Способ избегать

      Он избегает Осаму.       Знаете, так, когда ни за что не направишься без веской причины в сторону, в которой существует хоть малая доля вероятности встретить того, кого видеть совершенно нет желания. Или когда разворачиваешься на месте так резко, что звенит в ушах, если краем глаза на другой стороне дороги оказывается замечена причина навязчивых мыслей. Когда смотришь себе в глаза через зеркало в семь часов утра, проговаривая в голове раз за разом, словно мантру, что сегодня тот день, когда на глаза не попадется надоевшая растрепанная голова, в уши не польется поток надоевших шуток, плечо не загорится от крепкой, но неуверенной хватки ладони в бинтах. Когда даешь себе обещание, тысячу обещаний, но в своих же глазах ловишь надежду этих самых обещаний никогда не сдерживать.       Чуя избегает Дазая в надежде, что тот будет делать это тоже. В последнюю неделю его постигло неоднократное разочарование в бывшем напарнике, ведь тот всегда был силен в чтении его, Чуи, мыслей и намерений, и по какой-то неведомой причине в этот раз махнул своей вечно жестикулирующей кистью на это свое умение. Словом, постоянно попадался на глаза.       Чуя поглощен злостью на свое окружение, на неудачливых подчиненных, вечно вгоняющих его в тоску своими бесконечными отчетами, на кучу бумажной работы без возможности набить кому-нибудь лицо. Он захвачен собственной раздраженностью на все вокруг, потому что это проще, чем быть захваченным одним определенным человеком. Каждый гребаный день он ловит себя на том, что без причины хмурит брови, раздраженно отвечает на вопросы коллег, отрешенно отмахивается от назойливых расспросов босса и закрывается в собственном кабинете до конца рабочего дня.       А после — идет избегать Осаму.       Пока собственные ноги носят его по городским улицам, в голове рождаются все новые идеи, как не встретить забинтованное тело. За каждую удачную попытку он решает награждать себя чем-нибудь приятным. Правда, пока удачной оказалась всего одна.       В тот вечер, три дня назад, Чуя медленно тянул вторую кружку крепкого кофе в заведении, что находилось недалеко от офиса детективов. Конечно, у него была веская причина для прихода именно туда — кофе в этом конце города делали явно лучше, чем в любом другом. Тогда шел мелкий снег и за окнами кофейни люди с красными от холода лицами кутались в теплые шарфы в попытке укрыться от ветра. Чуя молча смотрел на проходящие мимо силуэты, отмечая в себе полное нежелание выходить на улицу снова. Когда в лицо врезаются холодные ошметки снега, уже через секунду расплывающиеся на лбу и щеках ледяной влагой, никакое алое сияние способности не помогает чувствовать себя хоть каплю уютнее.       — Будете заказывать еще что-нибудь? — голос официантки заставляет перевести глаза от холодной наружности и молча покачать головой.       — Нет. Спасибо.       Молчаливое согласие вкупе с толикой недовольства — он сидит здесь уже около двух часов — отражается на миловидном лице девушки. Чуя устало корит сам себя за бесполезно потраченное время и просит принести ему счет. Когда девушка удаляется, снова бросает взгляд на улицу, обещая себе, что смотрит последний раз.       Окна агентства не излучают желтого света, как было два часа назад, когда он заказывал первую кружку кофе. Час назад они потухли, замерев пустыми глазницами на потемневшем от влаги фасаде здания. Чуя проследил взглядом за каждым вышедшим из двери напротив сотрудником, делая медленные глотки, обжигающие язык. Чувства внутри были странные — что-то похожее на тоску и отрешенность, вперемешку с ставшей уже привычной злостью на самого себя. Чуя умело списал это на погоду за окном, ведь совсем ничего странного не было в том, что глупый бежевый плащ у дверей в агентство этим вечером не мелькнул.       В тот день его попытка избегать оказалась успешной, и Чуя помнит, что обещал себе награду за каждую удавшуюся. Поэтому, когда слякоть под ботинками расползлась в стороны, с противным звуком окатывая собой колеса подъехавшего такси, Чуя пообещал себе выпить дома бокал хорошего вина.       И именно поэтому, не выпив и половины, он швырнул бокал в стену и с полным ненависти к себе вздохом запустил напряженные пальцы в рыжие пряди.       