«Ну и как празднуют Новый Год миллиардеры?»
Наверное, звучало глупо, но сообщение уже было отправлено. Игорь выкрутил звук уведомлений на максимум и спрятал телефон обратно. Готовый оливье уже стоял на накрытом столе вместе с другими салатами и закусками, громко играли старые песни, тётя Лена суетилась у стола, проверяя, чтобы всё было идеально, а Фёдор Иванович комментировал яркий костюм Киркорова. Игорь кидал тяжёлые и тоскливые взгляды в окно. Из-за снега башню было едва видно. Телефон в кармане завибрировал, пиликнуло уведомление, ведун дёрнулся от неожиданности, рывком достав его и разблокировав экран.«Не поверишь, никакой роскоши. В этот раз даже без оливье с золотом. Дефицит, знаешь ли.»
Игорь усмехнулся и набрал ответ:«Жаль, так хотелось попросить тебя оставить мне пару ложек. Никогда не ел оливье с золотом. Так… как празднуешь?»
— Кому смски строчим, Игорёк? Подружке? — Фёдор Иванович хитро прищурился и улыбнулся. Гром быстро спрятал телефон в карман, словно его застали за просмотром каких-нибудь непотребств. Не хватало ещё покраснеть, как какому-то мальчишке! — Отстань ты от него, — строго произнесла тётя Лена и кинулась в мужа полотенцем. — Он же уже не маленький. — Да ты посмотри, как расцвёл, хоть улыбка на лице появилась, как смски эти прочитал, а то сидел с кислой рожей! Игорёк, ну что там, подружка али друг? — Д-да никто, так, — Гром мотнул головой, игнорируя пришедшее уведомление. Ну и какой дурак включил звук так громко? — Разумовский. Я спрашивал, как он там один. — Игорь кивнул в окно, где далеко, за слоем снега и ночи, мерцала башня Серёжи. — Юля же с Олегом празднует. Вот… поинтересовался. И всё. — А глазки-то чего заблестели? — не унимался Фёдор Иванович. — Улыбка появилась даже! Нонсенс для тебя, Игорёк! — Да замолкни уже! — тётя Лена укоризненно на него посмотрела. — Игорёк, ты если к нему хочешь, собирайся и уматывай, а то ведь так не успеешь до курантов. Гром не понимал, чего пытался добиться дядя Федя, но лукавая улыбка не сходила с его лица. — Да чего мне к нему хотеть? — он нервно повёл плечами. — Дураки мы с Ленкой, что ли? Всё мы видим. — Не понял. А чё вы видите? — искренне удивился Игорь. — Значит, дурак ты, если не понимаешь. — Федь! — тётя Лена хлопнула его по плечу и наклонилась, чтобы прошептать на ухо: — Нельзя так! — А как можно, Ленусь? Я устал уже, он с этой рожей кислой уже года три ходит, а расцветает, как только про рыжего этого своего говорит или как в рекламе его видит, ну невозможно уже. Игорёк, бери и добивайся, батька твой всегда к цели шёл до конца, а ты кота за яйца тянешь уже сколько? Ну, сколько? — он вздёрнул брови и посмотрел шокированному Игорю в глаза. — В интернете пишут, что холост рыжий этот, так чего ты на жопе сидишь, прощёлкаешь же мужика, поздно будет, потом вообще в депрессию уйдёшь или того хуже — без выходных работать начнёшь… — Федя, ну прекрати, видишь, он уже сам не свой, зачем ты ему это говоришь? — тётя Лена взволнованно налила Игорю стакан воды и погладила его по плечу. Тот даже не шелохнулся: не моргая, смотрел прямо на дядю Федю. — Чтобы знал, что мы не против. В интернетах пишут, что это важно, выражать это. как их? Понимание и солидарность! — Гром подавился водой и закашлялся, из глаз брызнули слёзы. — Чего? — просипел он, приводя дыхание в норму. — Как вы… — Да давно всё понятно было, Игорь! — дядя Федя махнул рукой и сделал телевизор потише. — Ну не дураки мы, давно на свете живём. Знай, нам побоку, с кем ты там, главное, чтобы счастлив был, чтоб улыбался и чтоб тебе было к кому, кроме нас, пойти. А мужик или баба — дело десятое. Главное — твоё благополучие. Игорь уже не знал, что он чувствовал. Не знал, это глаза у него щипало из-за того, что вода не в то горло попала, или из-за чего-то