Тишина

      Он устал. Это сделалось разом понятно, без всяческих объяснений. Не нужно быть могущественным пророком, чтоб замечать маленькие жесты, изменения в характере, привычки… Он был подобен открытой книге. Бери, читай, пользуйся, но даже не думай рвать или марать. Может быть, именно из этих соображений он был одиноким, сколько бы людей вокруг себя подчас не собирал.       Раковина. Холодная поверхность леденит кожу. Впиваясь в неё пальцами, он негодует. Разгневанное лицо с неприязнью смотрит из зеркала. Кажется, что обладатель столь выразительного взгляда способен в одну минуту раскрошить всё кругом на маленькие кусочки. Но ничего не происходит. Ничего не может происходить. Всё застыло, замерло, словно на картине, запечатляющей один единственный неприятный момент из жизни.       Он припадает к крану и начинает жадно вбирать в себя ржавую воду. Пить хочется сильно. Сушняк снова одолевает, но на этот раз нестерпимый. Во рту всё связывает настолько, что даже говорить неприятно. Нужно завязывать с горячительными напитками. Обязательно. Но потом. Сейчас на это попросту кончились силы. Если бы только можно было позаимствовать у кого-нибудь выдержки!       -Господин Кэйя, вам пора на построение, — горничная, пожилая дама лет пятидесяти, стоит за дверью с огромным корытом. Кажется, ей нужно стирать бельё. Нет, он даже уверен в этом, потому как сам отдал грязное пальто ещё вечером. Он это прекрасно помнит, знает, как и то, что её руки пропахли мылом, а волосы — порошком из цветка-сахарка. Что же, не самое ужасное сочетание. По крайней мере, оно напоминает о благоухающем лете. А сейчас на улице глубокая осень, и тёплых дней катастрофически не хватает, как воздуха.       -Приготовь форму, я скоро буду, — отвечает он медленно, с расстановкой, будто делая над собой усилие. Ещё один день. Ещё одна бессмысленная пора, полная фальшивых улыбок, глупых заигрываний с девушками и работы. И, если первое можно ещё пережить (это не так уж и страшно), то с работой шутки плохи. Одна грядущая проверка чего стоила. Нужно было поднимать всю документацию, подготавливать отряд неумелых цыплят и, подобно гусыне, вводить их в курс дела. Он не знал, не умел отыскать лазейки, которая бы позволила проникнуться сердцем к привычному делу. Всякий раз, выходя из дома, он думал о вечере, тёмном, холодном, тоскливым, зато лишённом всяких забот. Если бы его фамилия не была Альберих, он наверняка перестал так мастерски издеваться над самим собой, но, к сожалению, он не мог отделаться от этого раздражающего клейма. Приходилось терпеть удары судьбы один за другим, с трудом вынося суровую правду жизни. Со стороны всегда казалось, будто он избегает её, отлынивает от дел за бокалом вина и тешится дорогими сигаретами на балконе собственного дома, но это было не так. Известное дело: каждому нужен отдых. Если человек будет лишён его, рано или поздно свалится. Просто у Кэйи был отдых своеобразный. Просто он очень любил забыться, проникнуться тишиной, которую не могут нарушить потоки мыслей…       Солнце слепит глаза. Кавалеристы, восседая на черногривых меринах, отдают ему честь. Блестящие доспехи кажутся водной гладью, что отражает в себе целый мир. Для Кэйи он сходился на этих ребятах, сильных, умелых, не очень умных. Молодёжь, что была набрана в его отряд, едва ли знала, что на самом деле представляет собой война. Начнись боевые действия, наверняка она разбежалась бы в разные стороны, поддаваясь паническому страху. Кэйе было необходимо заставить её думать иначе. И вот уже с какими новобранцами вместе они проходят этот путь от начала и до конца!       