"На заре"

      В середине ноября, как раз под праздники, Вышинский подхватил коронавирус в евпаторийской больнице, куда устроился, чтобы время скоротать до Алькиного приезда. Слёг мгновенно. Сначала подумал, что какая-то несущественная простуда, но тесты показали, что антитела зашкаливают. Алька позвонила, сказала, что уже заказывает билет, чтобы приехать на праздники. Пришлось уговаривать пересидеть в Москве. Ей подхватывать эту дрянь нельзя было категорически — могло на сердце дать с такими осложнениями, что потом не расхлебают.       Константин купил ноутбук, который доставили сначала Маше для настройки и установки приложений для видеосвязи. Щербакова привезла в тот же день, и рассказала, правда, через дверь, как всё включить. Алька, зарёванная от огорчения, показалась в скайпе. Сокрушалась, что очень хотела увидеться вживую, обнять. Константин был согласен, но… Её здоровье было куда важнее всех желаний, какими бы благими они не были. Разговаривали почти без перерывов все праздники. Засыпали и просыпались с видеосвязью. Возможно, именно потому, что Альку видел, Константин чёртов вирус перенёс без осложнений. Только первые трое суток ломота, температура и озноб с диким грудным кашлем. Дальше стало проще.       И Маша, безусловно, спасала. Притаскивала компоты, закрутки с малиной, чаи, продукты. Вышинский не знал, как благодарить за такое спасение. Сам он, соблюдая все меры, просидел дома на карантине ещё две недели, чтобы не «угостить» окружающих заразой. Впрочем, Вышинский был не одинок — новый штамм прокатился по городу, как оказалось, притормозив временно работу некоторых организаций и предприятий. Альку это утешило лишь от части. Как и его самого, собственно. На праздники было действительно громадьё планов. В основном, конечно, просто обнимать и отпускать крайне редко. Пришлось успокаивать себя, что до каникул оставалось чуть больше полутора месяцев.       Звонила и Оля, справиться о самочувствии. Как раз в тот момент, когда они с Алькой были на видеосвязи. Вышинский удивлённо отметил, как девушка напряглась, но дочь быстро уточнила всё ли хорошо, отчиталась о том, что тоже в порядке и повесила трубку. Аля выдохнула, а вот Константину стало всё более понятно, что от него что-то скрывают. Причём обе — и Алька, и Оленька. Когда дочери перезвонил, в ответ на опасения услышал только нервный смех и просьбу не беспокоиться по пустякам. Не поверил, но и возможности как-то узнать правду не было.       В конце месяца Маша заметила его на остановке автобуса. Шёл дождь. Щербакова посигналила, помахав рукой. Константин быстро юркнул в машину.       — Погода что-то вообще не радует… — после взаимного приветствия сообщил он. — Льёт как из ведра уже которые сутки.       — Каждый год так, если ты только сейчас внимание обратил. — Хмыкнула Маша, отключая «аварийку», и надавив на газ. — Прольёт, а дальше просто похолодает без снега почти.       Константин покачал головой:       — В том году, благодаря Альке не заметил. Всегда казалось, что солнечно. А сейчас, кажется, небо хмурится недовольно. — отметив Машкину улыбку, он вздохнул, — Ну-ну. Давай, скажи, что старого дурака в романтику клонит.       — Не старый ты. И не дурак уж точно. — Маша улыбнулась, — Всем нам с ней поблизости солнца хватало. Теперь только к концу декабря «оттепель» будет в душе. Скучаю по ней… А каково тебе — даже думать боюсь. — она помолчала, взглянув на него искоса: — Костя, я тебя прошу, не изводись на работе. Понимаю, что так время быстрее пролетает, но силы нужны. Новый Год впереди. Алькин день рожденья потом, свадьба, или регистрация. Если ты выдохнешься и будешь спать все праздники — лучше никому не сделаешь. Как руки, кстати?       Вышинский согнул и разогнул пальцы, прислушиваясь. Воспаление сошло после поездки, чуть вернулось после ковида, но и сейчас о себе напоминало изредка.       — Нормально. Позавчера оперировал. Плановая операция на установку кардиостимулятора. Без приключений обошлось. Бабулька ещё, знаешь, бойкая такая попалась. Медсёстры уже шутили даже, что проще привязать к койке в палате, чем ловить эту бегунью по этажам. — Вышинский хохотнул, вспомнив шебутную пациентку, которая уже сегодня сама пошла в столовую на своих двоих, послав всех докторов к чёрту на свой страх и риск. — Дай Бог всем нам в восемьдесят такими живчиками быть.       Маша лукаво улыбнулась:       — Ну, тебе-то точно живчиком быть надо. Вялый тюфяк с Алькой и её активностью не справится.       Константин напрягся.       — Знаешь, душа не на месте. Пока праздники были, заметил, как первые полтора дня она серая была какая-то во время видеозвонков. Ссылается на усталость. Оля тоже говорит, что всё в порядке с учётом нагрузок. А всё равно неспокойно мне очень. Скрывают что-то. Вот прям гадать не нужно… — Вздохнул, глядя на город, залитый дождём, — Хоть срывайся и езжай самолично проверять. Одно останавливает — Алька ругаться будет, что я ей приезжать запретил, а сам на почве «волнений» принёсся, плюнув на все предосторожности.       — И будет права. — задумчиво протянула Маша. — Попробую для твоего успокоения с обеими поговорить вечерком. Что-то мне тоже тревожно становится с таким посылом.       — Спасибо, Машуль. — Вышинский вздохнул.       Автомобиль Щербаковых остановился около арки, ведущей во внутренний двор его сталинки и Константин выскочил под ливень, вежливо попрощавшись. Ещё и зонт, как назло, забыл. Если бы не Маша — вымок бы и простыл наверняка. После коронавируса многие мелкую заразу цепляли по неосторожности. Уже после вируса почему-то вспомнил, что с момента переезда в Евпаторию вообще не болел ни единого раза. Словно организм нашёл идеальную среду, где со всем справлялся. И Алька за тот год, что с ним рядом была, ничего не поймала, хотя, рассказывала, что в Москве, едва за порог в больницу выходила, как сразу простуда или респираторная инфекция.       И сейчас, там, она ещё ничем не болела. «Ну, тут-то понятно… Столько таблеток перестала пить. Иммунитет сам начал включаться, чтобы справиться с вирусами» — улыбнулся он, стягивая куртку и уходя в ванную, чтобы руки помыть. Быстрый ужин и бегом к ноутбуку, отсчитывая минуты до звонка. С видеосвязью стало легче во сто крат. Видеть и слышать Алину, а не только слышать — оказалось куда лучше. И чего он раньше об этом не додумался?.. А мог бы и с телефона так созваниваться. Вечер в конце сентября у Щербаковых навёл на мысль, что ноутбук нужен, а ковид, лишивший возможности повидаться, лишь убедил.       Алька позвонила в семь часов ровно. Улыбнулась в камеру, когда связь установилась. Снова эти ямочки на щеках… Сердце ёкнуло. Алька не стала отключаться, параллельно выполняя заданное. Рассказывала о том, что на семинарах и лекциях проходят и что по Москве тоже вирус прокатился. Некоторых преподавателей и студентов на карантин отправили. Её миновало в очередной раз, хотя даже от прививки медотвод был, который в Семашко подтвердили справкой. В одиннадцать она начала зевать и клевать носом. Константин улыбался, глядя, как Аля пытается взбодриться, но уже не выдерживает. Отправил спать, пожелав доброй ночи.       Маша, приехав домой, думала, с кого начать свой «обзвон». Алька в это время с Константином болтала, скорее всего. Там мешаться не хотелось. А вот Оля… С дочерью Вышинского они были знакомы давно и дружили достаточно крепко, невзирая на то, что виделись лично три или четыре раза всего. Машка помогла Ольге сдать какой-то экзамен, подсказывая через ICQ. Забавно было, что допотопное приложение работало даже на самом паршивом интернете и с самым отвратительном коннектом, в отличие от уже вошедших на тот момент «вайберов» и «вацапов», которые сбоили на пустом месте. Так и подружились, общаясь дистанционно и всё собираясь «когда-то» повидаться, встретиться, посидеть за кофе где-то…       Машка тяжело вздохнула, набрав номер Ольги.       После недолгих гудков в трубке послышалось знакомое:       — Какие люди! Мария Леонидовна…       — Так, стоп… Я Альку выпороть обещала за такое официальное обращение. Не вынуждай меня быть радикальной в воспитательных вопросах. — Хохотнула Маша. — Как ты там? Как сын?       — Нормально. Оба нормально. Он растёт, я работаю и тоже расту. Правда, я уже в ширину, но сын пока ещё в рост. — Ольга улыбнулась, — Твои бандиты как?       — Тоже в норме. Школу на уши ставят, что не удивительно. Наследственность. — Машка улыбнулась, — Ругаю их иногда, а сама думаю: «Ой, мать, лучше б ты молчала… Они хоть горшки с цветами разбивают и шторы в коридоре поджигают, а ты в их возрасте бесконтрольно на стройках костры жгла, жевала гудрон и воровала яблоки из чужих огородов, рискуя в задницу заряд соли получить, когда драпала от сторожей». Эх, детство золотое…       Ольга захохотала:       — Мать опять Сталина вспоминает, несите таблетки!       — Ой, иди нафиг… — Маша беззлобно улыбнулась от подначки. — А теперь, к делу. Ты ж не думала, что я так просто звоню?..       — Аля?       — Да. Как там наша маленькая пациентка?       