Если не учитывать тот факт, что в ежедневной рутине Чуи появились вечерние прогулки с целью избегать определенного человека, то он был в порядке. Он уверял в этом сам себя и старался показать всем вокруг, что ничего особенного в его жизни не происходит. А сам внутренне злился на все, что находилось в поле зрения, потому что злиться на самого себя слишком надоело, и с негодованием смотрел на собственных подчиненных, возвращавшихся с миссий усталыми и потрепанными, подавляя в себе мрачное желание ввязаться в драку.       Каждая попытка, которую он считал неудачной, заставляла его ненавидеть себя еще на каплю сильнее, покрывая усталость внутри коркой недовольства. Прошлым вечером, зависнув с помощью способности на балках очередного моста и молча пялясь на редкие проезжающие машины внизу, он уловил движение, которого, конечно же, совсем не ждал. Полы бежевого плаща наверняка хлопали на ветру, но слышать этого Чуя со своей позиции не мог. Растрепанные сильнее чем обычно волосы нещадно покрывали собой снежные хлопья, кружащиеся чуть менее агрессивно, чем в тот вечер, когда Чуя сидел в кафе.       Ворвавшийся в голову ком облегчения был резко затоптан раздражением, а голубые глаза неотрывно проследили полный путь человека внизу, что остановился почти на середине моста и наверняка пустым взглядом всматривался в открывающуюся с моста картину зимней Йокогамы. Люди обходили странного человека с разных сторон, скорее всего недовольно кривя губы, ведь кто вообще в такой холод останавливается на мосту посмотреть на город? Чуя бы тоже так сделал, будь он среди них, а не здесь, в окружении гудящих от ветра металлических столбов.       Когда каштановая макушка внизу сдвинулась с места и продолжила путь, Чуя сорвался со своего наблюдательного пункта, удаляясь в сторону дома так стремительно, что не заметил мимолетного поворота головы внизу и задумчивого взгляда карих глаз, ехидно прожигающих дыру в том месте, где секундой ранее проклятый ветер грозился сорвать шляпу с запутанных рыжих прядей на макушке.       Пока перед глазами стоит та самая высокая фигура в окружении торопящихся по своим делам людей на середине открытого ветрам моста, в кабинете босса мафии разворачивается серьезный разговор.       — Чуя-кун, твои навыки были бы очень полезны в сегодняшнем деле, — Мори хмуро держит исполнителя на мушке собственного взгляда, медленно проговаривая ту самую фразу, о которой Чуя мечтал всю затянувшуюся неделю.       — Конечно, Мори-сан, — Чуя коротко кивает головой, приказывая себе собраться и чувствуя прилив неясного облегчения от предвкушения. Возможность применить силу по кирпичику разбирает стену из недовольства, выстроенную за прошедшие дни.       Когда он голыми руками раскидывает тела, то не слышит хрипов и просьб о пощаде. Когда алое сияние способности пробивает стены в старом здании, занятом неугодной мафии бандой, Чуя со сдержанным ликованием швыряет куски бетона в группы людей, коим не повезло столкнуться с его раздражением. Жизнь в мафии преподнесла ему тонну уроков, откровенно кричащих о том, что вымещать злость во время миссий — не лучшая идея, но Чуя всегда может сказать, что того требовала ситуация. Кровавые разводы на полу и неестественно вывернутые конечности трупов этим вечером приносят в его мысли чувство задушенного удовлетворения, помогают справиться с собственными внутренними демонами, державшими его за горло когтистыми пальцами на протяжении прошедших пасмурных дней.       Когда Чуя останавливается, то его руки в перчатках подрагивают от медленно стекающего с него адреналинового подъема, а растрепавшиеся волосы неприятно лезут в глаза.       — Вызовите команду зачистки, пусть уберут здесь все, — решительно бросает он в сторону сопровождающих его людей, убедившись, что миссия прошла без потерь с их стороны.       Получив короткие согласия с озвученным приказом, он быстро добирается до машины и срывается с места, оставляя остальных присутствовавших на миссии в недоумении округлять глаза. На их памяти это была самая быстрая миссия из всех, что случались ранее.       Чуя разнес трехэтажное здание с полсотней противников за три минуты. Отряд нападения даже не успел зайти внутрь.       Как оказалось, применение грубой силы помогло остыть совсем ненадолго.       — Блять, — Чуя недовольно шипит, получив внезапную атаку горячим маслом со сковороды. Готовка ужина тоже была своего рода медитацией, помогающей отвлекаться от грызущих сознание мыслей. Уж чего Чуя не ожидал от такого мирного занятия, так это нападения на собственное предплечье.       