Взгляд падает на высокую стену. Там, размахивая руками в разные стороны, стоит маленькая фигурка. Кажется, это девушка. Её каштановые волосы развиваются на ветру, а ярко-красные одеяния напоминают об ушедших в прошлое скаутах. Ну конечно, это была Эмбер. Никто кроме нее не мог так беспечно держаться за несуществующее звание. Когда Альберих лишь становился рыцарем, он даже не мог предположить, что будет служить в мире, в котором затерялся последний на земле скаут, крошечный, до боли смешной, но в то же время могучий.       Надо же, как легко у неё всё получалось: даже стала лучшим планеристом Мондштата! Он, сколько не парил по небу, никогда не мог расслабиться, из-за чего то и дело садился не так, как следует, обязательно норовя воткнуться во что-нибудь носом. Она это делала легко, просто, словно крылья были даны ей с рождения. «Наверное, это гены», — всякий раз думал Кэйя, когда видел маленькую девчушку в воздухе. — " Парит, как орёл».       Вот и сейчас за её плечами висит планёр. Он сложен, и небесно-голубая материя переливается на свету. Вероятно, она патрулирует территорию или готовит кого-то к экзамену. Такая практика была для неё обычной. На мгновение становится интересно, кто ещё решил перенять её многолетний опыт, однако думать об этом нельзя. Не время. Его мир находится лишь в войске. Ему не следует покидать его. Ни за что…        …       Бутылка падает на пол. Вино из одуванчиков не берёт, поэтому приходится пить мадеру. Уже после пары стаканов разум туманится. Это прекрасно. Не прекрасно лишь то, что брат с неприязнью косится из-за стойки. Хочется как-то его уколоть, укусить за больное, чтобы унял прежнюю надменность. Эдакий трезвенник-моралист! Впрочем, понять его можно. Его отец был такой же, только совсем не хмурый, а даже наоборот, очень весёлый и жизнерадостный. Может, если бы ему не пришлось узреть его гибель, не пришлось собственноручно оборвать жизнь, он тоже остался лучиком света, пронзающего грозовые тучи. Смешно думать об этом сейчас. А всё же они похожи. Это не удивительно. Дети часто напоминают родителей. Своих Кэйя совсем не знал. Ему иногда делалось интересно, в кого он уродился такой. Но ответ никогда не являлся, а перед глазами вставали яркие образы прошлого. Так что думать об этом он не любил.       -Сегодня кто-то не весел. Что ты забыл за стойкой, раз не пылаешь свежестью, огонёк? — говорит он. Язык заплетается. Приходиться напрягаться над каждым словом. Но это неплохо: позволяет сохранять над собой обладание перед тем, кто по всей видимости зазнался. Или все-таки нет…       -Я был весел, пока не пришёл ты, — говорит брат. Всё становится на свои места. Когда между ними не было искр? Хочется встать из-за стола и хорошенько врезать ему в челюсть. Увы, сил не хватает даже на то, чтоб поднять тяжёлую голову со стола. Впрочем, за что же его бить? Он ведь вовсе не виноват, что оказался заложником судеб. Такие разные, они завлекли его в кокон, выбраться из которого теперь уже не получится. Кто же всему виной? Кто?       -Скотина я, — твердит Кэйя, но, по всей видимости, Дилюк не может разобрать его тихих слов. Он косится на него с вопросом во взгляде.       -Скотина ты, — отвечает Кэйя. Он видит, как брат начинает хмурится, и ухмыляется. Это чертовски весело.       -Но-но, расслабься. Дилюк, ты ведь не хочешь вскипеть, подобно воде в котелке? Не то, глядишь, совсем испаришься, — смеётся он, прикрывая стыд нахальной улыбкой. Эта маска всегда срабатывала, и все начинали видеть в нём дерзкого плута, развязного, не следящего за языком рыцаря, ровно такого, какого в последнее время описывают многие выдающиеся писатели. Вот только от себя ничего не утаишь. Голос разума не обманешь. Помочь здесь может только мадера. Только её сливочно-ореховый привкус, только её тёмно-красный цвет… …       В голове всё сумбурно. Не за что ухватиться. Он не может вспомнить, как оказался у себя дома, на старом диване, совсем уже ни на что не годном. Кажется, ему удалось поплавать в фонтане, поскольку рубаха была мокрой. Голова ныла. Хотелось снова забыться, но опохмеляться нельзя. Выпитый стакан мог превратиться в два, а там пойдёт как по накатанной. Это уже проходили. Не помогло.       