Когда ты вернешься

Скитальца не было рядом, когда это случилось впервые. Когда с колдовских глаз Эрис Морн впервые за сотни лет спала повязка, а тонкую белую кожу проткнули изнутри хитиновые шипы и наросты. Когда она впервые ощутила жажду Улья, струящуюся через нее. Когда она изменившимся, почти чужим голосом потребовала проклятую дань. Он видел ее после превращения. Скиталец за свою неестественно долгую жизнь повидал немало всякого дерьма: самые ужасающие монстры зловонно дышали ему в лицо, самые жестокие преступники приставляли к его затылку стволы своих чертовски крутых пушек, не говоря уже о бессчетных рабах Улья, плененных им дл полей Гамбита. Но при виде такой Эрис он ощутил нечто, что, казалось, давно забыл — страх. Глаза его отчаянно хватались за каждую пядь твердой кожи, за каждую деталь в фигуре перерожденной Эрис, надеясь найти ее саму — то, о чем говорила Икора. В это было почти невозможно поверить — что женщина, которой он доверял самые странные, постыдные свои мысли, которая была его голосом разума и бесценным другом, скрывалась где-то там, внутри жуткого обличья Улья. Эрис была там. В ставшей многоголосой речи, обращенной к этому маленькому храброму стражу, он различал размеренность ее привычного голоса. Казалось, она даже сутулится знакомо — он заметил это в какое-то неуловимое мгновение. Эрис не видела его, и Скиталец не знал, ощущает ли она его присутствие в своем храме. Смятенный разум подсказывал: сейчас лучше оставаться незамеченным. Он был рядом, когда она вернулась. Молодой страж исчез в портале, и Эрис внезапно пропала тоже. Скиталец, чувствуя, как от тревоги сводит внутренности, вышел из своего укрытия в тени огромной колонны и оглядел огромный зал с ритуальным кругом. Он даже заглянул под ритуальный стол, но не нашел ничего, кроме маленьких странных существ с безумными глазами. Внезапно откуда-то из темноты, из самого далекого угла, куда почти не проникал ядовитый свет неестественно зеленых звезд, послышался слабый звук: кто-то едва слышно стонал в звенящей тишине мира-престола. Грудь сдавило от волнения, и Скиталец бросился туда — чтобы найти Эрис Морн, такой, какой он ее знал. Она вновь приняла человеческий облик, и все же первым желанием Скитальца было отвернуться. Эрис была почти обнажена: обрывки ее старой одежды, когда-то наглухо скрывавшей ее тело, теперь не прятали почти ничего. Эрис лежала ничком у небольшого утеса; Скиталец видел худую спину, растрепанные черные волосы, едва достающие до плеч, и много, слишком много белой кожи. Это было так неправильно, так невыносимо странно, что все непроизнесенные слова стали поперек горла, причиняя почти физическую боль. Скиталец ринулся к ней, на ходу сдирая с себя свое старое зеленое кимоно, и укрыл Эрис с головы до кончиков пальцев бледных ног. Он проверил: Эрис неглубоко дышала, и иногда из ее горла вместе с воздухом вырывался сдавленный стон. Она вряд ли была полностью в сознании — под кимоно не было ни единого движения. — Ну-ну, Лунная Пыль, — Скиталец позволил себе осторожно погладить ее по плечу. — Все хорошо. Глупые, неуместные слова — кто так разговаривает с богиней мести? — и все же они хоть сколько-то связали разум Скитальца с реальностью. Похоже, не только его: оперевшись на слабые руки, Эрис с усилием приподнялась над землей; ее лицо все также было обращено вниз. — Нет… Нет… — разобрал Скиталец — еле слышный голос Эрис почти сливался с шорохом грубой ткани на ее плечах. Она не хотела, чтобы он видел ее такой, догадался Скиталец — беззащитной и беспомощной. Гордость могущественной колдуньи не позволяла Эрис даже взглянуть ему в глаза, и Скиталец хорошо это понимал. Возможно, лучше, чем кто-либо. — Давай-ка поднимем тебя на ноги, Лунная Пыль. Чтобы запахнуть на Эрис кимоно, защищая ее от собственного взгляда, Скитальцу пришлось почти обнять ее, взяв в кольцо собственных рук и скользнуть кончиком носа по пружинистым черным кудрям. Укутывая ее в непрозрачный безопасный кокон, Скиталец заставил себя не разглядывать в полумраке то, чего Эрис никому не позволяла увидеть. Даже зеленое сияние глаз он различал только смазанным периферийным зрением. Убедившись, что она достаточно уверенно стоит на ногах, Скиталец стащил с собственной головы повязку и быстро натянул ее на Эрис, прикрывая верхнюю часть лица. Белые руки мелькнули в сумраке, прижимая повязку к колдовским глазам, которые теперь тускло сияли из-под плотной ткани. Она не сказала ни слова — лишь сделала судорожное движение головой, что Скиталец распознал как знак признательности. Это уже было много больше, чем он мог ожидать. Эрис и в заурядных обстоятельствах была более чем сдержана; что уж говорить о той чертовщине, что происходила сейчас. С повязкой на глазах Эрис, похоже, почувствовала себя лучше. Она чуть шевельнулась, пытаясь поплотнее запахнуться в кимоно, и подняла голову в направлении Скитальца. Он не мог сказать, смотрела ли Эрис на него сейчас. Никогда не мог. Иногда он пытался представить, как работает ее изменившееся зрение. Различала ли она его черты или же она, наподобие сканера, видела Скитальца лишь сгустком энергии? Открыты ли ей его