Наваждение

— А правда, что у видьядхар по два члена? — неожиданно слышит он голос Цзин Юаня. Дань Хэн поднимает на него глаза, Цзинь Юань молча приподнимает брови, вопросительно на него смотрит и ничего не говорит. — И оба покрыты чешуей? Только не сейчас, думает Дань Хэн. Только не сейчас, когда они почти закончили дела на Лофу и скоро уедут, и он сможет наконец оставить тени прошлого позади. — Иногда мне кажется, что я растлеваю ребенка, — слышит Дань Хэн свой собственный ворчливый голос, но губы его не двигаются, во рту пересохло, ему нечем дышать… — Дань Хэн? — зовёт его Цзинь Юань. — Все в порядке? — Не льсти себе, старик, это я тебя соблазняю, — смеется Цзин Юань. — Приведи его в расстройство и бери его, — вкрадчиво продолжает он и с каждым словом склоняется все ближе. — Нападай на него, когда он не готов; выступай, когда он не ожидает… К нему возвращается контроль над собственным телом, Дань Хэн в панике отшатывается и с грохотом натыкается на стол. Что-то падает на пол. — Мне позвать лекаря? — В голосе Цзин Юаня явно слышно беспокойство, а потом на его лице проступает осознание, и тогда даже его голос меняется, становится мягким и липким, как патока. — Или… ты вспоминаешь? В жопу себе засунь свои воспоминания, хочется сказать Дань Хэну, но тут его ударяет под дых новым воспоминанием, оно судорогой проходит по телу и растворяется в крепких бедрах, сжимающих его талию, в прядях чужих волос в кулаке. Он почти стонет от того, каким тугим кажется Цзин Юань, как горячо и узко у него внутри, как мучительно хочется войти в него одним движением, и слышит свой стон, стон Дань Фэна, знакомый и незнакомый одновременно. Он прикрывает глаза, но становится только хуже: юный Цзин Юань обретает пугающую четкость, стонет, сжимаясь на его члене, и Дань Хэн боится, что кончит прямо здесь и сейчас, себе в штаны, просто от чертового приступа. Цзин Юань смотрит на него из-под ресниц, в уголках его полуприкрытых глаз блестят слёзы, он открывает рот… — Дань Хэн, — говорит Цзин Юань, — скоро это должно пройти. Смотри на меня, не теряйся. Кем бы ты ни был, что бы ты ни видел, я сейчас здесь, с тобой. В этом-то и проблема, не говорит вслух Дань Хэн, потому что проблема действительно в этом, и он не хочет её усугублять. — Что ты вспомнил? — спрашивает Цзин Юань. — Хватит меня дразнить, — требует Цзин Юань. — Давай уже. — Неважно, — собственный голос хрипит и звучит вороньим карканьем, губы почти не слушаются. Цзин Юань подходит к нему и останавливается, не слишком близко, допустимо приличиями, и Дань Хэн благодарен ему хотя бы за это, но в то же время он не может не замечать его, не чувствовать его присутствие. Сердце бешено стучит в груди, он плавится от жара чужого — своего — возбуждения, лицо горит, ткань на спине промокла от пота. Не заметить его состояние невозможно. Цзин Юань едва слышно вздыхает. — Я совру, если скажу, что не рад, что ты вспомнил именно это, но ты поверишь, если я скажу, что никогда не желал тебе такой судьбы? Дань Хэн чувствует, что должен уйти, сбежать, но тогда ему придется обойти Цзин Юаня, а он не может, не хочет даже помыслить о том, чтобы приблизиться к нему, пройти мимо. Он изо всех сил вцепляется в стол, до побелевших костяшек, и от боли становится немного легче. — Скажите ещё, что не надеялись, что этим все кончится, — зло говорит он и поднимает взгляд на Цзин Юаня, вглядывается в зрелые черты его лица, пытается зацепиться за реальность. Тот мягко улыбается, но ничего не отрицает. — И что же генерал мне теперь посоветует? — Никогда прежде видьядхары не перерождались так как ты, — задумчиво говорит Цзин Юань. — Твой случай уникален, поэтому я не знаю. Но личность — это больше, чем просто сумма воспоминаний, ты останешься собой. — Серьезно? Это лучшее, что вы можете предложить, псевдофилосовскую банальность? — Я бы хотел помочь делом, но ты же не разрешишь, — беззлобно смеется Цзин Юань. — Я не Дань Фэн. Не ваш друг, не ваш старейшина, не ваш… возлюбленный, и никогда им не буду. — Он не привык говорить так откровенно о чужих чувствах, но сейчас Цзин Юань стонет в его голове, и между ними нет преград. — Я знаю, что ты не он, — не спорит Цзин Юань. — Но возможно, ты позволишь мне узнать себя? — И вас это устроит? Я не знаю вас, вы для меня никто, наваждение от мертвеца. Когда оно закончится, я уйду, не оглядываясь, — это последний довод, который у него сейчас получается придумать; если Цзин Юаню плевать на него, то пусть подумает хотя бы о себе. — Мне больше тысячи лет, — пожимает плечами Цзин Юань. — Я достаточно взрослый, чтобы самому принимать ответственность за свои решения. А обо мне ты подумал, хочется закричать Дань Хэну, мне не тысяча лет, я сейчас ничего не соображаю, о какой ответственности ты говоришь?! Цзин Юань подмигивает ему и опускается на колени. Цзин Юань смотрит на него с сочувствием и чем-то ещё, чем-то, что Дань Хэн не может распознать, но не двигается. Я пожалею об этом, думает Дань Хэн, и ты тоже пожалеешь, высокомерный ублюдок, что бы ты сейчас ни говорил. В своих воспоминаниях — в воображении? — он грубо прижимает Цзин Юаня к постели, тянет его за волосы, не заботясь о боли; размашисто двигается в нем, прижимаясь к его спине. Грудью он чувствует движение его мышц, сведенные лопатки, влагу пота на коже… Дань Фэн протягивает призрачную руку, и Дань Хэн вторит ему, знакомым жестом зарывается пальцами в волосы Цзин Юаня и склоняет к себе его лицо; его губы такие же мягкие, как он помнит.