Вышинская тяжело вздохнула. Алькин осмотр был пару дней назад. В первых числах декабря должны были дать отчёт по мазкам и остальные гинекологические анализы. Ортопед сразу выдал заключение, что позвоночник в отличном состоянии, если учесть, что с момента аварии ещё и полтора года не прошло. Остальное восстановление — вопрос времени. Ольга со своей стороны, как и говорила, противопоказаний почти не видела. На сей раз, для уверенности, пригласила заведующего кардиохирургией во время УЗИ. Шеф, как в старые добрые времена, стоял над душой, не реагируя на Альку, глядя на проводимое исследование. Впрочем, взглянул всего дважды. В первый раз, когда увидел её шрам, обматерив кардиохирурга, которому бы руки выдернуть за такую «штопку». Во второй, когда Аля начала нервничать и сердце ускорилось слишком. Он полных ограничений тоже не нашёл, но попросил всю медицинскую карту для ознакомления.       Оля помнила и своё обещание, данное Альке, что отцу она о её просьбе не расскажет. Да и понятия не имела, по-хорошему, а хочет ли он сам третьего ребёнка. Это им стоило решить вместе, когда Алька поедет в Евпаторию. Однако, было и то, что Вышинскую откровенно беспокоило больше, чем возможная Алькина беременность. А именно — нападки в университете. Сказать об этом Маше Щербаковой, и Сеченовку начнут чесать, не дожидаясь того момента, когда Алина уйдёт в академический отпуск.       Вышинская сглотнула, стараясь не выдать волнения.       — Нормально всё. Проверяем каждый месяц. Нагрузки и…       — О-о-оля-я-я… — предостерегающе протянула Машка.       Выбрав из двух зол меньшую, Ольга вздохнула:       — Отцу ни единого слова об этом разговоре. Алька волнуется сильно. Сейчас обследование более обширное прошла… Проверяем, сможет ли выносить ребёнка.       Маша внутренне перекрестилась, улыбнувшись в трубку.       — Тьфу, господи… Развели тайны Мадридского двора… И как?       — Пока противопоказаний нет, если регулярно будет наблюдаться. Осипов будет заключение по кардиологии давать. У меня тут так называемый «конфликт интересов», слишком предвзята. Попросила, чтобы проконсультировал. — Призналась Вышинская, — Умоляю, правда. Не говори никому. Это их дело. Сами обсудят и решат. Алина сейчас на противозачаточных ещё, цикл сформировался уже, так что можно будет отменять, соблюдая меры предосторожности, если надумают.       Щербакова тихо посмеивалась. Теперь всё на свои места встало. Тут бы не только Алина нервничала, но и любая женщина, пережившая подобные приключения. Константину пока действительно знать не стоило. Его, вон, в ЗАГС пинками подгонять пришлось. Если бы Алька кольцо не вернула перед отъездом, чётко сформулировав всё отношение к оттягиванию кота за интимные «подробности», действительно бы до конца обучения отмазывался.       — Не скажу, не переживай. Просто он извёлся весь от ваших таинственных взглядов. Ты тоже отца пойми. Привык руку на пульсе держать и точно знать, как она. А тут всё через тебя — единственную, кому он с недавних пор в Москве доверяет из врачей. — Маша улыбнулась, — Ты бы слышала, как они с Геной костерили Алькиных врачей…       — Ты бы слышала, какими словами я их крыла, когда начала историю болезни разбирать, — Протянула Ольга, нахмурившись, — Жаль не всех найти получилось. И даже информации нет — их уже лицензии лишили, или сами, так сказать «по возрасту» от дел отошли.       — Да уж… Больше никаких новостей, которые ему не стоило бы знать?       — Никаких. — соврала Ольга, молясь, чтобы голос не выдал волнение. — В остальном она действительно очень сильно устаёт. Но это первый курс, сама помнишь, какая каторга, пока закрепишься. А мне ещё прилетало за то, что могла отцовскую фамилию подвести. Причём не от него, а от его же бывших профессоров.       Машка потёрла виски:       — Костя что, тоже Пироговский заканчивал?       — Не пугай меня склерозом, Маш… — Оля нервно рассмеялась. — Он там до сих пор на стенде в числе лучших выпускников отмечен. И в госпитале, к слову, тоже не убрали, даже после того, как уволился и уехал. Алька, кстати, в первый раз, когда увидела, аж замерла. У меня даже стойкое желание возникло ей фотографии показать, где он ещё молодой-молодой. Думаю, им в Евпатории не до разглядывания старых альбомов было. Да и не факт, что у отца они есть.       Щербакову разобрал хохот, но осеклась:       — Знаешь, не стоит… Захочет — сам предложит показать. У него тут и так метания из-за возраста. Маленькая его привыкла видеть уже зрелым и юность её как-то миновала.       — М-маленькая? — Ольга аж заикнулась от неожиданности. — Почему? У неё рост…       — Оль, причём тут рост? — Маша мягко улыбнулась, — Он её так называть начал, когда операцию провёл. И, уверена, где-то в душе намного раньше. Как ту, кого оберегать нужно. Не постоянно, но нужно. Да и… — стало грустно от воспоминаний, — Алина в его жизни появилась как слепой котёнок, которого пришлось выводить в жизнь за руку. Я сама несколько раз чуть не плакала, когда девочка для себя мир открывала. Нам это уже привычно, приелось. А она… она просто Маленькая. И я её так называю. Помню, как после операции ухаживала, пока она в коме была. Знаешь, тогда только что-то ласковое надежду давало. Так и закрепилось.       Ольга вскинула брови:       — Что, и Геннадий Юрьевич тоже?       — Ой, Гена скорее удавится, чем кому-то не из родни что-то такое милое скажет. У него сыновья-то «бандиты». И стараются обращению соответствовать… — Машка закатила глаза. — Нет, он только по имени. Ладно, звезда моих очей, рада была тебя услышать. Спасибо за новости. Буду молчать даже под пытками и постараюсь Костю успокоить. А то неровен час в Москву понесётся на нервах, потом будет опять артрит лечить месяцами.       — Взаимно, Маш. И спасибо за разговор. Пока-пока.       Вышинская нажала отбой, отложив телефон. После разговора с Машей на душе ещё сильнее начали скрести кошки. Возможно, стоило озвучить всю правду, а не её безопасную часть. Нет, никто не будет ей ставить в вину, что не проболталась, но если с Алькой что-то случится, Оля себе этого не сможет простить уже никогда…              Чем ближе был конец декабря, тем более деятельной становилась Алька. Приближался отъезд в Евпаторию и мысли уже были не только о сессии, но и о том, что вот-вот окажется дома. Даже морозы, укутавшие предновогоднюю столицу не смущали. Просто двигаться стоило расторопнее, чтобы не мёрзнуть, и всё в порядке.       Нападки в университете пошли на убыль. Все, кто издевался над ней в течение семестра получили ощутимый щелчок по носу, с трудом сдавая и досдавая конспекты и коллоквиумы для допуска к сессии. Алька, начав вредничать в отместку, помогала только посмеивающемуся над всей ситуацией Алику. Да и помощь ему особо не нужна была. Только с химией немного путался и с латынью. Лабораторную они сдали вместе, получив хороший балл по зачёту и выдохнули — остальное было намного проще. У Альки так и вовсе остальные зачёты были «автоматом», поскольку успеваемость зашкаливала.       Двадцать седьмого декабря Алька выскочила из дома позже обычного. Зачёт поставили на половину одиннадцатого. Появилась возможность поспать подольше, которой Алина воспользовалась не раздумывая. Уже на выходе из подъезда, решила проверить карманы, чувствуя, что чего-то не хватает. «Чем-то» оказался смартфон, который забыла на кровати. Пришлось возвращаться. Решила не раздеваться, на цыпочках, чтобы не наследить обувью, прокралась в свою комнату.       Из спальни Светы послышался голос и шаги. Алька застыла, спрятавшись за дверью. Шакирова узнала по голосу, удивившись — ключи Светлане, как Алька знала, он уже давно вернул. Как в квартиру попал — не понятно. «Неужели я дверь забыла закрыть входную?!» — мысленно ужаснулась Алька.       Бормотание на татарском, перемежающееся с русским матом её насторожило. Девушка по наитию включила видеосъемку в смартфоне, чуть высунув его за дверь, чтобы гостиная и вход в тёткину комнату оказались в кадре. Столкнуться с татарином не хотелось. Руки дрожали от страха. И задрожали ещё сильнее, когда расслышала слова Сафара, вышедшего в гостиную.       — … Нет, ты чего… Попыталась мне ещё в октябре высказать. Главное было «честные глаза» сделать. А сейчас с меня вообще взятки гладки. Ключей-то нет. Будет на девчонке срываться, авось выгонит. Ну и приголублю сиротку. Считай — половину дела сделал. А? Да нет… Она же на бюджете учится. А деньги на жизнь… Там, как знаю, у неё квартира сдаётся где-то — на хлеб и воду хватит. — он снова выругался, направляясь в прихожую. Застыл всплеснув руками: — Э! Слушай, ты эту ищейку не видел. Хотя, о чём я… Там не ищейка, скорее, а откровенная сука-доберманша — горло перегрызёт, если всё оставить, как есть. Всё ещё верит в чудо, что её кто-то полюбит. Пустая, агрессивная, чуть что кидается. Я год терпел… Больше не хочу. Пока денег хватит… Главное, в разных обменниках раскидать по небольшим суммам. Но тут, думаю, братва поможет. А то с одним паспортом чревато. Светка ушлая — может и за такое уцепиться. Потом хлопот не оберёшься. Ладно, брат, ехать пора, а то ещё нагрянет кто-то, а я тут с «важными бумагами»… Бывай…       Из прихожей послышалась возня и хлопок входной двери. Провернулся ключ в замке. Алька стояла в своей комнате, продолжая снимать опустевшую квартиру. Дёрнулась, выронив смартфон, снова застыла, словно боялась, что Сафар никуда не ушёл — стоит высунуться, и придушит, как свидетельницу. Простояла ещё с минуту, всё же рискнув поднять телефон с пола. Отключила съёмку, подошла к окну, глядя на то, как Ситроен Шакирова выехал с территории жилого комплекса.       