Пока ледяная вода из-под крана охлаждает пострадавшую конечность, Накахара хмурит брови. Он исчерпал все возможные способы убежать от самого себя: погрузился в работу, наконец-то выбрался на поле боя, вот, даже начал каждый день готовить ужины. Как назло, с каждым прошедшим днем уровень самокопания поднимался только выше.       Если быть совсем честным с самим собой и отбросить все его жалкие попытки в беспристрастие, то он скучал. Скучал так сильно, что не мог определиться, чего хочется больше — обвить руками проклятую шею в бинтах и сжать в объятии, или сделать тоже самое в попытке задушить к чертовой матери. Дазай всегда вызывал неоднозначные чувства, это было то, чем он занимался каждый день — раздражал, удивлял, вгонял в ступор. Всех вокруг. Больше всего и чаще всего — Чую.       Тихо ругаясь себе под нос, Накахара тянется к телефону в заднем кармане, не вынимая до сих пор горящую руку из-под облегчающей боль воды. Не давая себе возможности передумать, отправляет на привычный номер сообщение и откидывает мобильный на стол.       Он мог бы оставить все как есть. Он бы отвык, перебесился, успокоился. Наверное. Так он думал первые два дня, пока не осознал одну простую вещь — так дела в отношениях не делаются. Собственное раздражение мешало сосредоточиться на чем-либо, и был такой простой способ решить внутренний конфликт, а он как последний идиот откладывал его в дальний угол, ведя молчаливую борьбу с рациональностью. Решение проблем разговорами всегда давалось тяжело им обоим. Осаму был силен в навыках дипломатии только когда этого требовал его очередной похожий на бред сумасшедшего план, а Чуя… Чуя вообще в разговорах разбирался плохо. Он привык больше делать, чем болтать, за что неоднократно получал беззлобные подначивания от Дазая.       «Чуя совсем не умеет убеждать»       «Не верю, что у Чуи слезет кожа, если он покажет мне что-нибудь кроме своего матерного лексикона»       На прошлой неделе Дазай в очередной раз выиграл Чую, когда они на целый вечер засели с новенькой приставкой и кучей вредного дерьма, которое Дазай называл «вкусняшки на вечер», а Чуя не иначе как «холестериновый удар». За исключением кучи привычных подначек и нескольких попыток уличить Осаму в жульничестве, время они провели вполне приятно. Грех жаловаться, когда есть возможность выпить литр ужасно сладкой газировки, завернуться в мягкий плед и уложить голову на чужое костлявое плечо.       Дазай выигрывал его в восьми случаях из десяти, и у Чуи не было этому разумного объяснения. Едва ли глупые поединки один на один требовали сильных познаний в стратегии и проработке плана. Тем не менее очередное поражение не стало сильным потрясением, пока Дазай не озвучил свою очередную глупую идею.       «Мы играли на желание, ты же помнишь, м?»       И нет, Чуя не помнил и был почти уверен, что ни о каком желании и речи не было. Но Дазай постоянно так поступал, а настроения начинать ругань из-за предположительно безобидного предложения не было, поэтому Чуя тогда лишь смиренно вздохнул и отложил геймпад в сторону. Возможно, «вкусняшки на вечер» сделали его каплю терпимее к происходящему в тот момент. Он всегда мог отказаться, если услышит что-то совсем неподобающее, но почему-то был уверен, что ничего страшного Осаму не произнесет. И он совершенно тупо замер с открытым ртом, когда желание было озвучено.       «Признайся, как сильно дорожишь мной, Чуя»       Не то чтобы он никогда не признавался. Просто не вслух, так что это было… Совсем не похоже на то, что Дазай предлагал обычно в таких ситуациях. Однажды Чуе пришлось заказывать на определенном сайте набор для БДСМ-сессий с доставкой на дом, а случаи с лаком для ногтей или авторским коктейлем от Дазая вообще вспоминать было страшно. Но даже на те желания реакция его была предсказуемо бурной. На эту же фразу он немо раскрыл рот и глупо отшутился чем-то вроде «Сегодня я тебя почти не ненавижу».       Шаги в прихожей отвлекли от легкого самоанализа.       — Ты опять вскрыл замок, — с усталым вздохом Чуя переводит взгляд на дверной проем, где через секунду появляется растрепанная макушка и привычная ухмылка.       — Я делал так даже без приглашения. Сегодня ты сам меня позвал, я польщен и подумал, что это дает мне право зайти.       Ну конечно дает, придурок. Убеждать Осаму в том, что от банального стука в дверь не случится апокалипсис — гиблое дело.       