другого. И сердце так быстро и волнительно стучало в груди, и руки внезапно начали дрожать, и тело потяжелело так сильно, словно налилось свинцом. Почему? Что случилось? Игорь, сидя на этом стуле за этим столом, вдруг почувствовал себя маленьким мальчиком, которого никогда в жизни не хвалили и вот — пожалуйста, вдруг засыпали похвалой. Нет, хвалили его достаточно, любили тоже, просто это… это было какое-то незнакомое и непонятное чувство. Гром бы назвал это смесью облегчения, радости, благодарности и какое-то щемящей в груди лёгкой тоски. Телевизор с яркими картинками, фонари из окна, свет от люстры, гирлянда на стене, пёстрая мерцающая ёлка, свечи на столе — всё это друг вдруг смешалось и расплылось в одно большое яркое пятно. Комната перед глазами куда-то поехала, превратилась в нечто непонятное, сюрреалистическое, звук до ушей доходил как из-под воды. Игорь очнулся, когда почувствовал себя объятьях сразу и дяди Феди и тёти Лены. Он не сразу понял, что плакал, не сразу понял, что обнимал их в ответ и не сразу понял, почему он плакал. Найти в себе слова и объяснить самому себе, что происходит в душе, очень непросто. Но, наверное (Игорь полагал), что так и ощущалось принятие. Почему-то на ум приходило только это слово, и Гром чувствовал, что оно правильное. — Ну-ну, Игорёк, ты прости, что так резко, я ж не хотел, — дядя Федя гладил его по спине. — Федя прав, мы любим тебя любым, ты для нас всегда останешься самым родным, Игорь, — тётя Лена поцеловала его в лоб. Игорю показалось, что ещё немного, и его сердце не выдержит. Тётя Лена накапала ему в стакан валерьянки и только минут через пять Гром пришёл в себя, скомканно их поблагодарил, путаясь в словах, и достал из кармана телефон.«Никак не праздную. Олег обещал забежать, но я отговорил его. Пускай проводит время с Юлей. Звал даже к ним, но я и тут отказался. Наверное, тебя тоже звали.»
Игорь посмотрел сообщения от Пчёлкиной. И правда звали. Юли писала, что наготовила тазик оливье и тазик крабового, и теперь сомневается, что Волков сумеет это всё съесть. «Было бы неплохо, если бы ему кто-нибудь помог!» — писала она с кучей смеющихся смайликов, прикрепив к сообщению фотографию с количеством салатов в качестве доказательства. Количество, между прочим, было действительно внушительным. Гром вернулся в диалог с Разумовским и прочёл следующее его сообщение.«У меня для тебя, кстати, подарок есть. Не знаю, как ты к нему отнесёшься, но… Заходи в башню, когда сможешь и когда захочешь, вручу.»
— Дядь Федь, тёть Лен, мне… мне идти надо, — Игорь бросил панический взгляд на время на экране телефона. — Вы простите, я… — Иди-иди, — кивнул Фёдор Иванович и снова улыбнулся. — Если хочешь, приходите вместе, Лена же столько наготовила, будет хоть кому это всё есть. — Я… я пока не знаю, что будет, — Игорь торопливо сунул телефон в карман. — Дядь Федь, вы ж мотоцикл на дачу после ремонта не увозили, он тут, в гараже? — Тут, Игорёк, тут. А что? — Я возьму его, ладно? — Гром шмыгнул носом и с надеждой посмотрел на мужчину. Тот добродушно потрепал его по волосам. — Бери, конечно, только не гони, замело всё щас. — Я ключи от гаража и от мотоцикла сейчас принесу, — сказала тётя Лена и ушла в прихожую. Игорь тоже встал из-за стола, кивнул улыбающемуся Фёдору Ивановичу и метнулся в прихожую, где на тумбочке оставил свой свитер. На него накинул привычную кожаную куртку, на голову нацепил кепку и хотел уже было идти, но тётя Лена остановила его, подхватив под руку и протянул синий тёплый шарф и кожаные перчатки. — Надевай, замёрзнешь же, — строго произнесла она, и Гром не посмел отказаться, послушно намотал на шею шарф и сунул перчатки в карманы куртки. — Спасибо, тёть Лен, спасибо за всё, — Игорь с чистой душой улыбнулся, чувствуя, как внутри