Алька сползла по стене на пол, пытаясь успокоиться. Сейчас было безопасно. Пока безопасно, но стоило уносить ноги. Без Светы она дома появляться теперь точно не хотела. И еще хуже — не знала, как всё объяснить, даже имея в руках запись, которую пока даже пересматривать боялась. Света Сафара любила. Не так, как Алька Константина, но любила. Это было заметно. И, как человек, давно искавший счастья, так просто не поверит, скорее всего. А он… Он, конечно, не признается.       Алька охнула, взглянув на часы. До зачёта по анатомии оставался всего час. А ещё доехать надо, зачётку занести… Она перехватила трость, поправив перекрутившиеся лямки рюкзака и побрела к выходу. Выглянула в глазок, осматривая пустой этаж, и только потом выбралась из квартиры. День всё больше смахивал на глупый детектив. Уже по пути к метро попыталась дозвониться Светлане, но та сбросила звонок, прислав сообщение, что на работе завал и поговорят они вечером. Алька смиренно вздохнула, припоминая, где у неё успокоительное лежало в тумбочке и таблетки от сердца, которые в санатории рекомендовали пить во время надвигающихся приступов.       Мороз кусался ощутимо, но Алька была до такой степени глубоко в своих мыслях, что не замечала. Только очнулась, что пальцы почти не чувствует, когда почти дошла до учебного корпуса. Перчатки доставать смысла не было. Ресницы и брови заиндевели, как и шапка. Под козырьком корпуса на электронном термометре значилось, что на улице сейчас минус двадцать три градуса. А Алька дошла быстро на нервной почве, даже не оскользнувшись ни разу. Сдала куртку в гардероб и поплелась к лестнице.       Алик махнул рукой, забрав у неё рюкзак.       — Привет. Проспала что ли?       — А? Привет. — Алина вынырнула из мыслей, — Нет… Нет. Просто произошло кое-что. Как подготовился?       — Как-как… Не очень. По ощущениям — вообще ничерта не помню.       — Что такое гистология? — без перехода поинтересовалась она.       — Наука, входящая в раздел биологии, изучающая жизнедеятельность и развитие тканей живых организмов. — на автомате ответил Алик.       — Ну вот — на рандомный вопрос ответил без запинок. Значит, и остальное всплывёт в нужный момент, если конспект читал перед сном.       Он усмехнулся:       — Мне б твою уверенность… Ладно. Где наша не пропадала. Если что — пересдам в январе, если после экзаменов не отчислят.       — Да ну тебя. — Алька нервно улыбнулась, — У тебя все шансы остаться, в отличие от остальных. По крайней мере, я уверена, что профессора не слепые — всё отмечали и замечали. Да и коллоквиумы с лабораторными у нас хорошо сданы. И блиц, вроде… Кстати, тебе пришли результаты? Я утром забыла посмотреть, что нам поставили.       Алик кивнул:       — По двадцать баллов. Так что с общей биологией проблем быть не должно.       Они добрались до нужной аудитории. Гасаев притащил Альке стул, попросив у преподавателя, чтобы девушка не стояла в коридоре, перегружая спину. Алька только занесла зачётку, пожелала Алику «ни пуха, ни пера», получив в ответ традиционное — «к чёрту». И осталась ждать результат. После зачёта им ещё нужно было сходить в библиотеку, сдать часть книг и подобрать литературу для дополнительной подготовки к экзаменам. Возможно, Алька ещё зайдёт чаю выпить в пекарню у метро, чтобы дождаться Свету. Домой идти было очень и очень страшно.       Алька вынула из рюкзака наушники, решившись всё же посмотреть, как сняла Шакирова, и едва снова не выронила телефон. Вспомнилась его оговорка, и то, как Света просила её предупредить, если деньги закончатся. Всё сходилось: Сафар украл немного, потом ещё. Что-то не так сделал, и Света заметила пропажу. А теперь, судя по всему, решил забрать всё. На видео всё было видно отчётливо. И лицо, хоть и мельком, и три конверта, которые он убрал во внутренний карман своей куртки, возясь с молнией и разговаривая по телефону. И слышно было… почти всё.       