Мой король

Его Величество Пустота не танцует. То известно всем. Известно ж лишь посвящённым — что не танцует он на балах. По вечерам Вы выходите в залу пустую и танцуете в одиночестве под блеск лунного серебра и россыпи звёзд. Ваши движения скрупулёзно отточены, Вы плавны и изящны, и тихое пение под нос — Ваш спутник на этом одиноком балу. Это как ритуал, что-то, во что сакральный смысл был вложен, воспоминание о далёком и сладком детстве, о нашем маленьком цветущем Эдеме, что разрушен давно. Мне жаль, а Вы злы. Королевство ждёт буря. Но сейчас в витраж стучатся капли осеннего дождя. Сейчас какая-то странная тоска прорезается в груди, а усталость давит на плечи. Королевство содрогается перед Вами, и скоро, совсем скоро, я знаю, из-за Вас пойдёт снег. Мне кажется, в этот раз я уж и не уговорю Вас открыть двери в особо суровые ночи и дать простому народу тепла. То печально. Но Вас можно понять. В прошлый раз то обернулось… поведением не самым лучшим от подданных наших. Да, Вас можно понять. Я наблюдаю за тем, как Вы рассекаете воздух холодный пустой залы, танцуете один под аккомпанемент в своей голове. Кружите, перебираете ногами точёными и доносится до меня тихое «раз-два-три». Я обещала себе быть сильной. Себе, Вам, народу, всем. Но я слабею и выступаю вперёд. Прошу, позвольте — Вы позволяете, и я присоединяюсь к Вам в танце безмолвном. Теперь вместе мы вторим то самое «раз-два-три» и вместе наши ноги ступают на белый мрамор. Мы вместе купаемся в лунных лучах, прошедших сквозь бледные витражи, и наши голоса столь приятно звучат в унисон. И что-то даже более сокровенное в этом и правда, чем в танцах у всех на виду. Меньше наигранности, пусть и не хватает нам пылу как раньше у огней танцевать и горланить деревенские песни. То было хорошее время; но времени свойственно утекать. Я скучаю, Вы скучаете. В этом мы и согласны. Наш вальс на двоих — чудо за все эти серые дни. Я не могу сказать, что люди не повязли в пороке… но всё же как камень с верёвкой тянет что-то сердце моё вниз. Тяжесть сострадания ложится на мои плечи, укрывая и оглушая меня запахом пепла. Вы хотите всё сжечь, будучи ледяным королём. И всё сильнее каждый кусочек, каждую деревяшку и камень оплетают чёрные лозы несдержанной злобы. Вы злы, а мне жаль. Но королевство всё ещё ждёт бурю. Сегодня не будет её. Я не знаю, мне кажется или то правда, но Вы улыбаетесь мне кончиком губ. Вы вроде как ближе жметёсь, и голос Вас тоже, словно бы, немножко теплей. Но то лишь секунда из танца. Что-то, что смогло пробиться сквозь лёд. А дальше мы всё так же ведём каждый свою партию, пусть и складно, закрывая глаза и отдаваясь в объятия танца. Раз-два-три. Музы давно покинули нас, а шёпот, что мы слышим — демоны с ядом на острых клыках. Но мы всё ещё хоть сколько-нибудь способны творить, и этот вальс чудный кружит нас по всей зале. Здесь гремят самые шумные балы, самые лучшие званые вечера. Сей зал способен вместить сотни людей в одеждах броских и ярких. Аристократия словно птицы — но их песни фальшивы и неугодны ни мне, ни Вам. Оттого нам лучше танцевать, закрыв от иных глаз тяжёлые двери, под покровом ночи. Только друг для друга, только для себя. Если кто из слуг бы шмыгнул — пришлось пенять на себя… но через залу никто не срезает. Мы здесь и правда одни. Наш танец кружит нас свободно, мы не стеснены ничьими подолами. Не можем врезаться ни в кого, и даже сбившись столь позорно с такта, не можем никому помешать. Птицы, танцующие