Спасение любовью

Парой месяцев тому назад следователь окончательно и решительно мчал на своём автомобиле прямиком на восток — к обрыву. Задушенный отчаянием, летел, надеясь покончить с этой жизнью раз и навсегда. Все подумают несчастный случай, поэтому репутация останется нетронутой. Дорога к восточному побережью лежала через безлюдную трассу, по обе стороны окружённую непроходимыми дебрями лесных массивов. Ещё и туман сгустился. Прямо как в каком-нибудь эпичном боевике, где в конечной сцене герой уплывает в закат, под красивую музыку. Контекст, правда, отличался. Но не существенно. Никто не знает, что эти «герои» собираются делать дальше. Наверное, так должно было случится, — размышлял следователь, по прошествии времени смотря на данную ситуацию с иной точки зрения, — но что-то в тот момент потянуло Якова остановиться у обочины. Всего на мгновение вдохнуть напоследок дивный аромат свежести. И вдруг из-за реденьких кустов выскальзывает серенький, пушистый комок. Следователь только успевает ступить на мягкую, суглинистую землю, а это голубоглазое, промокшее чудо давай вертеться вокруг него. И что-то тогда у Гуро перещёлкнуло. Под рёбрами защемило, как завидел его. К обрыву ехать не пришлось, во всяком случае, он отложил это дело до «лучших» времён. Теперь у него стояла иная цель: отвезти этого продрогшего, лохматого и совершенно очаровательного котёнка домой. Обогреть, да накормить. С тех пор в квартире закипела жизнь. Следователь так увлёкся собственными воспоминаниями, что не сразу услышал оклики секретарши, впускающей высокого молодого человека в светлых длинных брюках, растянутой, явно великоватой синей футболке, и смоляной копной волос, во главе которых находилась пара тёмных кошачьих ушей. Гуро до сих пор дивился такой перемене окраса. Со временем он стала почти чёрной. — Привет. Выглядишь… необычно, — Яков откинулся в кресле, бросая немного удивлённый взгляд на вошедшего. — Я надел, что было у вас в ящике, — тихо бормочет юноша, поглядывая несмело, пока мужчина не отпускает свою секретаршу. Гуро усмехается, оглядывая его одежду. Так по-домашнему и просто, но при этом всё же немного нелепо. Оно и понятно, комплекция у них с Яковом разнилась существенно. — Напомни, чтобы мы съездили тебе за одеждой. — Я соскучился… Яков до сих пор не мог привыкнуть к такой открытости. Такая искренность следователя, уже, казалось, повидавшего на этом свете всё, приводила в полнейшее изумление, и заставала врасплох. — Я тоже, — скорей автоматически отвечает, разворачиваясь, наконец, всем корпусом к парню. Нет, он действительно каждый день скучал и скучает по этому ласковому юноше, но, наверное, с тоской, которую испытывает Коля не сравнится ничто. Колей, или в редкие моменты нежности Коленькой, он стал почти что сразу, как только принял человеческий облик. До того следователь величал его просто Чудо. И когда это Чудо в одну из ночей, пробравшись на кровать, заснул в ногах сереньким котёнком, то на утро Яков обнаружил тёмноволосого юношу у себя на коленях, что-то мурлыкнувшего, открывшему было глаза мужчине, и совершенно нагого. Изумлению тогда не было предела. Гуро, конечно, слышал о таких случаях, но скептически относился к тому, что домашние животные, вдруг могли обрести человеческий облик. И главное, никто не мог дать точного объяснения, почему так происходило. Кто-то ссылался на реинкарнацию, кто-то на родственные души, мол, именно в теле животного она может находиться. А кто-то на то, что каждое животное могло принять человеческий облик, если доверяло тому, кто его приручил. На этом, конечно же, Вселенная решила не останавливаться и одарила его ещё одной особенностью, которой Гуро никак не находил объяснения. Как, впрочем, и всему, что было связано с ним. Да только, когда Коля подошёл ближе, тихонько спрашивая разрешения. Гуро было трудно сказать мальчишке, почему этого нельзя делать в кабинете, куда любой может войти. — Яков Петрович, ну, пожалуйста, — и так по-кошачьи садится перед ним, умоляюще глядя снизу вверх. А следователь не может отказать ему такому. Выучил этот чёрт все слабые места. Встаёт, запирая дверь, а затем в кресло садится, подзывая юношу к себе. Тот улыбкой своей сверкает, очаровательно, изящно выгибая спину, и к Якову на колени забирается. — Только не долго, — серьёзно предупреждает следователь и кладёт ладони тому на спину. Коленька машет головой, вновь растягивая губы в улыбке, а затем склоняется к шее, заботливо освобождённой от галстука. Оттягивает одной рукой воротник, коротко лизнув шершавым языком, вызывая этим жестом каждый раз дрожь вдоль хребта. Коленька в глаза заглядывает, так преданно и счастливо, а затем снова возвращается к прерванному действию. Короткие, влажные поцелуи сменяются покусыванием, иногда точно нервы оголённые задевая у Якова. Мокро касается ямки между ключиц. И всё мурчит, да так довольно, почти в груди вибрирует от таких манипуляций. Трудно совладать с собственным телом, когда к тебе вот так вот горячо жмутся, урчат от удовольствия и влажно ласкают шею. Якову стоит титанических усилий, чтобы не перевернуть мальчишку прямо здесь, подмять под себя, зацеловать, заласкать всего. Потому что то, что делал с ним Коля то, что происходил в такие моменты близости, хотелось отдавать столько же, делиться этим чувством с ним. Ласкать, любить, показать, что Коленька значит для него. Привычка у Коленьки появилась… впрочем, может и всегда была, просто тот боялся ответной реакции. Язык любви такой у него был, или что, но следователь однажды застал его, ещё котёнком, подкравшегося аккуратно к груди. Лапу одну на шею тому положил, как человек ей богу, и прижался носом. Яков тогда отложил рабочий ноутбук, позволив себе погладить изящную спину, пробежаться пальцами вдоль позвоночника, выпирающим рёбрам. Поясница по-кошачьи прогнулась под ласковой рукой, над ухом тихо мурлыкнули, и под челюстью вдруг влажно лизнули. А потом ещё и ещё раз. Самое интересное, что привычка эта осталась и в человеческом обличии. Гуро после этого не разрешал ему спать с собой. Боялся он, что навредит мальчишке. Сорвётся, напугает не дай бог. Что удивительно, Коля словно понимал всё, и знал, отчего его хозяин стал более закрытым, не холоден, нет, но уже не подпускал к себе так близко. Но всё равно к ногам в редкие моменты прибегал, сворачиваясь в комок, урча что-то себе. — Коленька, аккуратней… — противореча самому себе, Яков надавливает на затылок, лаская кончиками пальцев смоляные ушки. Он бы солгал, если бы сказал, что ему это не нравилось. Хотя понятие «нравилось» очень скудно описывало весь спектр эмоций. Но предприми он какие-либо действия, намекающие на что-то большее, это оттолкнуло бы мальчишку. Яков не знал истинной природы его потребностей, может, они кардинально расходились с тем, о чём думал Яков. А мысли его надо сказать, в моменты близости было трудно держать в узде. Коленька не позволял никогда себе лишнего, изредка лишь прикусывая мочку уха, да коготками за жилет цепляться. Хотя всегда хотелось. Особенно к губам прикоснуться, на которые он изредка бросал взгляды. Только вот мужчине это не нужно было. Коля чувствовал какую-то щемящую тоску, но не давал ей ухватить себя. Увлекался процессом и старался забыть обо всём. Особенно о том, что между ними ничего и быть не может. Коленька с причмокиванием отстраняется, носом утыкаясь за ухо — устал. Это выматывало, будто всю энергию вкладывал только в то, чтобы шею всю следователю заласкать. — Ну что, домой? — хрипло подаёт голос Гуро. Коленька качает головой, горячо выдыхает на влажную от слюны шею и удовлетворённо мурчит. Он благодарен и за то, что ему сейчас позволено.

