между — искрится ток

      Солнце пробивается сквозь кружево листвы, воздух почти что мерцает какими-то фосфорическими искрами, и на мгновение, всего на мгновение, ему верится, что это магия, но потом наваждение проходит, его разбивает в стеклянное крошево оклик Джонатана:       — Эй, Уилл! Пора ехать!       Шероховатая кора сдирает кожу на ладонях, отрезвляя окончательно. Дерево со стороны кажется куда меньше и значительнее, когда не прячешься в хитросплетениях его ветвей.       В детстве оно всегда казалось ему таким — огромным, незыблемым, непоколебимым. Когда еще был жив отец, они с Джонатаном часто тут прятались, представляя, какими крутыми волшебниками станут.       В одиннадцать Джонатану приходит письмо из Хогвартса.       В одиннадцать Уилл едва не умирает. Письмо ему так и не приходит.       Но —       — Уилл, ты готов! Я все еще не верю! Мы… мы едем в Хогвартс! — но в голосе Джейн сквозит сама магия, до того она в предвкушении от предстоящего приключения.       И Уилл искусственно кривит губы в натянутой улыбке, пока мама суетится с багажом, а Хоппер ворчит, что бензин отнюдь не бесконечен. И жечь его просто так — достаточно неразумно.       Хоппер практичен, практичен даже тогда, когда у его приемной дочери просыпается магия, а дом заваливает письмами из Хогвартса.       Поэтому первое, что он делает — звонит его маме.       А потом еще раз и — еще один,       в конце концов, оставаясь в их жизни навсегда.       Джейн сияет, не в силах удержаться на месте, Уиллу кажется, что еще чуть-чуть и от нетерпения она взлетит без всякого Нимбуса-1996.       Ему от этого хочется еще сильнее разодрать ладони о кору знакомого с детства дерева, он оглядывается напоследок на мерцающий в солнечных лучах лес, разветвляющееся у самой кромки дерево, с которого мог взлетать уже он сам, часами ощущая себя самым всесильным из волшебников.       Даже когда палочка не могла высечь ни единой искры.       Хоппер по-отечески треплет его по волосам, которые перед самым отъездом ему приходится состричь непривычно коротко, Джейн подхватывает под руку и тянет к автомобилю — тянет в пугающую неизвестность.       По дороге Джонатан монотонно бубнит информацию о преподавателях, о предметах, о факультетах, но Уиллу до этого нет никакого дела — вдоль затылка скребутся предательские мурашки, обжигая неприятным холодком.       Наконец из поля зрения ускользает величественное ветвящееся дерево у самой кромки леса, и остается лишь прикрыть глаза и сползти пониже на сидении.       У камина в британском посольстве его душит крепкими, пропахшими терпким Мальборо объятиями Хоппер, напоследок еще раз не забывает взъерошить только-только поправленные мамой волосы.       — Если будут обижать, — не говорит — разрезает внушительными словами воздух он, совершенно игнорируя странные, а порой и презрительные взгляды проходящих мимо них волшебников. — Вы меня только наберите.       — Там не работают телефоны, Хоп, — осторожно вклинивается Джонатан, выхватывая из маминых рук тяжелые чемоданы. Ему осторожно вторит мама, словно одного упоминания отсутствия телефонов Хопперу недостаточно.       — Ну что за чертова школа!       — Тц, она считается одной из лучших, — шипит на него мама, оглядываясь по сторонам. Уилл знает — она несгибаемая, вся отлитая из сверхпрочного металла, ей совершенно плевать на мнение и взгляды волшебников, ни один из которых так и не смог помочь ему, Уиллу. Но — мама любит своих детей и старается по мере своих возможностей не портить им и без того не очень-то легкую жизнь.       Перед глазами вновь выкраивается полотно ветвей, застилающее и сахарно-дымчатые облака, и аквамариновые небеса, и искрящееся солнце. В ушах стоит пронзительный, оглушающий крик.       Уилл помнит — это кричал он сам.       — Хотя я тоже не рада этому решению, Джим. Но так будет лучше.       Кому — вопрос хороший.       Ведь Уилл привыкает к своей жизни в том огромном доме, привыкает к периодически возвращающимся воспоминаниям, к периодически прорастающим в нем склизкими лианами, на концах которых иногда встречаются разрывающие легкие и глотку шипы.       Мама все эти годы пытается вырвать из него их с корнем, но Уилл знает — те в нем навсегда.       Когда-нибудь они оплетут еще и сердце.       И тогда перестанут зажигаться не только искры на конце волшебной палочки, но и в небе — перестанут мерцать фосфорическим, потусторонним светом огоньки, скрывающиеся в кружеве ветвей, потому что —       — Они обещали помочь, — вновь повторяет мама. — Все… все будет хорошо. Мы снова будем все вместе, до Рождества не так уж и много времени…       Уилл делает глубокий вдох и первым перешагивает каминную решетку. Для этого не нужно никакой магии — лишь толика воображения, а у него его в избытке, и желание очутиться в конкретном месте.       А вот с желанием есть некоторые проблемы.       Его выплевывает сразу на знаменитой платформе, в одной из тесных, пропахших пылью и потом будок, установленных специально для пребывающих через камин.       Через один вдох его прибивает тяжестью — Джонатан осторожно обнимает за плечи, аккуратно, точно он стеклянный и может разбиться.       Джейн звенит веселыми восхищенными смешками, крепче сжимая в пальцах ручку своего чемодана.       Перед глазами мерцают искорки света, прячущиеся в кружеве ветвей.       — потому что однажды небо, — как и весь мир, — для него погаснет.       В этот раз — навсегда.