в клетке. Извините, я была бы рада куда больше танцевать хотя бы в садах. Белый и чёрный, злато и серебро. Сплелись в едино, туго, так туго, вот бы никто не был способен разъединить. Раз-два-три. Я ступаю столь мелко, чтобы Вам не пришлось широко уж шагать. Для кого-то смешны (она его выше!), для кого-то противны (тьфу, сидящие в короне дураки!), но друг для друга пуще алмазов ценны. Ведь так? Сердце пропускает удар. Всё должно кончаться. И чёрные полосы сменяются белыми, но и белые, увы, пропадают порой. И наш маленький вальс подходит к концу, и Вы замираете, словно точно то высчитали, по центру залы пустой. Моя Эвридика — так Вы меня зовёте, и этот шёпот — немногое, чем Вы всё ещё способны меня одарить. И всё. Будто у игрушки заканчивается её время, а ключик я потеряла. Не знаю, дела куда. Пропал! Я касаюсь Ваших губ, но они холодны, лик Ваш безмолвен, а глаза льдянисты и стеклянны. Дух зимы, не иначе, так бы Вас величать; я знаю, что никогда и ни на что сердце Вы своё не меняли, но с каждым днём всё больше задаюсь вопросом я — а так ли? Народ страдает, народ плачет, народ молит — может легенда, им сочинённая, толику ужасающей правды несёт и давно под грудью Вашей, в клетке белых рёбер нет ничего? Не осталось того, что способно на тепло? Я умоляю, ответьте мне, мой король, мой Орфей… Но Вы стоите ледяной статуей. Прекрасный идеал, выточенный руками самой судьбы с такой заботой, но застывший навсегда в своей холодной обиде на весь мир и злобе. Вы недовольны, я знаю. Вы злитесь, Ваш народ Вас разочаровал. Всюду Вы видите чёрный, как липкие чернила, грех, расползшийся подобно кривым корням. Он Вам отвратителен, и Вы сказали — головы сечь, не жалея клинков. Но неужели Вы охладели навсегда? Неужели Вы правда столь яростны, что не верите уж в искупления? В людские сердца? Я так хочу достучаться. Я так хочу схватиться пальцами и разбить эту корку льда, взглянуть на Ваше сердце и убедиться, что оно всё же горит. Я так хочу верить, что оно горит, горит ярче жаровен, горит ярче кузнечных печей..! Я жмусь к Вашей миниатюрной фигуре, я веду пальцами по тонкой спине, цепляясь объятиями и покрываю поцелуями всё лицо, бескровные губы, покатый нос, щёки, даже ту, ледяную, что обжигает меня своим холодом, и за руку я хватаюсь именно ту, что промёрзла насквозь. Вы не отвечаете. Вы прикрываете свои пустые глаза и стоите, как фарфоровая кукла. Идеальны до каждой своей черты, красивы до безумия, в которое я явно уже впадаю, но недвижимы и ужасно, ужасно холодны. Я помню, когда Вы смеялись, когда Вы так искреннейше хохотали, и мы танцевали совсем иначе, и мне так хотелось Вас любить, нет, мы друг друга любили, так же пылко и ярко, как влюблённые юнцы, сбежавшие с бала в сад хихикать и краснеть. Сама искренность текла в наших венах. Мы были весной, сладкими ранними яблоками и шелестом цветущих крон. Мы были… мы были весной… А сейчас..? А сейчас Вы зима, к которой я могу лишь прижаться и уложить свою голову на плечо, содрагаясь столь удручённо. Хорошо. Это проклятие — на нас двоих, и я тоже потихоньку замёрзну, и на лицо моё наползёт эта ужасная корка, но я боюсь, я боюсь и знаю, что моё пламенное сердце не сможет сковать ни один лёд. Оно будет гореть сожалением и рваться на части. — …Извините, что прервала Ваш танец. — Ничего страшного.

***

Некогда именованная Вечностью. . . . . .решением Вашей ㅤвластвующей длани ㅤㅤㅤныне имя моё ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤСмерть.