Тёплые руки

      Сквозь стянутые облака рассвет пытается своим теплом пробиться, осветить всю ту слякоть, что принёс с собой конец осени, только в итоге выходит туман вперемешку с разлитым апельсиновым соком — грязное месиво, как след ботинка на сыром асфальте.       — Нормальные люди в это время спят, — вымученно проговаривает Марс, отбирает бутылку виски и с горла небольшой глоток делает, на что под ухом раздаётся тихое хмыканье и несколько слов следом. Марс, честно, слушает и вникает, но запоминать почему-то не получается, отчего всё услышанное ранее расплывается в одну большую кашу, разгребать которую вообще не хотелось. Сейчас так точно.       Алкоголь он отдаёт обратно в ледяные руки, свои же прячет в карманы пальто. Делает пометку, что нужно купить две пары перчаток.       На встречу промозглый ветер несёт разноцветные листья, светлеет медленно, пустая улица кажется слишком одинокой и просторной, тусклые здания вокруг совсем незнакомые, так что Марс не имеет ни малейшего понятия, где они. Вероятно, и сам Земля и не помнит как добрался до сюда, в какой компании и почему. Просто захотел — просто пошёл напиваться среди громкого шума и ярких бликов, среди кучи первых встречных и новых лиц. Напиваться до беспамятства, до мысли, что всё хорошо. Позвонить под вечер, пьяно промычать в трубку — обыденная норма, и Марс от всего этого уже готов башкой биться об стену от безысходности, хоть никогда в этом и не признается.       Да, вот так просто. Позвонил — приехал сломя голову. Приехал, чтоб поддержать этого придурка, не дать свалиться и довести пьяного в стельку до дома, цепляться руками в куртку, слушать, слушать и ещё раз слушать всякий бред, улыбаться на этот бред и пока что в этот маленький миг быть счастливым. В этот миг, когда любимые голубые глаза не наполнены холодом в твою сторону, когда в них печаль красками не играет, что рисовалась при виде Луны на их совместных посиделках всей толпой.       И он был рад.       Безумно был рад тогда узнать, что Земля с Луной расстались. Да, это неправильно, омерзительно, но безответным чувствам, таившимся глубоко внутри слишком долгое время, наконец-то дали шанс, от чего Марс был чуть ли не окрылён.       А потом все надежды разбились вдребезги. Разбилась от укромных подглядываний Земли в сторону Луны на их дружеских встречах, от тоски и печали в голубых глазах, от льда в тех же глазах, обращённых в сторону Марса. Кажется, всё стало только хуже. На тот момент их общение скатилось до «привет-пока» в общей компании и «привет-пока» по пути домой в одну сторону. Это убивало. Убило и дало повод для радости сейчас. Неправильной, тошнотворной радости, вызванной чёртовой зависимостью. Только ничего то толком и не поменялось ведь.       Бутылка выскальзывает из-под бледных пальцев, стремительно летит вниз, куча осколков разлетаются по образовавшемуся тёмному пятну. Земля коротко хихикает, у него в голове одна весёлая картинка сменяется другой, всё слишком яркое и рябит, Марс же гулкую кровь в ушах устаканить пытается, дребезг отзывается эхом и всем сердцем хочется верить, что это не его нервные клетки мелодично стукаются об жёсткую поверхность, но на одной вере вывозить не получается.       Они вваливаются в квартиру, где царит сквозняк уже несколько часов, где на столе блестит граненый стакан, а в холодильнике мышь повесилась. В квартиру, отдающуюся внутри болезненными воспоминаниями последней встречи здесь. И в темноте коридора до сих пор чувствуется присутствие удушающей смерти, что обвивает костлявыми руками, по которым запросто можно было бы преподавать уроки анатомии. Уродливая оболочка наклоняется близко-близко, каждый раз шепчет свои речи, одурманивая. И проблема в том, что Земля на словах против, но на деле руки в ответ тянет, смотря её глазами. Марс же только с горечью думает, когда ж она взмахнёт своей косой. Может через год, может через два. Или вообще на следующей неделе.       Земля же беззаботно смеётся, и ноги его совсем не держат. Валится на пол с громким грохотом, ударяется рукой об стену, но смеётся. Тихо, незаметно, мелко подрагивая плечами, будто и не здесь совсем.       — На прошлой неделе чуть не сдох, а сейчас так весело тут, — говорит медленно, растягивая буквы, словно вязкий туман, добровольно втиснутый в чужое сознание, уничтожающий имена и даты, затмевающий собой события и дающий успокоение. Земля расплывается на полу, улыбается уже в холодные ладони, пока Марс закрывает дверь на три замка. Он не знает, как будет добираться до дома, как собирается не заснуть на учёбе под назойливый голос лектора и под гнусный кофе из дешёвого автомата. Не знает, уйдёт ли вообще из этой квартиры через час-полтора или останется до самого утра. Вопросы грызут с потрохами, но он придумает что с этим делать потом.       Через время и Земля замолкает, больше не смеётся тихим шелестом, а выблёвывает свои органы вместе с грудой алкоголя на мраморном полу. Причина такого количества выпивки застрелилась ещё с первой ухмылки и пьяной речи. Марс не спрашивал, Земля не рассказывал. Обыденность. Пощебетать о рутинных вещах он любил, но о личном — никогда не говорил, просто впивался пальцами, как за спасательный круг, во что угодно: в секс, наркотики, сигареты, но только не в разговоры, ведь проще это отложить на завтра-послезавтра-никогда, только Марс понимал и принимал неизбежность слов. Земля же нет.       