После просмотра до Альки дошло и то, что, если всё это не рассказать и не показать Светлане до того, как обнаружится пропажа, её действительно могут выгнать, сочтя воровкой. А дальше… Дальше у Шакирова был полнейший облом — Алина спокойно могла уехать, как и собиралась. Про Константина Николаевича по Алькиной просьбе, Света своему ухажёру ничего не рассказывала. И именно сейчас это играло на руку. А вот что дальше делать — Алька не знала. Как и не знала, что устроит Света, когда всплывут такие подробности.       Алихан вышел в коридор с обеими зачётками. Хохотнул глухо, помотав головой — зачёт он всё же сдал, хотя преподаватель, о дотошности которого ходили легенды, прогнал почти по всему курсу лекций с вопросами. Алька убедилась, что профессор расписался в нужной графе, улыбнулась, и впервые, за этот день выдохнула. Перед библиотекой сходили в кафетерий, взяв горячее какао и распаковав свою «сухомятку», как её называл Алик. Он, по примеру своей подруги, тоже начал питаться тем, что брал с собой. Иногда, правда, покупал всё в том же кафетерии сдобу, если не успевал ничего накрутить.       Оставалось всего два зачёта. Двадцать восьмого и двадцать девятого числа, соответственно, но у обоих нужна была только явка, чтобы отдать зачётки. По сути, если бы были нормальные отношения со старостой группы, они могли бы и вовсе не приезжать, но доверия по понятным причинам не было. Так что, лучше поездить, чем потом разгребать последствия чьих-то козней.       После библиотеки Алик помог ей дойти до метро, посмеиваясь над тем, как у Альки все ресницы инеем покрылись от дыхания. Потеплело немного, но не так ощутимо, как хотелось бы. Гасаев предложил утром Альку встретить в подземке у выхода, чтобы помочь дойти до корпуса, и она благодарно согласилась. С ним действительно было безопаснее. Как сегодня не рухнула — не понятно. Видимо, мозги, занятые перевариванием случившегося, включили все рефлексы. Обычно Алька на каждом шагу пыталась «прилечь».       Он, как обычно, ушёл на пересадку, забрав свой рюкзак с её колен и махнув рукой на прощание. Алька махнула в ответ, снова погружаясь в мысли. До Преображенки доехала, оставив идею о том, чтобы забронировать билет на поезд. Двадцать девятого, сразу после зачёта, заедет домой за вещами и поедет на вокзал. Возьмёт билет на ближайший поезд до Симферополя, позвонит Константину Николаевичу и всё. Дальше только сесть в вагон и всё закончится до восьмого января две тысячи двадцать второго года.       В кафе у метро Алина просидела до пяти часов вечера, позвонила Константину, сообщив о своих планах, и побрела домой. Нервы были натянуты в предвкушении разговора со Светой, и Алька действительно боялась того, что случится. Ещё больше боялась потому, что она уедет, а Света останется одна расхлёбывать последствия предательства. Становилось очень и очень стыдно. Аля стояла перед тяжёлым выбором, который, к сожалению, или к счастью, ещё не знала, что ей делать не придётся.       Квартира была заперта только на один замок. Алька удивлённо проскользнула в прихожую, стянув пуховик и обувь. Отставила рюкзак и трость к шкафу. В гостиной неприятно пахло чем-то резким. Алька огляделась, заметив на журнальном столике бутылку коньяка и ополовиненный бокал. Бутылка тоже была далеко не полной. По рукам под толстовкой поползли панические мурашки. Алька боялась людей в подпитии. Особенно после того, что повидала в Москве накануне праздников. Когда люди после корпоративов ввязывались в драки или просто теряли контроль. Света определённо была не слишком трезвой.       У Самариной был очередной дерьмовый день. Задержали грузы, не провели декларирование вовремя. Пришлось платить дополнительно за то, чтобы не сорвать контракты, и… Всё равно обломалось. В общем-то — привычная предновогодняя кутерьма. И тем не менее, от злости даже отказалась от идеи устраивать своим подчинённым корпоратив. Да и вообще, не собиралась последние дни на работу ходить — дохрена холодно на улице. Из дома поработает, позвонит Сафару, чтобы приехал, и перед новым годом оттянется, как только Алину проводит.       Племяшку увидела в гостиной, нервно переступающую с ноги на ногу. Натянуто улыбнулась:       — Привет, студенточка моя. Как сдала?       — Н-нормально. Зачёт поставили. Свет… Ты в порядке? — Алька всматривалась в её уставшие глаза, чуть замутнённые алкогольной поволокой.       Самарина отмахнулась, подходя к дивану, и падая на сидение, закинув стройные ноги на журнальный столик, прихватив с него бокал.       — Не бери в голову. Просто устала. И на работе косяк на косяке. Немного бдительность ослабила, не проконтролировала в нужный момент — теперь расхлёбывать. Но… Не смертельно. — она отпила коньяк, взглянув на Альку: — Чего стоим, как неродная. Садись что ли… поболтаем.       Алька сглотнула, но послушно села, выудив из кармана толстовки смартфон, чтобы показать то, что сняла утром.       — Свет… Нам нужно поговорить. Это касается Сафарбина Рашидовича и…       Светка хмыкнула, морщась от очередного глотка.       — Что, хочешь сказать, что шибко желторотый для старушки-веселушки? Так я это и сама знаю. Тупой, как пробка, а всё туда же… — Самарина долила в свой стакан коньяк, — Да ты не таись… Говори как есть. Это ж вы, все вокруг, счастливы в парах. Одной мне, дуре, только на таких везёт.       — Нет же. Я не об этом. Точнее, не о том, что он… И ты не дура, Свет. Просто он не тот, кем себя выставил. И врёт тебе ещё с самого начала. У него план какой-то…       — О-о-о… Вот как? План? По завоеванию вселенной, не привлекая внимания санитаров? — фыркнула Самарина.       Крепких напитков она не употребляла уже достаточно давно. Если точнее, почти с середины весны. Сейчас всё сложилось в одну корзину — раздражение из-за работы, ссора с упомянутым Шакировым по телефону, коньяк, долгий перерыв встреч с мозгоправом… Всё, что она долгое время держала в узде, чтобы не обидеть близких… Всё это вулканом подбиралось к поверхности. Трезвомыслие, ещё не утонувшее в градусах, вопило о том, чтобы Света пошла спать, но Алька подлила неосознанно масла в огонёк раздражения.       Самарина отчаянно хотела скандала. Проораться, как привыкла, обложить всех такими матюками, которые портовым грузчикам не снились. И тут, не слишком вовремя, подвернулась именно наивная глупышка Аля.       Алька вздохнула:       — Свет, я серьёзно…       — Я тоже серьёзно. Знаешь, как меня всё это затрахало? Затрахало, что даже у уборщицы дети есть, муж. У Машки дом — полная чаша, муж адекватный. У матери твоей Влад появился. Свезло дуре, урвать нормального мужика. Да даже у тебя, — Самарина хохотнула, откину голову на подушки и глядя в потолок с такой злостью, что самой было тошно, — Даже у тебя есть твой любимый лысый старичок! Вот круто-то, да? Спать с тем, кто тебе в отцы годится? А, Алин?       — Не надо о нас с Константином Николаевичем так говорить, пожалуйста. — нахмурившись попросила Алька, — И маму с отцом такими словами упоминать тоже не стоит. Они друг друга любили.       Прорвался истерический смешок:       — О, да, разумеется! Все друг друга любят и любили. Одну меня только трахают в хвост и в гриву из меркантильного ожидания. Ну так ты не кисни, детка. Шакирову нихрена не перепадёт. Всё на тебя записано. — Самарина снова расхохоталась, словно сумасшедшая, — Всё для бедной маленькой Алины, у которой нет мамы с папой, и вокруг которой все скачут, как блохи — лишь бы не плакала, лишь бы не умерла.       Алька чувствовала, как сердце начинает болеть. Не так, как раньше. Не остро. Просто сдавливало тисками, мешая вдохнуть, мешая думать.       — Света, это алкоголь всё. Давай завтра поговорим… Ложись спать.       — А что, правда глаза колет? Так ты привыкай, милая. Не все и не всегда будут пылинки сдувать с тебя. И Костя когда-нибудь сдуется. Будешь сидеть и ручку ему наглаживать, уговаривая не помирать. — Света залпом опрокинула в себя янтарную жидкость, — А потом — хоба! И ты уже как я сейчас, в этой самой квартире, точно так же глушишь коньяк без закуски в одно лицо и мечтаешь выйти в окно, чтобы счастливые рожи вокруг не видеть больше. И ведь ты понимаешь, что я права, да? Это только в книжках «любовь побеждает всё». А здесь — в реальности — нихрена подобного.       Алина зажмурилась, слыша, как она снова наполняет бокал. Стоило уйти, но её напугала оговорка о самоубийстве. Алька осторожно подсела ближе, попытавшись взять тётку за руку, но та ладонь выдернула, оскалившись так, что девушка отшатнулась.       — С-свет… Прекрати, пожалуйста. Ты меня пугаешь уже…       — Так ты бойся, Аль. Бойся, потому, что я устала улыбаться. Я молчать устала. Устала делать счастливое табло, когда вижу, как ты на шее Вышинского болтаешься. И устала делать вид, что всё нормально, что у вас там свадьбы в планах. Так ты езжай… Езжай и обратно не возвращайся. А с Сафаром я как-то сама разберусь. Появится и обязательно разберусь. И с тем, что он «вор» и со всем остальным. Вот только я что-то уверена, что те деньги ты стащила. — Самарина усмехнулась, затыкая подсознание, вопящее, что она несёт то, о чём уже утром пожалеет. — На что понадобилось хоть? Расскажешь? Вышинского с работы выперли? Пенсии не хватает? Подворовываешь, чтобы старого идиота содержать?!       Вскочив на ноги, Алька метнула на тётку отчаянный взгляд. Больно было. Всё больнее и больнее. Смартфон убрала обратно в карман, разворачиваясь и уходя к себе.       Только бросила на ходу:       — Завтра поговорим.       — Да не хочу я с тобой говорить, идиотка инфантильная! — Проорала Света, швырнув бокал через комнату. Раздался привычный ей, но не вздрогнувшей Альке, звон битого стекла, — Катись! Чтобы я тебя здесь не видела! Вернёшься, только когда я сдохну, поняла?! В наследство вступишь, когда время придёт!       Алина оглянулась через плечо, глядя на неё, вскочившую, растрёпанную, пьяную от спиртного, зависти и злости. Во взгляде Светка не увидела такой желаемой обиды. Той обиды, которую сейчас могла запихнуть в свою изодранную в клочья душонку, чтобы остыть. Только жалость. Жалость Алины к тому, что Самарина так и не научилась справляться ни с завистью, ни с гневом, ни с чем. Просто на время поиграла с «куклой», которая не утратила собственной свободы и воли, которая звала в Евпаторию.       Девушка качнула головой, шагнув к себе и закрыв дверь. От греха подальше даже замок провернула. Алька чувствовала пустоту. Пыталась оправдать тем, что Света просто пьяна, просто расстроена, просто устала… Просто… Не просто… Света ждала, что Алька останется рядом, вычеркнет Евпаторию. Ждала, что Шакиров её любит. Надеялась, что все вокруг будут купаться в жалости к себе, разводиться, ненавидеть, бросать, плевать. Но мир не был только чёрным. Аля в этом убедилась в конце прошлого лета. И доказала окружающим. Всем…       Всем, кроме Светы, которая так и не научилась любить кого-то кроме себя самой… Кроме неё, которая упорно надеялась, что жалостью или деньгами выкупит хоть частичку тепла, не понимая, что стоит просто оглядеться по сторонам внимательнее. Просто Света не умела иначе. Или не хотела уметь.       Алька опустилась на край постели, стараясь не всхлипывать. В голове носился целый хоровод мыслей. Всё от того момента, как оказалась в столице, как не хотела оставаться. Выходит — чувствовала подсознательно. Знала, что место её не здесь. Не нужно было слушаться Константина Николаевича. А мечта? К чёрту эту мечту, которая за каких-то четыре месяца многое из проблем с сердцем низвела обратно к болям. И Сеченовка, и одиночество, и меркантильный Сафар, и сорвавшаяся Света, которая готова слепо доверять ему…       Не было сил даже переодеться. Алька легла на бок, погасив свет и глядя в темноту за окном. Слышала, как бродит по гостиной Света, бормоча ругательства, проклиная всех и вся. В комнату просачивался противный запах алкоголя и Альке отчаянно хотелось открыть окно, но останавливал мороз. Зажмурилась, стараясь уснуть, чтобы этот жуткий день закончился. Завтра она обязательно придумает, как быть. Обязательно решит, что делать, чтобы не потерять Свету окончательно.       И всё же, обида больным солёным клубком засела в груди. Из-за оскорблений, из-за недоверия, из-за того, что в её любовь плюнули. Плюнул самый близкий после Вышинского человек. Алька замоталась в одеяло с головой, отпуская слёзы, обещая себе, что это в последний раз. Больше этот уродливый суетной город из неё не вытянет ни единой слезинки. Здесь не было ничего хорошего. Никого… Теперь действительно никого… Кроме Алика, кроме Ольги Константиновны… Но с ними она всегда сможет поддерживать контакт. А вот Света…       Алька металась в кошмарах, приняв последнее решение, которое считала верным на этот день. Во сне повторялась раз за разом ссора. Повторялись оскорбления и в душе у Алины выгорали последние сомнения… Воздуха было всё меньше в теле, начинала раскалываться голова. Алька слепо смотрела в потолок, пытаясь дотянуться до прикроватной тумбы за таблетками, но руки не слушались. Приступ сдавливал, мешал соображать, подбрасывал страх. Если не выпьет успокоительное и капсулу от сердца — до утра не доживёт.       Сил хватило, только убрать руку от груди, сжать в ладони крестик, помолиться, глотая слёзы от боли… Алька боялась, что на Измайловском кладбище скоро появится третий крест. Всплыл кошмар из прошлого. Вот только хоронили теперь машину, в которой была только Алька. Родители её отпустили, ушли дальше. А она сейчас умирала совсем одна. Умирала и молилась, чтобы прямо сейчас её за руку, сплетая пальцы взял Костя. Почувствовать его, почувствовать надёжность и покой, которые Москва отобрала.       В Евпатории, чувствуя боль в груди проснулся Вышинский…