мысли и чувства или же она ощущала только его присутствие поблизости? Иногда ему становилось некомфортно, когда она устремляла свой взгляд прямо на него. Сейчас это чувство обострилось как никогда: Скиталец, пронизанный зеленым сиянием ведьминских глаз, тронутый призрачным светом несуществующей вселенной в небесах, был незваным гостем в мире Эрис Морн, отверженным, чужаком. Но когда на его локте осторожно сомкнулись слабые пальцы, от этого чувства не осталось и следа. — Джермейн… — прохрипела Эрис; речь давалась ей с большим усилием. — Нужно… К столу. Сердце пропустило удар — так было всегда, когда она звала его настоящим, первым именем. Скиталец позволил ей плотнее обхватить его руку и опереться на него. Этого оказалось недостаточно: при попытке сделать шаг колени ее подкосились, и только хватка Скитальца удержала его от падения. — Так не пойдет, Лунная Пыль, — пробормотал он. — Давай-ка по-другому. Чуть присев, Скиталец осторожно подхватил ее под колени, протянул другую руку поперек острых лопаток, и поднял Эрис на руки. Кимоно соскользнуло с ее ног, и Скиталец поспешил отвернуть взгляд. Эрис в его руках ощущалась неожиданной тяжестью, ее тело было напряжено, словно камень, но это не имело значения — как, впрочем, и многое другое сейчас. Эрис нуждалась в помощи, и если в силах Скитальца дать ей, что ей нужно — он даст. Все без остатка. Скиталец со своей молчаливой ношей приблизился к ритуальному столу, где в чаше бурлила отвратительная магия Улья. Едва он опустил Эрис на землю — аккуратно, как статую тонкого фарфора — она жадно опустила руки в непрозрачную зеленую жижу. Лицо ее при этом расслабилось, приобрело почти блаженное выражение, по губам мелькнула тень улыбки — он видел такое много раз в грязных притонах на отдаленных планетах и в темных подворотнях ночных городов. Не в силах на это смотреть, Скиталец отвернулся, и почти сразу его ушей достиг тихий вздох облегчения — или удовольствия. — Спасибо, Джермейн, — услышал он спустя минуту звенящей тишины и невольно обернулся. Эрис уже вынула ладони из проклятой чаши и даже просунула руки в рукава кимоно, которое было ей так безнадежно велико. Выражение неестественного счастья на ее бесстрастном лице, к огромному облегчению, пропало. — Не за что, Лунная Пыль, — Скиталец заставил себя усмехнуться, игнорируя сосущее чувство в груди. — Ну и заварушку ты устроила, надо сказать. Напугала меня до полусмерти. Эрис не ответила. Она смотрела (смотрела ли?) на него с непроницаемым лицом, и Скитальцу почему-то стало неуютно. Мир-престол нагонял на него необъяснимую жуть, и теперь ему хотелось убраться отсюда поскорее. — Схожу-ка, добуду тебе новую одежду. Никуда не уходи, — Скиталец отсалютовал, пытаясь скрыть за шутливым жестом напряжение, и сделал шаг назад, готовясь перенестись на корабль. Но в последнее мгновение перед перемещением Эрис сделала шаг к нему. Не уверенный, что она задумала, Скиталец замер — и пальцы его опущенной руки накрыла прохладная ладонь. Это мягкое, спокойное касание ошеломило его. За все то время, что они с Эрис дружили, Скиталец не помнил, чтобы она первая касалась его, не считая случайных, мимолетных касаний плеч в бою или в тесноте космического корабля. Но сейчас, когда они были, без преувеличения, одни в целом мире, прикосновение рук ощущалось как подарок, как их общая тайна. Не задумываясь, что делает, Скиталец переплел свои пальцы с её — крепко, близко, вложив в это все невысказанное, непрошенное, правдивое, что в нем копилось, пожалуй, слишком долго. Он никогда не лез за словом в карман, но порой, когда дело касалось Эрис, язык прилипал к небу — совсем как сейчас, когда их соединяли лишь две ладони и безмолвные взгляды. Скиталец позволил себе аккуратно погладить большим пальцем тонкую кожу на тыльной стороне ее ладони — нежно, испуганно почти — и на мгновение Эрис сжала его руку крепче. И хотя она почти сразу отпустила ее, этого было достаточно, чтобы в груди у Скитальца стало почти до боли тесно, словно его бессмертное сердце расширилось и заняло все пространство между ребрами. Он в очередной раз понадеялся, что его разум все же скрыт от сияющих глаз Эрис. Знала ли она, как подействовало на него это ответное прикосновение? Как оно взволновало его, как в голове наступила странная, эйфорическая легкость? Как ему немедленно захотелось прижать ее ладонь к губам, как на картинках глубокой древности? К черту мир-престол — Скиталец пошел бы за ней в самый ад, нашел бы ее самых темных глубинах проклятых пирамид и набил бы лупоглазую морду самому Свидетелю, если бы Эрис в этом нуждалась. Но ей было нужно не это. — Я буду ожидать твоего возвращения, — Эрис спрятала руки в темно-зеленых складках его, Скитальца, одежды и коротко кивнула, прощаясь. Эрис нужна была связь с миром, который она знала до обращения. Кто-то, кто ждал бы ее, несмотря ни на что. Чей свет стал бы для нее путеводным в мире, куда никогда не заглядывали ни солнце, ни луна. Здесь, озаренный зеленым сиянием, в странном измерении без времени и жизни, Скиталец понял: он будет ждать. Дни, часы или столетия — не имело значения. И во что бы то ни стало — дождется.