Про кота

***

      Можно сказать, что не Миха нашел кота, а кот нашёл его.       Тощий чернявый котяра с реденькой шёрсткой и огромными голубыми глазами. Пристальным такими, изучающими, не животными какими-то. Котяра подошёл, когда Миха плёлся в сторону дома… Не своего, Чачи. Чача говорит, что он может быть у него как дома, диван выделил, Миха артачится, ищет квартиру, куда можно заныкаться после репетиций, в одиночестве расползаться, слушать шум в трубах, на лестнице, за стеной, и не слышать себя, сбегать от людей, которых всегда слишком много, а он, сгорбленный, слишком маленький. Москва огромная.       И тогда, в этой маленькой съёмной квартирке, убежище, где он мог бы пересидеть, переждать и перетерпеть, с ним начнут опять говорить гоблины. Миха такого не хочет, он же завязал. Поэтому он раз за разом приходит (возвращается) к Чаче, придумывая отговорки и причины для успокоения. Себя, Чача не против. «Будь как дома, путник, я ни в чём не откажу», тьфу блять.       Так вот, про кота.       Кот сам к нему подошёл, Миха его никак не звал и не заметил даже, пока в штанину не вцепились иголками и пронзительно не мяукнули. Миха дёрнулся, посмотрел вниз и уткнулся, как в стену, в эти огромные глаза. И снова жалобливое «мяу», прижатые покоцаные уши к голове и резко, змеёй, дёрнувшийся хвост.       Миха смотрел на кота, а кот смотрел в него.       Миха тогда понял, а кот решил за него, призывно махнув хвостом.       Они с котом пошли почти нога в лапу, хромую, домой (к Чаче). Кот откуда-то знал, куда они идут, и Миха тащился за ним. Кто-то на них, наверное, оборачивался, но михина концентрация целиком сосредоточилась на хвосте котяры.       Наверное, котяра к нему подошёл потому что одиноким себя чувствовал. Говорят, что все коты одиночки и гуляют сами по себе, но бывают же исключения? Такое вот исключение отчаянно искало компании и нашло Миху? Наверное так.       Он вдруг вспоминает, как Чача ему однажды, хуй знает когда, сказал: «я больше собак люблю, на самом деле». И зачем-то его по голове потрепал со странной полуулыбкой и прищуром своим кошачьим. Бывает у него такое, Миха почти привык. Кошек Чача тоже любит, один рыжий такой, ничей, в подвале живёт, к нему (ним?) под дверь приходит мявкать, Чача ему всегда открывает как родному и подкармливает. Другие жильцы, Миха видел, кота шугают и замахиваются на него, чтоб заткнулся. Рыжего было жалко, но Чача любил его за весь дом и таскать на руки не стремался, хотя блохи какие-нибудь…       Во дворе дома Миха, занятый думами, очухался, когда на котяру, вздыбившегося дугой и зашипевшего испуганно, начали лаять собаки. Миха, взбесившись, гаркнул — нехуй на нормального типа гнать! Собаки вроде впечатлились его магомаевским баритоном и разом заткнулись. А Миха, прикинув, что они с котярой, вроде как, вместе пришли и… ну, зачем его оставлять на улице? Помрёт ещё, такой тощий. И жестоко вообще, котяра ж не виноват, что он уличный, правильно?       Котяра, ища поддержки, прижимается доверчиво своим костлявым телом к его ноге и тогда что-то в тряпичном сердце ёкает окончательно. Миха решает забрать его. К Чаче, потому что сам на птичьих правах в Москве. Найдёт причину оставить, сообразит что-нибудь, оправдание придумает, он ж не тупой. Котяра ласковый, хороший, наверняка понравится. Ну и что, что тощий и подраный? Мяучит вон как по-доброму.       