***

— Яков, — мальчишка только дома, наконец-то, позволяет себе скинуть неудобные брюки, к которым он всё ещё не мог привыкнуть. — Да, Коля? — Гуро, прошедший уже было в гостиную возвращается обратно. — А… тебе же нравится, когда я люблю тебя, — набравшись смелости, он решает пойти напрямую. Эта фраза заставляет Якова застыть, глупо уставившись на ноги, прикрытые теперь лишь одной футболкой. «Люблю» — так он называл сие действо, что творилось двумя часами ранее в его кабинете. — Да. Ведь я тоже… — слова застревают комом в горле. Он никогда не говорил этого. Хотя это было правдой. Привязались они к друг другу. — Просто, вы так всегда жмуритесь, и как будто что-то держите вот здесь, — парень кладёт руку в районе груди, — скажите, я делаю вам больно? — Нет, — поспешно выпаливает Гуро, делая шаг к юноше, — дело в том, что я… боюсь тебе навредить. — Почему? — искренне не понимает парень, растерянно хлопая глазами. — Ты многого обо мне не знаешь, Коля. — Так может, вы расскажете? Потому что я всё время чувствую, что вы грустный. Всегда грустный, когда я с вами, — парень нервно закусывает губу, ожидая что скажет Гуро. Но тот молчит. И Коля успевает додумать сам, сотрясаясь от пришедших на ум выводов. — Это из-за меня, да? — через короткую паузу продолжает, — потому что я человеком стал? — Всё. Всё, остановись, — Яков мгновенно оказывается рядом, прижимая к себе, — ты здесь совсем не причём. Успокойся, хороший мой. — Так значит, вы не сердитесь на меня? — пара голубых глаз смотрит на него с такой надеждой, такой преданностью, что выдержка Гуро трещит по швам. Вместо ответа следователь ладони кладёт на тёплые, бархатные щёки, склоняется и прижимается к влажным губам. — Ты единственная причина, по которой я всё ещё жив.