Отсутствие ответа гостя совершенно не волнует.       — Ты пытался готовить? — Осаму морщит еще розовый от уличного холода нос, рассеянно утыкаясь глазами в плиту.       — Блять. Сраный ужин.       Чуя торопливо выключает плиту, где то, что когда-то было рисом с овощами, успело принять вид обгорелых в пожаре внутренностей. Пора устранить гребаный отвлекающий фактор в виде беспокойства о гребаных чувствах.       Дазай смотрит на злобный рыжий вихрь с легкой улыбкой и бросает пальто на спинку стула.       — Неужели кто-то готов поговорить? — Осаму звучит осторожно, словно прощупывает почву под ногами. Не удивительно для человека, который получает удар в живот за каждое необдуманно брошенное слово. Чуя начинает чувствовать себя еще более омерзительно.       — Не одному мне придется это делать.       Две кружки с горячим чаем звонко ставятся на стол, пока две пары глаз сверлят друг друга чуть более недовольно, чем стоило бы. Пусть изнутри отвращение к себе и прогрызает дыру в подкорке, собственное упрямство не дает признать, что виновен только один.       После того самого вечера с желанием Чуя чувствовал себя странно. Легкая улыбка от сказанных слов на лице Осаму не шла из головы, и это не была одна из какой-глупый-чиби улыбок. Если бы Дазай умел обижаться, Чуя бы подумал, что обидел его. Но это же Дазай. Дазая невозможно обидеть, так?       За подобными размышлениями он провел почти целый день, разбирая отчетность в тишине кабинета. К концу дня, измучившись от неопределенности, Чуя готов был нанять себе психотерапевта, попросить кого-нибудь из подчиненных ударить его посильнее, и даже сказать в конце концов Осаму, что дорожит им сильнее, чем кем бы то ни было другим.       Он так до конца и не разобрался, почему сказать правду оказалось так тяжело.       — Разумеется, — Дазай греет озябшие ладони о кружку с чаем, упорно выдерживая раздраженный взгляд.       Чуя глубоко вздыхает, набираясь сил сказать то, что собирался. В голове жужжит собственный насмешливый голос, высмеивающий за то, что вести переговоры в течение трех часов с людьми, готовыми выстрелить тебе в голову при любом удобном случае морально оказалось гораздо проще, чем выдавить из себя несколько избитых правдивых слов.       — Я хотел бы… — Чуя громко сглатывает, проклиная предательский ком в горле и тоже берет кружку со стола. Занять чем-то руки сейчас кажется хорошей идеей. — Сказать тебе кое-что важное. Но сначала я собираюсь выбить из тебя гребаные объяснения твоего идиотского поступка, Дазай Осаму.       Когда Чуя вернулся в тот день домой, взвинченный, чертовски уставший и даже собравшийся с духом озвучить то, что по неясной ему самому причине Осаму так сильно хотел из него вытянуть, то первым, что он услышал, был грохот в собственной гостиной.       Не снимая ботинок и шарфа, привычным движением выхватив нож из кобуры, Накахара резким шагом двинулся тогда в глубину квартиры, ощущая, как тело окутывает теплом собственная способность. И поперхнулся воздухом в легких, когда заглянул в нужную комнату.       Дазай уверенными движениями проверял на прочность веревку, замысловатыми узлами привязанную к люстре на потолке.       В ту секунду Чуя ощутил на плечах не тяжесть влажного от снега пальто, не давление от тяжелого рабочего дня, а самую настоящую глыбу нарастающей ярости, что готова была просочиться наружу. Он шел домой с намерением выпалить в улыбающееся лицо идиотское признание в собственных чувствах, а получил веревку на потолке. Он двигался навстречу одному из собственных страхов, а встретил другой, почти позабытый за месяцы их странных отношений. Они никогда не обсуждали напрямую эти раздражающие попытки Дазая, но Чуя убедил сам себя, что даже для такого идиота, как Дазай, было бы неподобающе сводить счеты с жизнью, пока рядом есть кто-то вроде Накахары. В конце концов в памяти давно застряли оправдания о том, что причинять кому-то неудобства своей смертью Осаму не хочет. О, будь проклят его гениальный мозг, если он не в курсе, что для Чуи его смерть была бы гораздо больше, чем просто неудобством.       Тем вечером Чуя кричал так сильно, что на следующее утро болело горло. Люстру пришлось заменить на новую, потому что какой бы прочной веревка не была, противостоять алому зареву гравитации у нее не вышло. Пострадала часть мебели в гостиной, в прихожей, и, наверняка, ушные перепонки Дазая.       «Я не хочу больше тебя видеть»       Вот чем закончилась тогда чрезмерно гневная тирада Чуи, после чего Дазай беззвучно выскользнул за дверь, оставив того наедине с собственной злостью и испорченной мебелью.       А после потянулись дни с теми самыми попытками избегать, когда Чуя с хмурым лицом бродил по городу, старательно выбирая места, где мог оказаться Осаму. Желание удостовериться, что с ним все в порядке, преследовало от встречи к встрече. Беглый взгляд через дорогу, бесшумное наблюдение с вершины моста, бесполезно потраченный вечер в кофейне у агентства — каждый случай давал почувствовать себя только хуже, независимо от результата.       Периодически Чуе приходилось напоминать самому себе, что отношения с Дазаем априори не могли быть простыми. Сейчас он снова думает об этом, ожидая ответа в тишине, наполненной мрачным смирением и невыраженным напряжением. Лицо напротив кривится, отражая всю скопившуюся нелюбовь к подобного рода разговорам, и Чуя чувствует искру благодарности, когда молчание наконец прерывается тихим голосом.       — Привычка Чуи кричать прежде, чем думать, может стоить мне драгоценного слуха, — Дазай как всегда раздражающе медленно выдает слова, будто разговаривает с маленьким ребенком. Желание отвесить по этой голове подзатыльник резко возрастает, но Чуя обещал сам себе воздержаться от рукоприкладства до окончания разговора. — Я всего лишь хотел подтолкнуть твои мысли в нужном направлении.       — В каком еще направлении?       Дазай усмехается как-то грустно, но прячет лицо за кружкой, делая неторопливый глоток. Чуя в тысячный раз за этот день, да и за прошедшие тоже, чувствует себя идиотом.       — В направлении осознания твоих чувств ко мне.       О. Чуя замирает, не донеся кружку до губ. Так вот оно что.       — Ты сделал вид, что собираешься убить себя, чтобы я понял, как сильно дорожу тобой?       Дазай кивает с таким серьезным видом, что сдерживать смех больше нет сил. Ощущение собственной беспомощности в вопросах, касающихся отношений, сходит на нет, когда в дело вступает Дазай с его по-идиотски гениальными планами. Чуя громко хохочет, разливая горячий чай на стол, и тут же шипит от кипятка на пальцах. Немалых усилий стоит подавить вырывающиеся смешки, ведь губы напротив не выдали и малейшей ухмылки.       Чуя медленно встает со своего места и обходит стол, останавливаясь напротив того, в чьих умственных способностях до сегодняшнего дня никогда не сомневался. Осторожным движением руки он разворачивает Осаму за плечо к себе и смотрит на него сверху вниз, радуясь от расслабляющего мышцы облегчения.       — Так ты не собираешься, ну… Прерывать свою жизнь в ближайшее время?       — Разве я могу позволить кому-то вроде смерти забрать меня, пока Чуя так сильно дорожит мной? — Осаму наконец кривит губы в подобии улыбки, и Чуя почти до дрожи хочет разделить ее, прикоснувшись.       — Разве я сказал это?       — Ты как раз собирался, — Дазай мягко перехватывает ладонь со своего плеча, сжимая пальцы своими, уже теплыми.       Почему-то в этот раз Чуе легче говорить.       — Ты такой придурок. Не могу поверить, что так сильно влюблен в кого-то вроде тебя.       Дазай вместо ответа обвивает руками талию перед собой и тянется, чтобы уткнуться носом в изгиб ключиц, не скрытых под свободной домашней футболкой.       — Скажи еще, — шепот пробегает дрожью до самых пальцев на ногах, не оставляя ни малейшего шанса на сопротивление.       — Я скучал, — Чуе все еще неловко говорить подобные вещи, но если после каждого раза он будет получать награду в виде легкого поцелуя в уголок губ, то, наверное, сможет с этим жить.       — Я тоже.       Осаму целует его медленно и осторожно, забирая собственными губами чужое напряжение, скопившееся за прошедшие дни. Чуя отвечает на поцелуй, не находя ни одного оправдания тому, почему так быстро колотится в груди.       — Из-за тебя придется заказывать доставку еды, — недовольно бормочет он, отрываясь на секунду от обветренных губ напротив.       — Из-за меня? — Осаму вскидывает брови с взглядом невинного ребенка, и даже не будь они знакомы, Чуя уверен, что таким взглядом невозможно никого обмануть.       — Я не мог сосредоточиться.       — Ты отлично сосредотачивался на слежке за мной все эти дни.       — Я старался тебя избегать, — Чуя выворачивается из теплых объятий, не желая показывать собственную сентиментальность во всей красе.       — Я так и подумал.