Через минут двадцать Саша сыплет корм, который приберегал для рыжего, и спрашивает у Михи, где он котяру нашёл, вот совсем, ну совершенно не требуя обоснования, зачем в квартире панк-рокера с графиком выступлений и прочей такой хуйнёй четвероногое создание, за которым надо ухаживать. И слава Ктулху, что не спрашивает, у Михи всё равно пусто по этой части, он так ничего и не придумал, пока поднимался по лестнице, игнорируя лифт. Времени предостаточно выходило, но он, кажется, разучился соображать сколько-то внятно, оставшись с ватой вместо мозгов. Зассаная осень, чтоб её.       Саша отвлекает его от мрачняка вопросом: — Оставить его хочешь? — чешет за ухом котяру, но смотрит на Миху. — Хочу. — Тогда придумаем что-нибудь, — хмыкает Саша и, поднявшись с пола, в один шаг подходит, чтоб приобнять. Просёк, ёмаё, что Михе, как бы он не ворчал, это нравится до одури и он всегда хочет ещё, прижимаясь к чужому теплу. Миха не понимает, как так произошло, он же вроде ни сном, ни духом, повода не давал, но, может, Саша успел его выучить? Миха не знает и ему на это, по большему счёту, на-пле-вать. Главное, что рядом есть человек и он обнимает его, сидящего на табурете, за плечи, крепко, не собираясь, кажется, отпускать. Миха прикрывает глаза и чувствует наконец, что его попустило.       Всё, баста, выдыхай. — Назвать надо как-то, — бубнит Миха в блаженной полутьма. Саша чешет ему голову задумчиво, отвечает не сразу: — Знаешь, Мишут, есть мультфильм такой, про девочку, которая попала в другой мир. У неё там друг-кот был и когда она у него спросила, как его зовут, он ответил, что имена дают, на самом деле, когда не знаешь, кто ты есть. А коты знают, поэтому им имена, на самом деле, не нужны. — Завидовать начинаю, ёмаё, — горько усмехается Миха. Ему, вот, почти сорокет, а он до сих пор не понимает, как так получилось, что он вырос. Повзрослел. Хуй знает, короче, изменился так, как ему очень не хотелось. Развалиной становиться не хотелось, старым рокером, который на былых заслугах наживается — не хотелось. Хотелось на пике уйти. А у котов даже имён нет, настолько они скотины самоуверенные. — Ты как, Миш? — переводит тему Саша профессионально, как настоящий дипломат сбивая с толку. Миха к этим штучкам привык немного и не удивляется особо, но всё равно теряется с ответом. — Да… нормально, вроде, — неловко-скомканно отвечает, нехотя приоткрыв глаз, когда котяра, доев чужой корм, начал тереться об него. Тактильный какой, ласкучий, с глазами блестящими. На руки бы его взять, да вдруг Миха ему сломает что-нибудь? Маленький же, хрупкий. — Точно?       Миха следит за тем, как гуляет кончик кошачьего хвоста. Михе не хуёво, чтоб лезть на стенку, и не радостно, чтоб от стенки прыгать. Ему нормально — никак, но терпимо, жить продолжать можно. Саша не может не чувствовать, как он, Саша всех как-то (Миха не понимает) воспринимает на своей частоте и пропускает через себя. Тяжело это, наверно. Михе повезло, он и себя не особо пускает, чтоб ещё кого-то. А Саша так живёт. И зачем-то ещё уточняет. — Ага, Сань, на самом деле, я в норме.       Пауза длится значительно, чтоб котяра, уличный и грязный, успел прыгнуть Михе на колени и начать на них валяться-играться. Миха его рассеянно гладит, возвращается в мир из транса хронической усталости. Саша перебирает его волосы и урчит-напевает акапелла: — Если есть в кармане пачка сигарет — значит, всё не так уж плохо на сегодняшний день.       Котяра мяукнул, стало быть, согласен. Саша фыркает смешливо и тепло его, тяжесть ладони и чувства, которое Миха распознал давно уже, но не знал, что с ним делать, заземляет его как космонавта в невесомости.       Не так уж это всё плохо, на самом деле.