становится ещё легче. — Езжай, Игорь. — Шепнула она, закрывая за ним двери. Гром мчался по заснеженному Санкт-Петербургу, в лицо бил снег, машин на дорогах почти не было, ехалось легко и спокойно. В голове билась целая тысяча мыслей, впервые в жизни ему так хотелось знать наперёд, что будет, но в такие дни, как сегодня, в Новый Год, видеть будущее становилось труднее, чем обычно, да и прямо сейчас Игорь чувствовал, как же много было вариантов развития событий… Игорь чувствовал нутром, как время неумолимо бежит вперёд, поэтому ускорился сам, нарушая все законы дорожного движения. Опрометчиво с его стороны, но Грому было не стыдно. Может быть, его затея была глупой, он не знал наперёд, как бы ни пытался — будущее оставалось для него туманным, но очень ярким искрящимся пятном. Сейчас вокруг было так много шума, эмоций, суеты — это создавало помехи. Колкий ветер со снегом больно ударил Игорю в лицо, и он ещё раз мысленно поблагодарил тётю Лену за то, что настояла надеть шарф и всучила перчатки. Игорь уже заехал на Яхтенный мост — впереди сияла башня «Вместе», кажущаяся сейчас такой одинокой и мрачной на фоне всего вокруг. Система безопасности абсолютно спокойно пропустила Грома внутрь — Разумовский уже давно выдал ему особый пропуск, который Игорь всегда носил с собой. Внутри здания стояла полутьма, словно работало только аварийное освещение. Ни единой живой души ни на одном этаже — даже охранников не было — Игорю, поднимающемуся на лифте вверх, подумалось, что здесь довольно жутко. Как же это впечатлительному Сергею вообще было комфортно находиться в полном одиночестве в такой огромной пустой башне? — Игорь? — Серёжа вскочил с дивана и растерянно остановился у открывшихся дверей лифта, из которых быстрым шагом вышел ведун — весь мокрый, кое-где со снегом, ещё не успевшим растаять. От него так и веяло холодом и морозной свежестью. — Привет… ещё раз, — неловко поздоровался Гром, чувствуя, как в груди всё сжимается от волнения. Слегка кружилась голова, будто он выпил полбутылки шампанского, но Игорь сегодня ни капли алкоголя в рот не брал. Не было настроения даже на это. Разумовский был в своей фиолетовой пижаме с халатом, накинутым на плечи, волосы в беспорядке, на лице — растерянное неловкое выражение, на столе — открытая бутылка шампанского и миска с чипсами. — П-привет… Ты за подарком? — Сергей начал озираться вокруг, словно в попытке что-то найти, и шариться по карманам халата. — Ты мог в любое другое время прийти, всё нормально, ты не был обязан… — Да я не за подарком, — грубее, чем нужно, буркнул Игорь, и тут же пожалел об этом, потому что на лице Разумовского отразилось искреннее непонимание, он сделал шаг назад и едва не споткнулся, запнувшись о собственные ноги. — Вернее, я не из-за него к тебе приехал. — А… а почему? — сглотнув, тихо спросил Серёжа. Он выглядел так жалко, что у Игоря сжалось сердце от одной только мысли, что вот так вот Сергей и провёл бы эту ночь, в одиночестве и с чипсами… Нет, это не плохо, каждый волен поступать так, как хочет, но вряд ли Разумовский получал искренний кайф от одиночества в этой огромной пустой тёмной башне. — Ты… Проходи, пожалуйста, у меня тут снеки, выпивка… — Разумовский указал на стол, всё ещё будучи абсолютно растерянным. — Есть и покрепче, если хочешь. Чего тебе налить? Игорь снял перчатки и сунул их в карманы куртки. Он ни о чём не жалел, только чувствовал, как от страха подгибаются колени. Какой позор, Гром никогда ещё не был в таком уязвимом положении, и ведь чёртов Разумовский понятия не имел, что рядом с ним майор превращается в трусливого мальчишку с замирающим сердцем. — Водка есть? — Игорь посмотрел на Сергея тяжёлым нервным взглядом и, дождавшись пока тот суетливо вытащит красивую и явно дорогу бутылку