Ещё одна обыденность.       Запахи уксуса и различного пойла ударяют в нос — так и не выветрились за шастанья по ветреному и тоскливо-мокрому городу. Марс не настолько романтик, но именно сейчас ему бы хотелось засыпать под звуки дождя, и, может быть, прижимать к себе чужое тепло, вдыхая привкус резкого парфюма.       Но дождь заканчивается, у кровати наполовину выпитая текила, а прижимать к себе не удаётся — лишь по чужой просьбе вжимать лицо в подушку до хрипов, нехватки воздуха, редких стонов, глухого имени Луны, случайно вырвавшегося по пьяни, и надежд Земли, что Марс этого не расслышал. Ошибается.       Всё внутри протяжно трясёт. Трясёт от понимания, что ты так, замена, лишь на одну ночь. Только тебе наплевать, мечтательная дымка удовлетворения настигла глаза и те заслезились настолько, что всё поплыло розовыми волнами. Настолько, что ты так и продолжаешь тащиться от его пьяного взгляда в твою сторону, от своего имени с его уст. Тащиться с красивого смеха, с идиотских шуток и слов, с того, что в такие моменты он звонит именно тебе, просит забрать его именно тебя — всё это трогает что-то внутри.       И Марс продолжает тащиться до вывернутых пальцев с того, что это всё почти что его.       Только ошмёток горечи, ревности остаётся валяться у ног. С Луной он также трахался? С глубокими следами от зубов, с закатывающимися от нехватки кислорода глазами, с яркими царапинами и жёсткой хваткой на волосах? Или же наоборот — нежно, глаза в глаза, с сахарными словами на губах, аккуратными касаниями, лёгкими поцелуями по всему телу, тихими частыми вдохами и долгими объятиями после под одним одеялом?       Марс дёргает вверх светлые пряди, заставляет поднять голову, через плечо взглянуть на себя и видит расползающуюся змеиную улыбку, но в глазах то пусто. Пусто, как и внутри, словно кукла Барби — красивая, только полая за пластиком. Оболочка дерзко ухмыляется, но подноготная то всё равно звенит пустотой. Пустотой, коей пропиталось всё вокруг. Марс чувствует, будто вглядывается туда, куда не стоило. Для Земли квартира пропахла сигаретами, а он лишь унюхивает безнадёжность, потерянность и сломанность, где саморазрушение наступает на свои же пятки. И не похоже на Землю это совсем. Будто человека, которого он знал все эти годы, в миг не стало, а на смену пришла дрянная фальшивка, на оригинал то ни капельки не похожая. Такая Земля будто и не Земля вовсе, непривычно слишком. Сложно настолько резкую правду принимать, особенно так неожиданно. И чувство такое приходит, точно цепляешься за прошлые воспоминания мозолистыми пальцами, но получается только оторвать кусок. Лживый кусок, который сейчас воспринимается как обман, самообман, недоговорённость, ошибка. Всё же никому не нравятся неожиданные тайны.       Пальцы до красных полумесяцев сжимают открытые предплечья, по которым боль стремительно расползается. Земля вдруг тянется ближе, целует, перенимая всю инициативу на себя, но движения из-за алкоголя выходят медленными, а Марс, как бы ему не хотелось прижать ближе и вновь вцепиться в короткие волосы на затылке, слишком устал и лишь распутывает замок холодных пальцев, тянет подальше от себя. Он старается успокоить собственное дыхание и прогнать комок в горле, опирается щекой о подрагивающее плечо, но не трогает вцепившиеся в него руки и даже не пытается заглянуть в бледное лицо, полное безразличия и отчуждённости. Полуприкрытые глаза не скрывают мёртвенность и пустоту, что голубыми цветом буравит наволочку.       — Тебе сложно, блядь, просто уже полюбить меня в ответ? — Марс окончательно утыкается лицом в мягкую кожу, на которую уже стекли пара солёных капель, и наконец понимает, что не хочет так. Не хочет резко, быстро и будто каждый день — последний. Не хочет сначала смех, а потом слёзы. Топтать разорванный шаблон и невыполненные мечты уже тошнотворно невыносимо, и ледяные пальцы, что с хрустом сжимают шею и оставляют царапины — хочется оттолкнуть. Оттолкнуть подальше, так далеко, чтобы больше и вспомнить то было невозможно. Сжечь все мосты, утопить радиостанции и скинуть воспоминания с самого высокого обрыва. Даже стекло горечи не выдерживает, а сыплется самой мелкой крошкой с кровавых поцелуев и счастливых сновидений. Хриплые стоны наполняют все потайные углы, раны же раскрылись настолько, что в них влезают чужие тонкие пальцы, а гниль идёт дальше, распространяясь по всем закоулкам. Поглощая целиком и порождая новую зависимость, приносящую боль и ничего кроме. Только Марс этого не хочет. Он хочет тихо, уютно и спокойно. Он хочет прахом развеять эти качели и выбрать самый мягкий плед. Хочет забыть о существовании дешёвого алкоголя и купить несколько десяток литров газировки настолько холодной, чтобы тёплый плед и июльские вечера на открытом балконе не смогли согреть банки. Хочет горячий чай с ромашкой, наступающий розовый рассвет и родные голубые глаза, полные счастья. Хочет пересекаться на учёбе, вместе готовить, выбирать новые обои в комнату, вместе нелепо петь и просто вместе быть. Но Земля погряз в чередующемся разрушении, а вместо сладкой газировки — горький виски и балкон пуст до слёз. Наполненная пепельница да усталость. Ничего кроме.