Перед глазами всё расплывается. Тело пробивает неприятная изморозь. Хочется залезть в ванну и хорошо прогреться. Но нужно встать, а ноги совсем не ходят. Кажется, что на каждую подвесили по тяжёлой гире, да ещё пригвоздили их к полу.       -Чтоб тебя, Кэйя, — ворчит он, ударяя кулаком о подлокотник. Голос утихает быстро. Кинув взгляд в угол комнаты, Альберих замолкает. Там сидит Эмбер. Она сладко спит, облокотившись на стену, даже не замечая, что спасённый из недр воды Кэйя уже очнулся. Её волосы немного вьются. Появляется желание накрутить их на палец, а потом отпустить, наблюдая за тем, как причудливые барашки раскручиваются. Желание смешное, но нереальное.       «Какой позор, " — думает Кэйя и разом темнеет. Наверняка она притащила его домой, чтоб не позорить орден. Это же надо было залезть в фонтан столь уважаемому лицу! И, если ему было всё равно, ей — нет. Не совсем было понятно, отчего так: чужой человек печется о его репутации гораздо больше, чем он сам. Не должно ли быть ей всё равно? Что же это такое? Почему он появился перед дамой в столь непотребном виде? Ему было бы всё равно, будь на месте Эмбер кто-то другой, но перед ней это было нельзя. Ужасно!       Заприметив сюртук, не убранный с прошлого вечера, когда было холодно и неуютно, Кэйя тотчас хватает его и накрывает спящую. Пускай. Наверняка она вымоталась, неся на своих плечах его обмякшее тело. Нужно было куда-то скрыться, уйти до её пробуждения. Встретиться с ней взглядом было бы просто смертельно. И Альберих убегает, как провинившийся мальчишка, что возвратился домой поздно. Его шаги, быстрые, широкие, раздаются в тишине с треском. Скрип открывающейся двери, слова проклятия, тишина. Деревянная преграда выстраивается между ним и Эмбер. Этого уже достаточно. Она ведь не будет знать, что он всё ещё тут, рядом.       Кабинет выглядит мрачно. Спертый воздух давит на лёгкие. Пахнет пылью и чем-то сладким. Через зелёные портьеры проглядывает луч света. Солнце. Как противно оно было в эту секунду. Стряхнув со стола старые книги, Кэйя опирается на него, готовый едва не рыдать. Злость превращается в ярость. В душе всё вскипает до такой степени, что ком появляется в горле. Какой же он идиот! …       -Это не обсуждается, — магистр, встав в стойку, раздражённо смотрит на Кэйю. — Ты пойдёшь в сад Сесилии вызволять пленников. Это не обсуждается. Кому ещё, если уж не тебе?       Кэйя не мог поверить, что Орден Бездны опять заострил когти. С кем — с кем, а с ним вести дела не хотелось. Но в заложниках у этих ребят были его войны. Не мог же он оставить их на съедение кровопийцам? Нужно было поднять отряд и двигаться в путь. Нужно было идти на выручку, так, если бы от этого зависела не только жизнь пары тройки людей. Он действительно переживает, действительно беспокоиться за них, как если бы собственный брат оказался в плену у врага. Но он никогда не признается в этом, потому что едва ли осознаёт, из-за чего так сильно колотится сердце.       -Опять работа, не входящая в список моих обязанностей. Требую денежной компенсации, — скрестив руки на груди, говорит он, после чего получает уже ставший привычным подзатыльник.       -Помни, это приказ магистра, — говорит Джинн. В её взгляде читается что-то странное, напоминающее насмешку. Однажды он слышал, что улыбаться можно глазами, но никогда не видел, чтоб кто-то действительно так делал. А Джинн делала. У неё получалось на славу, и это ужасно бесило. Неужели ей весело в эту минуту? Как можно вообще веселиться, когда кто-то висит на волоске от смерти? Впрочем, вообще-то можно, даже нужно, ибо сойдёшь с ума. Кейя уже находился на грани безумия. …       Ворота города отдаляются. Их серый призрак делается нечетким, а вскоре и вовсе меркнет. Там, позади, осталась стоять Эмбер. Она вышла ему на встречу, ведя под узцы коня. Тревожная, неспокойная, она всё же нашла в себе силы толкнуть оживлённую речь про тяжёлый поход и удачу в битве. Это ей так подходит. Энергичная, словно заяц, она прыгает с места на место, сталкиваясь, и с горем, и с радостью одинаково оптимистично. И, что самое главное, она не скрывается за маской. Искренние эмоции - ее фишка, индивидуальная особенность, запоминающейся, как огромный бант, закреплённый на голове. «Как уши», — не раз подмечал Кейя, завидев в толпе солнечного скаута.       