченными вдохами.       Клим спустился вниз и припал губами к шее, закусывая тонкую кожу. Сервус не сдерживал стоны, закрыв глаза и вцепившись в плечи Гравилата. Он облизывал пересохшие губы и прижимал к себе Клима. Тот покрывал поцелуями каждый сантиметр шеи, чувствуя, что сойдет с ума, если остановится. Клим провел рукой по груди Сервуса, чувствуя выступающие косточки, спустился на ребра и замедлился, переходя к впалому животу. Сервус застонал громче, обхватывая Клима бедрами. Тогда пальцы Гравилата переместились на его колено и заскользили вверх, неспешно исследуя бедро. На его середине Клим взялся всей ладонью и сжал, продолжая ползти наверх. Внизу живота тянуло и готово было взорваться. Приближаясь к паху Сервуса, Клим остановился и уткнулся в его волосы, обжигая шею горячим дыханием.       Сервус пах древними рукописями, шерстью, ягодами и молоком. Он пах как сама природа, словно он больше, чем просто человек, больше, чем этот дом и этот лес. Клим приподнялся и посмотрел на него. Длинные волосы струились по постели, рубашка съехала с одного плеча, обнажая выступающую ключицу. Бледное лицо украшал едва заметный румянец. Прищуренные глаза смотрели расслаблено, язык скользил по нижней губе, вызывая желание снова впиться в нее. У Клима плыло перед глазами, но не из-за вина.       — Давай сделаем это, — предложил, нет, скорее попросил Сервус, сжимая бедра и прижимая Клима ближе к своему паху.       — Нет, я… я не могу, — обреченно выдохнул Клим.       — Почему? — обеспокоенно спросил незнакомец, — разве я тебе не понравился? Разве ты меня не хочешь?       — Хочу, но… черт… ты пахнешь, как будто ты и есть лес. Ты так красив, как лучшее творение природы, как рассвет меж деревьев, ты как снег, который вот-вот растает, чтобы дать жизнь новым побегам. Я не взять тебя хочу. Взять тебя пьяным — только портить дар природы. Я несу чушь, да? Любой на моем месте не упустил бы шанс, а я упущу и, скорее всего, такого шанса больше не будет.       — Нет, Клим, — незнакомец вдруг стал серьезен и коснулся его щеки. — Ты прав, кто угодно воспользовался бы, взял бы из жадности. Я чувствую, как ты возбужден и как бьется твое сердце. И в следующий раз я дам тебе еще один шанс, я снова предложу тебе себя. Если к тому времени ты все еще меня захочешь. А пока останься здесь. Ложись, не бойся.       — Я тебя придавлю, если лягу всем весом.       — Не придавишь.       Клим не стал спорить и опустился, положил голову на плечо незнакомцу и сжал пальцами его плечи, не желая отпускать. Сервус медленно поглаживал лекаря по голове, пока тот не провалился в сон, слушая биение его сердца. Климу казалось, что он засыпает под открытым небом, чувствуя в волосах ласковый теплый ветер. Ему снился лес, восходящее солнце, старый дом, где он вырос, и летние юные деньки.