нужного алкоголя, подошёл, выхватил её из рук рыжего и прямо с горла сделал пару жадных глотков. Разумовский с тревогой заглянул в лицо ведуна и осторожно коснулся ладонью его плеча: — Игорь, у тебя всё в поря…? — Нет, — Ответил Гром раньше, чем Серёжа успел договорить, и с громким стуком поставил бутылку на столик у дивана. — Не в порядке. Мне хреново, Серый. По вечерам, когда я прихожу домой, мне одиноко настолько, что я на стенку лезть готов или на луну выть, не знаю. Я получаю какие-то эмоции лишь на работе, подвергая свою жизнь опасности, ну, знаешь, адреналин и все дела, — Игорь небрежно пожал плечами и возвёл глаза к потолку. — Я просто… Боюсь? Я не знаю. Я никогда не пытался заглядывать в своё будущее, никогда не пытался узнать собственную судьбу, потому что боялся, что либо увижу там раннюю смерть при исполнении, либо унылую жизнь в полном долбанном одиночестве. Меня так пугала перспектива увидеть это, увидеть себя, старого, жалкого, бездумно втыкающего в телек, что я запретил себе заглядывать вперёд. Только не для себя, я ж тогда б не выдержал бы, проще было подставиться под пулю или самому себе в рот сунуть дуло… — Игорь усмехнулся и полуистерично фыркнул, представив это мерзкое зрелище. — Я думал, нихрена уже в этой жизни, кроме риска, не заставит моё сердце биться чаще, и никто, кроме Юли, не сможет раскрасить моё жалкое существование, никто, кроме неё и этого дурака Дубина, не станет искренне называть меня другом, интересоваться моей жизнью и переживать за меня… Я же нихрена этого всего не заслужил, я моральный урод, Серёж, — Гром опустил взгляд и посмотрел на Разумовского. Тот застыл напротив с широко раскрытыми глазами, в которых без труда читалась целая гамма эмоций: шок, испуг, паника и потрясение. Его зрачки беспокойно метались по комнате, то и дело натыкаясь на Игоря, как на самую яркую и значимую вещь вокруг, словно не огромная картина «Рождение Венеры» Боттичелли была центром этого офиса, притягивающим к себе всё внимание, а он, Гром, взвинченный, возбуждённый, мокрый от снега и такой бесконечно красивый, удивительный и многогранный… — Но я ошибался. Я не знаю, как, но на протяжении этих трёх лет ты заставлял моё сердце биться так сильно, что мне казалось, оно разорвётся к херам — я, может, говорю наивными подростковыми и вовсе не романтичными фразами, но… — Ведун развёл руками и пожал плечами. — Как умею. Ты, Серёж, — Игорь сделал шаг вперёд, оказавшись к Разумовскому почти вплотную, и схватил его за плечи, сильно сжав их в своих ладонях. — Раскрасил мою жизнь. Каждый раз, когда ты появлялся на пороге моей квартиры или каждый раз, когда мы где-то встречались наедине, мир вокруг переставал быть убогим и серым. И это из-за тебя! — Игорь легонько встряхнул застывшего и напрягшегося всем телом Серёжу. Он молчал, плотно сжав челюсть и, отчаянный и ошеломлённый, ждал окончания горячей игоревой речи. — Я думал, никто больше не будет обо мне переживать и заботиться, я думал, никому, кроме Юли, не смогу рассказать об отце, я думал, что нечему и некому крыть моё одиночество, но появился ты, и я… Я… — Игорь вдруг осёкся, зажмурился и глубоко в задышал. Он выглядел так, словно задыхался, как рыба, выброшенная на берег. — Я… — Разумовскому показалось (хотя он с трудом мог о чём-то думать в эту минуту), что Игорь всхлипнул. В комнате стало так тихо, что на секунду Серёже показалось, что он оглох. Игорь открыл глаза, в которых стояли слёзы, и сдавленно произнёс: — Я больше не хочу быть один, поэтому, Серёж, пожалуйста, если ты хочешь, если… ты тоже чувствуешь что-то ко мне, останься со мной. Ведун всё ещё сжимал плечи Разумовского в своих руках и смотрел на него с такой отчаянной надеждой, с какой на Серёжу никто и никогда ещё за все годы его жизни не смотрел.