Он обращается к живому воспоминанию и словно вновь переносится в прошлое. Вот, запрыгнув на лошадь, он шутливо отдаёт ей честь, точно старому командиру, приказывающему не возвращаться без честной победы. Вот рыцари встают в ровную шеренгу, приветствуя своего капитана. Вот ледяной, неприятный ветер. Это осень дарует земле холод. Золотая листва шуршит под ногами, и лошади, ступая по дороге, мощными копытами приминают её.       «Удачи вам, господин Кэйя! " — четыре заветных слова звенят в голове. Они опьяняют сильнее любого вина, которое только есть на этом огромном свете. Уже многие годы он не чувствовал себя захмелевшим от слов. Так ново. Последний раз это было при Крепусе, при отце. Теперь то время осталось в прошлом.       Отец. Он принял его как родного сына, воспитывал и любил, даже не зная, какая участь ждёт его в мрачном будущем. Излишняя доброта, излишне открытое сердце позволило Крепусу пасть перед ликом смерти. Но, закройся он хоть на миг, сделался бы не лучше Дилюка, что вот уже сколько лет живёт в своём мире, даже не думая выбираться из него, как из ямы. Отец. Он никак не мог назвать так того человека, чья кровь бурлила в его венах. Нет, он сам отрекался от родства с ним. Он ненавидел его за то, что остался один. «Почему я не Рангвиндр? " — с досадой думал он, но тут же смеялся. Вот ещё! Слишком судьба была бы к нему благосклонна, подарив столь желанную фамилию. Он сын врага, предателя, готового стереть в порошок Мондштат, лишь бы возродить из пепла сгоревший Дом. Он одинок и тоже лишён этого «Дома». Стало быть, путь истинного Рангвиндра закрыт для него. И нечего здесь размышлять. …       Ночь. Только последние птицы свистят наперебой. Не сегодня — завтра они улетят на юг, где проведут остаток года в тепле и покое. Костер горит ярко. Он освещает лицо Альбериха, как яркое солнце, что теперь скатилось куда-то за горизонт. Подле сидят два трясущихся человека. Они покалечены, но всё же живы. Это радует. Пленники вышли-таки на свободу. Юношеские лица превратились в мужские, как-то сразу, точно перед ними свершился подлинный акт правосудия. На самом деле случился он с ними. Битва была серьёзной. И хоть все из неё вышли живые, многих серьёзно ранило. Три часа пришлось держать оборону. Три часа пришлось вместе стоять, скрестив мечи с самой лютой смертью. Те, кто недавно хватались за материнскую юбку, вынуждены были теперь сражаться. Их вырвало из сна в реальность, страшную, но такую неотвратимую. Это стоило многого. Подобный опыт им пригодиться, как будущим защитникам города, как тем, кто ещё не понял своего пути, но однажды поймёт.       Кэйя шутил много. Он шутил так, как никогда прежде, потому что чувствовал в себе острую необходимость. Ему доставляло удовольствие видеть замешательство на лицах собеседников. «Они никогда не знают, что можно от меня ждать», — это совершенная правда. Ждать от капитана кавалерии можно было чего угодно.       -Что это у тебя? — Кэйя вырывает из рук рыцаря старый пергамент. Письмо, написанное каллиграфическим почерком, пахнет духами. Видимо, письмо от возлюбленной. Отводя взгляд от строк, дабы не нарушать таинства переписки, он присвистывает.       -Что это вы? — краснея, спрашивает парень. Его товарищ начинает смеяться, но быстро смолкает под грозным надзором Кэйи. Злить капитана — плохая идея.       -Да смотрю ты уже норовишь скоро стать семьянином. Моё почтение. Вот только что-то подсказывает мне, что с этим ты всё же спешишь.       -Спешу? Позвольте, как можно спешить, когда есть чувства? Разве вам никогда не приходилось любить? И, к тому же, мы ещё в детстве дали друг другу надёжное обещание…       -Именно по этой причине и не советую его сдерживать. Любовь бывает безумной, мой мальчик. Однажды она заманит в ловушку.       -Что за чушь? И какую же?       Кэйя отвечать не спешит. Он долго смотрит на то, как пламя поедает подвешенный над ним котелок. Никто не мешает ему, потому как капитану мешать не положено. Он сам для себя начальник, сам для себя командир, и лишь только сама магистр способна досаждать ему, если вздумается.       -Вот как ты получил это письмо? — спрашивает Кэйя, уходя от ответа.       -Разве вам есть до этого дело? Допустим нашел под дверью однажды вечером. Оно лежало, будучи перевязанным красной лентой, как маленький подарок, — сообщил парень.       -Хорошо. А знаешь ли ты, что эта твоя Энн, что подписала листок на обратной его стороне, уже как год обручена с некоторым аристократом и вскоре планирует уехать за границу? Она надурила тебя в письме, поклявшись в верной любви. Возможно, ей было стыдно, возможно, просто жаль такого юнца, вроде тебя. Вы ведь все-таки были друзьями. Посмотри на последние её строки. «Наши пути разойдутся на время, но, может быть, совсем скоро встретишь меня в свадебном платье», — пишет она. Только вдумайся: её свадьба всего через месяц. Ты действительно увидишь её как невесту, только чужую, ибо она так решила. Это не просто письмо — это приглашение на чужой праздник. И будет лучше, если ты откажешься от него. Не только для тебя, но и для неё твоё появление станет ударом. Укол совести — это не шутка. Сойдёшь с ума, сопьешься, а потом она будет винить себя в твоём безумии.       -Глупость! Она совсем не это имела ввиду! Не правда! Откуда вам знать такие подробности? Откуда вам вообще её знать?       -Откуда? -Кэйя с трудом сдерживает вздох. Не может же он сказать, что завёл с ней интрижку совсем недавно. Не может же он рассказать о её порочной душе, о том, как низко на самом деле она пала, наверное, когда-то чистая и прекрасная. Выйти замуж за старого богатея, потерять всяческую серьёзность к своим отношениям, пуститься в безрассудную жизнь, полную неопределённости и греха. Язык не поворачивается так сильно опустить её в глазах влюблённого юноши, что готов продать душу за то, чтобы быть с ней. Он не поймёт, да ещё и обидится ненароком. Этого было не нужно. Ему нужна надёжная партия, такая, что смогла бы составить счастье на всю жизнь. Ни одна ветреная особа, ни одно обещание, данное когда-то в неразумном возрасте, не могут составить ему радость.       -Скажем, у меня есть надёжный источник. Не думаешь ли ты, что я раскрою все свои карты? — капитан улыбается. Он приятельски хлопает его по плечу и ложиться на землю. — Да не переживай. Вспомни только крошку Эллу, что засматривается на тебя. Чем не подходящая жена и мать маленьких карапузов? Добрая, любящая, готовая ради любимого человека ринуться и в огонь и в воду. А ваша романтичная встреча на площади, во время заката? Цветочная лавка, сладкие закатники в кульке и златовласая красавица в лёгком платье. Ты ведь сам мне об этом рассказывал, помнишь? Так вот моё мнение: этот роман может иметь продолжение, и, поверь мне, весьма удачное, не в духе какого-нибудь сентиментализма, который всякий конец повергает в хаос.       Юноша кажется раздраженным. Он сжимает кулаки и резко встаёт, пошатываясь из стороны в сторону. Раненая нога ужасно болит. Наверное, он был бы рад отстегнуть её и оставить на земле, но человек не робот и сделать такое нельзя. Он хочет уйти. Это видно. Не может же он ударить капитана! Кэйя его не останавливает. Пускай. Это совсем не его дело.       Другой рыцарь с сочувствием смотрит куда-то. Взгляд его рассеян и тускл. Он медленно ковыряет землю веткой, видимо упавшей с сухого дерева, и что-то мычит. Прислушавшись, Альберих разбирает несколько слов:       -Вы безжалостны. Сами-то хоть однажды любили? Только и можете, что издеваться над чьими-то чувствами. Это противно. А я ещё хотел быть похожим на вас.       Хочется что-то ответить. Наверняка эти речи были обращены в его адрес. Он просто слишком измучен болью, чтоб рассуждать доходчиво. Кэйя расслабленно обнимает травы, холодные, скоро покроющиеся инеем, и говорит:       -Нет, мой мальчик, и даже не собираюсь. Как видишь, эти таинства чувств слишком корыстны и обманчивы. А я проигрывать не люблю. Предпочитаю не соваться туда, где можно найти поражение, — снова ложь. Каждое слово пропитано ей. Не собирается. Так ли? Эмбер снова встаёт перед глазами. Смеющаяся, она идёт по площади, возглавляя процессию из сдающих экзамен. Она улыбается. Её щеки пылают румянцем, а закинутый за спину лук кажется слишком громоздким. Странно. Ещё недавно она путешествовала без него.       А вот стрела, что метко врезается в яблоко, положенное на стол какого-то господина, в таверне. Глазомера ей не занимать. Разломленная на две половины цель скатывается на землю. «Оно отравлено! " — вскликивает Эмбер, и напуганный джентльмен кланяется ей в ноги. Его товарищ по бизнесу всего час назад вколол в сочнейший фрукт смертельную дозу лекарства, что он принимал уже несколько лет для больного сердца.       А вот она заявляется в его кабинет, недовольная и бурчащая. Надув щеки, она наступает ему на ногу острым каблуком, заявляя, что не позволит впредь трогать малютку Коллеи.       -Клянусь, я стану той, кто лишит вас второго глаза, если только снова посмеете вести её на допрос! — выкрикивает она.       Страшно. Страшно смешно. Едва ли она может заломить ему руку за спину. Но не обещать ей он просто не может. Коллеи впредь будет в порядке. Её безопасность будет гарантирована им. Это желание скаута, а для него — нерушимый закон. …       Дама за столом рассуждает о платьях. Она заказала что-то у модельера из Ли Юэ, но вот что именно, Кэйя не знал. Он всё пропускал мимо ушей и надеялся только на то, что это не выйдет ему боком. После признания самому себе он просто не мог смотреть на кого бы то ни было из своих девушек. Всё они казались ему на одно лицо, какими-то не такими, бледными, слишком невзрачными и глупыми. Лишь улыбка Эмбер заставляла сердце бешено биться, лишь её звучный голос и топот крошечных каблучков…       Кофе давно остыл. Притрагиваться к нему не было никакого желания. Горький, невкусный, недоваренный, он заставлял желудок неистовствовать. А его дама пила эту дрянь как ни в чем не бывало. Поразительно. Но всё же не так, как Эмбер, что только что спланировала с крыши одного из домов с плюшевым мишкой в руках. Девочка, что запустила своего мохнатого друга в небо на воздушных шарах, от радости хлопала в ладоши. Улыбающаяся героиня трепала её по голове, давая разные наставления. Судя по всему, в них не было ничего вроде:"Так больше не делай». Нет, она вообще никому ничего не запрещала, потому что и для себя убрала эти границы. Ей нужен был опыт, приключение, постоянно кипящая жизнь. Наверное, именно эти вещи делали Эмбер -Эмбер.       -Ты чего? — спрашивает его женщина. Оказалось, что Кэйя ни с того ни с сего начал бессмысленно улыбаться. Это была до того странная улыбка, что рассказчица пришла в настоящее замешательство.       -Знаешь, ты так мило кривишь нос, когда рассуждаешь о чём-то, что мне невольно делается смешно. Ты очаровательна, моя леди, — ещё одна ложь. Ложь, которая действует на все сто процентов. Девушка краснеет, мямлит что-то под нос и нервно смеется. Весь её вид говорит, как лестная похвала затронула струны сердца. Противно! Как же ему противно смотреть на эти ломания. «Наверное, она бы так себя не вела», — думает он и стыдиться собственных мыслей. Ему не пристало думать о ней. Этого делать нельзя. …       Он просто встал и ушёл. Дама, что минуту назад с упоением рассказывала про Ли Юэ, теперь со злобой дырявила ему спину суровым непримиримым взглядом. Он прямо в лицо ей заявил, что она похожа на жабу, квакающую о летающих мухах. Это было на него не похоже. Это был настоящий позор, о котором пойдут разные толки. Дверь за спиной закрылась. Кэйя на не идущих ногах заходит в ванную комнату и съезжает вниз по стене. Он не знает, что происходит с ним, не знает, что сделать, чтоб избавиться от нарастающего отвращения к своей персоне. Он запутался, перестал видеть свет и сам превратился в ходячий источник тьмы.       Цепляясь руками за волосы, он рыдает. Удивительно, что за всё это время он не разу не проронил ни одной слезы: с самого детства держался орешком, а тут резко не выдержал. А говорят, что мужчины не плачут. Всё это просто стереотипы. Сердцу приказать не удастся. Как же беспомощен он в эту минуту! Но осознание этого не помогает. Просто однажды пропадает желание подкалывать брата, а затем и разгульная жизнь становится пресной. Просто вопрос того рыцаря всё ещё звенит в голове: «Вы когда-нибудь вообще любили?» Нет, он не может выкинуть её из головы. Как образ покойного Крепуса, как вину перед братом… Не может. Это теперь ещё одна часть него, и стоит смириться с ней… Или же нет. Как знать? Решение не идёт в голову. Задача, кажущаяся сложнее любой другой в мире, заставляет сердце обливаться кровью. Оно молит о пощаде, истошно вопит, но помощи ждать не приходится. Когда человек один, ему не от кого ждать подмоги. …       -Кэйя, вы как? — Эмбер смотрит на него, обхватывая лицо руками. По её щекам бегут слезы. Она напугана. Капитан кавалерии приподнимает свинцовую голову и отупело пялится на неё. Улыбка снова наползает на лицо. Они одни, на улице, в кромешной тьме. Он сидит среди старых коробок, на заднем дворе какого-то ресторана, и допивает последнюю бутылку мадеры. В забытье Кэйя что-то наговорил брату и куда-то ушёл. Кажется, тот пытался его остановить, даже выбежал следом, хватая за руку- но тщетно. Слова извинений уже ни на что не влияли. Завтра он их всё равно забудет. Завтра Кэйя даже не вспомнит, на какое унижение вдруг решился. А сейчас, в дали от людских глаз, он может просто расслабиться, никому не нужный, всеми забытый и одинокий. Это не так уж и плохо, как прежде казалось. По крайней мере, можно не думать о ней, об Эмбер. Но вот она нашла его, только теперь наяву. Мысль стала реальной, осязаемой, как горстка пепла, оставшаяся на месте костра. Эмбер нашла его, возвращаясь с работы. Её раздутые щеки и острый взгляд оставляли шрамы на хрупкой душе.       -Вы настоящий пьяница, сумасшедший! Нашли место для вечерней гулянки! — кричит она, стараясь унять слезы. Девушка тянет его с земли, холодной, настолько холодной, что ноги уже отнимаются. Тело пробивает лёгкая дрожь. Не надо! Не надо его мучать! Не надо появляться в самый неподходящий момент! Можно ведь просто исчезнуть, как всё, что когда-то было дорого в жизни! С этим чувством он уже привык сражаться. Но с новым… Он просто не мог. Он был ещё слишком слаб.       -Постой! — Альберих хватает её за руку и одним лишь рывком притягивает к себе. — Пожалуйста, не уходи! Останься.       Он утыкается ей в плечо, чувствуя, как в её груди что-то бойко бьётся. Он не готов сейчас идти, не готов утром вновь убегать, не готов прятаться, как делал это всю свою жизнь. От себя не убежишь. Не убежишь от неё. А ему хотелось тепла, обыкновенного семейного тепла, любви, что осталась детским воспоминанием и померкла где-то в прошлом. Если бы только можно было отмотать время… Но этого не хотелось. Он вдыхает яблочный аромат, исходящий от её воротника, и тихо смеётся. Он обезумел. Он просто сошёл с ума.       -Что это вы., господин Кэйя? А ну отпустите меня! Я не одна из ваших…из пассий- кричит Эмбер, но Альберих даже не слышит.       -Знаешь, а ты пахнешь совсем как сладкий пирог, вынутый из печи, — говорит он и сам же краснеет, подобно девице. Что он только что ляпнул? Ну что за чушь?       Эмбер готова его ударить. Если бы только он дал ей такую возможность, она бы тотчас толкнула его в грудь, пылающая, залитая краской, разгневанная. Но он крепко прижимает её к себе, и девушке приходится только смиряться.       -Дурак, — восклицает она и беспомощно выдыхает. На её устах тоже появляется лучезарнейшая улыбка. — А я ведь знаю, почему вы так изнываете. Вы же не обидитесь, что я говорю это только сейчас? Не обидитесь? — она на мгновение приподнимает его голову, смотрит в его ошарашенные глаза и вновь прижимается щекой к мягким волосам.       Ей это нехорошо. Она не ветер, не быстрое облако, проносящиеся по небу. В её душе живёт яркий ребёнок, готовый стоять на ушах и смеяться. Губить её просто нельзя. Нельзя!       Тишина. Что ещё тут можно сказать? Она обнимает его нежно, как если бы прижимала к груди ребенка. Такая призрачная, нереальная: вот-вот улетит на своём планере и растворится на веки. Он не хотел её отпускать, не хотел терять ни на минуту, ни на мгновение.       -Так, значит, я сердцеед. Я погублю тебя. Уходи, — говорит он сам не в себе, но слышит лишь добрый наивный голос:       -Вот ещё! Вы ведь сами меря не отпустите: вон как вцепились. Стало быть, я никуда не уйду. Можете не волноваться. Вы посчитаете это глупым, но я-то знаю, что вы теперь совершенно другой. А я это чувствую…       -Хах, а ведь завтра я всё забуду, — невесело усмехается Кэйя и поникает. Он впервые за долгое время не хочет ничего забывать И проклинает себя за выпитую бутылку мадеры. Он проклинает себя за всё: за пьянство, за ложь, за свой дурной нрав. Но на душе становится легче. Нет прежнего груза, нет беспокойства, нет ничего, кроме Эмбер, чье дыхание обжигает подобно огню.       -Не беспокойтесь. Уж я-то вам точно напомню, — отзывается девушка и дурашливо дёргает его за ухо.       Кэйя смеётся. Он впервые смеётся весело, от всего сердца, так, словно вновь оказался мальчишкой, не имеющим бед и не строющим умозаключений. Он смеётся, как если бы был не Кэйей, которым всю жизнь являлся, а другим, не Альберихом, Рангвиндром.       -Обещаешь? — твердит он, хоть давно знает ответ. Конечно, она обязательно сдержит своё слово. Она всегда, непременно его держала.       -Честное слово скаута, верите? — раздаётся весёлый голос. Его он точно запомнит, сколько бы бутылок не выпил.        -Раз уж скаута, то конечно.       Повисает гулкая тишина. Она раскатывается по улицам, заглядывает в тёмные окна домов, в пустующий кабинет капитана кавалерии, в дом, теперь совершенно мертвый и опустевший. Она подкрадывается со спины к засыпающим детям и изнуренным рыцарям, к скверным дамам и джентльменам. Все они прячутся от ночи в одеялах. Только Кэйя Альберих бесстрашно встречает ночь посреди улицы… Он и кудрявая Эмбер, что, позабыв обо всём на свете, обнимает дорогого ей человека. Всюду пахнет рыбой, едким вином, сыростью, порождённой дождём, но им до этого нет дела. Разбросанные семена одуванчиков, наконец, проросли рядом. Зелёные стебли поднялись к небу, желая противостоять приближающейся зиме. Теперь их ничто не сломит, ведь стебли туго переплетены, а жёлтые, ещё не покрытые пухом головы, сияют как два зорких чутких глаза. Ветер колышет их в темноте, и лунный свет укрывает невидимым покрывалом.       Скоро наступит завтра. Скоро сон поглотит всё, и память померкнет, но пока этого не случилось, живёт чувство, быть может, самое важное чувство в жизни каждого. И имя ему — любовь...